Глава 7

Небольшой столик, казалось, прогибался под тяжестью разнообразных блюд. Чего здесь только не было: всевозможные колбасы и копчености, салаты, пирамида экзотических фруктов и восьмигранная бутыль с терпкой ореховой настойкой. На подносе под столом ютился чайник. Платформа под ним, заправленная огненной свелью, пульсировала красным светом, поддерживая нужную температуру. На кресле в углу перебирала струны дитэры полупрозрачная рука, сотканная из серебряных, золотых и ярко-бирюзовых нитей. Такая игрушка, насквозь пропитанная магией искусства, стоила не меньше парочки хороших лошадей или годовой аренды небольшого домика в не самом скверном районе Готрэйма.

В воздухе над дитэрой пощелкивали, добавляя отчетливости ритму, плоские костяные кругляши. С узкой койки свисало меховое покрывало, сшитое из серебристых шкур диких коз. Поверх него была спущена на пол нога, обтянутая черной штаниной. Босая ступня притопывала в такт музыке по чисто вымытым плитам, заставляя подпрыгивать стоящие рядом массивные ботинки. Вторая нога, согнутая в колене, служила подставкой для раскрытой книги. Пожелтевшие от времени страницы переворачивались с тихим шелестом. Пузатый бокал с темно-коричневой настойкой медленно прокручивался в смуглых пальцах… Дьер гробовщик отдыхал.

Ему нисколько не мешали ни грубые каменные стены, ни низкий потолок, ни решетка на крохотном окошке, выходящем не на улицу, а в один из многочисленных коридоров здания горгон. Конечно, Эдгард бы не отказался от компании парочки интересных трупов, «разделочного» стола и саквояжа с начищенными до блеска инструментами. Ну или хотя бы от одной из девиц мамаши Лью, которые время от времени навещали одинокого гробовщика в его мрачной обители. Дьер Дорэ предпочитал любовь, оплаченную звонкой монетой, когда можно было смело получать удовольствие и не беспокоиться о последствиях. Однако тот, кто превратил камеру предварительного заключения в комнату отдыха, не озаботился притащить сюда еще и трупы со шлюхами. А жаль. Было бы весело. Впрочем, редчайший иллюстрированный справочник по времени воздействия ядов на разложение жертвы тоже неплохо скрашивал унылые часы.

Нэрлисы, с раннего утра таскавшие в камеру подушки, покрывала, еду, посуду, книги и расписную шелковую ширму, чтобы прикрыть удобства в углу, всерьез подозревали, что нэрл Гэлвин свихнулся. Ничем иным это обустройство «любовного гнездышка» в крыле для особо опасных задержанных рядовые горгоны объяснить не могли. Правда, самый младший из них, Краш, недавно переведенный в Готрэйм из столицы, предположил, что начальник просто сдуру связался с кем-то из местных аристократок. У знати, мол, не редкость извращенные фантазии, вот и захотела его зазноба провести незабываемую ночь в камере предварительного заключения. Или же шеф по-умному придумал сдавать застенок для свиданий.

Но привыкшие к провинциальным нравам коллеги от него отмахнулись. А зря… Глядишь, не были бы потом шокированы, узнав, кого уважаемый нэрл разместил с таким неслыханным комфортом. Краш, видавший всякое, только плечами пожал. А вот остальные твердо решили помалкивать и по возможности держаться от начальника подальше, пока вся эта катавасия с загадочным арестом дьера гробовщика не закончится. Судьи в Готрэйме, как и во всех больших городах страны, были золотыми магами. Уж они-то, видящие истину, невиновного не накажут. А судя по тому, как устроил пленника Гэлвин, дьер Дорэ либо попал сюда по ошибке и ненадолго, либо… за долгое сотрудничество арестованный, по мнению нэрла, заслуживает уважения и некоторых поблажек.

Заскрежетал ржавый замок, громыхнул засов – и дверь противно заскрипела, медленно открываясь. Массивная фигура заслонила поток тусклого света, льющегося из коридора. Неловко пригнувшись, чтобы не стукнуться обтянутой косырем макушкой о слишком низко расположенную перемычку, гость вошел внутрь. Печатая шаг, приблизился к столику, развалился в одном из кресел и, забросив в рот виноградину, рявкнул:

– Оставьте нас!

Дежурный по крылу нэрлис невольно втянул голову в плечи и бросил на арестанта сочувствующий взгляд. Поспешно прикрыв тяжелую кованую дверь, загремел засовом. Дьер Дорэ спокойно дочитал страницу, бережно закрыл книгу и аккуратно отложил в сторону. После чего повернулся и сел, спустив обе ноги на пол и прислонившись спиной к стене.

– Развлекаешься? – вкрадчиво поинтересовался он.

Нэрл Гэлвин усмехнулся и сменил позу. Его грузное тело с идеально ровной спиной, скрещенными в щиколотках мощными ногами, руками на коленях и чуть склоненной головой смотрелось на редкость несуразно.

– Не без этого. – Голос горгона заскрипел, словно плохо смазанные петли. – Жизнь так коротка и ненадежна! Нужно радоваться каждому дню, – добавил он, стягивая с головы косарь. – Театры посещать, в рестораны наведываться, в гости ходить, в клуб знакомств записаться…

– Куда-куда?

– Ну не хочешь в клуб, так хоть уток со Звездного моста покорми – все развлечение будет.

– Ты про мост самоубийц? – буркнул пленник. – Там проще плавающий труп увидеть, чем утку.

– Самое место для тебя, – подмигнул ему нэрл и кокетливо взбил свои темные кудри. – Хватит дуться, а то так и помрешь с кислой физиономией. Неужели не рад меня видеть? – обиженно надув губы и почти срываясь на фальцет, спросил он.

– Это еще вопрос, кого я вижу. – Ухмылка, искривившая рот гробовщика, была недоброй.

– Фи! Какой ты противный. – Гэлвин вздернул поросший густой щетиной подбородок и похлопал короткими ресницами. – Неужели тебе недостаточно знать? Ты же сразу догадался, не отрицай. – Его крупные белые зубы сверкнули в довольной усмешке.

– Дело в том, – Эдгард вздохнул и, помедлив, словно подбирая слова, продолжил: – что я знал и человека, чей облик ты так бесцеремонно используешь и чью репутацию так основательно гробишь. Причем посмертно. Тебе не стыдно, Варя?

– Фу, не называй меня так! – Черные брови мужчины сошлись на переносице, демонстрируя фальшивое возмущение.

– Прости, но называть Гэлвином клоуна, сидящего напротив, как-то не получается, – вполне серьезно ответил арестант.

– Ну ладно, жнец, – отозвался «нэрл».

– Я не жнец, – скрипнув зубами, возразил пленник.

– Жнец-жнец, – насмешливо посмотрев на него, повторил «Гэлвин». – Был, есть и будешь. Для таких, как ты, отставка ничего не меняет. Как любил смерть, так и любишь. Как работал на нее, так и работаешь.

– Я не жнец, а гробовщик. Прочувствуй разницу, – спокойно пояснил Эдгард.

– Так и я не Варя, – подмигнул ему собеседник.

– А кто тогда? Монстр в человеческой шкуре? Лживая тварь, беспринципная убийца и банальная трусиха, которая боится показать свое настоящее лицо тому, кто однажды спас ее от смерти? – Улыбка, промелькнувшая на губах мужчины, была холодной.

– Сволочь ты, Гард. Очень дурно воспитанная и совершенно не галантная сволочь. – В него полетело с силой брошенное яблоко. Дьер Дорэ ловко поймал его, потер о рубашку на груди и, откусив, выжидающе посмотрел на посетителя. – Ладно! Так и быть. Исключительно по старой дружбе…

Лицо Гэлвина на миг будто сплющило. Все черты смазались и поплыли. Образовавшаяся маска, похожая на раскисшую глину, забулькала, словно закипая. Сначала из вязкой массы показался маленький носик, потом пухлый розовый ротик, изогнутые брови, гладкий лоб и, наконец, кукольно большие глаза.

– Ну что, так лучше? – Голос тоже изменился, став более женственным.

Гробовщик с сомнением покачал головой:

– Что-то я не уверен.

– Ну вот! Опять ты недоволен. А я так старалась. Так старалась… – Загорелая мужская пятерня поднесла к демонстративно шмыгающему изящному носику платок. Рядом с тонкими девичьими чертами она казалась особенно громоздкой. Впрочем, парочка золотистых кудряшек, затесавшаяся в темной шевелюре «нэрла» возле самой кромки волос, нежная кожа щек, постепенно перетекающая в грубую щетину, и острый подбородок над толстой шеей с заметным кадыком смотрелись еще нелепей. – Только не думай, жнец, что твои соратники успеют меня засечь. Поверь, у них нет ни единого шанса. – В глазах… в прекрасных голубых глазах этого существа отразилась такая самоуверенность, что Гарда передернуло.

– Я не об этом думаю.

– А о чем тогда?

– К чему весь этот спектакль? Арест, камера со всеми удобствами…

– Скажем так, это предупреждение, – перестав дурачиться, посерьезнела Варфаламея. – При всей моей привязанности к тебе я не люблю вмешательства в свои дела. Вот и решила напомнить, чем может быть такое вмешательство чревато. Пять лет назад ты оставил затею найти меня. И это было правильно. Не стоит возвращаться к прошлому и повторять былые ошибки, друг мой. – Ведьма, продолжая большей частью пребывать в чужой личине, окинула камеру взглядом и, остановившись на невозмутимом лице гробовщика, подалась вперед, прикрыла рот ладонью и прошептала: – Пока еще друг.

Эдгард странно улыбнулся, но продолжить беседу не успел. На запястье гостьи запульсировал белым светом небольшой крест.

– Еще пообщаемся! – Неожиданно ловко поднявшись на ноги и послав арестанту воздушный поцелуй, посетительница метнулась к выходу, по пути восстанавливая личину.

Через минуту за «нэрлом Гэлвином» захлопнулась дверь. А еще через пару минут из облака светящегося тумана в углу камеры появился жнец. Белый, в доспехах и с огромным сверкающим мечом, идеально дополнявшим его рыцарский облик. На самом деле, чтобы перерезать незримые нити, соединяющие тело и дух, достаточно было и обычных ножниц, но посланцы Саймы предпочитали разнообразие в выборе холодного оружия. Элрой, в первый момент не поверив собственным глазам, помотал головой и даже пару раз зажмурился, но обстановка в камере оставалась той же. И, что самое странное, как нельзя лучше соответствовала выражению непреодолимой скуки на лице арестанта.

– Э… это что? – с некоторой опаской помахав мечом над вазой с фруктами, поинтересовался жнец.

– Не видишь, что ли? Последний ужин приговоренного, – лениво отозвался Гард и потянулся за ранее отложенной книгой.

– К чему приговоренного?

– Как минимум к вынужденному безделью.

– Дурак ты, Эдгард! – рассмеялся жнец, устраиваясь в кресле, лишь несколько минут назад покинутом лже-Гэлвином. – И шутки у тебя дурацкие! Я уже почти испугался…

– Только почти? Как там мои контора и ведьма поживают?

– Твоя контора еще стоит, а у ведьмы имя есть и…

– И?

– И море энтузиазма! – Эл поморщился и потер плечо. Болеть оно, конечно, после таскания тяжестей и прочей нагрузки у жнеца не могло, но воображение с ненужной услужливостью подсовывало почти реальные неприятные ощущения. – Даже меня умудрилась в свою бурную деятельность втянуть. А ты тут прохлаждаешься под музыку зачарованной дитэры. Я-то думал, тебя вызволять надо. Ломал голову, как мне – существу, принадлежащему к иной реальности, – это сделать. Подозревал происки Варфаламеи, а ты…

– Правильно подозревал.

– Уверен? – Элрой, мгновенно подобравшись, вперил в друга пристальный взгляд.

Гробовщик перевернул страницу и спокойно ответил:

– Более чем. У меня сегодня сплошной поток визитеров. Как раз перед тобой наша общая знакомая и заглядывала.

– Ты… – Эл задохнулся от возмущения, а потом процедил сквозь зубы: – Не мог сразу сказать? – Он метнулся к стене, отделявшей камеру от коридора, и растворился в ней облаком белого тумана.

– Мог, – вздохнул арестант, которого, вопреки всем законам, так до сих пор и не просветили, в чем именно обвиняют. Впрочем, Варфаламея прямо сказала в чем: в желании выследить и поймать ее. Забавно. – Мог, но не захотел. Долг платежом красен, Варя, – добавил он еле слышно. – Ты мне ужин с музыкой обеспечила, я тебе – фору.

Мужчина отложил книгу и, закинув руки за голову, уставился в потолок. Ему было о чем подумать. Например, о том, откуда на руке лиловой ведьмы, слишком давно и успешно избегающей смерти, взялась метка, заблаговременно предупреждающая о появлении посланников Саймы.

Элрой словно охотничья собака несся по следу. Едва заметному, уже почти исчезнувшему следу незнакомой ауры. Последним в камере гробовщика был именно этот человек. Значит, он и есть новая маска неуловимой ведьмы. Если бы Гард поставил несколько лет назад на Варфаламею метку смерти, Эл просто переместился бы к беглянке, как делал это с Джеммой или своими клиентами из списков Саймы. Души-якоря были видимы особым зрением жнецов как светящиеся точки на карте. Стоило лишь пожелать встречи с таким вот «светлячком», и, сделав шаг в мерцающий провал перехода, он оказывался рядом с искомым объектом.

Но с пресловутой лиловой ведьмой, которая обвела вокруг пальца уже не одного посланника богини-сестры, всегда было непросто. Поэтому сейчас жнец, вместо того чтобы использовать преимущества своей профессии, примитивно преследовал покинувшую кабинет фальшивку. Беловолосый мужчина в длинном плаще и сияющих доспехах быстро шагал по коридорам, словно обычный человек. Хотя нет, не человек… призрак!

«Гард, чирташев сын, нашел время в игры играть! – мысленно костерил он гробовщика. – А еще друг называется! Конечно, тебе-то уже терять нечего – из жнецов выгнали, так что никому ты теперь ничего не должен, и угроза увольнения над тобой больше не висит. Зато она висит надо мной!» – Его четко очерченные губы сжались в напряженную линию, а белые как снег брови сдвинулись на переносице.

Налет юности, который его лицу придавали привычная улыбка и хитрый блеск в лазурных глазах, растаял, как вышеупомянутый снег, проявив истинный возраст этого нечеловека. Ему исполнилось тридцать, когда явилась малышка Дис и предложила особую работу. И хоть маниакальной страстью к своей нынешней профессии Элрой не страдал, быть жнецом ему понравилось куда больше, нежели малоперспективным магом душ. Возвращаться к былым временам, когда охота за привидениями являлась основной статьей дохода, не хотелось. Заказов кот наплакал, доход еще меньше – не работа, а… да ну это все к чирташу в пасть!

Как говорится, и на старуху бывает проруха, так что выследит жнец Варфаламею просто потому, что кто-то ведь должен это сделать. На Эдгарда, к сожалению, надежды мало. И обещанная карта сокровищ, увы, делу не поможет. Потому что лиловая тварь гробовщику не враг. Особой надобности в ее отлове он не чувствует. Если судить по обстановке в камере, так многоликая ведьма дьера Дорэ разве что в порыве страсти случайно придушить может. А он… Он по-прежнему к ней что-то испытывает. Иначе бы сразу сказал, что беглянка поблизости.

Постовые совершенно не замечали вестника Саймы. Лишь одного пробрало внезапной дрожью от пролетевшей сквозь тело полы белого плаща. Для жнеца не существовало замков, дверей, стен. Ни вода, ни пламя, ни камень, ни даже живая плоть не были для него препятствием. Эл не ощущал веса доспехов и с легкостью управлялся со своим мечом, весившим не меньше одного из тех самых охранников, но… скорость блондина была ничуть не больше обычной человеческой. Не предусмотрела Сайма для своих слуг необходимости догонять кого-то пешком. А жаль.

Элрой пролетел сквозь массивную дверь, окованную металлом и зачарованную от всего на свете, кроме жнеца, и очутился на улице. Призрачный след еще виднелся на остывающей земле, шлейф ауры чувствовался в прохладном ночном воздухе, но здесь, за пределами душных стен, он растворялся куда быстрее, чем внутри здания. Блондин безнадежно опаздывал. На стороне Варфаламеи было преимущество во времени, ему же повезло лишь с длинными ногами, неплохо тренированными еще в прошлой жизни. Учитывая же, что маги душ, становясь служителями богини-сестры, застревали в своей последней физической оболочке и словно выпадали из времени на все последующие годы, бегал Эл Ржавый Гвоздь быстро. Но кто сказал, что нынешний облик ведьмы двигался медленней?

Узкие грязные улочки за следственным управлением так же отличались от благополучных районов Готрэйма, как мутная лужа от родниковой воды. Темные глазницы окон с ободранными рамами и дешевыми зернистыми стеклами, обшарпанные стены, разбитые фонари… Ни пестрых витражей, ни цветов, ни ажурных заборчиков вокруг палисадников. Лишь кучи мусора, чахлые неухоженные кусты, несколько бродяг, коробка с бездомной собакой и… истаявший след.

Эл в растерянности остановился, озираясь по сторонам. Направо? Налево? Прямо? Или сразу повернуть назад и вытрясти из дьера бывшего жнеца все, что он успел узнать у проклятой лиловой стервы? На втором этаже скрипнула рама, в оконном проеме мелькнула чумазая детская мордашка. Вплотную к Элрою, чуть не задев его плечом, прошаркала худосочная старушка с миской в руке. Она куталась в драный плащ, придерживая его дрожащей от старости рукой, и что-то бормотала себе под нос. Кажется, кличку собаки. В подворотне кто-то сладострастно застонал, и снова воцарилась тишина. Ни топота ног, ни удаляющегося силуэта, ни-че-го!

«Направо! – решил жнец. – Вдруг повезет? А Гард… хм… да куда он из своей комфортабельной клетки до утра денется?»

Старуха, краем глаза проследив за маневрами призрачного блондина, неловко склонилась, ставя возле собачьей морды наполненную объедками миску, и ухмыльнулась. На сморщенном желтоватом запястье, на миг показавшемся из-под обтрепанной ткани плаща, сверкнул белый крест. Женщина погладила по голове недоуменно таращившееся на нее животное, выпрямилась и неуклюжей походкой отправилась дальше. Ведьма еще не успела завернуть за угол, а щедрое угощение перед сильно озадаченным псом растаяло как дым, вместе с миской.

Ноги в тяжелых мужских ботинках, не скрытых второпях под слоем маскировки, как было с одеждой, переставлялись с трудом. Менять облик пришлось быстрее, чем планировала Варфаламея, на переодевание в чужие лохмотья времени банально не хватило. Будь она обычной лиловой ведьмой, посланник Саймы непременно бы ее поймал, так как «нарисовать» себе новое лица Варя вряд ли успела бы. Но изменчивая колдунья, умудрившаяся довести дар иллюзий до совершенства, знала, как обыграть вестника смерти в мире живых. Знала и обыгрывала, уходя от преследования раз за разом, меняя в считаные секунды маски, которые были столь естественными лишь благодаря забранной вместе с обликом жизни. Практиковать подобное законом запрещалось, но когда Варфаламею останавливали такие мелочи? Не остановили и сегодня. Хорошо еще, что старая нищенка, и без того стоявшая одной ногой за белым пологом, вовремя под руку подвернулась. Скопировать эту дряхлую немощь оказалось проще, чем кого бы то ни было. Беглянка с новым лицом уже добралась до своего укрытия, когда в одном из темных переулков Готрэйма Элрой Стальной наткнулся на призрак недавно убитой старухи, мечущийся возле остывающего тела и опрокинутой миски.

Помянув недобрым словом себя, Варфаламею, Дис и особенно Гарда, упустившего ведьму десять лет назад, жнец привычно «распорол» мечом грань призрачного полога и практически силой втолкнул перепуганный дух в светящийся проем. Освобожденная не по списку душа могла так и не пересечься с мерцающим посланником Саймы и затеряться среди живых надолго, если не сказать – навсегда. Перепуганная нищенка, к счастью, не сильно сопротивлялась, чем помогла избавить улицы города от очередного неприкаянного призрака. Жнец проследил за быстро срастающейся прорехой и, тяжело вздохнув, шагнул в привычный переход. Настало-таки время получить от бывшего коллеги более четкие ответы.

Узкое, вытянутое по горизонтали окно было забрано прочной решеткой. Оно ютилось под самым потолком, пропуская в комнату рассеянный свет. Вместо традиционного для Готрэйма витража квадратные ячейки заполняли одинаковые чуть рыжеватые стекла, добавляющие освещению теплых красок. Раскосые ярко-голубые глаза внимательно следили за солнечным зайчиком, пляшущим на бледно-зеленой стене. Крупный снежно-белый кот с длинной ухоженной шерстью лениво тронул лапой переползшее на пол пятнышко и настороженно шевельнул ушами, уловив шум в коридоре.

«Мр-р-р… Еда?»

Мгновенно позабыв об охоте на «зайца», зверь метнулся на середину квадратной комнаты и выжидающе уставился на практически незаметную дверь, обитую тем же материалом, что и стены. Заскрежетал замок, и тяжелая с виду створка бесшумно распахнулась, пропуская внутрь полноватого мужчину в балахоне. Вслед за ним вошли еще двое. Они, поддерживая под руки, практически внесли в помещение хрупкую девушку в белом костюме.

Гладкая ткань плотно облегала ее тело, захватывая и лишенные обуви ступни, и кисти, и голову. Свободным от плена материи оставалось только лицо. Бледное, усталое, с морщинками на лбу, кожа которого лоснилась от выступающих капелек пота. Девушку осторожно усадили на пол, прислонив спиной к стене. Руки ее, похожие на обрубки из-за стянутых вместе пальцев, безвольно вытянулись вдоль тела. Белый кот, неслышно ступая, подошел ближе, замер, словно прислушиваясь, и, довольно мяукнув, влез на колени к пациентке. Его загнутые, как у барана, рожки, похожие на хрустальные, замерцали сперва белым, потом синим и наконец засветились ровным голубым светом.

Мужчина в балахоне облегченно вздохнул.

– Ну, хвала Марне, может, хоть эту в чувство приведем, – пробормотал он, потрепав по холке своего пушистого помощника. – Третья уже за месяц! Что за напасть? – проворчал он, ни к кому особо не обращаясь.

– И какие будут указания, дьер Леар? – спросил один из помощников, скользнув по несчастной полным сожаления взглядом. Такая молодая, хорошенькая и… здесь. – Поступим как с остальными?

– Нет! Раз Крем от нее не отказался, – лекарь задумчиво почесал подбородок, вновь погладив кота, – пусть работает. Проверять пациентку трижды в сутки. Чуть что – сразу вызывать дежурного лекаря. – Он помолчал и неохотно добавил: – И в горгонарий записку отправить надо. Там будут просто счастливы узнать, что уже не первый раз какая-то неведомая дрянь за ночь сводит с ума абсолютно нормальных женщин. Глядишь, и след возьмут… гончие. – Последнее слово он произнес с нескрываемым сарказмом. Как-то так повелось, что лекари, дающие клятву своим духам-покровителям помогать каждому нуждающемуся независимо от того, преступник он или нет, недолюбливали тех, кто этих самых преступников в столь плачевное состояние обычно и приводил.

В специальные пазы в скрытой под обивкой нише поместили две узкие цилиндрические колбы, заполненные лиловой и оранжевой свелью. По мягким стенам и полу палаты тут же зазмеились причудливые темно-зеленые узоры, призванные успокаивать, а из спрятанных в потолке крохотных отверстий в помещение начала проникать первая порция рыжеватой дымки, подпитывающей жизненные силы несчастной. Мужчины вышли, дверь тихо закрылась, оставляя больную наедине с ее белоснежным «лекарством». Кот довольно заурчал и сыто зажмурился:

«Хорошая еда, вку-у-усная! Не то что предыдущая – холодная, пустая, словно мертвая».

Крем мурлыкал, а его полупрозрачные рожки мерно светились, вытаскивая все страхи, таящиеся за отрешенным личиком.