«Непобедимый»

Первые два вездехода скатились с пандуса на рассвете. Западные склоны дюн были ещё залиты ночной чернотой. Поле открылось, давая дорогу машинам, и снова замкнулось, блеснув голубыми огнями. Роган сидел на подножке третьего вездехода у самой кормы крейсера, в комбинезоне, без шлема и защитных очков, только с маленькой маской кислородного прибора; он обхватил колени сплетёнными пальцами — так удобней было смотреть на скачущую стрелку секундомера.

В левом верхнем кармане комбинезона у него лежали тонизирующие таблетки, в правом — плоские плитки питательного концентрата, а в брючных карманах — мелкие приборы: индикатор излучения, маленький магнитный датчик, компас и микрофотограмма местности размером с почтовую открытку — разглядывать её надо было сквозь сильную лупу. Роган был опоясан шестью оборотами тончайшего пластикового каната, и вся его одежда практически не имела никаких металлических деталей. Проволочная сеточка, упрятанная в волосы, вообще не ощущалась — разве если нарочно пошевелить кожей головы; не ощущался и циркулирующий в ней ток. Но работу микрогенератора, вшитого в воротник, можно было проверить, приложив к этому месту палец: твёрдый цилиндрик ритмично тикал, и палец улавливал биение его пульса.

На востоке стояла красная полоса, и ветер уже просыпался, порывами хлестал по вершинам дюн. Замыкающая горизонт зазубренная стена кратера медленно тонула в багряном разливе. Роган поднял голову; двусторонней связи с кораблём он иметь не мог, работающий передатчик сразу выдал бы туче его присутствие, но в ухе у него торчал приёмник величиной с косточку вишни, и «Непобедимый» мог, хотя бы на первых порах, посылать ему сигналы. Сейчас аппаратик заговорил — похоже было, что голос исходит прямо из головы.

— Внимание, Роган. Говорит Горпах. Носовые индикаторы отмечают увеличение магнитной активности. Вероятно, вездеходы уже под тучей… Высылаю зонд…

Роган смотрел на светлеющее небо. Он упустил момент старта и видел лишь, как зонд внезапно взмыл в воздух, влача за собой тающую полосу белого дыма, затуманившего верх ракеты, и с головокружительной быстротой помчался на северо-восток. Проходили минуты. Старое обрюзгшее солнце наполовину уже вылезло из-за горизонта и будто верхом сидело на гребне кратера.

— Небольшая туча атакует первый вездеход, — раздался голос в его голове. — Второй пока идёт беспрепятственно… первый приближается к каменным воротам… Внимание! Сейчас мы потеряли контроль над первым. Оптический — тоже: туча накрыла его. Второй приблизился к шестому повороту… Его не атакуют… Началось! Мы потеряли контроль над вторым. Туча его уже накрыла… Роган! Внимание! Твой вездеход отправляется через пятнадцать секунд. Дальше ты будешь действовать по собственному усмотрению! Включаю стартовый автомат… Желаю успеха…

Голос Горпаха вдруг отдалился. Его заменило монотонное тиканье, отсчитывающее секунды. Роган уселся получше, упёрся ногами, просунул руку в эластичную петлю, прикреплённую к верхним поручням вездехода. Лёгкая машина внезапно дрогнула и плавно двинулась вперёд. Горпах держал всех людей внутри корабля, и Роган был почти благодарен ему за это — он не вынес бы никаких прощаний. Он видел лишь огромную, медленно уменьшающуюся колонну «Непобедимого». Голубое сияние затрепетало на склонах дюн — вездеход пересёк границу силового поля. А вслед за этим скорость возросла, и рыжая туча, вскинутая его огромными шинами, заслонила всё вокруг; он еле различал над ней просвечивающее небо. Это было не очень-то хорошо — он мог и не заметить, когда на него нападут. И поэтому, вместо того чтобы сидеть, как предусматривалось, Роган повернулся, приподнялся и, ухватившись за поручень, встал на подножке. Теперь он мог видеть поверх приплюснутой крыши вездехода бегущую навстречу пустыню. Вездеход шёл с максимальной скоростью, иной раз так подскакивая и взлетая, что Рогану приходилось изо всех сил прижиматься к его поверхности. Двигатель работал почти бесшумно, только ветер свистел в ушах да песчинки били в лицо, а с обеих сторон плотной стеной взлетали песчаные фонтаны; Роган и не заметил, как очутился за обводом кратера. Наверное, вездеход проскочил по одной из песчаных перемычек на северную сторону.

Роган вдруг услыхал приближающийся певучий сигнал; это работал передатчик телезонда, взвившегося так высоко, что Роган не мог разглядеть его в небе, хоть и напрягал зрение. Зонд приходилось держать на большой высоте, чтобы не привлечь к нему внимание тучи, однако его присутствие было необходимо — иначе корабль не мог бы управлять движением вездехода.

Спидометр специально перенесли на заднюю стенку вездехода, чтобы облегчить Рогану ориентировку. Пока он проехал девятнадцать километров, и вот-вот должны были появиться первые скалы. Но еле краснеющий сквозь облако пыли солнечный диск, всё время висевший справа над горизонтом, немного передвинулся назад. Значит, вездеход сворачивал влево. Роган тщетно пытался сообразить, соответствует радиус этого манёвра намеченному плану или же выходит за его пределы: тогда это означало бы, что в рулевой рубке заметили какой-то непредвиденный манёвр тучи и стараются уйти от неё.

Солнце вскоре исчезло за первой скалистой грядой, потом снова вынырнуло. В косых лучах ландшафт выглядел зловеще и дико и не похож был на тот, каким запомнил его Роган по своей последней экспедиции. Правда, он смотрел тогда с большей высоты, с башенки вездехода.

Вездеход вдруг начало так ужасно подбрасывать, что Роган несколько раз больно ударился грудью о броню. Теперь ему приходилось напрягать все силы, чтобы эти бешеные прыжки не сбросили его с узкой ступеньки. Колёса плясали на глыбах, вскидывали высоко вверх гравий, с грохотом катящийся вниз по склону, временами яростно буксовали. Рогану казалось, что эта адская езда заметна за километры, и он начал всерьёз подумывать, не остановить ли машину (на уровне плеч торчала выведенная наружу ручка тормоза). Но тогда его ожидало долгое путешествие пешком, и оно уменьшило бы и без того ничтожные шансы дойти до цели вовремя. И Роган, стискивая зубы, судорожно цепляясь за поручни, которые теперь вовсе не казались ему такими надёжными, как раньше, смотрел прижмуренными глазами поверх плоской крыши вездехода на горные склоны. Пение телезонда порой стихало, но, видимо, он всё время парил над Роганом, потому что вездеход ловко маневрировал, обходя нагромождения скал, иногда отклонялся, замедлял ход, а потом снова изо всех сил рвался вперёд.

Спидометр показывал, что пройдено двадцать семь километров. Если судить по карте, всего надо было пройти шестьдесят, но на деле получалось больше из-за непрестанных зигзагов и поворотов. Пески уже бесследно исчезли. Солнце, огромное, почти не греющее, тяжело и будто угрожающе нависало над горами, почти касаясь их зубчатых вершин. Машина лихорадочными бросками ожесточённо карабкалась по осыпям, иногда сползая вниз вместе с грохочущим каменным потоком; скаты пронзительно выли, бессильно тёрлись о камни на всё более крутом склоне.

Двадцать девять километров. Кроме певучего сигнала телезонда, он ничего не слышал. «Непобедимый» молчал. Почему? Рогану казалось, что обрыв, нечётко проступающий тёмным силуэтом чуть ниже красного солнечного диска, это и есть верхний край ущелья, в которое он должен спуститься, но не здесь, а значительно выше, на севере. Тридцать километров. Во всяком случае, чёрной тучи пока нет и в помине. Наверное, она уже расправилась с обеими машинами. Или попросту бросила их, удовлетворившись тем, что они отрезаны от корабля, что связь заблокирована?

Вездеход метался, как затравленный зверь; временами от вибрации двигателя, работающего на максимальных оборотах, у Рогана под горло подкатывало. Скорость постепенно снижалась, но всё равно он двигался на удивление хорошо. Может, стоило взять аппарат на воздушной подушке? Но это машина слишком большая и тяжёлая, да и вообще не стоит об этом думать, раз уж ничего теперь не изменишь…

Роган хотел посмотреть на часы. И не смог этого сделать — ни на секунду нельзя было приблизить руку к глазам. Он согнул ноги, пытаясь ослабить ужасающие толчки, от которых у него внутренности переворачивались. Вдруг машина вздыбилась и сломя голову ринулась наискосок вниз, взвизгнули тормоза, но уже летел со всех сторон щебень, громко барабанил по броне, вездеход судорожно крутанулся, его занесло, протащило боком по осыпи, и машина замерла…

Вездеход медленно развернулся и снова упрямо пополз вверх по склону. Теперь Роган уже видел ущелье. Узнавал его по черневшим словно горные сосны пятнам проклятых зарослей, покрывавшим крутые склоны. До обрыва было не более километра. Тридцать четвёртый километр… Склон, по которому предстояло ехать, выглядел как сплошное море хаотически нагромождённых глыб и осыпей. Казалось невероятным, чтобы машина нашла тут дорогу. Роган перестал уже выискивать проходы — он ведь всё равно не мог управлять машиной. Он только глаз не сводил со скал, окаймляющих пропасть. Оттуда в любой момент могла вынырнуть чёрная туча.

— Роган… Роган… — услышал он вдруг. Сердце забилось сильней: он узнал голос Горпаха. — Вездеход, должно быть, не довезёт тебя до цели. Мы отсюда не можем определить с необходимой точностью крутизну склона, но, по-видимому, можно будет проехать ещё километров пять-шесть… Когда вездеход застрянет, придётся тебе дальше идти пешком… Повторяю… — Горпах повторил сказанное.

«Сорок два — сорок три километра от силы… Мне остаётся идти примерно семнадцать километров, по такой местности это часа четыре, если не больше, — моментально просчитал Роган. — Но, может, они ошибаются, может, вездеход пройдёт…»

Голос смолк, и снова слышались только ритмически повторяющиеся певучие сигналы зонда. Роган покрепче прикусил мундштук маски — при отчаянных бросках вездехода мундштук обдирал нёбо и дёсны. Солнце уже не касалось гор, но висело вплотную над ними. Перед глазами у Рогана маячили нагромождения скал, торчащие каменные плиты; иногда на него падала их холодная тень. Машина шла теперь гораздо медленней. Подняв глаза, Роган увидел прозрачные перистые облака, тающие в небе, и слабо светящиеся звёзды.

Вдруг с вездеходом начало твориться нечто странное. Задняя часть его осела, передняя вздыбилась, весь он закачался, как конь, вставший на дыбы. Он того гляди рухнул бы, придавив Рогана, если б тот не спрыгнул с подножки. Роган упал на колени и руки, сквозь толстые защитные рукавицы и наколенники ощутил боль удара, проехал метра два по осыпи, пока не удалось задержаться. Колёса вездехода взвизгнули ещё раз, и машина замерла.

— Внимание… Роган… Это тридцать девятый километр… Машина дальше не пойдёт… тебе придётся идти пешком… сориентируешься по карте… Вездеход останется тут — на случай, если ты не сможешь вернуться иначе. Ты находишься на пересечении координат сорок шесть и сто девяносто два…

Роган медленно поднялся. Все мускулы у него болели. Но трудными были только первые шаги; он понемногу расходился. Ему хотелось поскорее отдалиться от вездехода, застрявшего между двумя каменными грядами. Под большим камнем-пирамидой он сел, вынул карту и попробовал сориентироваться. Это было нелегко. Но всё же он определил своё положение. До верхнего конца ущелья оставалось не больше километра по прямой, однако в этом месте нечего было и пробовать спускаться: на склонах сверху донизу щетинились металлические заросли, так что он двинулся вверх, всё время обдумывая, не попробовать ли сойти в ущелье, не доходя до намеченного пункта. Туда ведь минимум четыре часа ходу. Даже если удастся вернуться на вездеходе, обратный путь займёт пять часов; а сколько времени понадобится, чтобы спуститься вниз, не говоря уж о поисках! Весь план вдруг показался ему бессмысленным. Красивый жест, столь же пустой, сколь и героический с виду, — Горпах решил успокоить свою совесть, принеся в жертву его, Рогана. На мгновение его охватила такая ярость (надо же, попался на удочку, словно сопляк какой-нибудь: ведь астрогатор всё это заранее сочинил), что он ничего вокруг не видел. Понемногу остыл. «Отступать поздно, — повторял он себе. — Если не удастся спуститься в ущелье или если до трёх часов никого не удастся найти, тогда я возвращаюсь».

Было пятнадцать минут восьмого. Роган старался шагать широко и размеренно, но не слишком быстро, потому что при напряжении расходуется намного больше кислорода. Он прикрепил компас на запястье правой руки, чтобы не сбиваться с намеченного направления. Несколько раз пришлось ему, однако, обходить трещины с отвесными краями. Тяготение на Регис было гораздо меньше земного, это давало хоть относительную свободу движений даже на столь труднопроходимой местности. Солнце поднималось всё выше. Слух Рогана, приученный к постоянному аккомпанементу звуков, которыми, как защитным барьером, окружали его в прежних экспедициях машины, теперь стал словно обнажённым и крайне обострился. Ритмичный напев зонда очень ослабел и отдалился; зато каждый порыв ветра, рвущегося об острия скал, бередил внимание Рогана: казалось, что с ним доносится отдалённое жужжание, так прочно врезавшееся в память. Постепенно он втянулся в ходьбу и смог размышлять, автоматически переступая с камня на камень. В кармане был шагомер, но Роган не хотел слишком рано смотреть на его циферблатик, решил, что сделает это лишь через час. Однако не выдержал и до срока вынул похожий на часы приборчик. Горькое разочарование: он не прошёл и трёх километров. Наверное, это потому, что дорога идёт в гору. «Значит, не три и даже не четыре часа, а по меньшей мере ещё шесть…» — подумал он. Вынул карту и, став на колени, снова проверил свой путь. Верхний конец ущелья был виден в семистах — восьмистах метрах к востоку; Роган всё время двигался более или менее параллельно его изгибам. В одном месте среди чёрных зарослей на склонах проходил тонкий извилистый разрыв — вероятно, русло высохшего потока. Роган уставился на эту тонкую нитевидную линию. Стоя на коленях под свистящим порывистым ветром, он раздумывал с минуту. Потом встал, словно не решив ещё, что делать, машинально спрятал карту в карман и свернул под прямым углом с прежнего направления, шагая к обрывам ущелья.

Он приближался к молчащим израненным скалам, ступая так, будто земля могла в любой миг разверзнуться под ним. Мерзкий страх сжимал ему сердце. Однако он шёл, всё так же размахивая ужасающе пустыми руками. Внезапно он остановился и посмотрел вниз, на пустыню, где стоял «Непобедимый». Его нельзя было увидеть, он находился за чертой горизонта. Роган знал об этом, но смотрел на рыжеватое у горизонта небо, постепенно покрывающееся кучевыми облаками. Сигналы зонда пели так слабо, что он уж и не знал — не иллюзия ли это. Почему молчит «Непобедимый»?

«Потому что ему нечего больше сказать», — ответил он сам себе. Скалы на краю обрыва, похожие на гротескные, изъеденные эрозией статуи, были уже рядом. Ущелье открылось перед ним, как огромный ров, залитый зыбкой полутьмой; лучи солнца не доходили ещё и до середины склонов, покрытых чёрной щетинистой чащобой. Роган одним взглядом охватил всё громадное пространство до каменистого дна на глубине полутора километров и почувствовал себя таким беспомощным, таким незащищённым, что невольно упал на колени, чтобы плотно прижаться к камням, как бы обернуться одним из них. Это было бессмысленно — ведь его не могли заметить. То, чего он боялся, не имело глаз. Лёжа на чуть нагревшемся плоском камне, он смотрел вниз. Фотограмметрическая карта говорила совершенно бесполезную правду — она показывала местность с птичьего полёта, в резком вертикальном ракурсе. И думать было нечего о том, чтобы сойти по узкой проплешине меж чёрных зарослей. Тут не двадцать пять метров каната надо бы иметь, а самое меньшее сто, да вдобавок понадобились бы какие-нибудь крюки, молоток, а ничего этого не было, его не снаряжали для скалолазания. Сначала эта узкая расселина спускалась довольно полого, потом обрывалась, исчезала под нависшим каменным карнизом и появлялась далеко внизу, уже сквозь синеватую дымку воздуха. Рогану пришла в голову идиотская мысль, что если б у него был парашют… Он упорно осматривал склоны по обе стороны от того места, где лежал, втиснувшись под большую выветрившуюся глыбу. Лишь теперь он ощутил, что из огромной пустоты, открывшейся под ним, тихо струится нагретый воздух. Действительно, абрис противоположного склона легонько вибрировал. Заросли аккумулировали солнечную энергию. На юго-западе он отыскал взглядом вершины шпилей, основания которых образовали каменные ворота — место катастрофы. Роган не узнал бы их, но они в отличие от всех остальных скал были совсем чёрные и блестели, будто облитые толстым слоем глазури: во время битвы «Циклопа» с тучей их поверхность, наверное, кипела… Но он не мог разглядеть сверху ни вездеходов, ни даже следов атомного взрыва на дне. Так он лежал, и вдруг охватило его отчаяние: нужно сойти туда, вниз, а дороги нет. Вместо облегчения — вот, мол, можно вернуться и сказать астрогатору: «Я сделал всё, что возможно» — пришла решимость.

Роган встал. Какое-то движение в глубине ущелья, пойманное краем глаза, невольно снова пригнуло его к камням, но он выпрямился. «Если я буду то и дело распластываться, ничего у меня не выйдет», — подумал он. Теперь он шёл по самому краю обрыва, ища спуск; время от времени наклонялся над пропастью и видел всё то же: там, где склон был пологим, его облепляли чёрные заросли, а там, где не было зарослей, склон падал отвесно. Однажды под ногой у него оборвался камень и покатился вниз, увлекая за собой другие. Маленькая грохочущая лавина с разгону ударилась о косматую стену всего в ста шагах под ним; оттуда выползла струя сверкающего под солнцем дыма, покружилась в воздухе и с минуту повисела, будто высматривая, а Роган весь помертвел; через минуту дым рассеялся и беззвучно впитался в поблёскивающие заросли.

Время приближалось к девяти, когда Роган, выглянув из-за очередной глыбы вниз, заметил на самом дне ущелья — оно тут заметно расширялось — светлое движущееся пятнышко. Руки у него задрожали; он достал из кармана маленький складной бинокль, нацелил его…

Это был человек. Бинокль давал слишком маленькое увеличение, лица нельзя было разглядеть, но Роган отлично видел, как он идёт — медленно, слегка прихрамывая, будто волоча покалеченную ногу. Окликнуть его, что ли? Роган на это не решился. Нет, он пробовал: но голос его не слушался. Он ненавидел себя за этот проклятый страх. Но только знал, что теперь уж наверняка не уйдёт. Он хорошо запомнил, куда идёт этот человек — вверх по расширяющейся долине, к белёсым конусам осыпей, — и бросился бежать в том же направлении по краю пропасти, перепрыгивая через зияющие трещины. Он бежал, пока дыхание, свистящее в мундштуке, не стало прерываться, пока не начало бешено колотиться сердце. «Это сумасшествие, я не могу так», — беспомощно подумал Роган. Он замедлил шаг, и именно тут открылась перед ним заманчиво широкая расселина. Ниже к ней с обеих сторон вплотную подступали чёрные заросли. Дальше наклон увеличивался… может, там есть карниз? Он окончательно решился, глянув на часы: почти половина десятого! Он начал спускаться, сначала лицом к пропасти, потом, когда наклон стал слишком крутым, повернулся и двинулся дальше, уже цепляясь руками, шаг за шагом; чёрная чаща была близко и словно жгла неподвижным молчаливым зноем. У него стучало в висках. Он остановился на косой каменной кромке, сунул левую ногу между ней и длинным выступом чуть повыше и глянул вниз. Метрах в сорока виден был широкий карниз, от которого спускалась отчётливо различимая нагая ступенчатая гряда, выступающая над кистевидными чёрными кустами. Но от этого спасительного карниза его отделял воздух. Роган поглядел вверх: он спустился уже метров на двести, а то и больше. Ему казалось, что от ударов сердца сотрясается воздух. Он несколько раз моргнул. Медленными движениями слепого начал разматывать канат. «Не будешь же ты уж настолько сумасбродным…» — заговорило в нём что-то. Боком двигаясь по кромке, наискось идущей вниз, он добрался до ближайшего куста. Его остроконечные отростки были покрыты ржавым налётом. Роган притронулся к кусту, неизвестно чего ожидая. Но ничего не случилось. Послышался лишь сухой скрипучий шелест, да из-под пальцев посыпалась ржавая пыльца. Роган потянул сильнее — куст сидел крепко; он обмотал его канатом у корней, ещё раз потянул… во внезапном приливе смелости обмотал ещё два куста, упёрся и дёрнул изо всех сил. Кусты держались крепко, впившись в трещины скал.

Роган начал сползать вниз; сначала он ещё мог тормозить, упираясь подошвами в скалы, но вскоре закачался и повис в воздухе. Он всё быстрее пропускал канат под коленом, притормаживая его движением правого плеча и пристально глядя вниз; наконец опустился на карниз. Теперь он попробовал высвободить канат, дёргая за нижний конец. Кусты не отпускали. Роган с размаху дёрнул несколько раз. Заело. Тогда он сел верхом на выступ карниза и снова начал дёргать, всей тяжестью тела повисая на канате. Вдруг верхний конец каната, зловеще свистя, пролетел по воздуху и хлестнул Рогана по шее. Он весь затрясся. Сидел потом несколько минут — ноги так обмякли, что невозможно было двигаться дальше. Зато он снова увидел движущуюся внизу фигурку. Она уже немного увеличилась. Рогану показалось странным, что она такая светлая. И что-то необычное было в форме головы или, вернее, головного убора этого человека.

Он ошибся бы, если б думал, что худшее уже позади. Строго говоря, он этого не думал, но всё же надеялся, и, как оказалось, зря.

Дальше дорога была намного легче. Но вместо мёртвых, ржаво хрустящих кустов появились другие, поблёскивающие какой-то будто бы жирной чернотой, усеянные, словно мелкими плодами, утолщениями, которые Роган сразу узнал. Время от времени из них выплывали слабо жужжащие дымки, кружились в воздухе; тогда он замирал — ненадолго, иначе не добраться бы ему до дна ущелья. Некоторое время он двигался, сидя верхом на гряде, будто на коне, потом она стала более широкой и пологой, и уже можно было спускаться по ней, хоть и с трудом, цепляясь руками. Но Роган еле улавливал, в какой последовательности проходит этот длительный спуск, внимание его всё время двоилось; иногда он продвигался так близко от кишащих «мушками» кустов, что их проволочные кисточки тёрлись о складки комбинезона. Но рои, которые плавали вверху, искрясь в солнечных лучах, ни разу не приблизились к нему.

Когда он очутился наконец на осыпи, в сотне-другой шагов от дна, белеющего сухими голышами, похожими на кости, был почти полдень. Он уже миновал зону чёрных кустов; склон, по которому он спускался, был до половины освещён высоко поднявшимся солнцем. Роган мог бы теперь оценить длину пройденного пути, но даже не обернулся. Побежал вниз, стараясь как можно быстрее перебрасывать тяжесть тела с ноги на ногу, с камня на камень, но огромная масса шаткой осыпи всё же начала, шурша, сползать вместе с ним; она грохотала всё громче, и вдруг, у пересохшего ручья, щебень рассыпался во все стороны, Роган с разгону свалился так, что кислородная маска сдвинулась, и скатился ещё на десяток метров вниз. Он было вскочил, чтобы бежать, не обращая внимания на ушибы, боясь, что потеряет из виду человека, которого видел сверху: на обоих склонах, особенно на противоположном, чернела масса пещер. Но тут что-то его предостерегло, и он, не успев ещё ничего понять, снова упал на острые камни и застыл, раскинув руки.

С высоты пала на него лёгкая тень, и с нарастающим жужжанием, которое становилось всё громче, вбирая в себя все регистры, от писка до басовых нот, повис над ним чёрный бесформенный клуб. Возможно, следовало закрыть глаза, но он не сделал этого. Последнее, о чём он подумал, не повредился ли при падении с осыпи аппаратик, вшитый в воротник. А потом он замер, будто парализованный, — пожалуй, сознательно. Даже глазами не двигал, но всё же видел, как клубящаяся туча, паря над ним, выпускает вниз медленно извивающийся отросток, видел совсем вблизи его окончание — оно походило на воронку чернильно-блестящего водоворота. Почувствовал кожей черепа, скул, всего лица тёплые касания воздуха, будто миллионы крохотных дыханий. Что-то коснулось комбинезона на груди; непроглядный мрак окружил его.

И вдруг этот отросток, непрерывно извивающийся, как миниатюрный смерч, втянулся обратно в тучу. Жужжание стало резким. Оно болезненно отдавалось в зубах, ощущалось где-то в глубине черепа. Потом стихло. Туча почти вертикально пошла вверх, превратилась в чёрный туман, раскинувшийся во всю ширину ущелья, распалась на отдельные концентрически вращающиеся облачка, уползла в неподвижный мех зарослей и исчезла.

Роган долго ещё лежал, как мертвец. В сознании промелькнуло, что, может, уже — всё, что он не будет знать, кто он, как сюда попал, что должен делать. От этой мысли ему стало так страшно, что он резко поднялся и сел. И вдруг ему захотелось смеяться. Ведь если он мог так подумать, значит, он спасся. Что ничего ему туча не сделала, что он её обманул. Он старался подавить этот идиотский подступающий к горлу смех, от которого тряслось всё тело.

«Это настоящая истерика», — подумал Роган, вставая. Он был уже почти спокоен — так по крайней мере ему казалось. Он поправил кислородную маску и огляделся. Человека, которого он увидел сверху, не было. Но Роган услышал его шаги. По-видимому, он уже миновал осыпь и исчез за упавшей глыбой, наполовину перегораживающей ущелье. Роган побежал вслед за ним. Шаги слышались всё ближе и были удивительно громкими. Будто человек шёл в железных сапогах. Роган бежал, чувствуя, как боль иглой пронзает ногу от щиколотки до колена. «Должно быть, я подвернул ногу», — подумал он, отчаянно взмахивая руками. Воздуха опять не хватало, Роган почти задыхался. И наконец увидел его. Человек шёл прямо вперёд, мерным широким шагом, ступая с камня на камень. Скалистые стены звонким хлопающим эхом повторяли звук его шагов. И вдруг у Рогана всё внутри оборвалось. Это был не человек, а робот. Один из арктанов. Роган вообще как-то не думал об их судьбе, о том, что сталось с ними после катастрофы; они находились в среднем вездеходе, когда на колонну напала туча.

Арктан был уже совсем близко. Тут Роган заметил, что левая рука робота раздроблена и бессильно свисает, а его блестящий выпуклый панцирь весь исцарапан и продавлен. Разочарование было сильное, и всё же Роган как-то бодрей себя почувствовал при мысли о том, что в дальнейших поисках будет у него хоть такой товарищ. Он хотел окликнуть робота, но что-то его удержало. Роган прибавил шагу, обогнал арктана и, став у него на дороге, ждал. Но гигант ростом в два с половиной метра будто бы его и не видел. Вблизи Роган разглядел, что у арктана разбита радарная антенна, похожая на мискообразное ухо, а там, где раньше был объектив левого глаза, зияет отверстие с неровными краями. Однако робот вполне уверенно ступал своими огромными ногами, лишь слегка волоча левую. Роган позвал арктана, когда тот приблизился, но машина пёрла прямо на него, как слепая, и ему пришлось в последний момент сойти с дороги. Он снова подбежал к роботу и схватил было его за металлическую лапищу, но тот вырвался плавным равнодушным движением и зашагал дальше. Роган понял, что арктан тоже стал жертвой атаки и рассчитывать на него не приходится. Но как-то тяжело было бросить беспомощную машину на произвол судьбы, а кроме того, любопытство его разбирало, куда же, собственно, направляется робот, — ведь он шёл, выбирая дорогу попрямее, будто имел определённую цель.

После недолгого размышления, во время которого робот ушёл вперёд, Роган кинулся вслед за ним. Робот дошёл до подножия осыпи и начал подниматься по ней, не обращая ни малейшего внимания на потоки щебня, летящие из-под его широких ступнёй. Он вскарабкался примерно до середины осыпи, потом внезапно опрокинулся и съехал вниз, перебирая ногами в воздухе. В других обстоятельствах это, вероятно, вызвало бы смех у наблюдателей. Потом арктан поднялся и снова начал своё восхождение. Роган поспешно повернулся и ушёл, но до него долго ещё доносился грохот щебня и тяжёлое металлическое шарканье, на которое стены ущелья откликались многократным эхом.

Роган теперь продвигался быстро — дорога по плоским камням, покрывающим русло потока, была довольно ровной и шла слегка под уклон. Тучи и в помине не было, и лишь временами еле приметная вибрация воздуха над склонами свидетельствовала об энергии, бурлящей в чёрных зарослях. Так добрался он до самой широкой части ущелья — здесь оно переходило в долину, окружённую пологими каменистыми склонами. Место катастрофы было в двух километрах отсюда. Лишь теперь Роган понял, как трудно ему придётся без ольфактометрического индикатора, который помог бы разыскать следы человека. Но этот аппарат был слишком тяжёл.

Роган остановился и стал медленно обводить взглядом каменные склоны. В металлических зарослях никто не мог укрыться, об этом нечего было и думать. Оставались гроты, пещеры и каменные котловины; четыре из них он видел отсюда, но их ограждали высокие отвесные стены, взобраться на которые весьма нелегко. Поэтому он решил первым делом осмотреть гроты. Ещё на корабле он вместе с врачами и психологами размышлял о том, где следует искать пропавших, то есть где они могли бы спрятаться. Но, в сущности, это совещание мало чем ему помогло, потому что поведение человека, поражённого амнезией, было непредсказуемо. То, что эти четверо отделились от остальных людей Реньяра, указывало на их особую, отличительную активность; то, что они и дальше не расходились, по крайней мере на обследованном участке пути, в какой-то мере позволяло надеяться, что всех их удастся найти вместе. Конечно, если они вообще были живы и если не разошлись в разные стороны где-нибудь за каменными воротами. Роган обыскал по очереди два маленьких и четыре больших грота, входы в которые были, в общем, легко доступны — за несколько минут можно было взобраться туда по большим, косо торчащим каменным плитам. В последнем гроте он наткнулся на полузатонувшие металлические обломки; сначала Роган принял их за скелет второго арктана, но они были невероятно старые и не походили ни на одну из конструкций, какие были ему известны. В небольшом озерце, на которое падал слабый отражённый свет с гладкого, будто полированного свода, покоился удивительный продолговатый предмет, чуточку похожий на крест пятиметровой длины; его металлическая оболочка давно распалась и, смешавшись с известковыми осадками, образовала на дне озерца рыжий от ржавчины ил. Роган не мог себе позволить как следует осмотреть необычайную находку — наверное, останки одного из макроавтоматов, уничтоженных победительницей-тучей. Он лишь запомнил его форму, полустёртые очертания каких-то перемычек и стержней — всё это скорее предназначалось для полёта, чем для ходьбы; но каждый взгляд на часы заставлял его всё больше торопиться, и поэтому он немедля начал обыскивать следующие пещеры.

Их было так много — со дна ущелья они иногда казались непроглядно тёмными окнами в высоких каменных стенах, а подземные коридоры и галереи, часто залитые водой и ведущие к отвесным колодцам, к сифонам с ледяными журчащими потоками, падали так круто, что он и не пробовал глубоко в них забираться. Да и вообще у него был лишь маленький фонарик с довольно слабым светом; фонарик этот был совсем бесполезен в громадных многоэтажных пещерах с высокими сводами, а встречались не раз и такие. Наконец, прямо-таки падая от усталости, Роган уселся на огромном нагретом солнечными лучами плоском камне у выхода из только что обследованной пещеры и начал жевать плитки концентрата, запивая сухие куски водой из ручья. Раза два ему показалось, что он слышит шум приближающейся тучи, но, вероятно, это были отголоски сизифовых усилий арктана, штурмующего осыпь. Проглотив свои скудные запасы, Роган почувствовал себя немного бодрей. Самое странное было то, что он, собственно, обращал всё меньше внимания на опасное соседство — ведь чёрные заросли карабкались по склонам повсюду, куда ни глянь.

Он сошёл с возвышения перед пещерой, где отдыхал, и тут увидел нечто вроде ржавой полосы на сухих камнях по той стороне ручья. Подойдя поближе, он распознал следы крови. Кровь совершенно высохла, изменила цвет, и, если бы не удивительная белизна камней, похожих на известняк, Роган, наверное, ничего бы и не заметил. Он пробовал установить, в каком направлении шёл человек, истекающий кровью, но не смог. Так что он двинулся наугад вверх по ущелью, рассудив, что, возможно, этот человек был ранен во время битвы «Циклопа» с тучей и старался уйти от её центра. Следы петляли, иногда исчезали и наконец привели его к пещере, которую он осматривал одной из первых. Тем больше удивился он, когда оказалось, что рядом с её отверстием зияет расселина с отвесными стенами, похожая на колодец. Именно туда вёл кровавый след.

Роган стал на колени и склонялся над полутёмным отверстием. Он готовился к самому худшему и всё же не сдержал сдавленного возгласа, потому что прямо на него глядело пустым взглядом лицо Беннигсена с оскаленными зубами. Он узнал геолога по тонкой золотой оправе очков, стёкла которых по слепой игре случая уцелели и ярко сверкали в свете, отражённом от известняковой плиты, наклонно торчащей над этим каменным гробом. Беннигсен вертикально висел, заклинившись плечами между двумя глыбами. Рогану не хотелось бросать его здесь; но когда он, пересилив себя, попробовал приподнять труп, то почувствовал сквозь плотный материал комбинезона, как тело расползается у него под руками. Разложение, ускоренное воздействием солнца, сделало уже своё дело. Роган только расстегнул молнию нагрудного кармана на комбинезоне и вынул оттуда опознавательный жетон учёного; перед тем как уйти, он, напрягая все силы, придвинул одну из ближайших каменных плит и прикрыл ею каменную гробницу.

Уже уйдя оттуда, Роган подумал, что следовало бы, вообще говоря, определить радиоактивность останков, потому что это в известной мере помогло бы выяснить, что случилось с Беннигсеном и с другими: если бы уровень радиоактивности оказался очень высоким, это означало бы, что погибший находился поблизости от поля битвы. Но он забыл это сделать, а теперь уж ничто не заставило бы его снова отвалить могильный камень. Вместе с тем Роган понял, какую большую роль в его поисках играет случай, — ведь ему казалось, что все окрестности этой пещеры он осмотрел весьма обстоятельно. Новая мысль пришла ему в голову, и он поспешно двинулся по кровавому следу, ища его истоки. След вёл почти по прямой линии вниз, будто бы к месту битвы. Но метров через триста внезапно свернул в сторону. Геолог потерял колоссально много крови, и было просто поразительно, что, несмотря на это, он ушёл так далеко. Камни, на которые после катастрофы не упало ни капли дождя, были обильно залиты кровью. Роган взобрался по неустойчивым крупным глыбам и очутился в небольшом углублении под ребристым каменным выступом.

Первое, что он увидел, была неестественно большая подошва металлической стопы робота. Арктан лежал на боку, рассечённый посредине, видимо, очередью из вейра. Невдалеке полулежал, опираясь на скалу, чуть не пополам согнутый человек в шлеме, почерневшем от копоти. Он был мёртв. Излучатель ещё висел на его безвольно разжавшейся руке, блестящим дулом упираясь в камни. Роган сначала не решался притронуться к мертвецу, только пытался, стоя на коленях, заглянуть ему в лицо, но оно было так же изуродовано разложением, как у Беннигсена. Потом он распознал широкую плоскую геологическую сумку переброшенную через плечо сидевшего. Это был сам Реньяр, руководитель экспедиции, подвергшейся нападению в кратере. Измерения радиоактивности показали, что арктана уничтожили разрядами вейра, — индикатор отмечал характерное наличие редкоземельных изотопов.

Роган хотел было взять опознавательный жетон, но теперь его на это уже не хватило. Он только отстегнул сумку — при этом можно было не касаться тела. Но сумка была битком набита одними лишь образцами минералов. Поэтому Роган отковырял ножом монограмму Реньяра, прикреплённую к сумке, спрятал её и снова, глядя на неподвижные тела, попытался сообразить, что же, собственно, тут произошло. Похоже было на то, что Реньяр стрелял в робота, но почему? Может, тот напал на него или на Беннигсена? А впрочем, разве при амнезии человек способен защищаться от нападения? Он понимал, что ему не разгадать этой загадки, а между тем надо было продолжать поиски. Он снова поглядел на часы: скоро пять. Кислорода дальше не хватит, надо бы возвращаться. Тут ему пришло в голову, что можно вывернуть кислородные баллоны из аппарата Реньяра. Он снял аппарат со спины трупа, обнаружил, что один баллон ещё не тронут, заменил им свой опустевший, а потом начал укладывать камни вокруг тела Реньяра. На это ушёл чуть ли не час, но он считал, что мертвец всё равно щедро расплатился, уделив ему свой запас кислорода. Когда могильный холмик был готов, Роган подумал, что вообще-то неплохо бы ему прихватить оружие, ведь излучатель наверняка не полностью разряжен. Но мысль возникла слишком поздно, так что он ушёл ни с чем.

Было без малого шесть; Роган так устал, что еле ногами двигал. У него были ещё четыре тонизирующие таблетки, он принял одну и вскоре встал, чувствуя прилив сил. Он не имел ни малейшего понятия, откуда начинать дальнейшие поиски, поэтому пошёл напрямик к каменным воротам. До них оставалось ещё около километра, когда счётчик отметил возрастание радиоактивности. Пока она была относительно невысокой, и поэтому Роган шёл дальше, внимательно глядя по сторонам. Ущелье извивалось, и поэтому скалы были оплавлены лишь кое-где. Но по мере того как он продвигался к воротам, этой характерной потрескавшейся глазури становилось всё больше; наконец Роган увидел огромные глыбы, все в застывших пузырях, — их поверхность кипела от разрядов антиматерии. Тут ему, собственно, уже нечего было делать, но он всё шёл вперёд. Счётчик начал теперь стрекотать всё быстрей и быстрей, стрелка бешено танцевала по шкале. Наконец Роган увидел издалека обломки каменных ворот; они упали в котловину залитую расплавленным камнем, будто застывшей водой, — это был дьявольский след битвы, распылившей ложе потока; стены ущелья внизу покрылись толстой скорлупой лавы, а чёрный мех металлических зарослей повис обгорелыми лохмотьями: чуть подальше в каменных стенах зияли громадные проломы, более светлые по цвету. Роган поспешно повернул назад.

И снова выручил случай. Когда он на обратном пути подошёл к следующим за полем боя гораздо более широким каменным воротам, то поблизости от места, которое он недавно проходил и осматривал, в глаза ему сверкнул какой-то металлический предмет. Это был алюминиевый редуктор кислородного аппарата; в неглубокой щели между большой скалой и ложем испарившегося ручья темнела спина в обгоревшем комбинезоне. Труп был без головы. Ужасающая сила взрывной волны перебросила человека через нагромождение камней и размозжила его тело о скалу. Поодаль лежала ничуть не повреждённая кобура, в ней был аккуратно пригнанный, блестящий, словно только что вычищенный вейр. Роган забрал его себе. Он пытался опознать погибшего, но не смог. Двинулся дальше вверх по ущелью. Свет на восточном склоне был уже красным и, словно пылающий занавес, поднимался всё выше, по мере того как солнце уходило за горный хребет. Было без четверти семь. Роган просто не знал, что делать. Пока что ему везло — по крайней мере в том смысле, что он выполнил задание, уцелел и мог возвращаться на корабль. В том, что четвёртый человек тоже погиб, у него уже не было сомнений; да, впрочем, он был почти убеждён в этом ещё на корабле. Сюда пришёл, чтобы полностью удостовериться. Так имеет же он теперь право возвращаться? Запаса кислорода, которым он обязан Реньяру, хватит ещё на шесть часов. Но впереди ведь целая ночь; ночью он ничего не сможет делать, даже не из-за тучи, а из-за того, что скоро совсем выдохнется. Он глотнул очередную тонизирующую таблетку и, ожидая, пока она подействует, пытался составить хоть мало-мальски толковый план дальнейших действий. Чёрные заросли в вышине, у края скал, заливало багровое зарево заката, и в его свете острия кустов сверкали и переливались глубоким фиолетовым огнём.

Роган всё не мог решиться. И, сидя вот так у отверстия большой пещеры, он услыхал надвигающееся тяжкое жужжание тучи. Странное дело — он ничуть не испугался. Его отношение к туче за один этот день поразительно переменилось. Он знал — или по крайней мере ему казалось, будто он знает, — что́ он может себе позволить, точно альпинист, которого не отпугивает смерть, таящаяся в трещинах ледника. Правда, он и сам ещё толком не разобрался, что за перемена в нём произошла; он не мог вспомнить, когда впервые, глядя на чёрные заросли, переливающиеся на склонах всеми оттенками фиолетового цвета, приметил их угрюмую красоту. Но теперь, уже видя чёрные тучи, — а приближались две тучи, взлетевшие с обоих склонов ущелья, — он даже не шевельнулся, не пытался укрыться, прижимаясь к камням. В конце концов, было не важно, сидел он или лежал, если только аппаратик продолжал работать. Сквозь материал комбинезона Роган коснулся его круглого, как монетка, донышка и кончиками пальцев ощутил тончайшую вибрацию. Он не хотел накликать опасность и уселся поудобней, чтобы не шевелиться без надобности.

Тучи теперь громоздились по обеим сторонам ущелья. Их чёрную клубящуюся массу словно пронизывал какой-то поток организующих импульсов, потому что они сгущались на краях, образуя почти вертикальные колонны, а в середине выпячивались, тянулись друг к другу и всё больше сближались. Похоже было, что какой-то незримый титан-скульптор с необычайной быстротой придавал им форму. Несколько беглых разрядов пронизало воздух между самыми сближенными местами туч, которые будто бы рвались друг к другу, а всё же оставались на месте и только всё стремительней клубились в центре. Блеск этих молний был удивительно тусклым; обе тучи сверкнули в нём на мгновение, как застывшие в полёте мириады чёрно-серебряных кристалликов. Потом, когда в скалах несколько раз прокатилось эхо громовых раскатов, слабое и приглушённое, словно его накрыли звукопоглощающим материалом, обе стороны чёрного моря, вибрируя, напрягаясь до предела, соединились и проникли друг в друга. Воздух под ними потемнел, будто солнце уже зашло, и тут же возникли в нём какие-то странные извилистые линии. Роган очень не скоро понял, что это гротескно-искажённое отражение каменистого дна ущелья. Эти воздушные зеркала под потолком тучи колебались и распадались; и вдруг он увидел гигантскую, макушкой упирающуюся в тучу человеческую фигуру, которая неподвижно глядела на него, хотя само изображение непрестанно вибрировало и прыгало, то угасая, то снова вспыхивая в таинственном ритме. И снова прошло несколько секунд, прежде чем Роган узнал собственное отражение, висящее в пустоте между боковыми колоннами тучи. Он был так изумлён, до такой степени потрясён непонятными действиями тучи, что забыл обо всём. Мелькнула у него мысль, что, быть может, туча знает о нём, о присутствии последнего живого человека среди скал ущелья. Но и этой мысли он не испугался; не потому, что это было слишком невероятно — он уже ничего не считал невозможным, — а просто он жаждал участвовать в этой всё более мрачной мистерии, значения которой, в этом он был уверен, никогда не поймёт. Его гигантское лицо, сквозь которое просвечивали отдалённые склоны в конце ущелья, куда не ложилась тень тучи, расплывалось. Из тучи выползало бесчисленное множество отростков; если она втягивала одни, их место занимали другие. Из них начал падать, постоянно нарастая, чёрный дождь. Кристаллики падали и на Рогана, слегка ударяли его по голове, скатывались по комбинезону, собирались в складках. Чёрный дождь всё шёл, а голос тучи, это всеобъемлющее, заполнившее не только долину, но, казалось, и всю атмосферу планеты гудение, поднимался всё выше; в туче возникли локальные смерчи, окна, сквозь которые просвечивало небо, чёрный саван разодрался в центре, двумя волнами двинулся тяжело, будто бы нехотя, к зарослям, всосался в их неподвижную чащобу и исчез.

Роган по-прежнему сидел не шевелясь. Он не знал, можно ли стряхнуть кристаллики, которыми он весь был усыпан; очень много их лежало на камнях; белое, словно костяное, русло ручья теперь выглядело так, будто его чернилами забрызгали. Он осторожно взял пальцами один из треугольных кристалликов, а тот словно ожил, щекотнул ладонь слабым тёплым дуновением; Роган инстинктивно разжал пальцы, и кристаллик улетел.

И тогда, как по сигналу, зароилось всё вокруг. Лишь в первый миг это движение было хаотическим. Потом чёрные точечки сгустились, словно дым, стелющийся по земле, сконцентрировались и столбами взмыли вверх. Казалось, что сами скалы дымятся, как исполинские беспламенные факелы. А потом снова произошло нечто непонятное. Когда взлетающий рой круглым облаком повис точно посредине ущелья, выделяясь на сумеречном небе, как огромный пушистый чёрный шар, обе тучи опять вынырнули из зарослей и бросились на него с ошеломляющей быстротой. Рогану казалось, что он слышит невероятный скрежет воздушной схватки, но, видимо, это была иллюзия. Он подумал было, что перед ним развернулся бой, что тучи выбросили на дно ущелья искалеченных «мушек», что они хотят избавиться от этого балласта. Но схватка и сейчас оказалась лишь иллюзией. Тучи разошлись, и от пушистого шара не осталось и следа. Они его поглотили. Через миг вершины скал снова истекали кровью последних закатных лучей, а просторная долина затихла и опустела.

Роган встал; ноги у него всё ещё подгибались. Он вдруг показался себе смешным с этим излучателем, торопливо отнятым у мертвеца; более того — он чувствовал себя ненужным в этой стране торжествующей смерти, где могли существовать и побеждать лишь неживые создания, чтобы свершать таинственные действа, которых не должны были видеть ничьи живые глаза. Не с ужасом, но с ошеломлённым восхищением участвовал он недавно в том, что здесь творилось. Роган знал, что никто из учёных не сможет разделить его чувств, но теперь он хотел вернуться не только как вестник гибели товарищей, но и как человек, который будет добиваться, чтобы эту планету оставили нетронутой. «Не всё и не всегда принадлежит нам», — подумал он, медленно спускаясь вниз по ущелью.

Небо было ещё светлым, и это помогло Рогану быстро добраться до поля битвы. Но там ему пришлось идти быстрее — от остекленевших скал, которые кошмарными силуэтами маячили в густеющем сумраке, исходило всё более сильное излучение. Он ещё ускорил шаг, наконец побежал. Отзвук шагов, перекликаясь, повторяли каменные стены ущелья, и в этом немолчном эхе, словно подгоняющем его, Роган, из последних сил прыгая с камня на камень, миновал расплавившиеся до неузнаваемости обломки машин и бегом свернул в крутую излучину ущелья. Но рубиновый огонёк индикатора и здесь сверкал ярко, медлить было нельзя. Он задыхался: не сбавляя темпа, отвернул до отказа вентиль редуктора. Даже если кислород кончится у выхода из ущелья и придётся дышать воздухом планеты, это наверняка будет лучше, чем хоть немного задерживаться здесь, где каждый дюйм камня источает смертоносное излучение. Кислород холодной волной вливался в горло. Бежать было легко — поверхность расплавленного потока, который оставил за собой отступающий «Циклоп», была гладкая, местами прямо как зеркало. К тому же на Рогане были ботинки с особой цепкой подошвой, не скользившей на любой почве. Теперь уже так стемнело, что лишь по белым камням русла, кое-где просвечивающим сквозь стеклянистую кору, он угадывал дорогу — вниз, всё вниз. Он знал, что впереди ещё минимум три километра такого пути. Невозможно было, мчась изо всех сил, делать какие-либо расчёты, но всё же он время от времени поглядывал на красноватый пульсирующий огонёк индикатора. Примерно час он мог ещё находиться здесь, среди этих искорёженных, сожжённых аннигиляцией скал — доза тогда не превысит двухсот рентген. Ну, в крайнем случае час с четвертью — если он к этому времени не выберется в пустыню, спешить будет уже ни к чему.

На двенадцатой примерно минуте наступил кризис. Сердце жестоко и неодолимо напоминало о своём присутствии, оно давило изнутри, распирало грудь, кислород полыхающим огнём обжигал рот и горло, перед глазами плясали искры. Индикатор еле светился во тьме, как гаснущий уголёк, но Роган всё же понимал, что нужно бежать, бежать дальше, а ноги уже не слушались. Каждый мускул его жаждал отдыха, всё в нём вопило, чтобы он замедлил бег, остановился, а то и рухнул на потрескавшееся стеклянистое покрытие, такое холодное, такое безопасное с виду. Он хотел взглянуть вверх, на звёзды, споткнулся и полетел вперёд, вытянув руки. Рыдая, ловил воздух ртом. С трудом приподнялся, встал, пробежал несколько шагов, шатаясь из стороны в сторону, потом вернулся ритм бега, подхватил его.

Роган уже потерял чувство времени. Как он вообще ориентировался в этой непроглядной тьме? Он забыл обо всех мертвецах, которых нашёл, о костяной ухмылке Беннигсена, о Реньяре, покоящемся под камнями рядом с изувеченным арктаном, о трупе без головы, который он не смог опознать, забыл даже о туче. Тьма душила его, от неё набухли кровью глаза, тщетно ищущие широкое звёздное небо пустыни, песчаные просторы которой сулили спасение. Он бежал вслепую, глаза заливал солёный пот, его несла какая-то сила, и он иногда ещё способен был удивляться, что эта сила всё никак не иссякает. Этот бег, эта ночь, казалось, не имели конца. Он ничего уже, собственно, не видел, когда вдруг его ноги стали двигаться всё тяжелее, куда-то проваливаться, безграничное отчаяние охватило его, он поднял голову и вдруг понял, что оказался в пустыне. Роган ещё увидел звёзды над горизонтом, потом, когда уже ноги сами подгибались под ним, поискал взглядом циферблатик индикатора, но не увидел его: циферблат потемнел, замолчал, незримая смерть осталась позади, в глубине залитого лавой ущелья. Это была последняя его мысль, потому что едва он ощутил на щеке шершавый холод песка, как сразу погрузился не в сон, а в оцепенение, в каком всё его тело ещё отчаянно работало, рёбра ходуном ходили, сердце колотилось, но сквозь этот мрак полнейшего изнурения он уплывал в другой, ещё более глубокий, и наконец потерял сознание.

Роган внезапно очнулся, не понимая, где находится. Пошевелил руками, ощутил холод песка, струящегося меж пальцами, сел и невольно простонал. Нечем было дышать. Сознание вернулось к нему. Светящаяся стрелка манометра стояла на нуле. В другом баллоне ещё было восемнадцать атмосфер. Он отвернул вентиль и встал. Был час ночи. Острые лучи звёзд сверкали в чёрном небе. Он определил по компасу направление и пошёл вперёд. В три часа он принял последнюю таблетку. Незадолго до четырёх кончился кислород. Тогда он отшвырнул кислородный прибор. Сначала дышал осторожно, недоверчиво, но когда холодный предрассветный воздух ворвался в его лёгкие, он зашагал бодрее, стараясь не думать ни о чём, кроме этого перехода через песчаные волны, в которых он утопал иной раз по колени. Он словно опьянел, но не знал, от чего это — от атмосферных газов или просто от усталости. Он подсчитал, что если будет делать по четыре километра в час, то доберётся до корабля часам к одиннадцати утра. Пробовал проконтролировать свой темп на шагомере, но ничего не получилось.

Млечный Путь исполинской белой полосой делил купол неба на две неровные части. Роган уже так привык к слабому звёздному свету, что благодаря ему обходил большие дюны. Он всё брёл и брёл, пока не заметил на горизонте какой-то угловатый силуэт, воспринимавшийся как беззвёздное пространство странно правильной формы. Ещё не успев понять, что это такое, он уже повернул в ту сторону и бежал, проваливаясь всё глубже, но даже не чувствуя этого, пока протянутыми руками, как слепой, не ударился о твёрдый металл. Это был вездеход, пустой вездеход, возможно, один из тех, которые вчера утром выслал Горпах, а может, другой какой-нибудь, брошенный группой Реньяра. Роган не раздумывал над этим, он просто стоял, задыхаясь, обеими руками обняв приплюснутый лоб машины. Усталость тянула его к земле. Упасть около машины, заснуть рядом с ней, а утром, при солнце, двинуться в путь…

Он с трудом взобрался на бронированную крышу, ощупью нашёл рукоять, открыл люк. Вспыхнули огоньки. Он сполз на сиденье. Да, теперь он уже знал, что одурманен, отравлен, видимо, этим газом — никак не мог отыскать стартёр, не помнил, где он, вообще ничего не понимал… Наконец рука сама нашла истёртую ручку, толкнула её, двигатель тихо мяукнул и заработал. Роган посмотрел на гирокомпас; он наверняка знал лишь одну-единственную цифру — курс возвращения. Вездеход некоторое время двигался в темноте — Роган забыл о том, что существуют фары… В пять было ещё темно. Но он увидел прямо перед собой, вдалеке, среди белых и голубоватых звёзд, одну, низко висящую над горизонтом, рубиновую. Он тупо моргнул. Красная звезда?.. Таких не бывает… Ему казалось, что рядом кто-то сидит — наверное, Ярг. Роган хотел спросить его, что это может быть за звезда, и вдруг очнулся, словно от толчка. Это был носовой огонь корабля. Он ехал прямо на эту рубиновую искорку во мраке, она медленно поднималась вверх, увеличивалась и стала ярко сверкающим шаром, отражение которого мерцало на броне корабля.

На пульте замигал красный огонёк и зажужжал зуммер, сигнализируя о приближении силового поля. Роган выключил двигатель. Машина скатилась по склону дюны и стала. Роган не был уверен, что сможет снова взобраться на вездеход, если сейчас вылезет. Поэтому он дотянулся до тайника, достал ракетницу, но поскольку уже не мог её удержать в одной руке, опёрся локтем о руль и, придерживая кисть другой рукой, потянул спусковой крючок. Оранжевая полоса рванулась в темноту, ударилась о силовое поле, как о прозрачное стекло, и разбрызгалась звёздочками. Он всё стрелял и стрелял, пока ударник не щёлкнул сухо. Патроны кончились.

Но его уже заметили, на вершине корабля вспыхнули два больших прожектора и, лизнув белыми языками песок, скрестились на вездеходе. Загорелись огни на пандусе, холодным пламенем люминесцентных ламп засияла шахта подъёмника. По трапу толпой бежали люди, уже засветились прожекторы и на дюнах, и под кормой, повсюду заметались, пересекаясь, световые столбы, и наконец возникла вереница голубых огоньков, открывая вход в силовое поле.

Роган выронил ракетницу. Он сам не заметил, как сполз по борту машины и неверными, преувеличенно широкими шагами, неестественно выпрямившись и сжимая кулаки, чтобы подавить невыносимую дрожь в пальцах, пошёл прямо к двадцатиэтажному кораблю, который стоял средь половодья огней на фоне бледнеющего неба, такой величественный и неподвижно-громадный, будто и вправду был непобедимым.