Разговор

Роган вошёл в каюту астрогатора, не удивляясь его приглашению. Он, правда, бывал здесь нечасто; но после того как он один вернулся из ущелья в кратер, Горпах вызвал его на «Непобедимый» и разговаривал с ним именно у себя в каюте. Такое приглашение вообще-то не сулило ничего хорошего. Но Роган тогда был слишком потрясён катастрофой в ущелье, чтобы убояться гнева астрогатора. Впрочем, Горпах ни словом не попрекнул его, только очень подробно расспрашивал обо всех обстоятельствах, которые сопутствовали нападению тучи. В разговоре участвовал доктор Сакс, который высказал предположение, что Роган уцелел благодаря состоянию ступора, остолбенения, в которое он впал; в этом состоянии электрическая активность мозга угнетается, так что туча приняла его за обезвреженного, за одного из парализованных. Насчёт Ярга нейрофизиолог думал, что тот спасся случайно, сразу выбежав из зоны атаки. А у Тернера, который почти до конца пытался защищать себя и других, стрелял из лазеров, держался именно так, как этого требовал его долг, мозг работал нормально, — и вот парадокс: именно это его погубило, ибо это привлекло к нему внимание тучи. Конечно, в человеческом смысле она была слепа, и человек представлял собой для неё лишь некий движущийся объект, чьё присутствие выдают электрические потенциалы коры головного мозга.

Они втроём — Горпах, Роган и Сакс — обсуждали возможность защитить людей, вводя их в состояние «искусственного остолбенения» при помощи специального препарата. Но доктор сказал, что если б возникла необходимость немедленно применить «электрический камуфляж», то лекарство не успело бы вовремя подействовать, а посылать людей на работу в состоянии ступора опять же невозможно. В общем, все эти выкладки не дали тогда практических результатов, и Роган подумал, что Горпах, должно быть, хочет снова вернуться к этому вопросу.

Роган стоял посреди каюты, вдвое большей, чем его собственная. В стены были вмонтированы непосредственная связь с рулевой рубкой и микрофоны внутренней сети, но не было заметно никаких других признаков того, что здесь годами жил командир корабля. Горпах сбросил плащ. Остался в брюках и рубашке-сетке; сквозь её ячейки пробивались густые седые волосы, покрывавшие его широкую грудь. Он уселся вполоборота к Рогану тяжело опёрся руками о столик, на котором не было ничего, кроме книжечки в потёртом кожаном переплёте. Роган перевёл глаза с этой незнакомой ему книги на командира — и словно впервые его увидел. Это был смертельно усталый человек, который даже не пытался скрыть, как дрожит его рука, поднятая ко лбу. Тут Роган понял, словно в озарении, что вообще не знает Горпаха, под руководством которого работает четвёртый год. Никогда не приходило ему в голову задуматься, почему в каюте астрогатора нет ничего личного, ни одной из тех мелочей, иногда забавных, иногда наивных, которые берут с собой в космос как памятку о детстве или о доме. Сейчас ему показалось, что он понял, почему у Горпаха не было ничего, почему не висели на стенах каюты какие-нибудь фотографии близких, оставшихся там, на Земле. Он ни в чём таком не нуждался, он целиком был тут и Землю не считал своим домом. Но, может, он жалел об этом сейчас, впервые в жизни? Мощные плечи, шея, затылок не выдавали его старости. Старой была лишь кожа на кистях рук, грубая, неохотно морщившаяся на суставах; она белела, когда Горпах распрямлял пальцы и глядел на них как бы с равнодушным, усталым любопытством, словно замечая нечто, до сих пор ему чуждое. Рогану не хотелось смотреть на это. Но командир, слегка склонив голову набок, глянул ему в глаза и с какой-то почти застенчивой ухмылкой пробормотал:

— Пересолил я, а?

Рогана ошеломили не столько эти слова, сколько тон и всё поведение астрогатора. Он не ответил. Молча стоял. А Горпах, потирая широкой ладонью волосатую грудь, добавил:

— Может, оно и лучше. — И ещё через несколько секунд, с необычным для него прямодушием: — Я не знал, что делать…

Было в этом нечто потрясающее. Роган вроде и знал, что уже несколько дней астрогатор так же беспомощен, как все они, но тут понял, что по-настоящему не считался с этим, верил, что астрогатор видит на несколько ходов дальше, чем любой другой человек, — иначе быть не может. И вот внезапно сущность командира открылась перед ним как бы вдвойне, потому что он увидел оголённый торс Горпаха, это измученное, с дрожащими руками тело, существование которого раньше не доходило до его сознания, и одновременно услыхал слова, подтверждающие истинность его открытия.

— Садись, братец, — сказал астрогатор.

Роган сел. Горпах встал, подошёл к умывальнику, плеснул водой на лицо и шею, быстро и резко вытерся, надел куртку, застегнулся и сел напротив Рогана. Глядя ему в глаза своими светлыми, словно слезящимися от сильного ветра глазами, равнодушно спросил:

— Как там с этим твоим… иммунитетом? Обследовали тебя?

«Ну, значит, он только об этом…» — промелькнуло в голове у Рогана. Он кашлянул.

— Да, врачи меня обследовали, но ничего не обнаружили. Похоже, что Сакс был прав насчёт этого ступора.

— Ну да. Больше они ничего не сказали?

— Мне — ничего. Но я слыхал… они рассуждали о том, как именно туча отличает здоровых от парализованных… и что из этого следует.

— Интересно. Что же именно?

— Лауда говорил, что у парализованного активность мозга такая же, как у новорождённого. Во всяком случае, очень сходная. И, кажется, в таком вот остолбенении, какое было у меня, тоже получается нечто в этом духе. Сакс считает, что можно соорудить тонкую металлическую сеточку, спрятать её в волосах… и она будет высылать слабые импульсы, именно такие, как мозг парализованных. Что-то вроде шапки-невидимки. И таким образом можно было бы замаскироваться от тучи. Но это всего лишь предположение. Неизвестно, получится или нет. Они хотели бы провести эксперименты. Но у них не хватает кристалликов, а мы не получили и тех, что собрал «Циклоп»…

— Ну ладно, — вздохнув, сказал астрогатор. — Не о том я хотел с тобой говорить… То, что мы скажем друг другу, останется между нами. Ладно?

— Ладно… — проговорил Роган, и напряжение вернулось.

Астрогатор теперь не глядел на него, будто ему трудно было начать.

— Я ещё не принял решения, — вдруг сказал он. — Другой на моём месте бросил бы монету: возвращаться — не возвращаться. Но я так не хочу. Я знаю, как часто ты не соглашаешься со мной…

Роган открыл рот, но командир жестом велел ему молчать.

— Нет, нет… Так вот, ты имеешь шанс. Я тебе его даю. Решение примешь ты. А я сделаю, что ты велишь.

Он взглянул в глаза Рогану и сейчас же опустил свои тяжёлые веки.

— Как это… я? — еле выговорил Роган. Чего угодно он мог бы ожидать, только не этого.

— Да, именно ты. Конечно, как мы условились, это останется между нами. Ты примешь решение, а я буду действовать. И я буду отвечать за всё перед Базой. Приемлемые условия, правда?

— Вы это… всерьёз? — спросил Роган, просто чтобы растянуть время: он и без того понимал, что всё это правда.

— Да. Если б я тебя не знал, я дал бы тебе время подумать. Но я знаю, что ты ходишь и думаешь о своём… что ты давно уже принял решение… но мне бы, наверное, не вытянуть его из тебя… Так вот — ты скажешь мне здесь, сейчас. Потому что это приказ. На это время ты становишься командиром «Непобедимого». Не хочешь сразу? Ладно. Даю тебе минуту.

Горпах встал, подошёл к умывальнику, потёр ладонью щёки так крепко, что захрустела седая щетина, и начал как ни в чём не бывало, глядя в зеркало, бриться электробритвой.

Роган и видел его, и не видел. Первым его чувством был гнев на Горпаха, который так беспощадно с ним поступил, предоставив право, а вернее — обязанность, решать, связывая его словом и в то же время заранее принимая на себя всю ответственность. Роган знал астрогатора достаточно, чтобы понимать, что всё это было обдумано заранее и ничего уже не переиграешь. Секунды бежали, и нужно было говорить, через минуту, сейчас, а он ничего не знал. Исчезли все аргументы, которые так хотелось бросить в лицо астрогатору всё, что во время ночных раздумий выстраивалось в конструкцию, казавшуюся железно несокрушимой. Те четверо погибли — почти наверняка. Если б не это «почти», не о чем было бы и раздумывать, корабль просто улетел бы на рассвете. Но сейчас это «почти» начало в нём разрастаться. Пока он был рядом с Горпахом, он считал, что следует немедленно стартовать. А теперь чувствовал, что такой приказ у него в горле застрянет. Знал, что это был бы не конец, а начало дела о Регис. Это не имело ничего общего с ответственностью перед Базой. Эти четверо остались бы на корабле, и уже никогда не было бы по-прежнему. Команда хотела возвращаться. Но он вспомнил свои ночные блуждания и понял, что через некоторое время люди начали бы об этом думать, а потом и говорить. Сказали бы себе: «Видали? Бросил четверых и улетел». И кроме этого, ничто не шло бы в счёт. Каждый человек должен знать, что другие его не бросят — ни при каких обстоятельствах. Что можно всё потерять, но люди должны быть на борту — и живые, и мёртвые. Этого правила не было в уставе. Но если б ему не следовали, никто не смог бы летать.

— Я слушаю тебя, — сказал Горпах.

Он отложил бритву и уселся напротив Рогана.

Роган облизал губы.

— Нужно попытаться…

— Что?

— Найти их…

Свершилось. Он знал, что астрогатор не воспротивится. Собственно говоря, он сейчас был абсолютно уверен, что Горпах именно на это и рассчитывал, что сделал это умышленно. Чтобы рисковать не в одиночку?

— Так. Понимаю. Хорошо.

— Но необходим план. Какой-то образ действий, благоразумный…

— Мы всё время были благоразумны, — сказал Горпах. — Результаты тебе известны.

— Могу я кое-что сказать?

— Слушаю.

— Я сегодня ночью был на совещании у стратегов. То есть я слышал… впрочем, не важно… Они разрабатывают разные варианты уничтожения тучи… но ведь задание состоит не в том, чтобы её уничтожить, а в том, чтобы разыскать тех четверых. А если мы снова затеем антипротонную расправу с тучей, так уж из второго такого ада наверняка никто из них живым не выйдет. Никто. Это невозможно…

— И я так думаю, — медленно ответил астрогатор.

— И вы?! Это хорошо… Ну, так что же?

Горпах помолчал.

— Они там… они нашли какое-нибудь другое решение?

— Они?.. Нет.

Роган хотел ещё о чём-то спросить, но не отважился. Слова замерли у него на губах. Горпах смотрел на него, будто чего-то ждал. Но Роган ничего не понимал — неужели командир предполагает, что он один, своим умом сумел бы придумать нечто более совершенное, чем все учёные вместе с электронными мозгами? Это же бессмыслица. Но Горпах всё так же терпеливо глядел на него. Они молчали. Капли воды мерно били из крана, удивительно звонкие в полной тишине. И из этого молчания родилось нечто, от чего холодом свело скулы Рогана. Всё лицо, вся кожа от затылка к челюстям начала сжиматься, становилась словно тесной, когда Роган смотрел в слезящиеся, невыразимо старые сейчас глаза Горпаха. Он ничего не видел, кроме них. Он уже знал.

Роган медленно наклонил голову. Будто говорил «да». «Ты понимаешь?» — спрашивал взгляд астрогатора. «Понимаю», — взглядом отвечал Роган. Но по мере того как понимание это становилось всё отчётливей, он всё острей ощущал, что это невозможно. Что этого никто не имеет права требовать от него, даже он сам. И он всё молчал. Молчал, но теперь уже притворяясь, что ни о чём не догадывается, ничего не знает; он цеплялся за наивную надежду: мол, раз ничего не было сказано, так можно будет отречься от того, что перешло из глаз в глаза, можно будет свалить на свою недогадливость, потому что он понимал, он чувствовал, что Горпах сам никогда ему этого не скажет. Но командир видел и это: он всё видел. Они сидели не шевелясь. Взгляд Горпаха смягчился. В нём было уже не ожидание, не подстегивающая настойчивость, а только сочувствие. Он словно говорил: «Я понимаю. Хорошо. Пусть так и будет».

Командир медленно опустил веки. Ещё миг — и невысказанное исчезло бы, и оба они могли бы вести себя так, словно вообще ничего не произошло. Но этот опущенный взгляд решил дело. Роган услышал собственный голос:

— Я пойду.

Горпах тяжело вздохнул, но Роган, охваченный паникой, пробуждённой им самим сказанным словом, не заметил этого.

— Нет, — сказал Горпах. — Так ты не пойдёшь…

Роган молчал.

— Я не мог тебе этого сказать… — продолжал астрогатор. — Не мог даже искать добровольца. Не имел права. Но теперь ты сам знаешь, что мы не можем так улететь. Только один человек, в одиночку, может туда войти… и выйти. Без шлема, без машин, без оружия.

Роган еле слышал его голос.

— Сейчас я изложу тебе свой план. Ты его обдумаешь. Ты сможешь его отвергнуть — всё по-прежнему остаётся ещё между нами. Я это представляю себе так. Кислородный аппарат из силикона. Никаких металлов. Я вышлю туда два автоматических вездехода. Они привлекут к себе тучу, она их уничтожит. И как раз в это время пойдёт третий вездеход. С человеком. Это вот наиболее рискованно; однако надо подъехать как можно ближе, чтобы не тратить времени на переход через пустыню. Кислорода хватит на восемнадцать часов. Вот у меня фотограммы всего ущелья и окрестностей. Считаю, что не следует идти по трассе предыдущих экспедиций; надо подъехать как можно ближе к северному краю плоскогорья и оттуда пешком спуститься вниз. К верхней части ущелья. Если они вообще где-нибудь есть, так только там. Там они могли уцелеть. Местность труднопроходимая, много расселин, пещер. Если найдёшь всех или хоть кого-нибудь из них…

— Вот именно. Как их доставить? — спросил Роган со строптивым злорадством.

В этом пункте затея была явно уязвима. Как легко жертвовал им Горпах…

— Дадим тебе соответствующее средство, оно слегка одурманивает. Нечто в этом роде имеется. Конечно, понадобится оно лишь в том случае, если кто-нибудь из найденных тобой не захочет идти добровольно. К счастью, они в этом состоянии могут ходить.

«К счастью…» — подумал Роган. Он сжимал кулаки под столом, стараясь, чтобы Горпах этого не заметил. Он ничуть не боялся. Ещё нет. Всё это было слишком нереально.

— В случае, если туча… заинтересуется тобой, ты должен лечь наземь и не шевелиться. Я думал о каком-нибудь препарате на этот случай, но он подействовал бы слишком поздно. Остаётся только экран для головы, этот симулятор импульсов, о котором говорил Сакс.

— А уже есть что-нибудь такое?.. — спросил Роган.

Горпах понял скрытый смысл этого вопроса. Но сохранял спокойствие.

— Нет. Но это можно изготовить в течение часа. Сеточка, скрытая в волосах. Аппаратик, генерирующий электроимпульсы, будет вшит в воротник комбинезона. Теперь… Даю тебе час. Дал бы больше, но с каждым часом шансы на их спасение уменьшаются. Они и так уже ничтожны. Когда ты примешь решение?

— Я уже принял.

— Глупый ты. Не слышишь, что я тебе говорю? Всё это было лишь для того, чтобы ты понял: нам ещё нельзя стартовать.

— Да ведь вы же знаете, что я всё равно пойду…

— Не пойдёшь, если я тебе не разрешу. Не забывай, что пока ещё я тут командир. Перед нами такая проблема, что ничьё самолюбие не следует брать в расчёт.

— Понимаю, — сказал Роган. — Вы не хотите, чтобы я чувствовал принуждение? Ладно. Ну, если так… но наш уговор ещё остаётся в силе?

— Да.

— Если так, я хочу знать, что вы сделали бы на моём месте. Поменяемся местами… в обратном порядке…

Горпах помолчал.

— А если б я тебе сказал, что не пошёл бы?

— Тогда и я не пойду. Но я знаю, что вы скажете правду…

— Так не пойдёшь? Даёшь слово? Нет, нет… Я знаю, что это не нужно…

Астрогатор встал. Тогда встал и Роган.

— Вы мне не ответили.

Астрогатор смотрел на него. Он был выше Рогана, вообще крупнее, шире в плечах. В глазах его возникло то же усталое выражение, что и в начале беседы.

— Можешь идти, — сказал он.

Роган встал и как автомат пошёл к двери. Астрогатор протянул руку, будто пытался его удержать, схватить за плечо, но Роган этого не видел. Он вышел, а Горпах остановился у затворившейся двери и долго стоял не двигаясь.