Глава 16
Кохэн, сын Сунаккахко, парил над миром. И крылья его были сильны. Эти крылья поднимали его выше и выше, пока не подняли к самому солнцу, жар которого опалил перья.
– Что ты творишь, безумец? – спросило солнце.
– Я хочу сгореть.
– Зачем?
– Тебе нужны сердца, чтобы пылать. Возьми мое.
– Ты готов его отдать?
Солнце смеялось и пускало огненных змеек по перьям. Перья тлели, и вонь их окутывала Кохэна. В ней не было ничего благостного или праздничного, обыкновенный смрад жженого пера…
– Да.
– А взамен?
– Я возвращаю долг… когда-то никто из вас не пожелал взять меня. Я был слаб. И труслив.
– Что изменилось?
– Я изменился.
Он не продержится долго, еще мгновенье или два, и ветер уже пробирается сквозь рваные дыры в крылах.
– Теперь я готов… слышишь…
Небо ускользнуло. Сбросило Кохэна, разом отняв опаленные крылья. И земля понеслась навстречу.
– Ты больше не боишься смерти? – голос солнца таял.
– Боюсь.
Но он способен переступить через этот страх. Теперь – способен. И не закрывая глаз, он смотрит на землю.
Красиво.
Священная зелень лесов. И желтизна степи. Каменное кольцо, запершее сердце Атцлана. Сам Атцлан, черная пуповина, ведущая в Бездну. И тысячи, сотни тысяч сосудов, пронизывающих плоть земли.
Он не разбился.
Он почти понял. И падение прекратилось, а опаленные крылья зажили. Тяжелый воздух вывернул их, а в лицо вновь ударило вонью…
…и он очнулся.
Воняло кровью.
И гарью.
Дымили шторы, паркет занялся, и Кохэн, пошатываясь от слабости, поднял графин. Плеснул водой. К счастью, в графине была именно вода. И до штор добрался, содрал. Скомкал, опаляя ладони.
Окно открыл.
Кто-то кричал о пожаре… нет пожара. Уже не будет. Пламя, послушное воле его, силе, от которой он сам когда-то отказался, унялось. И Кохэн получил возможность осмотреться.
Голова болела.
Странно.
Как он очутился в этом месте? Где это самое место вообще находится?
Комната.
Просторная. С большим окном, со светлыми обоями. Столик. Стулья и низкий диванчик, прикрытый клетчатым пледом. Полка. Фарфоровые кошечки на полке. Взирают на Кохэна свысока…
…а крик не утихает.
…и кажется, слышен далекий вой пожарных сирен. Надо уходить, но…
Она лежала на полу, женщина с золотыми волосами. Женщина, чье лицо прикрывала уродливая деревянная маска. Женщина, которую Кохэн узнал, хотя видел лишь пару раз…
И он закричал бы, но опаленное дымом горло было не способно издать ни звука.
Она была нага.
Разве что чулки оставили, выбрав черные в сетку, которые подошли бы шлюхе. И теперь это казалось особенно неправильным.
Уходить.
Но… он стоял и смотрел.
На чулки эти. На руки, перетянутые алой шелковой лентой. И на ногах такая же… для постельных игр хороша, а вот связывать кого-то неудобно – скользкая. На грудь, покрытую коркой засохшей крови. На разверстую рану живота. На клубок кишок, которые аккуратно сложили рядом.
На золотое блюдо.
И сердце, лежащее на этом блюде.
Кохэна замутило.
…нет, он не стал бы снова… он не в Атцлане…
…нож и вилка. Столовое серебро, начищенное до блеска. Кусок мяса, наколотый на острые зубцы. И веточка базилика украшением блюда.
…не стал бы. Конечно, не стал бы…
Он отступил.
Он ничего не может сделать для Сандры сейчас. Но он знает, кого спросить за эту смерть. И обсидиановый клинок, предусмотрительно оставленный у тела, пригодится.
Кохэн, сын Сунаккахко, быть может, давно покинул стены Атцлана, но память его не подведет. И рука не дрогнет. А солнце, получив новый дар, будет довольно.
Уйти ему позволили.
Мэйнфорд остановился на заправке.
– Позвонить надо, – сказал он, хотя Тельма ни о чем не спрашивала.
…Элиза Деррингер.
…и тот клочок чужой памяти, который удалось унести с собой. Кражу не заметили. А если заметили, то не подали виду. Все вдруг стало таким… сложным?
Тельма сидела, скорчившись, вцепившись в волосы, жалея, что не рискнула заглянуть глубже. И плевать, если бы заметили… подсудное дело? О да, у семьи Альваро хорошие адвокаты… ее бы задержали… и судили… и дар заблокировали бы, если, конечно, она бы дожила до суда.
…но она бы нашла ответы.
– Посидишь здесь? – Мэйнфорд хмурился. Он ведь тоже все видел и не мог не понимать, что именно видит. Он сам себе ответил: – Нет. Идем.
– Я не хочу…
Он вытащил Тельму из машины. И поставил на ноги. Пригладил волосы ладонями.
– Послушай, мы во всем этом разберемся. Ладно?
Да. Или нет. Тельма больше ни в чем не уверена.
– Вместе разберемся. Веришь мне?
Не ему, Зверю, который выглядывал из глаз Мэйнфорда. Он беспокоился о Тельме, и это беспокойство было искренним.
– Конечно.
Тельма почти не солгала.
Она верила. Просто не знала, хватит ли у нее сил. Ведь были же… всегда были, позволяли выживать. Час за часом, день за днем.
Неделя за…
Десять лет она училась бороться, а теперь, просто заглянув в чужую память, в которой не было ничего ужасного, сдалась?
– Вот так, – Мэйнфорд протянул руку. – Идем. Надо позвонить…
– Куда?
– Для начала – в Управление. Чувствую, ждут меня там сюрпризы. А заодно узнаем, куда так срочно вызвали Кохэна, что он и на пять минут задержаться не соизволил.
Теперь в голосе Мэйнфорда прорезались рычащие ноты.
– Ты думаешь…
– Ты ведь тоже не веришь, что он просто взял и уехал. А от Джонни пахнет могилой, – Мэйнфорд потер шею. – Нет… не совсем чтобы пахнет. Это не тот запах, который исходит от тела… он изнутри. И меня тянет свернуть ему шею. Настолько тянет, что… лучше мне держаться от дока подальше. Ты ничего такого…
Тельма покачала головой.
Ничего.
Джонни? Он держался в стороне. Был молчалив и задумчив, что логично в свете последних обстоятельств. Нет, Тельма не обратила на него внимания. Честно говоря, она и исчезновение Кохэна не сразу заметила.
– Идти сможешь? – Мэйнфорд держал под руку, крепко, но осторожно.
– Смогу. И отпусти.
Бесполезно просить. Ни он, ни Зверь не желают отпускать Тельму, а потому ей остается лишь принять все, как должное.
Со стороны их парочка выглядит безумно. Он – в мятой одежде, да и собственная Тельмы не отличается ни чистотой, ни аккуратностью. Она взъерошена. Оба – раздражены, и это ощущается, если парень на заправке с их появлением замер.
Боится?
Да, боится. Его страх – острый, горьковатый. И видится за ним нестерпимое желание нажать на тревожную кнопку.
– Полиция, – Мэйнфорд дернул шеей. – Где телефон?
Парень молча выставил на прилавок тяжеловесный аппарат. Поверил? Или… правильно, не стоит связываться с безумцами.
Мэйнфорд указал взглядом на парня и на дверь.
– Мы действительно из полиции, – Тельма попыталась изобразить улыбку. – И ему нужна конфиденциальность. Поэтому давай ты мне покажешь, где у вас здесь уборная. А кассу запри, если боишься.
Вскрыть металлический ящик просто. Но парень не осмелился перечить. Запер. И послушно вышел за дверь. Он был высок, широкоплеч, но к героизму совершенно не склонен, что можно было считать высшим проявлением разума.
– Уборная там, – он привел Тельму к махонькому сарайчику, из которого доносились характерные ароматы. – А вам…
– Давай постоим. Воздухом подышим. Свежим.
Свежий воздух на заправке имел отчетливый привкус бензина, но, как ни странно, Тельме действительно полегчало. И с чего это вдруг она поплыла?
Из-за увиденного?
Нет, в том и дело, что она как раз почти ничего не видела, словно зрительный ряд аккуратно подчистили. То, что Тельма получила, – это скорее едва оформленный поток восприятия. Еще не первичный, но близкий к тому. И значит, проникла она достаточно глубоко.
Пожалуй, вечером милую даму ждет острый приступ мигрени.
…но кто подчистил ей память?
И так аккуратно… вряд ли она сама поняла, что лишилась воспоминаний. Или не лишилась, но перевели их в разряд инициируемых? Отложенная память, которая восстанавливается по сигналу. И что выступит стартером?
Не Гаррет.
Нож?
Лилии? Клочок бумаги… имя? Гадать можно вечно, и Тельме повезло, что…
– Ваш приятель, – парень осмелился нарушить размышления. – Он закончил. Так я пойду… да?
– Иди, – разрешила Тельма.
Мэйнфорд спешил. Он еще не бежал, но почти. И Зверь в нем – его Тельма ощущала и на расстоянии – почти вырвался на свободу.
– Что…
Он остановился и зашипел, точно от боли. И куртка его задымилась.
– Стой!
Ее голос сорвался.
А Мэйнфорд и вправду остановился. Сдавил голову руками. Он стоял, пытаясь управиться одновременно и со Зверем, и с силой, которая почти вышла из-под контроля.
Только не здесь.
Заправка и огонь – плохое сочетание…
– Мэйни, – Тельма вцепилась в его воротник. – Смотри на меня… позволь мне помочь…
Его сила – феникс, возродившийся из пепла, – готова была расправить крылья, выплюнуть хлысты протуберанцев, вымещая бессильную ярость на этой земле. И что с того, что земля эта пропитана бензином, а воздух таков, что и искры хватит.
Этой силы было слишком много, чтобы Тельма справилась с нею сама.
– Успокойся, – она сделала знак парню, чтобы убирался, но он, отбежав, как ему казалось, на безопасное место, застыл. Уставился круглыми глазами. И к страху, к которому Тельма притерпелась, добавилось кисловатое любопытство. – Мэйнфорд, ты слышишь меня?
Он дышал хрипло. Судорожно.
И пытался управиться с огнем.
А растревоженный Зверь выл.
– Вы оба должны успокоиться, – если трогать огонь руками, то обожжешься. Это не правило, это скорее логичное последствие глупого поступка. И Тельма знает. И все одно гладит плечи Мэйнфорда, пытаясь не обращать внимания на боль.
Раньше его сила не пугала.
Казалась заманчивой.
Сладкой.
Но нельзя есть слишком много сладкого.
– Что бы ни случилось, мы справимся. Ты сам так сказал, – она старалась говорить очень спокойно. А заодно уж выкинуть мысли о заправке.
Огне.
И воздухе, пропитанном парами бензина.
О том, что им, пожалуй, Бездна ворожила, если до сих пор уцелели и заправка, и земля… и глупый паренек, что вытянул шею, пытаясь разобрать хоть слово.
– Послушай. Если ты взорвешь это место, то я погибну, – Тельма заглянула в желтые глаза. – Я понимаю, что у тебя нет особых причин меня беречь, но… мне как-то вот неприятна мысль о смерти. Я еще не все сделала…
Выдох.
Судорожный.
И желтизну глаз прорезывают серые нити. Взгляд становится осмысленным.
– Да и тебя тогда точно запрут. Без суда и следствия. А то и ликвидируют. Что тогда станется с городом?
– Кохэн…
– Влип. Я уже поняла. И ты ничем ему не поможешь, если сожжешь заправку. Понимаешь?
Мэйнфорд кивнул. И сгреб Тельму в охапку, уткнулся носом в волосы ее, застыл. Он хрипло дышал, а пламя, которое еще недавно готово было испепелить и ее тоже, улеглось.
– Вот так лучше, – Тельма закрыла глаза.
Стоило признать себе, что ей нравилось просто стоять, согреваясь коконом чужой силы.
– За что мне все это? – проворчал Мэйнфорд, прихватив губами прядь.
– Спроси богов… я тоже хотела бы знать.
– Не ответят.
– Тогда Бездну…
– Меня отстранили. По состоянию здоровья… отпуск…
– И к лучшему.
– Почему? – он потерся носом о макушку.
А ладони все одно ныли. Нежность – не то лекарство, которое справилось бы с ожогами второй степени. Ничего. Бывало и хуже. Боль… боль Тельма потерпит. Давно приноровилась.
– Потому что теперь ты свободен в своих действиях.
Похоже, подобная мысль в голову Мэйнфорда не приходила.
