Глава 34

– Иногда я чувствую себя ребенком с нянькой, причем, кажется, еще более, чем когда мне было пятнадцать и за мной повсюду таскались приставленные отцом вояки.

На жалобу Фридриха Курт отозвался понимающей усмешкой, невольно бросив взгляд за спину. В шатре, кроме наследника, находились лишь майстер инквизитор с госпожой expertus’ом; толпу из хауптманнов, оберстов, баннерриттеров, а также их присных наследник выставил прочь с заметным облегчением, объявив перерыв в явно затянувшемся совете, а Хельмут вышел сам, остановившись снаружи у входа, откуда, в этом Курт был уверен, его могли подвинуть лишь дьявольские орды, да и то исключительно бездыханным.

– Он обязан вам душой и жизнью, – заметил Курт. – И теперь желает расплатиться за это так, как умеет. А умеет он неплохо.

– Все же надеюсь, что Хельмуту никогда не доведется доказать это на практике, – вздохнул наследник тоскливо и, встряхнувшись, будто внезапно разбуженный пес, нарочито бодро продолжил: – Вы, как всегда, поспели к самому интересному, майстер Гессе. Ближайшая пара недель, думаю, решит окончательно, что нам предстоит – мир и покой или война, на сей раз настоящая, а не те стычки, что были до сих пор…

– Были еще столкновения?

– Да, – мгновенно утратив свое напускное воодушевление, вздохнул Фридрих. – Вы правильно сказали. Боями это назвать сложно, однако дело уже зашло так далеко, что, боюсь, здешние предводители могут решить, будто пути назад для них нет и терять нечего. В последний месяц переговоры с представителями ортов проходят постоянно, и поначалу я решил, что это добрый знак, что они готовы решить дело миром, но чем дальше, тем больше мне кажется, что они то ли сами не знают, чего хотят, то ли, напротив, отлично знают, но пока опасаются признаться в этом самим себе и громко объявить мне. Или же попросту тянут время… Сегодня, ближе к вечеру, состоится еще одна встреча, и я почти уверен, что она будет такой же бессмысленной, как и неделю назад, и мы снова разойдемся ни с чем, и это еще в лучшем случае. Я пытаюсь донести до них мысль, что все еще можно отыграть назад… Порой мне кажется, что мои попытки успешны, порой – что я бросаю слова в пропасть, и если б вы знали, каких сил стоит не плюнуть на все и не…

– О, поверьте, уж я-то знаю, – невесело ухмыльнулся Курт, когда тот осекся. – Как я понимаю по состоянию вашего лагеря и настрою бойцов, стычки были не слишком серьезными?

– Сами по себе нет, – кивнул Фридрих нехотя, – но они едва не сделали дальнейшие переговоры невозможными. Однако, боюсь, все равно этим и кончится… Ситуация нагнетается все больше; помимо Ури, к общему бунту присоединились Швиц и Унтервальден – когда-то именно эти три орта отвоевали независимость от австрийской руки, и теперь, когда назрел конфликт у одного из них, остальные два решили, что традиции надо блюсти, и тоже влезли в распрю. Посему теперь мелкий местный конфликт начал распухать до размахов региона, а на закуску – в дело, похоже, активно вмешался Австриец. Агентура сообщает о странных людях, которые появились на территории ортов; выглядят, как наемники, но подозрительно вышколенные, слишком молчаливые, слишком спокойные, слишком тихие. Ведут себя, как проезжие гости, не надоедают местным, за услуги и провизию платят серебром. Тихо появились, тихо исчезли, тихо появились снова, общаются только с выборными ортов, дают советы… Эта информация еще не проверена, но ходят слухи, что обещают помочь и оружием – при условии, что его однажды повернут против Империи.

– Уверены, что это его люди, а не, скажем, заинтересованные лица совсем со стороны? Этих сторон нынче в Империи не перечесть.

– Двоих узнали в лицо, – качнул головой Фридрих. – Это герцогские, причем не из мелких. И, как удалось выяснить и из донесений агентов, и из обмолвок глав ортов на переговорах, не в последнюю очередь благодаря их усилиям в головах местных все более укрепляется мысль «однажды осилили герцога – теперь осилим Императора», а кое-кто даже полагает, что возвращение к Австрийцу – не такая уж плохая идея. К сожалению, объяснить им, насколько безумно это звучит, не удается, – вздохнул Фридрих сумрачно. – Кто-то вдолбил эту идею в головы нескольких человек, а те распространяют заразу дальше…

– Война с Австрийцем не за горами?

– О да, – вымолвил Фридрих со вздохом и тяжело усмехнулся, кивнув в сторону, где, сокрытые стенками шатра, возвышались Альпы: – Почти буквально. И то, что он засылает уже не соглядатаев даже, а прямых провокаторов и instructor’ов, лишь говорит о его готовности начать прямую свару в любой момент.

Курт снова кивнул, молча переглянувшись с Нессель, и наследник приглашающе повел рукой:

– Прошу вас, майстер Гессе, я же вижу, что вы хотите о чем-то рассказать или спросить и выбираете нужный момент… Говорите или спрашивайте. Поверьте, учитывая обстоятельства – вряд ли то, что вы скажете, ввергнет меня в отчаяние, страх или гнев.

– А стоило бы ввергнуться, – возразил Курт мрачно. – Для начала должен сообщить вам, что в Бамберге, откуда я прибыл, была предотвращена попытка устроить Конец Света силами местного епископа и служителя Конгрегации. Который, как выяснилось, даже не был завербован во время его службы, а ухитрился, будучи малефиком, еще в детские годы обвести вокруг пальца expertus’ов Макария и скрыть свои способности. Так он отучился десять лет и еще четыре прослужил в чине следователя, дослужившись с четвертого до третьего ранга.

Наследник бросил молчаливый хмурый взгляд на Нессель, потом снова обернулся к майстеру инквизитору и, наконец, осторожно выговорил:

– Вы хотите сказать, что expertus’ов и наставников академии можно ввести в заблуждение, майстер Гессе?

– Я хочу сказать, что вы сейчас в сложном положении, Фридрих, – отозвался он ровно. – Я был двумя годами старше вас, когда начинал службу, и немалую поддержку в тяжкие моменты мне давало то, что своих наставников я считал непогрешимыми. То, что везде просто люди, а не святые, я, разумеется, понимал, но масштабы этого усвоил лишь с годами и опытом и, по чести сказать, не знаю, каким бы я стал и как мыслил бы, если б это открытие свалилось на меня слишком внезапно и рано.

– Опасаетесь, что я разочаруюсь? – невесело усмехнулся наследник. – В Конгрегации, в нашей цели, в людях, в будущем? Потому что люди, которым я доверился, могут ошибаться или предавать? Майстер Гессе, я получил это откровение много лет назад и, кажется, верно усвоил урок. Да, мы живем не в окружении святых и пророков, и это сильно усложняет жизнь, однако не является поводом для отчаяния; в том числе и потому, что вокруг, помимо предателей и врагов, есть и сильные духом, есть верные, есть друзья – человек по ту сторону порога тому яркое свидетельство… Итак, вы предотвратили Апокалипсис?

– Я не говорил, что я, – начал Курт, и Фридрих отмахнулся с улыбкой:

– Бросьте, майстер Гессе, а кто ж еще мог это сделать?

– Однако, – заметил он, не ответив. – Весело же жить в Империи, если будущий Император столь спокойно воспринимает весть о едва не приключившейся гибели мира…

– Это была затея именно бамбергских еретиков или за ними кто-то стоял?

– Верный вопрос, – кивнул Курт и на миг запнулся, осознав, что невольно произнес это тоном древнего волхва в разгромленном соборе. – И если ответ, который я получил, правдив – из небытия возвратились двое из нашей неуловимой троицы, а именно – Мельхиор и Каспар. Вместе, что для них необычайная редкость.

– То есть, события ускоряются, – невесело подытожил наследник. – Если уж эти двое объединились с такой целью…

– Откровенно говоря, я сомневаюсь, что Каспар всерьез намеревался уничтожить людской мир, Фридрих. Судя по тому, что сказал на допросе наш insinuator, силы, разбуженные в Бамберге, Мельхиор посулил передать ему как некое оружие, да и сам старикан навряд ли решил ввергнуть мир в Хаос вот так просто – он, скорее, задумал провести нечто вроде эксперимента. Alias, сделал это просто потому что мог. Вполне в его духе. И заодно показал обывателю, что существуют силы, от которых никакая Конгрегация не убережет его; ну, и самой Конгрегации продемонстрировал во всей красе, что совладать с этими силами она может разве что случайностью или чудом. Как, собственно, и произошло.

– И ваше присутствие в Бамберге во время этих событий было устроено нарочно? – уточнил Фридрих. – Как тогда, в лагере? Чтобы в случае успеха всем стало видно и ясно, что даже всем известный герой и легенда не в силах предотвратить беду?

– Не исключено, – подтвердил Курт сдержанно. – Совпадения или намеренные действия настолько переплелись в этом деле, что, сдается мне, сами заговорщики не до конца разобрались в том, где были случайности, а где – умышление… Вам непременно расскажут известные нам детали чуть позже; или я сам просвещу вас, если останусь жив.

– Как-то мне не по душе то, что вы сейчас сказали, – недовольно заметил Фридрих. – Хотя, разумеется, я и не предполагал, что вы явились сюда исключительно ради того, чтобы меня проведать, однако подобное вступление как-то не вдохновляет… Правильно ли я понял, что финал бамбергской истории – здесь, в Гельвеции?

– До финала истории, боюсь, еще далеко, – возразил Курт, – однако один из ее участников – да, здесь. Точнее будет сказать – я думаю, что он здесь. И в свете этого хочу спросить: ваши агенты, вычислившие провокаторов и instructor’ов герцога, не сообщали ли о других пришельцах, внезапно ставших среди местных своими?

– Каспар, – тихо произнес наследник. – Вы полагаете, что здесь он?

– Уверен, – так же негромко, но твердо отозвался Курт. – Хотя, должен сказать прямо, веских и неоспоримых доказательств этому у меня нет, лишь догадки, которые зиждутся на косвенных признаках. И если ваша разведка не видела его…

– Боюсь, нет, майстер Гессе. Мне, по крайней мере, ни о чем подобном не доносили… Однако я и не могу сказать вам, что такого человека здесь нет: если Каспар все же в Гельвеции и скрывается где-то с попущения жителей или без их ведома, он мог ни разу не попасться никому из моих людей на глаза – все же их возможности весьма ограничены, а территория, которую удалось обследовать, слишком мала. Кроме того, нашего единственного информатора из местных, заполученного с великим трудом, мы не видели уже неделю, и подозреваю, что больше не увидим.

Курт снова понимающе кивнул, чувствуя на себе напряженный, тяжелый взгляд Нессель, и негромко, но твердо сказал:

– Тогда я прошу вас допустить меня на сегодняшние переговоры.

Фридрих ответил не сразу, на несколько мгновений замерев в молчании, и майстер инквизитор мог поручиться, что четко и безошибочно прочитал в глазах наследника каждую мысль, мельтешащую сейчас в его сознании, каждое сомнение и каждое оправдание…

– Вы, – предположил тот, наконец, – прибыли сюда по собственному произволению, в обход руководства, и даже отец Бруно не в курсе вашего решения.

– Да, – подтвердил Курт, не замедлив с ответом ни на миг.

– У вас нет никаких доказательств, что здесь присутствует или управляет происходящим человек, известный как Каспар.

– Да.

– И вы намерены вытащить эту информацию из людей, которым это может быть известно, вмешавшись в сложные, тяжелые и крайне шаткие переговоры, рискуя тем, что они сорвутся, но надеясь на то, что вы правы.

– В целом – да.

– Превосходно, – подытожил Фридрих с чувством. – А знаете, майстер Гессе, мне нравится эта мысль. В особенности мне нравится тот факт, что распекать мессир Сфорца, случись что, будет нас обоих, и я готов многое отдать, чтобы в очередной раз услышать, как вы дурно на меня влияете.

– «В очередной раз»? – поднял бровь Курт, и наследник кивнул, не сдержав усталой улыбки:

– О да. Всегда, когда я пытаюсь самостоятельно принимать решения, я узнаю от мессира кардинала, что это последствия вашего влияния и я не того человека избрал себе в кумиры; и всякий раз, как кто-то сравнивает меня с вами, грех тщеславия снова начинает шевелиться в моей душе.

– Сильно сомневаюсь, что Его Высокопреосвященство придает этому сравнению положительный оттенок…

– Я бы так уверен не был, – хмыкнул Фридрих и продолжил уже серьезно: – В случае срыва переговоров и перехода этого конфликта в бурный phasis мы с вами, боюсь, простым порицанием не отделаемся, майстер Гессе. Но так как мы и без того в тупике – я согласен. Я допущу вас на переговоры и дам свободу действий. Хуже вы не сможете сделать уж точно.

Майстер инквизитор и его теперь уже признанный expertus едва успели перевести дух и утолить голод: вечер подкрался как-то внезапно – солнце, еще недавно сияющее прямо над головой, скатилось к вершинам холмов, будто валун, который кто-то столкнул с невидимого склона, и бездонно-голубое небо постепенно начало окрашиваться всеми цветами радуги. Лагерь сейчас казался каким-то былинным сказочным местом, несмотря на вытоптанную траву и напряженные лица людей вокруг, и даже Курт, обычно равнодушный к красотам природы, засмотрелся на игру красок и света.

Да и Нессель, хоть и уже несколько привыкшая к горам и местным пейзажам за время пути, кажется, была заворожена, а может, просто усталость, телесная и душевная, вкупе с вынужденным бездействием, ввергли ее в задумчивость. Ведьма сидела неподалеку от шатра Фридриха, вперив отсутствующий взгляд вдаль, и не произнесла ни слова за последние полчаса, лишь вздрагивая порой от слишком резкого окрика или стука.

Лагерь наследника, в общем, действительно был местом сказочным в каком-то смысле, и уж точно необычным. Типичное деление на «благородное нутро» и «плебейскую провинцию», как это с иронией называли рыцари из новичков, здесь было довольно расплывчатым, и, проезжая сквозь расположение войска, Курт не раз видел сидящих кружком простолюдинов, которым со свойским видом соседа в пивнушке травил какие-то байки рыцарь, или наоборот – кучку рыцарей, слушающих с заинтересованными лицами повествование какого-нибудь солдата с лицом вчерашнего пахаря, уважительно кивая на какие-то его особо удачные сентенции. Чем бы ни закончилось начинание Фридриха, одно несомненно: сейчас и здесь большинство этих людей будут прикрывать друг друга в бою как свой своего, не глядя ни на какие различия…

Нессель снова вздрогнула, оторвав взгляд от гор вдали, и обернулась на голоса людей, не видимых из-за шатров по соседству, но хорошо слышных. Голоса звучали нестройно и невпопад, и самым попадающим в ритм, кажется, был кто-то, этот ритм и отбивающий, явно используя для этой цели то ли какую-то доску, то ли чей-то щит и рукоять ножа.

Голоса уже подладились под ритм и друг друга, окрепли, стали громче и бодрее, и к поющим, похоже, присоединились соседи. Полог шатра наследника медленно приподнялся, Фридрих вышел наружу, остановившись у входа, и, наткнувшись взглядом на Курта с Нессель, направился к ним.

Наследник, встретившись взглядом с Нессель, смущенно улыбнулся, неопределенно качнув головой, и как-то совершенно не по-королевски потупился.

Последние слова певцы дружно и оглушительно гаркнули в небеса, сопроводив их одобрительными гиками и смехом, и там, за шатрами, судя по непрерывному гулу, завязалось какое-то жаркое обсуждение.

– Чувствую себя, по чести сказать, довольно неловко, – заметил Фридрих. – Когда тебе и твоему делу посвящают песни придворные миннезингеры или какие-нибудь благородные поэты – это понятно. Всем хочется почета, денег и одобрения вышестоящей особы. Да и просто «так принято». Как поклон при встрече. Но когда вот так…

– …то это и есть настоящее? – предположила Нессель неуверенно; наследник задумчиво кивнул:

– Хотелось бы верить… Я, – с неуклюжим смешком обратившись к Курту, сообщил он доверительно, – даже поинтересовался у мессира Сфорцы, не родилась ли эта песня стараниями конгрегатских агентов. Сказал – нет, не ваших рук дело…

– Однажды идея начинает жить сама, – пожал плечами Курт. – Если помните, о чем мы говорили в лагере Хауэра.

– Этого я никогда не забуду, – серьезно сказал Фридрих. – Просто слишком вовремя кто-то сочинил это… восхваление. Впервые я услышал эти слова во времена баварского похода, и тогда она многим объяснила то, что по малолетству не смог донести я сам. Не знаю, насколько это помогло, но это было вовремя.

– Баварский поход… – повторила Нессель, взглянув на наследника с какой-то материнской жалостью, смешанной с укором и опасением. – У вас уже есть опыт войны?

Фридрих непонимающе нахмурился, переглянувшись с Куртом, и тот вздохнул:

– Готтер провела последние годы жизни, скажем так, в сильном отрыве от мира.

– Понятно… Нет, это была не война, – ответил наследник коротко и, развернувшись, направился обратно к шатру.

– Я чем-то его обидела? – напряженно спросила Нессель. – Я думала – спросить о войне у рыцаря это в порядке вещей…

– Нет, ты не обидела. Скорее напомнила о неприятном. Как бы объяснить тебе попроще, не сведя с ума путаницей германских родов… Скажем так: Фридрих получил от Императора единое баварское герцогство после того, как почти все семейство тогдашних управителей разделенной Баварии вкупе с детьми погибло во время турнира, проводимого Императором: люди Каспара заложили под трибуны со зрителями никому не известное взрывчатое вещество, и их разнесло в клочья. Фридрих, конечно, был внуком одного из герцогов, но – по материнской линии. И когда он явился в Баварию, многие из тех самых местных мелких владык суверенных выгребных ям отказались ему подчиниться. Primo – Фридрих стал герцогом при таких странных обстоятельствах, и кто сказал, что это не Император убил баварское семейство. Secundo – родня таких дальних кровей, что «кто он вообще такой», Фридрих Узурпатор… И еще множество причин нашел почти каждый, чтобы восстать против него. Помогло лишь то, что они не объединились между собой, а сопротивлялись каждый сам по себе… Фридрих тогда был, по сути, никто, так, сын короля Богемии. Да, Император как его сеньор выделил войска, дабы те силой утвердили волю сеньора даровать вассалу лен, но Фридрих рассудил так – что за репутация у него будет, ежели он позволит себе просто наблюдать, как люди отца завоюют для него герцогский трон?

– И?

– И, – кивнул Курт, – Фридрих поначалу вошёл в Баварию с имперским войском, но затем занял у отца деньги. Как герцог Баварский у Императора. Подписал договор с обязательством выплаты долга через десять лет. А потом просто бросил клич по странствующему рыцарству – тому самому, у которого, кроме меча и мечты о подвигах, больше ничего нет, даже собственного дома порой. Обещание было откровенным: никаких денег сейчас, никакого грабежа на месте, лезете в бой исключительно за право службы в дальнейшем, от герцога Баварского – только снабжение всем необходимым на время ведения боевых действий. К удивлению, таких нашлось немало. Точно так же было с горожанами из разных уголков Империи и вольным крестьянством. Принимался любой на тех же условиях. На снабжение, оружие и прочее ушла существенная часть занятых денег, а оставшееся было потрачено на наемников – опытных, с репутацией. Наемники около года обучали набранных ополченцев, делая из них сносных бойцов, а потом… Потом Фридрих завоевал Баварию.

– Звучит зловеще…

– Можно сказать и так, – кивнул Курт, глядя на то, как остановился, задумавшись, наследник у входа в шатер. – Обычно война – дело затратное, но доходное; такое вот странное сочетание. Первые победы в таком деле, как правило, приносят первые доходы: победитель забирает имущество побежденного, а рядовые бойцы и рыцарство отбивают свои затраты самостоятельно, кто как может. Но Фридриху озлобленное местное население было ни к чему: надо было показать, что это не завоеватель идет отнимать последнее, а хозяин пришел восстанавливать порядок. Тем более, что это было правдой. Поэтому – никакого грабежа, никакого насилия по отношению к местным, за любой подобный проступок – смерть. То же условие он выставил и вассалам, поддержавшим его в Баварии; они или принимали его, или становились врагами. Поэтому поначалу победы давались тяжело и медленно.

– А его отец… Император… – непонимающе произнесла Нессель, – он что же… Просто сидел и смотрел на это? Не настоял, чтоб его люди доделали до конца то, зачем были посланы?

– Помог, конечно… Но настаивать на том, что не по душе его возлюбленному сыну и единомышленнику, не стал. Есть у него на службе один рыцарь – в прошлом, скажем так, с опытом не вполне законопослушного общения с соседями. Он со своими людьми и присоединился к походу Фридриха, причем сделал это со словами «мой принц, я знаю, как лучше, а вы просто вовремя закрывайте глаза и молитесь за их души». Ну, или как-то так; фраза со временем и передачей из уст в уста сильно изменилась; подозреваю, что сказано было куда… гм… проще. Нет, он не нарушал главного условия, не поднимал руку на местных и не грабил захваченные деревни и города, он просто действовал… не как рыцарь. Например, два замка были взяты безо всякой осады и боев в чистом поле: тот рыцарь со своими людьми просто пробрались внутрь и убили сеньоров. А без предводителей – за что было биться остальным? Они сдавались. Кого-то отпускали за выкуп, кто-то переходил на сторону Фридриха. С продвижением вглубь Баварии дела пошли легче: люди в городах, слыша о том, как новый герцог обращается с жителями покоренных земель, просто не видели необходимости рисковать жизнью за сеньора, на которого им, по сути, глубоко плевать. Зачем и за что сражаться, если так называемый захватчик не несет какой-то новой и невиданной угрозы? И подошедшей армии просто открывали ворота; Фридрих входил, желал доброго дня, наводил свои порядки и двигался дальше.

– Что значит «наводил свои порядки»?

– В идеале – вассал признавал, что погорячился, был не прав, готов принести клятву верности, и на том расходились миром. В чуть менее идеальном варианте – оный вассал брался в плен… или отправлялся на казнь. В зависимости от степени опасности.

– То есть, – нахмурилась Нессель, – он еще ничего не сделал, а его уже казнили?

– Когда сделает – будет поздно, – отрезал Курт. – К тому же, как это «не сделал»? Он не подчинился правителю и был готов убивать. То, что он не успел убить, – не его заслуга, а заслуга благоразумия местных жителей, не позволивших ему это сделать. Из таких вот местных к армии тоже присоединялись люди – крестьяне, горожане, рыцари, – на тех же условиях, что и набранные ранее. Вот в то славное время кто-то из них и сочинил это, как выразился Фридрих, «восхваление». Сейчас баварская часть армии на него молится, молодежь из рыцарства смотрит в рот; на пороге войны это, прямо скажем, настрой нужный… Тот поход занял чуть больше полугода. В течение следующего года с небольшим Фридрих занимался наведением своих порядков уже по всей Баварии и устроением потрепанных боями земель. В пересказе все звучит не так страшно, но в реальности…

– Нет, – возразила Нессель, передернувшись. – В пересказе это тоже звучит страшно. Понимаю, отчего ему неприятно это вспоминать… Почему он сказал «по малолетству»? Сколько лет ему тогда было?

– Шестнадцать, когда начал собирать свою армию, и семнадцать на время похода, – ответил Курт и, перехватив взгляд наследника, поднялся. – Мне пора.

Нессель лишь вздохнула, кивнув, с тоской глядя на то, как он уходит прочь. Курт шел следом за Фридрихом и неотлучным телохранителем наследника, не догоняя их, держась шагах в восьми – десяти – мимо шатров, за пределы лагеря, настигнув обоих, лишь когда шатры остались позади. Наследник шел молча, не оглядываясь и хмуро глядя себе под ноги.

– Как у вас с супругой? – нарушил молчание Курт, и тот, не оборачиваясь, вздохнул:

– Как может быть с девушкой, которая единственное, что понимает в происходящем с ней, – так это то, что ее приложили к герцогству, как бесплатную корзинку к яблокам? Да еще и вручили эту корзинку сыну вероятного убийцы ее отца… Плохо, майстер Гессе. Я до сих пор задаю себе вопрос – несмотря на данное ею в здравом уме согласие, не взял ли я её как трофей в завоевательном походе, а теперь держу в плену? Да и у Элизабет, похоже, эти мысли не исчезли… С завидной регулярностью донимает меня просьбами позволить ей удалиться в монастырь. К прочему добавляется то, что она очень болезненная девица, и никто, судя по всему, не понимает, в чем дело; мессир Сфорца даже направил к ней кого-то из expertus’ов по лекарской части, сказал – талантливый парень, не одну неделю держал отца Бенедикта по эту сторону жизни…

– Да, знаю его. Действительно талант. И каков итог?

Наследник понуро качнул головой:

– Как я понимаю, что-то наследственное и неизлечимое… Сейчас на меня давят с требованием срочно зачать сына, но, боюсь, этим я ее просто убью; впрочем, ей и без того осталось, судя по всему, недолго… вероятно, я не должен так говорить – видит Бог, я не желаю ей зла… Словом, я уже смирился с грядущим вдовством и связанным с этим будущим. Заранее готовлюсь отбиваться от всевозможных кандидаток, а хуже всего то, что я уже примерно знаю, кого мне будут пытаться навязать.

– Готовьтесь попутно и к тому, Фридрих, что в определенных кругах распустят слух о том, как вы в сговоре с конгрегатами свели в могилу молодую жену, взятую силой, – мрачно заметил Курт. – В довесок к прочему.

– Мы перехватили еще одно письмо, – угрюмо произнес наследник. – Теперь Изабо намекает на то, что я на этом свете зажился, а пища на моем столе вполне может оказаться несвежей и отразиться на моем здоровье не лучшим образом.

Курт молча понимающе кивнул.

Элизабет исполнилось четырнадцать в год того злополучного пражского турнира; по иронии судьбы остаться в живых ей позволила болезнь, уложившая девочку в постель. Оставив дитя под присмотром челяди, отец её вкупе с прочим семейством направился в Богемию, где и сгинул, а Фридрих, покорив Баварию, взял Элизабет в жены.

Разумеется, слухи о том, что чудовищный actus был устроен Императором, не могли не дойти до нее. Разумеется, пришествие нового герцога и его войска на отцовские владения никак иначе ею восприниматься и не могло – лишь как завоевание. Разумеется, собственное замужество она оценивала не иначе, как пленение, тем паче видя, что собственный муж относится к ней лишь со смесью жалости и равнодушия. Разумеется, мысль о том, что брак заключен с возможным убийцей собственной семьи, рвала ей душу, отчего угасало и без того болезненное тело.

И разумеется, этим не могла не воспользоваться женщина с куда более крепкими нервами – другая Элизабет, дочь Стефана Баварского, Изабо – королева Франции, супруга короля Карла, которого в последние годы в открытую именовали Безумным. Счет к Империи и Конгрегации у нее уже был открыт: Джан Галеаццо Висконти, убийца ее прадеда Бернабо, возглавлял Миланское фогство, внебрачный сын убийцы и его крестный отец стояли во главе Конгрегации, а Император привечал убийц. Гибель отца, матери и почти всего семейства Виттельсбахов оказалась последней каплей, взорвавшей фонтан смертельной ненависти.

Королева написала Императору письмо, целиком и полностью состоящее из оскорблений и проклятий. Королева собственноручно написала памфлет, который распространила по всем европейским государствам: в нем Конгрегация удостоилась именования «сатанинской псарни», Рудольф именовался не иначе, чем убийцей и мерзавцем, а Фридрих – стервятником, и Сфорца в последнее время всерьез опасался того, что эта неприглядная кличка привяжется к баварскому герцогу намертво. Королева добилась того, что авиньонский Папа предал анафеме всех – и самого Рудольфа с наследником и присными, и Конгрегацию. Впрочем, последнее событие было из тех, о коих можно сказать, что худа без добра не бывает: теперь можно было не опасаться подобных же действий со стороны Папы в Риме – согласиться со своим конкурентом в вопросах морали и веры тот не мог принципиально.

Это, однако, было единственным, да и то временным утешением; агентура из кожи вон лезла, пытаясь перебить слухи и прямые обвинения, однако единственное, чего им удалось добиться, – это лишь чуть уравновесить ситуацию: большинство европейских правителей все равно косились на Рудольфа с опасением, на Фридриха с презрением, а слово «Конгрегация» произносили со страхом и ненавистью.

А спустя время приставленные к наследнику люди начали перехватывать письма. Изабо писала супруге нового баварского герцога, «сестрице Элизабет», сперва исподволь, а после и все более открыто призывая отомстить за смерть отца или хотя бы покинуть дом убийцы и бежать к ней, во Францию. Первое ее письмо осталось без ответа, на второе ответ был получен – текст составлялся Сфорцей и Висконти лично, тщательно, скрупулезно; взвешивалось и выверялось каждое слово, едва ли не каждая фраза была переписана по два-три раза в попытке добиться предельной правдоподобности. И как показал следующий ответ Изабеллы – труды не пропали даром: королева была уверена, что получила весточку от несчастной родственницы.

Решили ли два итальянца, что делать дальше и к чему всё свести, Курт не знал, но ситуация в целом так или иначе выглядела не слишком обнадеживающе. В том, что следующей в очереди за Австрийцем стоит Франция, он не сомневался и молился лишь о том, чтобы Империи не пришлось разбираться с двумя противниками одновременно, – это был бы конец всему. Для войны на два фронта не было сейчас ни сил, ни средств, ни возможностей…

Да и с Гельвецией еще неизвестно как сложится, мысленно вздохнул он.

– Меня в сложившихся обстоятельствах смущает только одно… – начал Курт, и Фридрих невесело засмеялся:

– Только одно? Я вам завидую, майстер Гессе.

Курт мельком улыбнулся в ответ и, посерьезнев, продолжил:

– То, что вы делаете сейчас, – это сепаратные переговоры. Как бы вы это ни называли. За спинами глав Цюриха, Тургау, Цуга, епископа Констанца… Это ваше право, вам решать, что для Империи выгоднее и что приемлемо, потому здесь вы, а не какой-нибудь имперский чин.

– Но?..

– Но я вряд ли имею полномочия здесь присутствовать. При всех моих регалиях, при всем моем неявном положении в Конгрегации, при всем том, что я уже знаю и к чему допущен, я просто следователь. Обычный oper.

Курт услышал, как сдержанно хмыкнул фон Тирфельдер впереди, и уточнил, чуть повысив голос:

– Хорошо, пусть oper со связями и сказочной репутацией. И тем не менее.

– Но помимо прочего, – возразил Фридрих серьезно, – вы еще и вассал Императора. Если вы еще не забыли об этом, барон фон Вайденхорст… К слову, мне не нравится, что все еще не граф.

– Даже не думайте, – выговорил Курт почти с неподдельной угрозой. – Откровенно говоря, да подзабыл. Нечасто это воспоминание имеет смысл… Но и вы, Фридрих, уж простите, еще не Император, а потому вряд ли имеете право решать, кого из всей этой неисчислимой рыцарской братии, включая меня, допускать к таким тайнам.

– Вы вон там имперское знамя видели? – безмятежно уточнил наследник, ткнув пальцем через плечо, и Курт, пожав плечами, вскинул руки:

– Сдаюсь, Ваше Высочество, как скажете. Надеюсь, ваш батюшка не решит впоследствии, что вы были не правы, а один инквизитор… простите – барон, слишком много знает.

Фридрих лишь молча усмехнулся, не ответив, и Курт умолк тоже.