© Hugh Wybrew. Anglican-Orthodox dialogue: Its past, its present and  its future.

Sobornost, 1993.

Недавно один студент богословия с Кипра обратился ко мне с просьбой приехать и поговорить об англикано-православном диалоге. По благословению своего епископа он занимался изучением вопроса о Filioque, который обсуждался в ходе этого диалога. Когда люди начинают рассматривать что-либо в качестве предмета исследования и диссертаций, это предполагает, что исследуемое не только стало важным событием жизни, но постепенно уже становится историей. Я спросил себя, не переходят ли также в историю и те, кто участвовал в диалоге? Некоторые из наиболее значительных участников с обеих сторон, действительно, уже умерли, среди них архиепископ Брюссельский Василий и Эдвард Харди, тогда как другие оставили свои церковные должности и перестали принимать участие в диалоге. К моменту завершения в конце десятилетия нынешней серии встреч время моего членства в смешанной богословской комиссии достигнет четверти века, да и сейчас я являюсь англиканским участником с наибольшим стажем.

Были моменты, когда возможность продолжения диалога ставилась под сомнение, а именно в 1977 и 1978 гг. когда факт рукоположения женщин в священный сан в Англиканской церкви стал для православных членов комиссии своего рода неожиданно разразившейся бурей. Бурю выдержали, и диалог был продолжен, а в результате появился Дублинский согласованный документ (Dublin Agreed Statement) 1984 г. Нынешняя серия дискуссий началась, после некоторого перерыва, в 1989 г. Теперь эти встречи перестали быть ежегодными, не в последнюю очередь в связи с финансовой ситуацией во всех церквах-участницах: экуменизм стоит денег, и по разным причинам как англикане, так и православные испытывают финансовые затруднения. Фактически комиссия не заседала со времени последней встречи в Торонто в 1990 г. Очередная встреча должна была состояться в мае 1992 г., но несколько раз откладывалась. Даже редакционный комитет не собирался, чтобы подготовить проект согласованного документа на основе дискуссий в Торонто по теме: «Тайна Троицы как источник тайны Церкви». Причина не столько в отсутствии воли сколько в том, что большинство православных церквей после 1989 г. оказались в совершенно новой ситуации, которая требует привлечения всех ресурсов—времени, энергии, денег—для адаптации в условиях свободы и соревновательности. Понятно, почему экуменический диалог не является важнейшим приоритетом. Поэтому я не смогу сделать здесь сообщение о последнем заседании комиссии, ибо оно пока не состоялось; вместо этого постараюсь поразмышлять в личном плане об англикано-православном диалоге и прокомментировать его.

Быть может, полезно посмотреть на официальный диалог между англиканами и православными как на то, что уже приобрело черты исторического явления: он начался раньше, чем родились те, кому сейчас меньше девятнадцати, — в 1973 г. Начало диалога было кульминацией всех контактов, дискуссий и конференций, официальных и неофициальных, которые имели место за предшествующие 50 и более лет и способствовали тому, чтобы англикане и православные лучше узнали друг друга. Это начало было исполнено надежды. Некоторые богословские вопросы, по которым наши церкви расходились, постепенно были прояснены; для вступления в более тесные отношения эти расхождения должны были быть устранены. Предполагалось, что как только по этим вопросам будет достигнуто согласие, откроется путь к единству.

В Англикано-Православных совместных вероучительных собеседованиях (Anglican-Orthodox Joint Doctrinal Discussions- A/OJDD) впервые приняли участие представители всех православных церквей и Англиканского сообщества в целом. С православной стороны они проводились на уровне епископата. Комиссия работала успешно и плодотворно и в 1976 г. приняла Московский согласованный документ (Moscow Agreed Statement). Опубликованный текст включал краткую историю Англикано-православного диалога (1920-1976) и отчет о Московской встрече, который содержал некоторые подробности дискуссии и выдержки из полной стенограммы заседаний. Сам документ был посвящен таким темам, как познание Бога, богодухновенность и авторитет Священного Писания, Писание и Предание, авторитет соборов, Filioque, Церковь как евхаристическая община, призывание Духа Святого в евхаристии. Особым пунктом согласия стало решение англикан — членов комиссии о том, что Filioque, по определенным причинам, не должно включаться в Никео-Константинопольский символ веры. Значительное согласие было достигнуто и по другим проблемам, обсуждавшимся в ходе встречи; в то же время стало ясно, что остаются вопросы, которые еще необходимо обсудить. Разногласия по этим вопросам были зафиксированы.

Тема, которая вскорости должна была стать главным предметом спора — рукоположение женщин в священный сан, — не обсуждалась. Однако в резолюции, принятой православными членами комиссии и приложенной к коммюнике, было сказано, что если англиканские церкви начнут ординацию женщин, это создаст очень серьезные препятствия для развития отношений между двумя церквами в будущем. Вопрос о женском рукоположении вызвал бурю на заседании комиссии в 1977 г., когда православным стало ясно, что в Епископальной церкви США уже существует значительное число женщин-священников. Некоторые православные участники хотели сразу же прекратить диалог, другие — понизить его статус, так как, с их точки зрения, теперь не могло быть и речи о достижении согласия, которое стало бы основой для единства. Однако ясно стало и то, что большинство православных церквей намерены продолжать диалог, и англиканский сопредседатель комиссии — Роберт Ранси, в то время епископ Сент-Олбанс, провел весь свой «субботний» (отпускной) 1978 год в поездках к главам православных церквей, убеждая их продолжить дискуссии. На специальной встрече в том же году в Афинах, посвященной только вопросу женской ординации, стороны изложили свои позиции.

Диалог был продолжен, и вторая серия встреч закончилась принятием Дублинского документа (1984), который также отразил определенную степень согласия по обсуждавшимся вопросам, тематически разделенным на три части: тайна Церкви; вера в Святую Троицу, молитва и святость; богослужение и Предание. В заключительной части было указано, по каким вопросам было достигнуто согласие, по каким существует несогласие, а также какие вопросы требуют дальнейшего обсуждения. В ходе всех этих встреч два пункта в особенности беспокоили православных: рукоположение женщин и богословский либерализм в англиканстве.

Несмотря на хороший материал, содержащийся в обоих документах, принятых смешанной богословской комиссией, в обеих церквах это было почти не замечено и очень мало использовано. Спустя пару лет после Дублинской встречи я широко пользовался этим материалом во время собрания Афинского филиала Содружества св. Албания и св. Сергия. Но внимание англикан в то время было занято работой Англикано-Римо-Католической международной комиссии и ее заключительным отчетом, опубликованным в 1981 г. Он широко изучался и обсуждался как на официальном, так и на местном уровнях. Согласованный документ англикано-православной комиссии привлек явно недостаточное внимание среди англикан и так никогда и не вышел за пределы священных синодов в православных церквах. Для православных этого, возможно, было достаточно, так как процедуры принятия подобных документов в двух наших церквах весьма различны.

Итак, в ходе англикано-православного диалога была проделана  полезная работа, но к чему он привел? Один из возможных ответов таков: он привел к пониманию того, что те различия, которые, как мы думали, нам необходимо было прояснить и преодолеть, совсем не обязательно были наиболее важными различиями. Есть точки расхождения, хотя некоторые из них — как, например, Filioque — не являются специфическими расхождениями между англиканами и православными, но расхождениями между восточной и западной христианскими традициями; и эти расхождения значительны. Дело в том, что на Востоке и на Западе христианство выражало себя в различных терминах, начиная с самых ранних этапов христианской истории, в Восточное христианство и само оказалось разделенным, прежде всего в отношении христологии, но также в силу культурных и политических причин. После IV Вселенского собора 451 г. церкви, отвергшие соборное определение о личности Христа, развивались в направлениях, отличных от имперской халкидонской церкви. Последняя становилась все более греческой по характеру, пока, благодаря византийской миссионерской активности, в сферу ее влияния не были включены славянские народы. Греко-Православная халкидонская церковь развивалась в мире, который в культурном и политическом отношениях сильно отличался от западного, служившего историческим контекстом, в котором развивалась Латино-Католическая халкидонская церковь.

Церкви Англиканского сообщества безусловно являются частью западного христианства, испытавшего на себе влияния Возрождения, Реформации, Просвещения, критического изучения Библии и развития христианской традиции в целом. Все это способствовало формированию англиканской ментальности, в которой многое относится к общей западной ментальности, характерной также и для христиан протестантской и римо-католической традиций. Хотя западные христиане и не согласны друг с другом по ряду вероучительных и церковно-практических вопросов, эти расхождения имеют место в пределах более широкого единого пространства мысли, определяемого значительным количеством общих посылок, даже если из них и делаются порой различные выводы. Православные христиане пребывают в другом мыслительном пространстве, строящемся из иных предпосылок. Именно это различие — различие в ментальности, которое шире и глубже любого перечня специальных богословских тем, — яснее проявилось в ходе англикано-православного диалога. Одним из Наиболее важных позитивных изменений на нынешней стадии диалога, с англиканской точки зрения, является назначение митрополита Иоанна Зизиуласа на место православного сопредседателя богословской комиссии. Он многие годы жил и преподавал на Западе и Поэтому обладает непосредственным пониманием образа мысли западных христиан. И он воспринимает сам диалог весьма серьезно — как богословскую задачу.

Одна из основных особенностей диалога заключалась в том, что Православные всегда были убеждены в правильности православия, Которое для них является критерием оценки других христианских традиций. Время от времени на ранних стадиях дискуссий, которые в конце концов привели к двум согласованным документам, англиканским членам смешанной комиссии напоминали, что единство достижимо в том случае, если англикане согласятся с православными. Такой подход не всегда способствует прогрессу экуменического диалога. С подобной трудностью должен столкнуться и православно-католический диалог. Было время, когда Католическая церковь выступала с теми же претензиями. Однако II Ватиканский собор внес свои коррективы, не в последнюю очередь благодаря принципиальному признанию крещения во всех иных христианских сообществах, совершающих водное крещение во имя Троицы. Это признание, на основе которого Католическая церковь впоследствии вступила в экуменический диалог, пока не является всеобщим среди православных, некоторые из которых совершают повторное крещение членов других церквей, обращающихся с просьбой о принятии в православие. Более того, на одном из заседаний православно-католической богословской комиссии некоторые православные поставили под сомнение действительность католического крещения на том основании, что оно отделено от конфирмации (миропомазания) и участия в евхаристии (причащения).

Практика христианской инициации (вступления в Церковь) — один из важных случаев расхождения между западной и восточной христианскими традициями, которое восходит к IV и V векам. Это касается англикан в той же степени, что и римо-католиков. Подобная же ситуация и в отношении западного и восточного тринитарного богословия. Filioque — только один из аспектов более широкой и глубокой сферы различий между западным и восточным способами выражения фундаментального христианского опыта Бога как Отца, Сына и Святого Духа.

Эти два пункта составляют основную проблему в диалоге Востока и Запада. «Единство в многообразии» — вот широко распространенный и многообещающий экуменический лозунг, богатый возможностями для выбора способа, каким мы пытаемся вообразить то единство, которое осторожно нащупывают церкви. Ибо единство, которое мы все знаем по своему внутрицерковному опыту, всегда была единством в единообразии. Даже пресловутая англиканская всеобъемлемость традиционно вмещалась в рамки «Книги общих молитв» (Book of Common Prayer), введенной по решению парламента. Гораздо позднее англикане стали привыкать к различиям в богословии, духовной и литургической практике в пределах одного церковного сообщества. Немногие другие церкви имеют такой опыт, и менее всего — православные. О каком типе единства может идти речь, если мы при этом предполагаем многообразие во всех этих сферах? Какова степень многообразия, соизмеримая с единством?

Это связано с другим основополагающим вопросом, который всплыл на поверхность в ходе англикано-православного диалога, но который никогда серьезно не обсуждался. Если принять, что традиция есть нечто живое — Святой Дух в Церкви, как иногда определяют православные, — то как традиция развивается и каковы критерии для различения законного развития и непозволительных изменений! Этот вопрос, безусловно, имеет прямое отношение к проблеме, которая с 1977 г. угрожает самой плодотворности англикано-православного диалога, а именно — рукоположения женщин в священнический и епископский сан. Православные рассматривают это как незаконный разрыв с традицией; большинство англикан — и Англиканское сообщество официально — рассматривают это как законное развитие, которое не влечет за собой фундаментальных доктринальным новшеств.

Вопрос о единстве в многообразии является ключевым в развитии экуменических отношений между Востоком и Западом. Эти две великие христианские традиции развивались в очень разных культурных и политических условиях, говоря на разных языках и мысля различным образом. Как бы сильно они ни влияли — или ни начали влиять — друг на друга (а христианский Запад в последние годы испытал сильное влияние Востока), у западных христиан, будь они римо-католики, англикане, лютеране или реформаты, не больше возможностей стать восточными, чем у восточных — западными. Это означает, что, если вообще существует какая-либо возможность реального прогресса в области взаимного признания и восстановления общения, в основе ее должно лежать общее сознание того, что христианское Евангелие и христианская вера выражались в прошлом, и могут быть выражены, в различных терминах, а также воплощены в различных практиках и что ни одно из этих выражений и воплощений не должно быть провозглашаемо в качестве единственно верного. Это относительно легко сделать англиканам, так как они никогда не провозглашали свою церковь единственно истинной. И это, возможно, не так легко для многих других церквей.

Можно сказать, что одной из трагедий христианства был установившийся среди христиан еще на ранних этапах истории Церкви обычай придавать большее значение верности истине — такой, какой они ее видят и формулируют,— чем заповеди Иисуса любить друг друга, обращенной к Его последователям. В христианской традиции довольно широко было распространено формальное утверждение важности via negative в богословии, то есть так называемого «апофатического богословия». Последнее предполагает понимание того, что любое наше высказывание о Боге является по существу неадекватным; оно столь же обманчиво, сколь и полезно. Мы говорим и пишем, потому что не можем ограничиться молчанием, но истина о Боге всегда остается за пределами наших утверждений и формулировок. На практике, однако, христиане усердно придерживались своих собственных утверждений и слишком часто использовали свои вероучительные формулировки в качестве лозунгов, которыми можно клеймить тех, кто от них отличается.

На определенной стадии англикано-православного диалога, как и во всех экуменических собеседованиях, вопрос о единстве в многообразии и многообразии в единстве должен быть тщательно исследован. Одно из недавних событий в сфере экуменических отношений Восточной церкви может в конечном счете послужить такому исследованию. Я имею в виду богословское соглашение по христологическим вопросам, которое было достигнуто между православными халкидонскими и дохалкидонскими, или древневосточными, церквами; последние с точки зрения халкидонских церквей в прошлом рассматривались как еретические и именовались монофиситскими. Древневосточные православные отвергли решения IV Вселенского собора 451 г., касающиеся личности Иисуса Христа, а именно то, что Он, как определил собор, был единой личностью в двух природах — божественной и человеческой, которые соединены «неслиянно, неизменно, неразлучно, нераздельно». Вместо этого они предпочитали говорить об Иисусе Христе как о «единой природе Бога Слова воплощенной». Результатом этого расхождения в христологии стала первая великая схизма в Церкви, усиленная имперским давлением на монофиситов с целью заставить их принять халкидонские определения. К концу VI в. Армянская, Сирийская, Коптская и Эфиопская церкви оказались отделенными от халкидонской имперской церкви. Это богословский спор был усугублен другими факторами — проблемами этнической идентичности и политического господства. Одним из ей последствий стало ослабление восточного христианства перед лицом мусульманского нашествия в VII в.

В последние годы два церковных сообщества — халкидонских и дохалкидонских церквей — пришли к заключению, что они разделяют одну и ту же веру в Иисуса Христа как Бога и человека, хотя и используют для ее выражения по видимости противоположные формулировки. Они признали, что по-разному пользовались языком, чтобы указать на одну и ту же реальность. Это взаимное богословское соглашение открывает путь к восстановлению общения между двумя церквами. Важно отметить, что ни одна из сторон не требовала on другой отказаться от ее вероучительных формулировок: древневосточных христиан не просили принять халкидонские определения равно как и халкидонцев — отказаться от них. Еще остались некоторые трудности, которые необходимо разрешить; например, вопрос о том, что делать со святыми одной церкви, которые были анафематствованы другой церковью. Однако в том случае, если эти трудности будут преодолены, Православная церковь вступит в общение с другим церковным сообществом, имеющим иные христологические формулировки и иную литургическую традицию. Обе церкви окажутся в ситуации «единства в многообразии». Будет достигнуто единство, так как наступит состояние полного взаимного признания и актуального церковного общения. Но будет иметь место также и разнообразие. Со временем это может оказать некоторое влияние на экуменические отношения между Востоком и Западом, поскольку православные приобретут опыт пребывания в церковном общении с иной традицией.

Вопрос о единстве в многообразии представляется мне фундаментально важным. Традиционно в экуменическом движении участвовали исторические церкви, вероучительно — тринитарные, которые были озабочены восстановлением того единства, которое в свое время существовало. Однако со времени возникновения экуменического движения христианство стало гораздо более многообразным. Появились новые формы и выражения христианства, прежде всего в Африке, где наблюдается быстрый рост многих новых церквей. Движение «домовых церквей» в Великобритании также стремительно развивается. Во всех западных церквах многообразие стало жизненной реальностью: традиционалисты придерживаются исторических вероучительных формулировок и религиозных практик, тогда как либералы и радикалы нередко ставят под вопрос и то и другое, стремясь к новым интерпретациям догматов и обновленным религиозным практикам. На все западные церкви оказывает также влияние и харизматическое движение, еще более увеличивая многообразие. Таким образом, многообразие в той или иной степени уже содержится внутри каждой церкви, за исключением таких сообществ, как последователи архиепископа Лефевра, отколовшегося от Римско-Католической церкви, и группы англикан, порывающих со своей церковью по причине неприятия женского священства и литургических изменений. Кажется очевидным, что по крайней мере в западном христианстве единообразие, установившееся в церкви, в частности благодаря Константинову принятию христианства в качестве религии Римской империи, сегодня приходит к концу. Ни одно государство сегодня не нуждается в тесно связанной с ним церкви для поддержания своего собственного единства: религия стала скорее личным делом, чем заботой всего общества.

Вопрос заключается в том, является ли разделение необходимым следствием многообразия, как это было в прошлом, или же христиане могут научиться пребывать в общении друг с другом, несмотря на нередко весьма значительные расхождения в вере и религиозной практике. Православная церковь также не избежала подобного рода проблем. Существуют старостильники в Греции, «истинно православные» в России и Румынии, а также разделения, в основе которых лежат скорее политические, чем доктринальные факторы. Мы все должны вспомнить, что Христос не говорил: «Вы должны быть согласны в вопросах вероучения и богослужения», — но Он сказал: «Вы должны любить друг друга, и так все люди узнают, что вы — Мои ученики». Единство, создаваемое любовью Бога ко всем нам, а также той любовью, которую нам заповедано иметь друг к другу как ученикам Иисуса, без сомнения, сможет включить значительное разнообразие и никогда не будет слабее неисправимой человеческой склонности проводить линию разделения вдоль границ несогласия.

Быть может, важно также обозначить изменяющийся контекст, в котором экуменическое движение осуществляло свой поиск средств для исцеления разделения в среде христиан. В нынешнем столетии мы стали свидетелями окончательного завершения «христианского мира» (Christendom) в смысле тесной взаимосвязи христианской религии и европейского общества. В течение веков христианство могло восприниматься как религия Европы в самом широком географическом смысле. В культурном отношении оно и до сих пор остается здесь доминирующим. Однако возможно, что мы сейчас наблюдаем начало новой эпохи, которая создаст для христианства ситуацию, гораздо более похожую на доконстантиновский период в истории Римской империи. По существу, ни в одной стране государство формально не поддерживает христианство. Исторические церкви неуклонно теряют своих членов, по крайней мере в Западной Европе. Повсюду нехристианские религии становятся составляющими европейской религиозной жизни. Например, во многих западноевропейских странах существует значительное количество мусульманских общин. Некоторые статистические данные показывают, что в Англии столько же мусульман, сколько и практикующих англикан или римо-католиков. Везде находят себе последователей восточные культы. В бывших коммунистических странах одним из непредвиденных последствий наступления религиозной свободы стало резкое усиление самых разных религиозных влияний — как христианских, так и нехристианских. Быть может, со временем этот изменяющийся контекста будет с большей силой вынуждать христиан к преодолению как традиционных, так и новых — актуальных или потенциальных — причин разделения и к тому, чтобы выступить более тесным фронтом против вызова иных вер и культов.

И еще одно я хотел бы сказать по поводу христианского многообразия. Три года, которые я провел в Иерусалиме, убедили меня в том, что если не все, то по крайней мере три наиболее близкие друг другу религии имеют тенденцию к разделениям. Именно там христианские разделения очевиднее всего. В Иерусалиме представлены все основные церкви, а две главные святыни — Святой Гроб в Иерусалиме и Храм Рождества в Вифлееме — контролируются тремя из них. Но не менее разделен и иудаизм (на основные группы представителей ортодоксальной, консервативной и реформированной традиций); вам достаточно сделать лишь шаг внутрь иерусалимского квартала Меа Шеарим, чтобы увидеть, в каком разделении, часто болезненном и резком, находятся различные ортодоксальные еврейские синагоги. В исламе существует семнадцать различных религиозных групп, причем сторонники двух основных традиций — сунниты и шииты — не испытывают никакого желания любить друг друга. Разделено не одно только христианство. В чем же причина того, что люди, верующие, как они утверждают, в одного Бога, так глубоко расходятся в том, как следует верить в этого Бога и следовать Его воле? Мне кажется, что об этом мы должны глубоко задуматься.

О единстве в многообразии сказано достаточно. Я хотел бы немного коснуться другого вопроса, весьма важного для любого экуменического диалога: развития традиции. Я уже упоминал, что этот вопрос несколько раз поднимался в ходе англикано-православного диалога, но ни разу не был предметом серьезного обсуждения, нацеленного на достижение каких-либо выводов. Когда об этом заходила речь, православные высказывались в смысле возможности развития, однако не были склонны рассматривать какие-либо прецеденты, которые могли бы привести англикане в качестве убедительных примеров. Камнем преткновения — и не только для англикано-православного диалога — является рукоположение женщин в священнический и епископский сан. Все знают, что до сих пор церковная традиция допускала к рукоположению только мужчин. Однако возникает вопрос: может ли ординация женщин рассматриваться как законное развитие традиции? Важно при этом помнить, что те англиканские церкви, которые рукополагают женщин, сохраняют традиционное представление о трех степенях священства, в соответствии с кафолическим преданием, так что женская ординация не связана с созданием какого-либо нового служения в церкви. Лишь немногие из рукоположенных женщин сами относятся к «католическому» крылу англиканства. Те члены Церкви Англии, которые приветствуют женскую ординацию, безусловно, рассматривают ее как развитие традиции, а не разрыв с нею, то есть именно как законное развитие.

Этот взгляд породил споры внутри Англиканской церкви и создал проблемы для богословского диалога англикан с Католической и Православной церквами. Согласно официальной римо-католической точке зрения, женское священство недопустимо: это разрыв с преданием, а не его собственное развитие. Однако многие католические богословы рассматривают ординацию скорее как дисциплинарный, чем доктринальный вопрос, и не исключено, что в будущем Рим изменит свою позицию. Давление сторонников женской ординации значительно, особенно в Соединенных Штатах. Православные гораздо более единодушны в своем отрицании женского священства, хотя появляются отдельные высказывания противоположного характера. Интересно было бы узнать, каково будет отношение к этому вопросу через сто или двести лет. Мы склонны мыслить христианскую традицию как весьма древнюю, двухтысячелетнюю. Может быть, нам следует думать о ней скорее как о молодой, всего лишь двухтысячелетней? Христианин конца I или начала II века не узнал бы свою церковь ни в одной из нынешних исторических церквей; трудно себе представить, что эти церкви будут сильно походить на то, чем они являются сейчас, через две тысячи лет. Если предание — это Дух Святой, живущий в Церкви, этот Дух скорее всего будет продолжать вести Церковь дальше (и иным образом?) к истине Христовой.

По моему мнению, не стоит слишком акцентировать внимание именно на вопросе женской ординации как препятствии в развитии экуменических отношений англикан с римо-католиками или православными. Существуют и другие трудности, не менее серьезные, которые стоят на пути к взаимному признанию и церковному общению. Прошло уже пятнадцать лет со времени первых ординации женщин в Англиканском сообществе. Англикано-римо-католический диалог продолжался и скорее всего будет продолжен, несмотря на холодный отклик со стороны Ватикана на заключительный документ его первого этапа. Продолжался и англикано-православный диалог, несмотря на угрозу того, что один только этот вопрос может положить ему конец (в конце 70-х — начале 80-х годов). Сейчас он вступил в свою третью фазу; и теперь надо, наверное, сказать несколько слов о том, как он проходит.

Я уже в общих чертах говорил о начальных стадиях официального диалога и упоминал о том, что православным сопредседателем нынешней богословской комиссии был назначен митрополит Пергамский Иоанн (Зизиулас). Это назначение свидетельствовало о том, что Вселенский патриархат решил продолжать диалог с целью достижения хоть каких-нибудь результатов. Вместе с тем число членов комиссии было сокращено с обеих сторон, что является следствием экономических затруднений, которые вообще испытывает экуменическое движение. Новая комиссия имела предварительную встречу в Новом Валааме (Финляндия) в 1989 г., где была принята программа работы на ближайшие годы. Первая рабочая встреча была проведена в Торонто в 1990 г. Встреча, намеченная на май 1992 г., сначала была перенесена на ноябрь, а затем на апрель 1993 г. Причиной этих отсрочек в основном были внутренние затруднения большинства православных церквей.

В Новом Валааме диалог получил новое наименование. Старое название — «Англикано-Православные смешанные вероучительные собеседования» — показалось слишком неточным и было заменено на «Международную комиссию по англикано-православному богословскому диалогу» (The International Commission of the Anglican-Orthodox Theological Dialogue — ICAOTD). В этом отчасти выразилось признание того факта, что диалог осуществляется на разных уровнях, как, например, в рамках нашего Содружества или же в национальном масштабе — в Соединенных Штатах Америки. Это было также признанием того, что экуменические контакты не исчерпываются богословскими контактами в узком смысле, но включают личные и молитвенные встречи. Программа, разработанная в Новом Валааме, предполагала в основном обсуждение учения о Церкви (экклезиологии). В Торонто комиссия начала дискуссии с рассмотрения темы о Святой Троице как источнике Церкви. Она изучала язык, на котором мы говорим о Боге, и одно из сообщений, сделанное по просьбе православной стороны, было посвящено женским образам, употребляемым в отношении Бога в Библии и традиции Церкви. Акцент был сделан на Святой Троице как общении — в качестве источника и «модели» для понимания Церкви как общения. Снова рассматривался вопрос о значении Filioque для нашего понимания внутренней жизни Троицы, то есть Бога, каким Он является Сам в Себе, а не в отношении к Своему творению. Необходимо заметить, что экклезиология занимает важное место также и в православно-католическом диалоге.

В ходе англикано-православного диалога предполагается рассмотрение таких тем, как: Христос и Святой Дух; Христос, творение и человечество; Христос и Церковь. Затем комиссия обратится к теме священнослужения в Церкви и со временем затронет вопрос о том, кто может быть поставлен на это служение. Таким образом, ординация женщин, по существу, относится к тематике третьей стадии диалога; она может и должна стать предметом богословского обсуждения, а не просто быть снята с повестки дня как нечто невозможное, как это порой бывало на ранних стадиях диалога.

Приезжавший ко мне студент с Кипра интересовался моим мнением относительно возможных результатов межконфессионального диалога. Он не единственный, кто задает этот вопрос. Ответ должен быть осторожным. Не исключено, что снова будет проделана хорошая и полезная работа и будет принят еще один согласованный документ. Ординация женщин будет обсуждаться на высоком богословском уровне, и само по себе это уже достижение. В прошлом православные члены комиссии не раз говорили, что здесь вообще нет предмета для обсуждения. С высокой степенью вероятности можно утверждать, что православные останутся на точке зрения, отрицающей женскую ординацию как законное развитие предания, то есть рассматривающей ее как разрыв с традицией; в то же время англикане будут продолжать придерживаться другого взгляда на проблему. Однако в целом маловероятно, что будет иметь место серьезное продвижение вперед в отношениях между двумя церквами. В то время как во многих западных церквах утвердилось представление о возможности поэтапного сближения друг с другом, православным трудно представить себе какую-либо промежуточную стадию в межцерковных взаимоотношениях. Единство и общение в таинствах наступит тогда, когда будет достигнуто вероучительное согласие, и без этого согласия не может быть никакого частичного взаимного признания, которое порождало бы некоторую степень общения.

Возможно, не будет ошибкой сказать, что энтузиазм со стороны православных, участвующих в диалоге, в последние годы значительно поубавился. На своих ранних стадиях диалог обнаружил, что англикане — не совсем то, что о них думали православные в самом начале диалога. Оказалось, что они способны рукополагать женщин, а также допускать такую степень богословского либерализма и радикализма, которая неприемлема для православных. Действительно, со времени начала диалога в англиканстве происходили различные события, и Англиканская церковь теперь — это не совсем то, чем она была или представлялась раньше. В известном смысле это утверждение справедливо в отношении западной церковной жизни вообще, которая изменилась и продолжает меняться — до такой степени, что эта выводит из равновесия и ставит в тупик многих западных христиан. Однако православные разочаровались не только в англиканах. Так, Иерусалимский православный патриархат прекратил участие во всея экуменических диалогах. Не воодушевляет и нынешнее состояния православно-католического диалога, которое вряд ли улучшится, пока в какой-то степени не будет разрешена униатская проблема. Вместе с тем православные церкви первостепенное значение придают ныне своему диалогу с древневосточными церквами, и это, возможно, повлияло на их готовность вести диалог с западными церквами.

Если непосредственной целью диалога считать достижение согласия, следствием которого будет взаимное признание и установление церковного общения, то вряд ли следует ожидать подобного результата от деятельности нынешней богословской комиссии. В сравнении с теми надеждами, которые переживали участники диалога в начале работы первой комиссии в 1973 г., о сегодняшней ситуации можно сказать, что она напоминает рождение библейского Ихавода: «отошла слава...» (1 Цар 4:19 ел.). Но если станет возможным серьезное рассмотрения вопроса о единстве в многообразии, а также о том,, каковы могут быть критерии законного развития в рамках традиции, тогда может начаться важная работа — существенная для прогресса экуменического движения.

Сегодня церкви, по всей вероятности, оказались в ситуации, когда экуменические диалоги, в которые они с такими надеждами вступили в последние десятилетия, по разным причинам испытывают серьезные затруднения. Имели место различные реакции, направленные против экуменических настроений 60-х и 70-х годов, и консервативные силы вынудили свои церкви занять более охранительную позицию по отношению к своей традиции. Но с другой стороны, церкви вступают в новую эпоху и в ином смысле. В частности, православные в бывших коммунистических странах неожиданно были поставлены в условия такой свободы, которую они не испытывали в течение долгого времени. Парадоксальным образом, свобода создала для них по крайней мере столько же проблем, сколько открыла новых возможностей. У них не хватает времени или энергии — или денег — на экуменический диалог. Они срочно должны вырабатывать и развивать новые подходы и новую ментальность, чтобы соответствовать новой ситуации. Их существенная забота - научиться жить и выживать в условиях, к которым они не привыкли. Понятно поэтому, что они не могут рассматривать богословский диалог в числе своих приоритетов. Быть может, практическое сотрудничество в этот момент является более важным, чем богословские дискуссии. Знаменательно, что патриарх Московский во время своего официального визита к архиепископу Кентерберийскому в 1991 г. просил о возможности посетить главную больницу в Оксфорде и встретиться с группой больничных и тюремных капелланов - наряду с преподавателями богословских школ, - чтобы узнать, как они осуществляют свое особое служение. Существует координационная группа, созданная Русской православной церковью и Церковью Англии, задачей которой является практическое взаимодействие. Такую же цель преследует и Форум англикан и древневосточных православных.

Все церкви вступают в новый мир, в котором христианство обнаруживает себя в новых условиях. Я бы сказал, что они нуждаются в новом взгляде на то, чего они ждут от экуменических диалогов, на то, какова должна быть их цель - в мире, где христианство становится все более многообразным и где оно постепенно превращается в одну из многих религий, даже в странах, когда-то в совокупности называемых «христианским миром». В свое время верили, что экуменизм сможет обновить Церковь для миссии; возможно, сегодня в изменяющемся мире экуменизм сам нуждается в обновлении.