ЧАСТЬ ВТОРАЯ
XIV
Сливовое дерево, черное и ломкое, жестко покачивается на зимнем ветру. Тысячи его веточек замерзли и обледенели. Но весной, гибкое и отяжелевшее, оно согнется под бременем плодов и цветов. Оно снова помолодеет. Красные сливы созреют и будут отчаянно приплясывать на коротких черешках. Они будут лопаться п падать на жирную, теплую, влажную землю; когда в саду подует ветер, в воздухе замелькают падающие слипы; ночь будет полна перестуком их падения, а огромное птичье дерево будет петь, давать новые ростки, пышно расцветать и наполнять воздух еще и звонкими, стряхивающими сливы птичьими трелями.
Грубая горная земля оттаяла, увлажнилась, стала мягкой, идут обильные дожди, юная нежная травка, точно редко растущие волосы, полосками покрывает землю.
Лицо моего брата Бена, думал Юджин, похоже на чуть пожелтевший обломок слоновой кости; его высокий белый лоб покрыт узлами ярости, потому что он хмурится, как старик; его рот похож на нож, его улыбка — отблеск, пробегающий по лезвию ножа. Его лицо как лезвие, и как нож, и как отблеск света; тонкое, и яростное, и навеки прекрасно нахмуренное, а когда его твердые белые пальцы и хмурые глаза впиваются в вещь, которую он хочет починить, он резко и сосредоточенно дышит длинным острым носом. Вот почему женщины, взглянув на него, проникаются глубокой нежностью к его заостренному, шишковатому, всегда хмурому лицу; волосы у него блестят, как у маленького мальчика, они курчавятся и скрипят, как листья салата.
Бен выходит в апрельскую предутреннюю тьму улиц. Ночь вся в ярких проколах прохладных и нежных звезд. Под порывистым ветром шумит листва сада. Бен неслышно выходит из спящего дома. Его худое светлое лицо темно в пределах сада. Под распускающимися цветками пахнет табаком и кожаной обувью. Его коричневые тупоносые башмаки музыкально позванивают в пустых улицах. Лениво плещет вода в фонтане на площади; все пожарные спят, но Большой Билл Меррик, доблестный полицейский с кабаньими багровыми щеками, жадно чавкает мясными пирожками, запивая их кофе в закусочной «Юнида». На улицу мощными волнами льется теплый приятный запах типографской краски, поезд, гудя и завывая, уносится на весенний Юг.
Разносчики газет проходят в сумраке мимо фруктовых садов. Медно-коричневые ноги негритянок в темных лачугах сонно сгибаются на постелях. Звонко ворчит и бормочет ручей.
Новенький, номер шестой, услышал, что ребята обсуждают Рыжего.
— Кто этот Рыжий? — спросил номер шестой.
— Рыжий — сволочь, номер шестой. Смотри не попадайся ему.
— Сукин сын изловил меня на прошлой неделе три раза. У грека. Хоть бы давали поесть спокойно.
Номер третий вспомнил утро пятницы — его маршрут включал Негритянский квартал.
Сколько, номер третий?
Сто шестьдесят два.
— Сколько у тебя мертвых душ, сынок? — цинично спросил мистер Рэндолл.— Ты когда-нибудь пробовал собирать с них задолженность? – добавил он, листая книгу.
— Он с них берет натурой,— сказал Рыжий, ухмыляясь.— Недельную подписку даром за порцию.
— Ты-то чего лезешь? — воинственно спросил номер третий.— Ты сам-то шесть лет с ними путался.
— Спи хоть со всеми подряд,— сказал Рэндолл,— только приноси деньги. Бен, сходи-ка ты с ним в субботу.
Бен беззвучно и цинично усмехнулся в пустоту.
Бог мой! — сказал он.— Вы хотите, чтобы я схватил этого жулика за руку? Он уже полгода вас обкрадывает.
Ну, ладно, ладно! — с досадой сказал Рэндолл.— Вот ты и найди доказательства.
Бога ради, Рэндолл,— презрительно сказал Бен.— У него в книге значатся черномазые, которые уже пять лет как умерли. Вольно же вам брать любого малолетнего мошенника, который попросит работы.
Если, номер третий, ты не наладишь дела, я отдам твой маршрут другому,— заявил Рэндолл.
И пожалуйста, отдавайте. Плевать я хотел,— грубо ответил номер третий.
Бога ради! Нет, только послушать,— сказал Бен, усмехаясь, кивая своему ангелу и хмурым движением головы указывая на номера третьего.
Да, только послушать! И я то же говорю! — задиристо объявил номер третий.
Ну ладно, мальчик. Беги-ка разноси свои газеты, пока цел,— сказал Бен, спокойно меряя его хмурыми глазами.— Ах ты, сопляк! — добавил он с глубоким от-
вращением.— У меня есть младший брат, который стоит шестерых таких, как ты.