Глава 35

Четыре жеребца под купой низких деревьев стояли смирно, лишь изредка перетаптываясь на месте и кося глазами на стерегущего их герцогского адъютора, Линхарта фон Тирфельдера, – его Курту представили еще этим утром в лагере. Подошедших он поприветствовал молчаливым кивком, передал наследнику поводья его коня и так же молча запрыгнул в седло, не утруждая себя излишним этикетом и не дожидаясь, пока баварский герцог сделает это первым.

Ехали так же в молчании – фон Тирфельдер впереди, Фридрих и Курт бок о бок, а Хельмут на полкорпуса позади, положив арбалет поперек седла и, кажется, умудряясь осматривать все четыре стороны одновременно. Осматриваться, правду сказать, с каждым шагом было все сложнее: редкие деревца собрались в подлесок, подлесок перешел в лес, становящийся все гуще, и когда Курту уже стало казаться, что дальше кони попросту не протиснутся, впереди показалась поляна, весьма символично перегороженная ровно пополам природным шлагбаумом.

Здесь охрана стояла открыто – шестеро уже виденных в лагере людей из личной стражи наследника; кто скрывался в зарослях по пути сюда, Курт не видел, равно как и не был уверен в том, что заметил всех, но точно можно было сказать, что там, за спиной, осталось не меньше, чем полторы дюжины бойцов.

По ту сторону дерева, так же молча и недвижимо, застыли шестеро с самострелами, и Курт ни на минуту не сомневался в том, что за их спинами в лесных зарослях так же затаились десятка два вояк, оберегающих путь тех, кто вот-вот должен был появиться здесь.

– Снова опоздали, – недовольно заметил Фридрих, спешившись. – Даже не знаю, что в связи с этим заподозрить – подчеркнутое неуважение и намек на скорое недоброе развитие событий или их же собственное смятение.

– Скорее страх, – возразил Курт. – Почти уверен, что они прибывают раньше и еще долго осматриваются, убеждаясь в том, что на них не устроили засаду. Мы всегда подозреваем других в том, чем грешим сами… Но на встречи они все же приходят, стало быть, все еще верят в то, что вы стремитесь и впрямь разрешить ситуацию, и я бы сказал – это verba honorifica вашей репутации. Правда, как они ею воспользуются – во зло или благо, – вот это вопрос.

Наследник едва заметно поморщился и, распрямившись, всмотрелся в приближающихся людей, возникших по ту сторону поляны.

– Да и опоздали они ненамного, – договорил Курт.

– Все старые знакомые, – тихо заметил фон Тирфельдер. – Меня от этих лиц и одних и тех же разговоров уже мутит…

– Не вы ли вчера призывали меня к терпению, фон Тирфельдер? – хмыкнул Фридрих, и тот тускло усмехнулся в ответ:

– И сейчас призову, Ваше Высочество. Вот когда терпение лопнет даже у вас – это будет значить, что дело и вправду дрянь.

Фридрих вновь не ответил, лишь вздохнул, исподволь переглянувшись с майстером инквизитором, и, судя по его тоскливому взгляду, возразить своему адъютору наследнику было нечем.

Навстречу явившимся он двинулся неспешно, словно отмеряя каждый шаг, и остановился по эту сторону поваленного дерева одновременно с ними. Никто не сказал ни слова, обойдясь весьма вольными приветственными кивками, и лишь тогда один из переговорщиков довольно необходительно ткнул пальцем в сторону Курта.

– Что здесь поделывает инквизитор? – хмуро спросил он, и морщинистые сухие губы собрались неприятной складкой, похожей на засохшую рану. – Я хочу верить, что это не указывает на дурное к нам?

Шильбах. Если верить описанию, данному наследником перед этой встречей, – это Карл Шильбах, ландамтманн Ури, орта, где был убит наместник. Пренеприятный тип, по определению все того же наследника…

Их было шестеро – ландамтманн и фельдхауптманн от каждого из трех ортов. Как расценивать то, что они согласились de facto обсуждать возможность уступок за спинами прочих участников переговоров, Курт еще не решил. Это могло и вовсе ничего не значить, и означать готовность к этим уступкам, и говорить о решимости начать войну хоть завтра, попытавшись за время бесед с баварским герцогом вытянуть из него какие-то намеки на его слабые места…

– Нет, к вам у Конгрегации претензий не имеется, – сдержанно отозвался Фридрих. – Прежде чем продолжить, я хотел бы сказать, что рад вас снова видеть.

– Отчего-то есть в этом сомнения, – скептически заметил стоящий чуть поодаль фельдхауптманн, и наследник сухо улыбнулся:

– Я рад видеть вас здесь, на этой поляне, а не в долине во главе войск трех ортов. Это вселяет надежду на мир.

Фельдхауптманн едва заметно кивнул, явно давая понять, что оценил дипломатичность и мирный настрой, за что удостоился косых взглядов соотечественников. Он вообще смотрелся чуждо на этом собрании мужей; чуть более вольная поза, чуть менее напряженный тон, чуть более открытый взгляд… Словно и не война дышит в затылок, словно не враг стоит по ту сторону черты; на наследника фельдхауптманн поглядывал с интересом, оценивающе, как смотрят на противника в шахматной баталии – без враждебности, но с готовностью в любой момент вступить в бой.

Йост Штайнмар, фельдхауптманн Швица.

Не заметить, что он был куда моложе своих спутников, да и самого майстера инквизитора, было невозможно, и, не опиши наследник заранее каждого из ожидаемых гостей, Курт даже усомнился бы в том, что человеку в таких летах вообще кто-то мог доверить предводительство войска целого орта. Впрочем, его избрание могло быть и вынужденным, как в случае с самим Фридрихом, и временным – обусловленным вероятной войной, и чем больше Курт наблюдал за ним, тем все более убеждался в своем предположении. С первой же фразы нельзя было не заметить, что не слишком популярный за пределами центральной части Империи хохдойч Штайнмар выдавал довольно легко и почти привычно, чего нельзя было сказать о натужном говоре его собратьев. Фельдхауптманн говорил с заметным акцентом, но, тем не менее, как человек, много времени проживший в вынужденном общении именно на этом языке. Бывал в Германии? Учился там, работал, служил?.. Возможно, служил; гельветов многие ценят как бойцов… И вполне вероятно – за то теперь и избрали фельдхауптманном – в качестве знатока противника…

– Итак, – продолжил Фридрих, – хотел бы представить вам человека, ставшего внезапным участником этих переговоров. Это Курт Гессе, следователь Конгрегации первого ранга. Полагаю, одного имени уже достаточно для того, чтобы всем стало понятно: его присутствие – не блажь и не случайность.

Взгляды сместились на Курта, его разглядывали в упор, не скрывая любопытства, враждебности, настороженности – всего того привычного спектра чувств, которые он с удовольствием бы, как и прежде, проигнорировал, не завись от них столь многое в этот раз.

– Но, – продолжал Фридрих, словно не заметив возникшего напряженного молчания, – к его делу мы перейдем позже. А пока я хотел бы вернуться к тому, ради чего мы здесь, и к моим предложениям.

– Они сильно сходят с требованиями, – мрачно заметил доселе молчащий человек, чем-то похожий на одно из тех деревьев, что растут на открытых скалах, – приземистый, коренастый и какой-то узловатый.

Бальдерих Куммер, ландамтманн Унтервальдена. Первый, кто заявил, что орт присоединяется к мятежу Ури…

Наследник снова кивнул с подчеркнутым пониманием:

– Разумеется. Потому что требованиями они и являются.

Карл Шильбах шумно втянул воздух, точно разозленный бык, мельком переглянувшись со своим фельдхауптманном, и сделал шаг вперед, вплотную к поваленному дереву.

– Мы стали согласны говорить здесь, – даже не пытаясь скрыть злость, сообщил он, – потому что вы сказывали о старых договорах.

– Говорил, – подтвердил Фридрих. – И я задал вам вопрос, на который никто из вас все еще не ответил: хотите ли вы, почтенные ландамтманны, чтобы ваши орты по-прежнему, в соответствии со старыми договорами, имели представительство в райхстаге. Я надеялся услышать ответ сегодня.

– Вопрос задан с подвохом.

Куно Гроссер, ландамтманн Швица. Единственный, кто не мечет взорами громы и молнии, если не считать швицского же фельдхауптманна; но если парень смотрит на наследника с интересом, то этот – с холодной, расчетливой враждебностью… Опасный человек. Самый опасный из присутствующих. Решить может, что угодно, и поступить непредсказуемо…

– Вопрос задан просто, – возразил Фридрих. – Он прям и бесхитростен. Если да – принимайте мое предложение. Всё будет забыто; единственное дополнительное условие – выдача тех, кто поднял руку на наместника и на служителя Конгрегации и его людей. Ко всем прочим не останется никаких претензий, никому не будет предъявлено никаких обвинений, разойдемся миром.

– А их семьи? – уточнил фельдхауптманн Швица, и, когда взгляд наследника переместился на него, Штайнмар с расстановкой повторил: – Семьи тех, кого вы требуете выдать. Что будет с ними?

– А разве они кого-то убивали? – не ответив, спросил Фридрих невозмутимо, и тот едва заметно одобрительно кивнул. – Старые договоры никуда не делись, и позволю себе напомнить, что первым их нарушил тот, кто убил имперского наместника. Вторым – тот, кто начал бунт. И третьим – тот, кто поддержал первых двух. Так почему же сейчас вы говорите так, будто соблюдать их отказываюсь я?

– Вы говорили такие слова на прошлой встрече, – хмуро сообщил Шильбах, и Фридрих качнул головой, одарив ландамтманна Ури укоризненным взглядом:

– Неправда. Я сказал, что вскоре все изменится. Всё. Не договоры Империи с Сотовариществом или с каждым из ортов в отдельности, не я изменю своим словам – изменится всё, даже сама Империя. Все будет иначе.

– Не слышал, чтобы собирался райхстаг по такому поводу, – с сомнением возразил ландамтманн Швица, и Фридрих кивнул:

– Да. Никто не слышал. Потому что еще не собирался.

– И откуда нам знать, понравится ли нам ваша изменившаяся Империя? – осведомился Йост Штайнмар. – Вы предлагаете нам купить мешок с неизвестным содержимым, обменяв его на самих себя.

– Я сказал все, что мог, – качнул головой наследник. – Все, что было возможно сказать вслух, я сказал еще в прошлый раз и не вижу смысла повторяться. Предполагалось, что сегодня я услышу ответ. И надеялся, что он будет «да».

– А коли «нет»? – угрюмо уточнил Шильбах.

Фридрих коротко переглянулся с молчаливым сумрачным фон Тирфельдером и сухо ответил:

– Тогда будет война. Если вы так жаждете войны – вы ее получите. Бог свидетель, мне этого не хочется, это ни для кого не лучший вариант, но такой ответ не оставит мне выбора. Буду говорить прямо. На территориях Сотоварищества будут имперский закон и имперская власть, с вашим участием или без него. Я, – продолжил он, получив в ответ лишь молчаливые испепеляющие взгляды, – готов дать вам время, еще несколько дней. В последний раз. Если на эту встречу вы явились для того, чтобы убедиться в неизменности моих слов – да, только это я и могу вам предложить, ничего нового сказано не будет, и условия остались прежними. Если вы надеялись услышать что-то другое, должен вас разочаровать. Только так, как я предлагаю, или никак. Вы дадите ответ сейчас или воспользуетесь отсрочкой, которую я даю?

Молчание тянулось еще несколько мгновений – напряженное и глухое; собравшиеся по ту сторону упавшего дерева люди переглядывались, и по этим красноречивым взглядам Курт понял, каким будет ответ, еще до того, как ландамтманн Швица кивнул:

– Да. Мы будем думать еще раз.

– Последний раз, – уточнил Фридрих. – Больше отлагательств не будет. В следующий раз мне нужен ответ, и его отсутствие будет расценено как ответ отрицательный. Надеюсь, мы друг друга поняли… Последние же минуты нашей встречи, – ровно продолжил Фридрих, не услышав в ответ ни слова, – я бы хотел посвятить делу, по которому в эти края прибыл майстер Гессе. Как я уже говорил, одного только его имени должно быть достаточно, чтобы понять: дело это нешуточное. Далее – пусть лучше скажет он сам. Майстер инквизитор? Прошу вас.

Курт благодарственно кивнул, старательно игнорируя все более напряженные и неприязненные взгляды переговорщиков, и, выждав секунду, произнес:

– Доброго вечера, почтенные ландамтманны. Оговорюсь сразу: я не политик, а посему не умею и не вижу смысла петлять, подбираясь к главному окольными путями. Я скажу как есть; это сбережет и мне, и вам время и душевные силы: вам явно не слишком уютно здесь находиться, а мне неприятно вынуждать вас затягивать это пребывание. К тому же, вынужден признать, то самое дело, в связи с которым я оказался здесь, и без того затянулось, и мне бы хотелось разрешить его поскорее.

– Так будет хорошо, – снова сказал Куммер, одарив майстера инквизитора очередным хмурым взглядом, и выразительно повел рукой: – Говорите.

– В иное время, – продолжил он, исподволь отслеживая оттенки во взгляде каждого, – я бы просто вошел сюда, лишь поставив вас в известность о своем пребывании, и на том все возможные проволочки были бы исчерпаны. Вам не было бы до меня дела, и я исполнял бы свою службу спокойно, ни на что не оглядываясь, как и в любом ином уголке Империи. Однако в нынешней ситуации мне бы не хотелось соваться на земли ортов по вполне понятной причине: если со мной что-то случится, в дело вмешается Конгрегация, которая очень неприязненно относится к убийству своих служителей, а мне бы не хотелось стать причиной нагнетания обстановки. Посему вместо того, чтобы вслепую бродить по холмам и деревням, я обращусь к вам с вопросом, на который прошу вас ответить искренне. Это в ваших интересах, хотя с первого взгляда может показаться, что это не так.

Во взглядах напротив отразилось недоверие, однако никто не произнес ни слова, и Курт, помедлив, продолжил:

– Дабы стало ясно, насколько серьезно дело, приведшее меня сюда, я вкратце перескажу то, что вскоре вы услышите сами: молва придет быстро, однако, как водится, случившееся обрастет подробностями, коих никогда не бывало, я же изложу лишь то, что произошло на самом деле. В городе Бамберге, далеко отсюда, около трех недель назад тайные малефики совратили к ереси епископа, который, в свою очередь, вовлек в эту ересь почти весь город. Последствия этого, мягко скажу, крайне досадны: половина города разрушена, более трети жителей мертвы, епископ мертв, местное отделение Конгрегации мертво в полном составе, город пребывает в смятении. Но все могло быть хуже, если б мне, исключительно с Господней помощью, не удалось предотвратить худшее.

– Еретики вырезали треть города и разрушили половину? – с явным скепсисом усмехнулся Йост Штайнмар, и Курт подчеркнуто благодушно улыбнулся ему в ответ:

– О нет, что вы. Они всего лишь пробудили к жизни тварь, запертую по ту сторону человеческого мира, а уж она разрушила дома и убила горожан. Вообще говоря, в ее планах была прогулка с теми же целями по всей земле, однако мне посчастливилось вовремя найти способ остановить ее.

– Разрушенный город и убитые жители. Плохо сносится со словом «вовремя», – заметил Шильбах, и Курт нарочито удрученно вздохнул:

– Да, это безрадостная, но, увы, неизменная неприятность, с коей мне приходится сталкиваться все время моей службы: люди, не желающие оказать помощь, ответить на мои вопросы или своевременно сообщить о замеченных ими явлениях. Результат всегда скверный, а порой и трагический. Именно потому я и сказал в начале нашей беседы, что ваш искренний ответ – в ваших интересах. Полагаю, вам бы не хотелось повторения бамбергской истории в ваших ортах.

– Как этот ваш Бамберг увязан с нашими землями? И как что-то может грозиться нам? Если вы купно с Господом всё так успешно порешили?

– Связан, как и всегда, – людьми, – отозвался Курт, не став заострять внимания на весьма вольном поминании Создателя. – По той же причине сохраняется и угроза. Итак, я хочу задать вам вопрос: не появлялись ли в одном из ваших ортов чужаки? Я не говорю о путниках, странствующих рыцарях, торговцах или бродягах; разве что кто-то из упомянутых осел на ваших землях и был принят вашими соплеменниками. Человек, которого я ищу, испытывает дурную тягу к событиям, связанным с бунтами, войнами, народными волнениями и прочими нехорошими событиями; порой он провоцирует их сам, порой приходит на готовенькое и лишь раздувает пламя. Он умеет говорить – говорить красиво и проникновенно, умеет затронуть душу каждого, к каждому подобрать ключик. Говорит он о простых людях и их страданиях, о вырождении и бездарности власть имущих, о старых временах и величии народа, вот только ни народ, ни его величие или страдания его не интересуют. Он еретик, язычник, малефик, и его единственная цель – уничтожить Империю, Церковь и учение Христово как таковые. Все прочее для него – оружие и средство: от отдельных людей до целых общин, городов и народов. Тварь, разбуженная в Бамберге, – дело рук его помощников, и по его задумке она должна была стать его оружием, применить которое он смог бы где угодно и когда угодно. Возможно, и здесь.

– Какой ужасный человек, – холодно отметил Карл Шильбах. – Аж бедствие. Такое кошмарное создание было бы тяжко не заметить, если бы оно явилось в наших землях. Я такого не замечал. Други, – наигранно переглянувшись со своими спутниками, вопросил ландамтманн, – как у вас? Было ли слышано хоть что-то о таких жутких гостях в ваших местах?.. Нет, – развел руками он, когда в ответ прозвучала лишь тишина. – Как сами наблюдаете, майстер инквизитор, человека, которого вы ищете, тут нету. А раз сам господин герцог сказал, что больше нам изъясняться не о чем, то встречу можно кончить.

– Я это вполне допускаю, – подчеркнуто доброжелательно согласился Курт. – Я допускаю и то, что его здесь нет и не будет, и то, что он скрывается столь тщательно, что не попадался никому на глаза, и то, что его здесь еще нет, но он появится в будущем. Посему перед тем, как мы распрощаемся, я оставлю вам его описание и буду надеяться, что вы сообщите о его появлении, буде таковое случится. Я ведь могу на это надеяться?

– А конечно, – не отводя взгляда, кивнул Шильбах. – Если в наших краях явится малефик, который зазывает жутких тварей и разрушает наши дома, мы немедля же сообщим об этом, не сомневайтесь. Как видится ваш еретик?

– Как крестьянин, – ответил Курт, демонстративно не замечая иронии в голосе переговорщика. – Как обычный крестьянин – крепкий, рослый, сильный, хотя немолодой, под пятьдесят. Серые глаза, крючковатый нос… С ним должен… может быть ребенок. Девочка. Или мальчик, который на самом деле та же девочка, попросту переодетая; возможно, с ним также женщина примерно одних с ним лет, может называть себя Бертой.

Над поляной снова повисла тишина, и во взгляде фельдхауптманна Штайнмара сквозь смесь насмешки и настороженности проступила явная, неприкрытая неприязнь, граничащая с отвращением.

– Инквизиция теперь гоняется за детьми? – уточнил тот, даже не пытаясь скрыть враждебности. – Исключительно на случай, если эти страшные люди попадутся на глаза: а в чем обвиняется эта переодетая девочка? Тоже разрушила город? Угнала чужую метлу? Съела всех соседских младенцев?

Нервно.

Слишком нервно. Слишком уж много аффекта, слишком легко встал на дыбы… Будь это женщина, враждебно настроенная обывательница, которую расспрашивает надоедливый oper, такое поведение было бы понятно, но здесь, доверенное лицо в переговорах, где цена слова – мир или война?..

Свежеиспеченный отец? И ребенок, видимо, долгожданный…

Это бы многое объяснило…

– Нет, – ответил Курт ровно, глядя в глаза фельдхауптманну прямо и открыто. – Это моя дочь.

Да.

Неприязнь во взгляде напротив сгинула вмиг, точно щепоть песка под внезапным порывом ветра, сменившись растерянностью и чем-то, что можно было бы назвать состраданием, будь обстоятельства иными…

– Человека, которого я ищу, зовут Каспар, – продолжил Курт тихо, обращаясь уже не ко всем, а лишь к фельдхауптманну Йосту Штайнмару. – Двенадцать лет назад я столкнулся с ним в деревне, которую он подбил на бунт и бросил, когда выяснилось, что его планы не удались. Не удались они по причине моего вмешательства, и с того дня этот человек определил меня в личные враги; ему мало моей смерти, ему надо уничтожить меня в прямом смысле, раздавить, растоптать, отнять все, что только может иметь для меня смысл и ценность, и вот, наконец, он отыскал способ это сделать. Можно не верить мне в том, что касается его опасности для этих земель, можно не считать, что случившееся в далеком городе Германии как-то коснется вас; в конце концов, это ваше дело и ваша ответственность перед людьми, доверившими вам предводительство и принятие решений. Не стану давить, убеждать, проповедовать, ваш выбор есть ваш выбор; но от этого человека я не отстану и найду его любой ценой и любыми путями. Хочу, чтобы вы это знали. И пусть он знает. И скажите мне, вы сами – на что были бы готовы в моем положении?

Тишина над поляной осталась – раскаленная, тяжелая, точно наковальня, и каждый взгляд Курт ощущал на себе физически; враждебные, острые, как иглы, настороженные – переговорщиков, смятенный и чуть задумчивый – Штайнмара, слегка удивленный – фон Тирфельдера и обескураженный – Фридриха…

– Мы учтем, – наконец, сухо вымолвил Бальдерих Куммер, расправив плечи, и мельком переглянулся с остальными. – На том расстаемся. Темнеет.

Фридрих не сказал в ответ ни слова – то ли намеренно, давая понять, что подобную манеру вести беседы с герцогом и посланцем Императора одобрять не расположен, то ли не совладав все еще с растерянностью; Курт же лишь молча и едва заметно кивнул, оставшись стоять, как стоял. Переговорщики развернулись, направившись к ожидавшим их приземистым флегматичным лошадкам; Штайнмар замешкался чуть дольше и, мельком обернувшись на уходящих, сделал шаг ближе к Курту.

– За час до рассвета здесь же, вы один, – шепнул он едва слышно, через силу и, торопливо отведя глаза, зашагал прочь.

На поляне осталась тишина – Фридрих растерянно и требовательно смотрел на Курта, явно ожидая объяснений, а майстер инквизитор пытался подобрать слова, не зная, с чего начать.

– Идемте-ка, – нетерпеливо бросил Фридрих, наконец, и Курт, направляясь следом за ним к лошадям, отметил, что впервые за несколько лет их тесного знакомства наследник заговорил с ним таким тоном, да еще и пропустив при этом «майстер Гессе»…

Больше тот не произнес ни слова до самого лагеря, лишь косясь поминутно на своего спутника и чему-то хмурясь. Подле лагеря, оставив лошадей и фон Тирфельдера там же, где адъютор ждал их перед отъездом, Фридрих, не замедлив шага, повел рукой, поманив за собою Курта и тем же движением велев телохранителю оставаться на месте, и отошел чуть дальше, где никто уже не мог его услышать. Он остановился на безлюдном пятачке неподалеку от шатров, озаренных заходящим солнцем, похожим сейчас на растекшееся в низких облаках пламя, и, развернувшись к майстеру инквизитору, сдержанно спросил:

– Это что сейчас было, майстер Гессе?

– Попытка надавить на человеческую слабость, – отозвался он так же ровно. – И, похоже, она сработала, хотя я, по чести сказать, не сильно на это надеялся и уж тем паче не ожидал столь скорой реакции. Наши и их люди расходятся после ваших встреч? Я имею в виду тех молодцев, что заседали там в кустах.

– Да, да, – снова так же нетерпеливо оборвал Фридрих. – Но об этом позже; что это вы ему сказали? Это правда, майстер Гессе? Каспар похитил вашу дочь? У вас… есть дочь?!

Ответил он не сразу: в глазах наследника промелькнуло мгновенное замешательство, позади послышался растерянный вздох, и еще до того, как обернуться, Курт знал, что за его спиной стоит Нессель, услышавшая этот излишне эмоциональный, слишком громкий возглас…

– Откровенно говоря, я был удивлен не меньше, – ответил Курт, отвернувшись, но слыша, как ведьма медленно приближается к ним. – И так сложилось, что он узнал об этом прежде меня. Посему – да, Фридрих, я сказал правду; солгал я лишь в одном: судя по тому, что Каспар не стремился дать мне знать об этом, не пытался чего-то потребовать от меня или к чему-то принудить и не убил ее сразу, подбросив тело мне на глаза, – девочке не грозит ничего физически, но она в опасности духовно: она нужна Каспару как воспитанница.

– Погодите, погодите, майстер Гессе, – встряхнул головой Фридрих, окончательно оставив попытки сохранить хотя бы видимость хладнокровия. – В каком смысле? Зачем ему тратить время, силы, зачем воспитывать обычного ребенка, дитя простого смертного, которое не обладает никаким даром?

– Она, видите ли, обладает, – неохотно пояснил Курт, искоса взглянув на ведьму, что подошла и молча остановилась рядом, и наследник, проследив его взгляд, сдавленно проговорил:

– Кхм… Сказать, что вы меня ошеломили, майстер Гессе, это значит не сказать ничего.

– Как ты понял? – тихо спросила Нессель, и он едва удержался от того, чтобы недовольно покривиться, – семейная разборка была последним, что хотелось устраивать сейчас, здесь, сегодня, в этих обстоятельствах и тем паче на глазах у наследника Империи.

Фридрих снова взглянул на ведьму, перевел взгляд на лицо своего кумира юности, и Курт мог поклясться, что престолонаследник с трудом сдерживает неуместный нервный смешок.

– Пойду-ка я переговорю с фон Тирфельдером, – сообщил он с тяжелым вздохом. – Обсудим с ним результат сегодняшних переговоров. Жду вас в своем шатре; я скажу Хельмуту, чтобы он пропустил вас обоих, когда вы будете… способны уделить мне минуту для обсуждения дальнейшего плана.

– Как ты понял? – повторила Нессель, когда наследник удалился, явно преодолевая желание обернуться вслед уходящему; Курт вздохнул:

– Я же все-таки не полный тупица, Готтер. Дело в Бамберге показало, что случайности порой способны удивить, однако я до сих пор слабо верю во внезапно возникшего тотчас же после меня путника, с которым у тебя вспыхнула внезапная любовь. К этому стоит прибавить описанные тобою способности Альты… Я могу скептически относиться к своей избранности, коей вы с Бруно упрямо гвоздите мне мозг, но не могу пренебрегать очевидными фактами; к примеру – собственной устойчивостью к определенным воздействиям, каковой, как я понял по твоим обмолвкам и недомолвкам, обладает и Альта. А Каспар не из тех, кто что-то делает наобум, и если он решил, что знает, кто отец Альты, – это так и есть. Да и не стал бы он уделять столько внимания просто одаренному ребенку: к его услугам масса взрослых одаренных, готовых за идею или плату работать здесь и сейчас, а не через десять лет; стало быть, его мотивация выходит за рамки простой практичности.

– А отец Бруно? – тихо выдавила Нессель. – Он… знает?

– Бруно тоже занимает свою должность не за красивые глаза, – отозвался Курт и, подумав, договорил: – Невзирая на прокол с поисками Каспара.

– А ты действительно уверен, что прокололся он, а не ты?

– На переговорах, где я только что присутствовал, я прямо сказал, что явился сюда в поисках одного определенного человека. Назвал его имя. Сказал, что при нем ребенок. Сказал, чей это ребенок. Переговоры закончились тем, что один из фельдхауптманнов, выбрав момент, когда его не слышали остальные, назначил мне встречу этой ночью на нейтральной полосе. Как думаешь, такая реакция стоит того, чтобы счесть ее доказательством моей правоты?

Нессель перевела дыхание – медленно, сосредоточенно и глубоко, осторожно, точно боясь спугнуть близко сидящую птицу, и то, как заколотилось ее сердце, было видно и, кажется, даже слышно…

– Что будет потом? – тихо спросила она, не глядя на Курта. – За все это время ты и виду не подал, что тебя хоть как-то волнует… то, что ты узнал. Ты заберешь ее?

– Так что из этого тебя интересует? – уточнил он. – Взволновала меня эта новость или стану я принимать участие в ее судьбе?

– Второе больше, – помедлив, отозвалась ведьма; он кивнул:

– Тогда ответь на этот вопрос сама. Почему ты молчала все эти годы? – продолжил он, не услышав ни слова. – Была уверена, что меня эта новость оставит равнодушным? Возможно. Или не хотела, чтобы Конгрегация вообще и я лично лезли в судьбу твоей дочери? Подозреваю, что в основном поэтому. А теперь посмотри, как все сложилось, и подумай: есть ли гарантия того, что нечто подобное не повторится? И где она будет в большей безопасности – в вашей глухой деревне или под присмотром Конгрегации? Разумеется, можно запереться с нею в лесу и никуда оттуда не выходить, как когда-то поступила твоя мать… Ты хочешь вырастить Альту так, как вырастили тебя? И сколько, по-твоему, она протянет в такой жизни? И кем станет?

– Ты ее заберешь… – подытожила Нессель.

– Не ее, – поправил Курт с нажимом. – Вас. Полагаю, если ты вспомнишь пожар в Бамберге – не станешь спрашивать, почему это необходимо. Ты, разумеется, могла бы махнуть рукой и сказать, что не боишься вероятной смерти, что спокойно отнесешься к мысли очередного ублюдка замахнуться на тебя, чтобы ударить по мне… Могла бы, если б это касалось тебя одной. Но рисковать вот так просто жизнью дочери ты вряд ли захочешь. И уж точно не должна.

– А если б мы обе были простыми смертными, ты так же беспокоился бы о нашем будущем? – выговорила она обреченно и зло. – Тогда – тебя так же волновала бы наша судьба? Или она тебя интересует именно сейчас, именно из-за того, кто мы?

– Проблема в том, что ваша судьба интересует не одного меня, – по-прежнему тщательно следя за каждым произносимым словом, заметил Курт. – Сейчас даже не слишком важно, что у меня на уме и в сердце, неважно, как я смотрю на ситуацию, насколько искренен мой интерес к Альте и тебе и в чем его истоки; важно то, что вами интересуются и, поверь, будут интересоваться и другие люди и нелюди. И рано или поздно этот интерес выйдет боком всем – тебе, Альте, мне.

– Тебе-то с чего? – недобро огрызнулась Нессель, и он вздохнул:

– Ну, не думаешь же ты, в самом деле, что мне все равно? Что принесенную тобой новость я воспринял так, будто ты сообщила о постройке новой сторожки или приобретении новой кошки?

– Именно так это и выглядело.

– Это хорошо, – кивнул Курт и, увидев в устремленном на него взгляде хмурую растерянность, пояснил, все так же осторожно подбирая слова: – Я говорил тебе, что для меня иметь близких людей – это роскошь, которую я себе позволить не могу и позволять не хочу. И вот эта роскошь свалилась на меня сама, не спрашивая моего на то согласия, и случилось то, чего я так стремился избежать: в опасности оказались другие люди – из-за моей службы, из-за того, кто я и что делаю, и осознание этого факта меня вовсе не обрадовало. Я не святой и не могу похвалиться прозрачной и чистой, как слеза, совестью, я не имею ничего против того, чтобы стать причиной чьих-то несчастий и страданий, но только в тех случаях, когда они будут заслуженными. Вы с Альтой этого не заслужили.

– И это всё?

– А ты уверена, что сейчас – самое время для решения этого вопроса? Это как-то поможет? Сделает кому-то лучше? Что-то облегчит? Любой ответ лишь всё усложнит и поставит успех наших поисков под удар. Мне не все равно, это все, что я могу тебе сказать. Это все, что я решил для себя, когда мы отправились в Бамберг, и с этим решением я иду дальше; пока я запрещаю себе это решать, если угодно. Я просто не буду думать об этом сегодня: подумаю об этом завтра. Не знаю, насколько от такого ответа тебе станет легче, но другого дать не могу.

– Легче?.. – переспросила Нессель тоскливо. – Я и сама не знаю… Я не знаю, чего бы мне хотелось больше – чтобы ты хоть что-то почувствовал, кроме этого твоего «надо» и «должен», или чтобы остался равнодушным, чтобы исполнил обещание просто потому, что считаешь это своим долгом, или потому, что так просто положено по каким-то твоим правилам, или… И оставил бы нас в покое. И забыл бы о нас.

– В иной ситуации я мог бы попытаться, – не сразу ответил Курт. – Но они – не забудут. И поэтому не буду даже пытаться забыть я.

Нессель не ответила, снова медленно и размеренно вздохнув и устало отерев ладонью лицо, будто пытаясь сбросить, стереть эту усталость, как прилипшую к коже паутину…

– Когда мы пойдем на эту встречу? – спросила она, наконец, снова с усилием подняв глаза к Курту; он вздохнул:

– Даже не сомневался, что ты увяжешься за мной.

– Только не… – начала ведьма озлобленно, и он перебил, не дав ей договорить:

– Нет-нет-нет. Отговаривать даже не собирался. Бывать в положении, похожем на твое, мне доводилось, посему на собственном опыте знаю, что никакие увещевания тут не помогут.

– В положении, похожем на мое? – с горьким недоверием переспросила она, и Курт недовольно покривился, вдруг поняв, что снова едва не сорвался на излишнюю, ненужную откровенность:

– Да. Останусь жив – расскажу… если останешься жива. Ты ведь понимаешь, куда идешь и на что?

– Конечно, – подтвердила Нессель сдержанно, и он кивнул, развернувшись к шатру, где ожидал завершения их разговора наследник:

– Хорошо. Попрошу Фридриха, пусть подберут тебе одежду из запасов какого-нибудь дрища из его свиты.

Провожатого, приставленного Фридрихом, Курт отпустил, когда до места назначенной встречи оставалось недалеко и заплутать было уже невозможно; глядя в темноту, вслед немногословному сдержанному человеку, он с невольным одобрением подумал о том, что одному будущий наследник научился точно – подбирать себе приближенных. Разумеется, рано или поздно среди них найдутся тайные враги и предатели, но пока, насколько майстер инквизитор мог судить, Фридриху удавалось формировать свой внутренний круг вполне удачно…

Поляна, на которой этим вечером собирались люди, была безмолвна, пуста и темна – облаков не было, но лунный свет озарял ее едва-едва. Штайнмара все не было, и Курт даже не сомневался, что тот заседает в зарослях по ту сторону уже давненько, следя за появлением майстера инквизитора со спутницей. В том, что наличие неоговоренного спутника пробудит в фельдхауптманне Швица нехорошие подозрения, сомнений также не было никаких.

– Быть может, он не придет, – неуверенно шепнула Нессель, когда спустя несколько минут вокруг так и остались тишина, неподвижность и пустота. – Передумал… испугался или… не захотел стать предателем. Я бы его поняла.

– Женщины… – устало вздохнул Курт и, оглядевшись вокруг, сделал несколько шагов вперед и повысил голос до громкого шепота, разлетевшегося в ночном воздухе отчетливо и ясно: – Майстер Штайнмар! Если вы выйдете к нам, я объясню, почему нас двое. Поверьте, так будет лучше и, главное, понятней. Будь с моей стороны попытка засады – подумайте сами, в этом случае я как раз и маячил бы здесь в гордом одиночестве.

В ответ прозвучала лишь все та же тишина – долгая, глухая, тягучая; наконец спустя бесконечную минуту под подошвой громко и сухо треснула сухая ветка, и Штайнмар медленно, точно все еще сомневаясь в том, что делает, вышел на открытое пространство.

– Когда я решился на глупость, которую совершаю, – проговорил он тихо, медленно приближаясь, – я полагал, что вы не потащите с собой отряд сопровождения, майстер инквизитор. Мне казалось, что это дело – ваше личное, только ваше.

– Так и есть, – ответил Курт, тоже сделав несколько шагов навстречу и ненароком выдвинув Нессель вперед. – Даже не представляете, насколько оно личное.

Фельдхауптманн остановился, запнувшись на полуслове, и нахмурился, всматриваясь в молчаливую спутницу майстера инквизитора; узкий серп растущей луны освещал землю скудно, однако даже в этом мутном свете не разглядеть того, что перед ним в мужском платье, наспех подтянутом по фигуре, стоит женщина, было сложно.

– Мать, – коротко пояснил Курт таким обреченным тоном, что Штайнмар лишь понимающе кивнул, отозвавшись с понурым вздохом:

– Понятно.

– Я не останусь, – твердо произнесла Нессель, и фельдхауптманн отмахнулся:

– Как вам будет угодно. Вы будете нас задерживать и наверняка погибнете, но это будет не моя забота и не мой грех: я и без того делаю слишком много.

– Мы это ценим, – кивнула ведьма, не дав Курту ответить. – Я понимаю, чего вам стоило принять такое решение, и уверена, что Господь вознаградит вас и в этой жизни, и в грядущей.

– Искренне надеюсь, что до награды в грядущей еще далеко, – поморщился Штайнмар. – Хорошо. Я проведу двоих. Сразу расставлю все по своим местам, майстер инквизитор, дабы не быть неверно понятым: то, что я делаю, не имеет отношения к делам наших ортов с баварским герцогом и Императором. Я видел человека, которого вы описали, видел ребенка с ним и…

– Вы их видели! – не сдержавшись, выпалила Нессель, порывисто шагнув вперед. – Как она? Она здорова? Цела?

– Цела и невредима, – кивнул Штайнмар и, помявшись, договорил: – Телесно. Но… там явно не все в порядке. Девочка напугана. Я видел их всего два раза, издалека и мельком, но я знаю, как выглядят испуганные дети, которые пытаются прикидываться спокойными. Я полагал, что причиной такому состоянию может быть, например, смерть матери, и это бы объяснило, почему мужчина в летах один таскается с ребенком, занимаясь… – фельдхауптманн запнулся, искоса взглянув на Курта, и осторожно договорил: – такими делами. Но если то, что сказал майстер инквизитор, правда – все выглядит совсем иначе, это проясняет ситуацию.

– Он сказал правду, – торопливо закивала ведьма. – Этот человек украл у меня дочь – втерся в доверие и похитил, и я даже не представляю, что она сейчас может думать; возможно, он и правда наговорил ей чего-то ужасного, и теперь Альта думает, что меня вообще больше нет на свете, что она одна…

– Альта, – повторил Штайнмар и, перехватив вопросительный взгляд Курта, пояснил: – Я слышал, как он звал девочку этим именем. Один раз. Она отошла слишком далеко от дома, и он окликнул ее.

– От дома? – переспросил Курт многозначительно, и фельдхауптманн, поколебавшись, кивнул:

– Да. Человек, которого вы зовете Каспаром, поселился в охотничьем домике убитого наместника Ури. Прислуги там нет, большую часть года дом стоит пустым, а теперь туда и вовсе никто не станет соваться.

– Кроме вас. Вы для чего-то сунулись. Причем не единожды, а «два раза и издалека»; и вы явно не случайно проходили мимо дома убитого человека в соседнем орте.

– Я все еще могу развернуться и уйти, – напомнил Штайнмар, нахмурившись, и, повстречавшись со взглядом Нессель, недовольно и нехотя отозвался: – Да. Я бывал в окрестностях дома дважды и следил за тем, что там происходит. Да, я это делал, потому что мне не нравится этот человек и не нравится то, что он говорит. Большего я сейчас обсуждать не намерен; если вы действительно готовы сунуться туда в одиночку, майстер инквизитор, – идемте, я укажу вам дорогу, но на большее не рассчитывайте.

– Большего и не нужно, – кивнул Курт. – Как уже было сказано, и сказано верно, вы и без того делаете очень много, и мы это ценим.