17
В Шартре, отстоящем в восьмидесяти восьми километрах к юго-западу от Парижа, жадно расхватывали специальные выпуски ведущих газет с фотографией Тухачевского перед зданием военного министерства. (Слева от маршала стоял Венцов, по правую сторону — военно-воздушный атташе Васильченков.) На другой день она появилась в четырнадцатом номере «Правды» со ссылкой на «Франс Пресс».
О содержании беседы с господином Мореном не было сказано ни полслова.
Кортеж машин с флажками обеих стран проехал через мост на реке Эр и, попетляв по узким улочкам вокруг древнего готического собора, вырвался на современную автостраду, ведущую к военному аэродрому. На каждом километре стояла охрана.
Летное поле, покрытое жалкими кустиками перезимовавшей травы, блестело лужами. Приземлившийся биплан с трехцветными кругами на выгнутых крыльях, протянуло по скольжине до самых ангаров. Он едва успел развернуться, вздыбив колесами желтую воду.
— Недаром Иероним Петрович так ратует за твердые покрытия,— шепнул Тухачевский Васильченкову.— Скоростная авиация требует совершенно новых аэродромов.
— Командарм первого ранга Уборевич будет вместе с нами на оборонных заводах в Гавре, товарищ маршал. Получается слишком плотный день. Утром посещение министра иностранных дел Фландена, затем маршал Петэн и поездка в Гавр, а вечером Владимир Петрович дает обед.-
— Вы предлагаете внести изменения в программу? Отказаться от Гавра?
— Никак не возможно, товарищ маршал.
— Тогда о чем разговор? — Тухачевский достал из чехла бинокль.
На взлет вырулили истребители.
Звено за звеном они вонзались в зенит, виртуозно вырисовывая фигуры высшего пилотажа: замедленные и восходящие бочки, иммельманы, повороты и перевороты на горке, пикирование.
— Великолепное мастерство,— похвалил Тухачевский полет сомкнутым строем. Словно связанная невидимой нитью, эскадрилья кружила по восходящим и нисходящим спиралям и падала в пике под сорок пять градусов.
— Не хуже, чем у нас в Щелково,— шепнул Васильченков.
«Не хватает только, чтобы истребители «Моран» выстроили в небе имя вождя»,— подумал Михаил Николаевич.
— Поздравляю, генерал,— сказал он, приблизясь к Пикару, замещавшему начальника воздушного штаба.— Образцовая техника пилотажа.
Летчики и впрямь работали превосходно. Но машины едва ли могли выдержать соревнование с истребителем Мессершмитта. Еще слабее оказались бомбардировщики. Старые «Амио» годились разве что для ночного полета, а новым — со стрелком-радистом в хвосте — все-таки недоставало скорости.
Настоящей бомбардировочной авиацией Франция фактически не обладала. Англичане и немцы ушли вперед минимум на три года.
Страна, зажатая между двумя фашистскими хищниками, проявляла поразительную беспечность. Оружие и боеприпасы устаревших типов. Новейшие образцы будут поставлены на поток только к сороковому году. До сих пор ведутся ожесточенные споры о снарядах. Никто не знает, сколько их может понадобиться: три, четыре или же пять миллионов в месяц. Одни стоят за сталь — эффективнее, другие с пеной у рта ратуют за чугун — дешевле. Идут бесконечные дебаты по поводу новых типов взрывателей и мин, а производство стоит. Лучше бы уж просто скопировали у немцев. Печальнее всего то, что обстановка с вооружением до тошноты напоминает родные картины. Единственное, в чем французы сумели продвинуться, так это стопятимиллиметровое орудие. Его уже поставили на конвейер вместо прежнего — семьдесят пять.
По дороге в Париж Васильченков вновь выразил беспокойство:
— Я чего опасаюсь, товарищ маршал? На беседу с Петэном у нас остается от силы полтора часа. Кто его знает, как он себя поведет. Старикан хоть и в отставке, но с ним здесь очень считаются. Министры и те на поклон едут.
— Мы в лучшем положении. Не мы к нему, а он к нам. Улавливаете различие? И вообще позвольте спросить: вы предлагаете решение или сами являетесь частью проблемы?
К общему удовлетворению все благополучно уладилось: и с заводами, и с Петэном, и с торжественным завтраком.
Старый маршал явился в полпредство с многочисленной свитой.
Советскую сторону представляли Тухачевский, Уборевич и Венцов. Запись вел помощник военного атташе полковник Кирилов.
После обмена дежурными любезностями необычайно подвижный восьмидесятилетний старец ринулся в атаку:
— Слушайте, господа! — он сердито фыркнул, продув седую щеточку усов.— Неужели вы не можете воздействовать на коммунистов, чтобы они не разлагали нашу армию и нашу страну? Мы же разумные люди, профессиональные военные! Давайте выработаем общую позицию. Прямо здесь. Торезу и Кашену останется лишь подчиниться. Надеюсь, вы возьмете это на себя.
Тухачевский и Уборевич изумленно переглянулись. Михаил Николаевич никак не ожидал подобной наивности от человека, просидевшего брюки на высоких постах. «Выжил из ума? — невольно возник вопрос.— Или дурак от природы?»
Досье Анри-Филиппа Петэна рисовало несколько иной образ.
Он родился в той благословенной части Франции, где люди отличаются несокрушимым упрямством и отменным здоровьем. Образование получил в знаменитом Сен-Сире, кузнице кадров высшего офицерского состава. Не блистая ни талантами, ни даже пороками, могущими привлечь внимание начальства, медленно рос в чинах. К началу войны четырнадцатого года дослужился до полковника и в пятьдесят лет получил пехотную бригаду. До вершины карьеры оставался последний шаг, ибо в личной карточке значилось: «Не продвигать выше бригадного генерала».
Как и Гинденбурга в довоенной Германии, Петэна считали ординарным штаб-офицером. Но волей случая предание связало его имя с героической защитой Вердена. Суровый упрямец с ясными голубыми глазами неожиданно оказался любимцем нации и, минуя промежуточные стадии, выскочил прямо на Олимп. В семнадцатом году он уже на посту главнокомандующего.
Еще в «Эколь де Герр» Петэн проповедовал идею непрерывного наступления, «проводимого без всяких колебаний». Война предоставила возможность на практике и в гигантских масштабах проверить теорию. Результаты оказались плачевными. Петэн положил множество пехотинцев, бросив их, без необходимой артподготовки, на пулеметы кайзера.
Эти эскацады, дорого стоившие армии, заодно с прочими просчетами высшего командования довели солдат до отчаяния. Вспыхнули бунты. Петэн подавил их со всей решительностью. По его приказу в восставших полках, как во времена римских цезарей, был расстрелян каждый десятый.
После подписания мира он вышел в отставку. Но когда в двадцать пятом году понадобилось усмирить восставших риффов в Марокко, республика вспомнила героя. В эту кампанию одним из офицеров его штаба был полковник де ла Рокк.
Маршал вновь встретил старого товарища уже в Париже, где тот основал фашистского толка организацию бывших фронтовиков. Имя Петэна немало способствовало укреплению авторитета «Боевых крестов». Он стал их кумиром. После неудачного февральского путча 1934 года Думерг предложил ему пост военного министра в своем кабинете. Вкус власти оказался весьма притягательным. Пламенный католик, чье мышление ограничивалось рамками служебного устава, сделался на старости лет заядлым политиком. Лидеры правых партий частенько предпочитали дом маршала кабинету премьера в особняке Матиньон и палате депутатов в Бурбонском дворце. Вот почему для поддержки договора столь важен был хотя бы нейтралитет «теневого президента».
Петэн начал почти с ультиматума, чего, надо признаться, вряд ли кто ожидал.
Тухачевский вновь бросил выразительный взгляд на Иеронима Петровича. Уборевич терпеливо разъяснил позицию Советского правительства. Ссылаясь на краеугольные положения марксизма и высказывания товарища Сталина, попытался внести некоторое успокоение. Но его доводы явно не достигали цели. Пришлось рубануть сплеча:
— Скажу вам так же прямо, господин маршал, по-солдатски. Если вы сами крепко сидите в седле, вам нечего опасаться. Мы не собираемся экспортировать революцию.
— Смею уверить, что будь у нас желание разложить чью-либо армию, то в первую очередь мы бы обратили внимание на германскую,— добавил Тухачевский.
Петэн сердито засопел, но не стал возражать и поинтересовался состоянием Красной Армии: резервы, авиация, строительство аэродромов и укреплений.
— Я удовлетворен полученными ответами, господа,— сказал он, записав приведенные цифры.— Генерал Луазо, посетивший прошлой осенью ваши маневры, докладывал, что вы первые в мире по танковым войскам. Видимо, он был недалек от истины. Мне близка ваша точка зрения, маршал Тухачевский. Появление нового, вооружения может придать войне совершенно иной оборот. В настоящее время необходимо считаться с внезапной атакой на первый эшелон военных сил противника. Массированные удары дезорганизуют мобилизацию и парализуют жизненные центры обороны.
— Я читал вашу статью в «Revue de deux Mondes», господин маршал.— Тухачевский поспешил закрепить наметившееся взаимопонимание, если не в политике, то хотя бы в стратегии.— У нас нет расхождений по поводу характера грядущей войны.
— Орудия такой войны уже существуют, и мы не можем позволить, чтобы нас застали врасплох.
— Совершенно согласен, ваше превосходительство. Германия формирует громадные вооруженные силы, и в первую очередь армию вторжения. Я имел честь беседовать с господином Мореном, и мы, сопоставив данные, пришли к выводу, что немецкие авиационные заводы производят пятнадцать машин в день. В Германии много говорят о планах Геринга довести авиацию до шестнадцати тысяч самолетов. При современных темпах этого можно достичь уже к тридцать девятому году.
— Отнюдь не значит, что война не начнется раньше,— подсказал Уборевич.
— Безусловно. К лету прошлого года общее число германских вооруженных сил превысило девятьсот тысяч человек. На сорок процентов больше, чем у Франции, и примерно так же, как у нас.
— Какова точная численность ваших войск? — живо отреагировал старый маршал.
— Девятьсот сорок тысяч, считая все рода войск,— спокойно назвал Тухачевский.
— Вместе с НКВД?
— Включая пограничные войска НКВД, господин маршал. Но вернемся к рейхсверу. Помимо регулярной армии Германия располагает вооруженными частями, могущими служить делу мобилизации и новых формирований. Сюда входят штурмовые и охранные отряды, трудовая повинность, пограничные войска и полиция — всего около миллиона. Завершения организационной военной программы следует ожидать уже в текущем году. Нам действительно нельзя терять времени. Вы один из немногих, кто умеет смотреть далеко вперед. Как вы считаете, обеспечивает ли принятая у вас военная система должный ответ агрессору?
— Не обеспечивает,— брюзгливо поморщился Петэн.— Она целиком основывалась на гипотезе, что наш возможный противник неспособен в короткий срок выставить мощную армию. Едва ли это соответствует нынешним обстоятельствам.
Тухачевский помнил все печатные выступления Петэна и не ждал иного ответа. В его задачу входило максимально расширить поле согласия.
— Действительно, большие сроки мобилизационного развертывания надолго сковывают активные действия.
— Только сроки?.. А бомбовые удары противника? Саботаж?.. У вас на Дальнем Востоке недавно была обезврежена группа диверсантов, пускавших под откос поезда с войсками. В условиях войны опасность диверсий возрастает многократно. Они могут совершенно парализовать пути подвоза... Но Вы, кажется, спрашивали о нашей системе мобилизации? Разве у вас не те же болезни? — Петэн продемонстрировал завидную осведомленность и цепкую, не по годам, память. Бил наотмашь.— Читая последнюю речь маршала Ворошилова, я поражался его оптимизму. Колоссальная, протяженность и скверное состояние коммуникаций едва ли позволят вам организовать скорый отпор.
Тухачевский неопределенно пожал плечами. Положение не позволяло оспаривать очевидные вещи. Но если отставной маршал мог честить почем зря и военного министра, и самого премьера, то для него, замнаркома, публичная критика Ворошилова исключалась напрочь. Одно дело — спорить в Военном совете, другое — здесь, на виду у всей Европы, да еще со стенографистами за спиной.
Выручил Уборевич.
— Пока мы, солдаты, не договоримся между собой, порядка не будет,— пошутил он, поправляя пенсне.— Авиация в будущей войне предстанет настолько грозной силой, что в военном отношении такой город, как Минск и даже Смоленск, защитить не удастся. Следует отдать себе полный отчет. Где взять такое количество истребителей или зенитных орудий, чтобы на всем горизонте не пробился отряд быстроходов, бомбометчиков? Поэтому оборонять большие города и пункты сосредоточения будет неимоверно трудно. Наша задача — как можно скорее создать могучий воздушный флот. В этом году мы постараемся удвоить количество летчиков в спортивных аэроклубах.
— Удвоить от какого числа?
— К сожалению, я не располагаю точными цифрами, но у нас в стране летчики окружены всеобщей любовью.
— Как вам нравятся наши пилоты?
— Они выше всяких похвал,— твердо сказал Уборевич.— И самолеты хорошие. Нам есть чему поучиться друг у друга.
— А вам не кажется, что, подписав договор, наши министры невольно подтолкнули Германию на путь безудержных вооружений? Немцы — не сумасшедшие. Они не могут хотеть войны. Господин Гитлер не раз заявлял, что Германия не имеет никаких агрессивных притязаний к Франции и западным соседям.
— Из Берлина долетают разные голоса,— осторожно возразил Тухачевский.— Но любому здравомыслящему человеку должно быть ясно, что военные планы Германии направлены не только против СССР. В этом вопросе у нас не было разногласий с вашими коллегами, господин маршал. Насколько я понял, и господин Фланден серьезно озабочен безопасностью многих европейских границ. Антисоветское острие является удобной ширмой для прикрытия реваншистских намерений и на западе, и на юге. Я имею в виду Польшу, Чехословакию, Австрию. Помимо всего прочего, нельзя отрицать, что Германии нужна французская руда. Ей необходимо и расширение морской базы. Опыт прошлой войны со всей очевидностью показал, что без прочного обладания бельгийскими портами и северными портами Франции невозможно построить морское могущество Германии.
— В бельгийском генштабе придерживаются сходной позиции,— как бы вскользь уронил Уборевич.
— Вопрос в том, насколько достижимы в современных условиях цели возможного противника. В прошлую войну ни одна из стран не располагала такой системой долговременных укреплений, как «Линия Мажино»... Однако мы рискуем увязнуть в политических спорах. Армии должны стоять вне политики. Мы могли бы сотрудничать ради европейского мира лишь при условии, что агенты Коминтерна перестанут разлагать нашу армию. Пусть перенесут свою деятельность в соседнюю страну, как остроумно предложил маршал Тухачевский.
Прояснив интересующие его вопросы, Петэн вновь вернулся к навязчивой и, по сути, тупиковой идее. Но если в начале встречи она выставлялась в качестве предварительного условия, то под занавес акценты явно сместились.
— Все-таки вы сдвинули его! — оценил переговоры Потемкин.— Героический ореол, окружающий этого матерого и тупого реакционера, превратился в серьезный политический фактор. Стыд и позор.
— Вспомните Гришку Распутина,— улыбнулся Михаил Николаевич.
— Пожалуй, вы правы, есть определенное сходство. В общей, так сказать, атмосфере. Ничтожества у государственного руля, раскол общества, ощущение надвигающегося апокалипсиса...
Вечером радио сообщило о победе депутатов от Народного фронта в Испании.
На другой день, во время официального завтрака, Тухачевский уловил некоторые перемены в поведении французских гостей. Внутренняя зажатость ощущалась не столько в речах, по обыкновению любезных и гладких, сколько в коротких репликах, которыми обменивались соседи по столу. Испанские новости практически не обсуждались.
Когда Уборевич спросил начальника кабинета военного министра генерала Менара о возможных последствиях выборов, тот отделался старинной пословицей: «Мир дрожит, когда шевелится Испания».
Ответом было настороженное молчание.
— Можно не сомневаться в лояльности армии конституционному правительству,— авторитетным тоном заявил полковник Гоше, помощник начальника Второго бюро. Он уже знал, что лидер тайной хунты генерал Санхурхо вновь вылетел на военном самолете в Берлин.
А вообще, как отметила светская хроника, завтрак прошел в атмосфере сердечности.
Поблагодарив за прием, Морис Гюстав Гамелен выразил надежду на скорейшее разрешение парламентских прений.
Полковник Кирилов постарался дословно перевести краткое высказывание начальника генерального штаба, замещавшего по традиции председателя Верховного совета обороны Французской республики.
