Глава 17
Мэйнфорд на звонок не ответил.
Правда, звонил Кохэн не в Управление, здраво рассудив, что там его будут ждать с распростертыми объятиями и парой блокирующих браслетов в придачу.
Охота началась.
Он понял это, выбравшись из дома через чердак, – следовало благословить эту странную привычку людей Старого Света, строить несколько домов под общею крышей. Там же, на чердаке, Кохэн обнаружил сундук с тряпьем, и переоделся. Измаранный кровью костюм он бросил здесь же: в квартире найдется изрядно улик, и еще одна не изменит общей картины.
…как его?
…когда?
Последнее, что он помнил, – солнце… нет, солнца не было, как и крыльев. Галлюцинация. Болезненный бред. Или, скорее, побочное действие лекарства, которым его накачали.
Где?
В клинике.
Кто?
На простые вопросы и ответы были просты.
Джонни.
Больше ведь некому. Они вдвоем остались: Джонни и Кохэн. Пустой коридор. Запертые двери. Разговор. И нестерпимое желание убить человека.
Откуда оно взялось?
Кохэн добрался до последней лестницы, приоткрыл люк, который, к счастью, не удосужились закрыть на замок. Прислушался.
Внизу было тихо.
Нет, откуда-то издалека доносились и вопли полицейских сирен, чьи-то крики, кажется, вой… еще немного, и улицы перекроют. Развернутся сети поисковых заклятий, благо в Управлении имеются образцы крови Кохэна. Да и… найти одного масеуалле в городе людей не так и сложно.
Он не убивал.
Не мог.
Не стал бы. И то желание, сводившее его с ума в центре, не принадлежит ему. Да, было время, когда Кохэн ел человеческое мясо.
Так было принято.
Правильно.
По закону Атцлана, но здесь… он отказался от закона давно.
Кохэн накинул на голову просторный капюшон драной куртки. Пахло от нее плесенью, кошачьей мочой и еще чем-то на редкость неприятным. Он сгорбился, сунул руки в карманы, отчаянно надеясь, что если и случится встретить кого на пути, то человек этот не станет присматриваться к городскому отребью.
Спускался спокойно.
Медленно даже.
Шаркал ногами. Бормотал под нос. И чудом уцелевшая бутылка, горлышко которой выглядывало из кармана, была единственным оружием.
На улице собралась толпа.
Люди любопытны, а пожар – хороший способ покинуть уютную квартирку. На Кохэна, если и обращали внимание, то лишь затем, чтобы скривиться, отступить, опасаясь и случайно коснуться его лохмотьев. Кто-то сердобольный кинул монетку, которую Кохэн поймал и согнулся еще ниже, рассыпаясь в благодарностях.
Не слушали.
А вот он…
– …говорят, – в копне рыжих волос застряли бабочки-папильотки. – Он ее съел!
– Всю?
Мужчина в домашнем халате, наброшенном поверх пижамы, взирал на толпу снисходительно.
– Всю бы не смог, – произнесла толстушка с напомаженными щеками. Она и сейчас жевала пирожок. Челюсти двигались размеренно, спокойно.
– Вам видней, – дамочка с папильотками оскорбилась. – Я лишь говорю…
– Безобразие, – старичок в твидовом костюме сжимал двустволку, и вид у него был весьма решительным. – Это безобразие! Куда только власти смотрят?!
– А куда они обычно смотрят?
Из кармана халата появилась трубка.
– Что теперь будет? – нервически поинтересовалась толстушка. И пирожок сжала.
– Известно что… напишут, что имел место инцидент, отловят… отвезут в Атцлан…
– Стрелять их надо…
– Кого? – мужчина прикусил чубук.
– Нелюдей, – старичок бухнул прикладом о мостовую. – Всех! Пока они людей не истребили…
– Масеуалле формально относятся к человеческому виду… – подал голос интеллигентного вида юноша. Он держался в стороне от прочих и выглядел не столько любопытствующим, сколько растерянным.
Старик сплюнул. Мужчина одарил юношу снисходительной улыбкой.
– Человек никогда не станет есть себе подобных…
– Перестрелять! Оставили рассадник…
– …с точки зрения политкорректности…
– …вот сожрут тебя, тогда и…
Дальше Кохэн слушать не стал. Он уходил медленно и задержался у мусорных контейнеров, хотя вся его натура требовала одного: бежать.
Нет.
Бегущий человек привлекает внимание, а бродяги и в приличных местах встречаются. К линии оцепления подходить не стал, но обилие машин радовало.
Дело отнесут к разряду особо важных.
Телефонный аппарат отыскался на перекрестке.
Две монеты.
Гудки.
И вновь гудки. А если Мэйнфорд не вернулся?
Если он вовсе не вернется? К дому нельзя, станут искать. Тельма? И к ней заглянут, просто на всякий случай. На свою квартиру? Безумие, но… там деньги, а без денег Кохэн долго не протянет. Хотя… цверги, если и знают о случившемся – а новости по Нью-Арку разлетались быстро, – без постановления суда и пальцем не шелохнут.
Деньги нужны.
Одежда.
Оружие.
Солнце, в кои-то веки выглянувшее из-за туч, уставилось на Кохэна издевательским желтым глазом. Будто спрашивало, неужели он все еще не боится?
Его ведь не станут задерживать.
Пристрелят. Скажут, при попытке к бегству. И не найдется никого, кто оспорит решение.
Как-нибудь… он и вправду не боится смерти. Главное, успеть добраться до ублюдка, который убил Сандру. Кохэн доберется.
Он нежно погладил обсидиановый клинок.
Они справятся.
В ближайшем отделении банка было почти пусто. Парочка девиц, завидев Кохэна, примолкла. Пожилая дама степенного вида спешно подняла на руки собачонку. А клерк подал знак охраннику.
Цверги не любили попрошаек.
– Мне деньги со счета снять, – сказал Кохэн и накрыл ладонью кристалл. – Пятьсот талеров.
Клерк понимающе улыбнулся: на счету клиента лежало около десяти тысяч, но суммы, превышающие установленный минимум, требовали особого протокола оформления.
– Одну минуту…
Он управился меньше чем за минуту. И, выдав увесистый мешочек с деньгами, тихо произнес:
– Если вам нужна уборная, то прошу пройти прямо по коридору, а затем налево…
– Благодарю вас…
– Мы заботимся о своих клиентах.
В уборной не было запасной двери, зато имелось окно, достаточно широкое, чтобы в него пролезть. А сирены уже надрывались.
Беги, масеуалле, беги.
Тебе все одно не скрыться.
Улицы перекроют.
И пусть полицейским малефикам не хватит сил охватить весь город, но они упорны. Методичны. Оскорблены. Ты самим своим существованием плюнул в лицо обществу.
Форму примерил.
А потом убил.
Цинично и жестоко… и даже если завтра Донни признается в содеянном, ему не поверят. Человек не способен вырезать сердце другому человеку. Это все знают. А вот масеуалле – дело иное.
Звери.
Нелюди.
Твари, которых давно следовало изничтожить…
Он все-таки побежал, не потому что надеялся опередить заслоны, скорее гнев требовал выхода. Бежал переулками. И насмешливый взгляд солнца жег спину.
Не уйдешь.
Не позволят.
Кроме полиции есть еще люди. Вроде того старика с ружьем. Народное ополчение. Сознательные граждане, все те, кто счастлив будет внести свой вклад в борьбу со злом. Так стоит ли бороться?
Сдайся.
Потребуй разбирательства. Суда. И будет шанс уцелеть, прожить месяц-другой до виселицы. Месяц жизни – это ведь много. Тебе так когда-то казалось. А веревка вряд ли страшней алтаря.
– Да иди ты… – Кохэн остановился на углу.
Где он вообще находится?
Второй округ, но какой район? Надо перебираться в Третий, там хватает беглецов, глядишь, и примут еще одного… или нет. Он ведь не человек…
Запад… восток… ветер с запахом гнили. Он зовет, подсказывает путь… верхом не уйдешь, а вот если коллекторами… зря, что ли, Кохэн когда-то изучил их вдоль и поперек?
Ближайший люк он взломал, больше не опасаясь привлечь внимание всплеском силы. Найдут? В любом случае найдут: возьмут след от банка. Плевать. Внизу – слишком много воды, чтобы заклятия продержались хоть сколько бы то ни было. Да и само это место слишком древнее, с характером поганым.
Не любит оно чужаков.
Пахнуло сыростью, вонью сточных вод. Кохэн соскользнул, надеясь, что падать будет не слишком высоко.
Повезло.
Он ухнул в воду, ушел с головой, но почти сразу коснулся ногами скользкого дна, заросшего не то илом, не то гнилью. Главное, сил хватило, чтобы оттолкнуться и выплыть.
Поток был узким.
И неторопливым.
Плохо, что без берегов – Кохэн нащупал лишь гладкие стены тоннеля, уходящие вверх, – но рано или поздно русло обмелеет. Или же уйдет на глубину, и тогда Кохэн рискует присоединиться к числу пропавших без вести. Об этом он старался не думать.
Сбросив отяжелевшую куртку и ботинки, Кохэн поплыл.
…Гаррет сам позвонил.
Не то чтобы это было удивительно или совсем уж несвоевременно, но Мэйнфорд только выбрался из душа. Холодная вода – не самое лучшее средство, чтобы успокоиться.
А он должен был.
…кому и зачем?
…долги – для людей, Мэйнфорд же не человек. Большей частью не человек. Люди не способны слышать, как гудят водосточные трубы, зажатые в каменных губах плиты. И как сама эта плита, не выдерживая гудения, стонет, вздыхает, расползается новыми трещинами.
Как хрипит река.
И запертые под тоннами камня ключи наполняют ее силой.
Город слишком устал. От мертвого железа. От водосточных шахт, выдолбленных в камне. От магии, которую накладывали, пытаясь силой спеленать натуру его. Город почти готов очнуться.
Стряхнуть путы.
Стереть глупцов, поверивших, будто бы он безопасен… землетрясением? О да, это будет и землетрясением тоже, потому как сама земля переполнилась силой.
…и Зверь знал, что так бывало прежде.
Ему, прожившему многие жизни, было знакомо это: земляные валы, поднимавшиеся один за другим. И многоэтажные дома, что сталкивались друг с другом, трещали, осыпались. Они уходили в разломы, когда целиком, когда частично, под плотью каменной своей погребая жильцов.
Он видел и реки, вышедшие из берегов.
И воду, что лилась в разломы и, пролившись, вскипала. Падающее небо, что сотнями молний уязвляло разошедшуюся землю.
Огонь и вода – бодрящая смесь.
Но пока город держался. Из последних сил, на упрямстве одном, на привычке ли повиноваться, на собственном ли страхе исчезнуть.
…Мэйнфорд бы понял, где искать масеуалле, но позвонил Гаррет.
– Я так и думал, что найду тебя дома, – сказал брат. И голос его звучал взволнованно. – Только что беседовал с матушкой… она вне себя… Мэйнфорд, неужели так сложно…
– Приезжай, – сказал Мэйнфорд, и Зверь зевнул, скрывая усмешку. – Нам есть о чем поговорить.
Он ждал, что Гаррет откажется, но тот обрадовался:
– Замечательно, что ты готов к разговору. Буду через четверть часа.
Четверть часа – это много. Достаточно, чтобы выбросить из головы Нью-Арк с очередною его грядущей катастрофой, которую Мэйнфорду предстояло предотвратить. Знать бы еще как… Зверь знал, но отвернулся. Зевнул выразительно.
Что города? Им случалось и прежде гибнуть.
Людей он и вовсе не был склонен жалеть.
И ладно.
Четверть часа – чтобы убрать лужи с пола. Смахнуть локтем испарину со старого зеркала, убеждаясь, что Мэйнфорд больше человек, нежели Зверь. Одеться.
Выйти.
Тельма сидела, забравшись с ногами на кресло, и дула на ладони.
– Дай мне, – Мэйнфорд перехватил руки. – Почему ты сразу не сказала, что я…
Зверь стыдливо отвернулся.
– Ничего страшного.
Красная кожа. Волдыри. И боль.
– Само пройдет, – Тельма попыталась руку забрать. – Ты как?
– Пока в себе, – Мэйнфорд не был целителем. Нет, ему преподавали основы, как и всем полицейским, но одно дело – силовым потоком улицу перекрыть, и другое – работать с тончайшими нитями силы. – Гаррет приедет. Я хочу с ним поговорить.
Нити не отделялись. Сила не желала расставаться с частью себя. Она свивалась жгутами, выворачивалась. Издевалась. И выглянувший Зверь вздохнул: что толку от этой силы, если она не способна помочь?
Зверь вот умел лечить раны.
И если бы Мэйнфорд ненадолго уступил тело… всего на пару мгновений.
Мэйнфорд уступил.
– Ты ведь видел? – Тельма замерла, когда то, что еще недавно было Мэйнфордом, лизнуло раскаленную ладонь. – В ее памяти. Ты ведь был со мной там…
– Был.
– И видел?
Зверь не ответил. Не сразу. Он зализывал раны, убирая боль и красноту, он был заботлив и даже нежен. Он остался бы рядом с Тельмой…
…ну уж нет.
…пятнадцать минут – не так и много.
– Скорее осознавал, – Мэйнфорд выпустил руку. – Как ты с этим живешь?
Риторический вопрос. А краснота на ладонях тает. Интересно, получается, что смена личности влечет и физиологические перемены, причем почти мгновенные. Прежде Мэйнфорд за своей слюной особых целительских свойств не замечал.
– Мне уйти?
– Скорее выйти. На кухню, – он плюнул себе на ладонь. Слюна как слюна… хотя, сдается, техники были бы рады получить образец. И не только техники. Похоже, при случае Мэйнфорда всего на образцы пустили бы. – Оставь дверь приоткрытой…
Она приподняла бровь.
Удивлена?
– Я не хочу, чтобы и ты исчезла, – Мэйнфорд поморщился: ей следует рассказать, но в машине он чувствовал себя недостаточно стабильным, чтобы заговорить о Кохэне. – Просто постарайся держать себя в руках. Что бы ты ни услышала.
– Полагаешь, услышу много нового?
И на этот вопрос Мэйнфорд не стал отвечать.
– Чаю-то сделать можно? И поесть бы… хотя бы сахару. У тебя сахар в доме имеется?
…сахар нашелся. И заварка. А чайник, обласканный желтым щупальцем силы, закипел почти мгновенно. Тельма, глядя на этакое откровенное нарушение правил – все же боевая магия для использования в бытовых целях предназначена не была, – лишь хмыкнула.
– Что с Кохэном?
Братец опаздывал, что, впрочем, было ожидаемо.
– Он убил человека, – не самая подходящая тема для чаепития. – Так мне сказали. Девушку.
Тельма сидела, положив руки на стол ладонями вверх, и любовалась чистой гладкой кожей.
– Он вырезал ей сердце. И съел. Частично.
– Интересно…
Она тоже не поверила?
– …когда он только успел? – Тельма вытерла руки о рубашку. – Мы отсутствовали не так долго… минут десять. От силы пятнадцать. Когда вернулись, его уже не было. Потом эти разборки… с полчаса ушло. Еще полчаса до заправки. А там тебе уже сообщили, как я поняла?
Верно.
Слишком узкий временной интервал. И если дать себе труд подумать, то очевидно, что Кохэн физически не успевал.
Уйти? Допустим. Нашло помутнение. В этой Бездной проклятой клинике на многих, похоже, находило помутнение. Затем… что? Уехать под влиянием момента? Ладно. А дальше? Найти жертву? Не так это и просто, как кажется на первый взгляд.
Жаль, подробностей Мэйнфорд не знает.
Узнает. И плевать, что его отстранили. В управлении остались люди, которые ему должны. И Мэйнфорд не постесняется напомнить о долге.
– Самим бы взглянуть, – задумчиво протянула Тельма, озвучив и собственные Мэйнфорда мысли. – Если место, конечно, не зачистили… наследят там изрядно. Плюс искажение… или изначально убрались?
– Логично.
Тот, кто организовал этакий подарок, не просто силен.
Он знает, что делает.
И не оставит чтецам и обглоданной кости…
– Что на него есть?
– Понятия не имею, – вынужден был признать Мэйнфорд. – Но большинству доказательства не нужны. Хватит того, что Кохэн – масеуалле…
…и тут в дверь постучали.
Гаррет явился в сопровождении невзрачного типа в фетровом котелке. Невысокий, с одутловатым лицом, тип выглядел жалко, несмотря на дорогой костюм и тросточку, которую держал под мышкой.
Остекленевший взгляд.
Мешки под глазами.
И терпкий запах виски, пробивавшийся сквозь мятный аромат жевательной резинки. Тип медленно ворочал челюстью, и у Мэйнфорда появилось ощущение, что резинка нужна ему исключительно, чтобы чем-то себя занять.
– Тедди. Мой личный помощник, – Гаррет сунул типу пальто. – Надеюсь, ты не возражаешь…
– Нет.
– Мэйни, мама мне сказала, что ты был в больнице.
– Был.
– И что твое состояние оставляет желать лучшего… – сколько наигранного сочувствия. – И тебе нужен отдых. Ты на грани срыва. Ты же помнишь, чем все закончилось в тот раз?
Гаррет прошел в гостиную.
– Я обещал, что попробую поговорить с тобой. Убедить тебя… какие бы разногласия между нами ни существовали, – он присел, закинул ногу за ногу.
Великолепный.
Сияющий, как новенький талер.
Очаровательный… до того очаровательный, что у женщин голова идет кругом.
– …но мы все же братья.
– Лишь по матери.
Зачем он это сказал? И по лицу Гаррета пробежала тень.
– Откуда ты… а впрочем, какая разница. Ты же не собираешься об этом… – он махнул рукой. – Официально отец меня признал. Остальное же…
Не имеет значения?
Мэйнфорд уже не был уверен, что именно имеет значение.
– И как давно ты знаешь? – Он краем глаза следил за помощником брата, который остановился в дверях, да там и замер. Зверю этот человек категорически не нравился.
От него пахло смертью.
И старой кровью.
…Тедди.
Имя, вышитое на спине у куклы.
Искаженная память, не пригодная для судебных разбирательств. Но если принять за аксиому, что это – нужный Мэйнфорду Тедди, то картина получается неприглядной.
– Да еще подростком понял… когда сила открылась.
– Официально ты…
– Маме это дорого обошлось. Она не хотела огласки. Мои способности… несколько выходят за рамки формально признанных. И если бы о них стало известно, пошли бы слухи. Ее доброе имя… наше доброе имя… кто-то обязательно стал бы задавать вопросы.
Но дело отнюдь не в добром имени.
Зверь ворчал, но держался в стороне. Он умел быть терпеливым. И готов был ждать столько, сколько нужно… Гаррет не зря пришел сюда.
Не один.
И помощник его, человек с остекленевшими глазами, отнюдь не за тем нужен, чтобы держать трость и шляпу.
– Вот ей и пришлось договориться с одним человеком, – Гаррет щелкнул пальцами. – Надеюсь, ты не настолько… предвзят…
– Не настолько. А она…
– Понятия не имею. По-моему, она и сама не знает, с кем спала. У матушки была бурная молодость, – снисходительная усмешка, за которой читается презрение. – Но ведь мы не для того здесь, чтобы обсуждать ее моральный облик?
Гаррет взял со стола карандаш.
И смотрел он не на Мэйнфорда, на Тедди, по-прежнему неподвижного, что истукан.
– Она сказала, что ты решил жениться… что ты был с девушкой, которую назвал своей невестой. Это не шутка?
– Мне казалось, матушка за нас порадуется, – Мэйнфорд тоже присел, но так, чтобы не выпускать из поля зрения обоих визитеров. – Не она ли говорила, что я дозрел до женитьбы…
– Мэйни, – Гаррет вздохнул. – Мы оба понимаем, что она имела в виду. Пусть у вас не самые лучшие отношения, но она желает добра и только добра. Откуда ты вообще эту девицу вытащил? Она беременна? Даже если так, то всегда имеются менее… радикальные меры, чем женитьба. Ты же понимаешь, что ей нужны твои деньги.
– Заткнись.
– Что? – Гаррет притворно оскорбился.
– Заткнись, братец. Мы будем говорить не об этом.
…Зверь согласно рыкнул, и голос его был услышан.
