Часть третья
Царство Полярной звезды

– Эт-то черт знает что! – возмущенно воскликнул Эйно Рахья, швырнув на стол донесение одного из функционеров большевистской партии из Лахти. От сильного волнения в его голосе явственно чувствовался финский акцент. – Эт-ти мерзавцы как с цепи сорвались.

– Да, кто бы мог ожидать подобного, – несколько озадаченно проговорил генерал Свечников. – Совсем это не похоже на финнов, товарищи. Будто абреки какие кавказские или башибузуки турецкие… Режут глотки не только русским офицерам, но и их женам, и детям. Убивают всех русских только за то, что они русские. Вот, послушайте…

Свечников взял перевод донесения, и стал читать:

– «Убивали всех, от гимназистов до чиновников, попадавшиеся в русской форме пристреливались на месте… Были убиты два реалиста, шедших по улице в своих мундирчиках. Расстреливали на глазах у толпы, перед расстрелом срывали с людей часы, кольца, отбирали кошельки, стаскивали сапоги, одежду и так далее. Особенно охотились за русскими офицерами; погибло их несть числа. Многих вызывали из квартир, якобы для просмотра документов, и они домой уже не возвращались, а родственники потом отыскивали их в кучах тел: с них оказывалось снятым даже белье».

Эйно Рахья, несмотря на то что он уже читал это донесение, не выдержал и замысловато выругался по-русски. Маннергейм крякнул и с уважением посмотрел сначала на своего земляка. Против флота конногвардейцы в части ругани были завсегда слабоваты.

– Что будем делать, товарищи? – нарушил тягостное молчание Ларионов. – Любой ценой надо, наконец, пресечь бесчинства этой банды, решившей, что после ухода основной части флота против нее не осталось реальной силы! Мы там это у себя проходили и на Кавказе, и в Прибалтике. Почуявшие запах крови бандиты от безнаказанности только хмелеют. Подавить эту вакханалию убийств надо самым жесточайшим образом. Товарищ Сталин дал вам все необходимые для этого полномочия. Вы согласны со мной, Густав Карлович?

Генерал Маннергейм встал, прокашлялся и заявил:

– С этими мерзавцами, как правильно сказал Виктор Сергеевич, надо покончить немедленно и безжалостно, раз и навсегда! Покончить так, как это было сделано в Петрограде, после чего и в самом городе и в округе наступили мир и спокойствие. Не должны жить те, кто убивает русских офицеров и их жен с детьми только за то, что они русские…

– Густав Карлович, – перебил барона генерал Свечников, – эти бандиты убивают не только русских. Вон, в Выборге убили несколько поляков, потому что они не знали финского языка. Этого вполне хватило для того, чтобы их расстрелять.

– Михаил Степанович, – адмирал Ларионов обратился к генералу, – у вас достаточно сил, чтобы остановить этот безнаказанный разгул бандитизма и погромы? Может быть, вам нужно подкрепление? Мы можем перебросить из Петрограда отряд морской пехоты и красногвардейцев. К тому же можно задействовать отряды моряков с кораблей, поставленных на зимнюю стоянку в Гельсингфорсе. Товарищи с «Авроры» просто рвутся в дело. Пусть часть их команд, в основном артиллеристов, задействована для укомплектования бронепоездов, но осталось еще достаточно много народу, которым в зимний период просто нечем заняться. Чтобы люди не бездельничали до весны можно сформировать несколько сводных морских батальонов в помощь Красной гвардии.

Свечников посмотрел на Маннергейма, тот с мрачным видом кивнул, и командующий корпусом Красной гвардии сказал:

– Я немедленно отдам приказ о введении комендантского часа, наведении порядка и разоружении и интернировании всех не подчиняющихся нам формирований. Любой же, кто окажет моим солдатам вооруженное сопротивление, должен быть немедленно уничтожен на месте.

– Согласен, – коротко сказал Маннергейм, а Эйно Рахья одобрительно кивнул, добавив:

– Со своей стороны мы ускорим формирование отрядов добровольцев с подчинением их командованию Красной гвардии. Эти бандиты враги не только русского, но и трудового финского народа, они не хотят, чтобы финские рабочие и крестьяне, наконец, зажили, как им это подобает.

– Товарищи, – добавил адмирал Ларионов, – я полагаю, что к делу следует подключить ведомство товарища Дзержинского. Необходимо не только уничтожить бандитов, погромщиков и убийц, но и выйти на их главарей и заказчиков. Я думаю, что эти бесчинства являются ответом на непризнание нами финской независимости, и в данном деле не обошлось без участия внешних сил. Скорее всего, основные фигуранты событий находятся не в Або, Лахти, Гельсингфорсе или Выборге, а в Лондоне, Париже, Стокгольме и Нью-Йорке. Надо будет сделать все, чтобы такое больше никогда бы не повторилось.

– Да и так все понятно, Виктор Сергеевич, – сказал Эйно Рахья, – это зверствуют так называемые отряды самообороны. Они как будто взбесились после того, как на ступенях Сената товарищ Дзержинский декретом Совнаркома распустил Сейм. Воевать с нами в открытую у них ни сил, ни смелости не хватает, поэтому они и расправляются над безоружными и беззащитными. – У-у-у, сатана перкеле, – не выдержав, выругался по-фински Эйно Рахья.

– Товарищ Рахья, – сказал адмирал Ларионов, – не исключено, что под видом сторонников распущенного буржуазного Сейма орудуют и обычные уголовники. Впрочем, хрен редьки не слаще. И тех и других требуется беспощадно уничтожить. Так что, товарищи, управитесь сами? Или оказать вам помощь?

– Думаю, что мы управимся своими силами, – подумав, ответил генерал Свечников, – но за предложение помощи спасибо, Виктор Сергеевич. Неплохо было бы, если бы вы одолжили на время ваши радиостанции. Очень важно, чтобы наши отряды, которые будут бороться с этими бандами, действовали согласованно. А вас, товарищ Рахья, я попрошу направить к нам местных большевиков, которые знают здешние места. С их помощью мы быстро покончим с этими душегубами.

– Связь и воздушную разведку мы вам обеспечим, – сказал адмирал Ларионов. – Кроме того, я сегодня же свяжусь по радио с Петроградом и попрошу товарищей Сталина и Ленина, чтобы немедленно был принят декрет, объявляющий Финляндию на осадном положении, а всех погромщиков и убийц на территории бывшего Великого княжества Финляндского находящимися вне действия закона. В таком случае после поимки участники бесчинств будут подлежать расстрелу на месте, а их близкие родственники высылке в Лапландию или еще куда подалее…

– Гм, – хмыкнул Маннергейм, приглаживая усы, – однако, господа – простите – товарищи, – это не слишком ли… – он замялся.

– Не слишком ли жестоко? Вы это хотите сказать, Густав Карлович? – спросил адмирал Ларионов. Маннергейм растерянно кивнул, и адмирал продолжил: – Знаете, Густав Карлович, после того как прочитал вот это, то я никакие меры не считаю слишком жестокими.

Адмирал взял со стола лист бумаги и начал зачитывать вслух корявые строчки документа:

– «…среди расстрелянных: Александр Смирнов (9 лет), Касмен Свадерский (12 лет), Андрей Чубриков (13 лет), Николай Наумов (15 лет)…»

Маннергейм лишь развел руками – дескать, действительно, таким зверям в человеческом обличье не стоит жить на белом свете.

Неожиданно раздался звонок телефона, стоящего на столе. Генерал Свечников извинился и взял трубку. Первые же слова, сказанные ему собеседником, заставили его вздрогнуть.

– Что-о-о! – воскликнул он. – Повторите! Когда это случилось?! Все убиты… Доложите о всех подробностях случившегося… – потом, выслушав своего собеседника, спросил: – Удалось выяснить, кто это сделал?! Хорошо, немедленно я доложу об этом в Петроград…

Свечников положил трубку и повернулся к присутствующим, которые с любопытством и тревогой смотрели на него.

– Господа, извините, товарищи… – сказал генерал, вытирая платком пот со лба. – Это звонили из Борго. Сегодня днем бандиты напали на дом, в котором жил с семьей бывший великий князь Кирилл Владимирович. Как вы знаете, он первым из Романовых перешел на сторону мятежников, пардон, революционеров. Позднее, в марте, когда был отдан приказ об аресте бывшего императора Николая Александровича, он подал в отставку и нелегально перебрался в Финляндию, где обосновался в Борго. Жил он там на положении частного лица. В августе у него родился сын, которого назвали Владимиром. И вот сейчас мне доложили, что бывший великий князь убит. Какие-то вооруженные люди сегодня ворвались в его дом, застрелили самого Кирилла Владимировича, его супругу Викторию-Мелиту и их двух дочерей: десятилетнюю Марию и восьмилетнюю Киру…

Тут генерал Свечников закашлялся, налил себе стакан воды из графина, выпил и продолжил:

– Эти негодяи не пощадили даже новорожденного младенца, которому от роду было всего четыре месяца. Эти подонки разбили ему голову прикладом. – Свечников повернулся к Маннергейму. – Густав Карлович, теперь-то вы не будете возражать против смертной казни в отношении взятых живыми погромщиков и убийц. Ведь их и людьми назвать-то нельзя…

Маннергейм, взволнованный и бледный, как китайский болванчик, кивнул головой в знак согласия.

– Вводите осадное положение, Михаил Степанович, – охрипшим голосом сказал он, – и выводите на улицы своих гренадер. Я поддержу любые, даже самые драконовские меры по наведению порядка. С убийствами обывателей и бесчинствами националистов или уголовников – сам черт не разберет – кто из них кто – надо покончить раз и навсегда.

Эйно Рахья, шикарные усы которого от возмущения встали торчком, как у кота, сжал кулаки и выкрикнул:

– Да! Правильно! Расстрелять этих мерзафцев к чертофой маттери! Расстрелять всех и немедленно!

– Михаил Степанович, – ровным и внешне спокойным голосом сказал адмирал Ларионов, – ваше решение о введении осадного положения правильное и своевременное. Позвоните в Петроград и сообщите о случившемся товарищам Сталину и Дзержинскому. Попросите Феликса Эдмундовича немедленно прислать сюда своих специалистов. Работы им здесь будет непочатый край… И еще, пусть товарищ Чичерин через Стокгольм передаст соболезнования советского правительства британскому королю. Как-никак, покойная супруга великого князя Виктория-Мелита была ему кузиной. Посмотрим, как Лондон отреагирует на это известие…

Наши дела в этих краях в основном уже сделаны, и мы снова собираемся в дальний путь. Бессарабский приграничный территориальный корпус Красной гвардии, собираемый из остатков частей Румынского фронта и формирований местной Красной гвардии, находится в процессе формирования. Сейчас товарищ Фрунзе подыскивает для него кандидатуры командира и комиссара. Хотели было назначить командиром Дроздовского, но я отстоял полковника. Михаил Гордеевич больше подходит для активных боевых действий, чем для операции по поддержанию порядка. К тому же он хотя и сбавил свой накал антибольшевизма, но все же еще не во всем соглашается с нашими политическими решениями и в душе остается тем, кем был всегда – твердокаменным монархистом. Поэтому я не хочу оставлять его одного, без пригляда. Как бы он не наломал даров – ведь Дроздовский всегда отличался нравом вспыльчивым и неукротимым.

Отвергнута была и кандидатура полковника по адмиралтейству Жебрак-Русановича, как слишком жесткого и чрезмерно пунктуального человека. Ничего не нужно чрезмерно – дисциплина и тупая муштра – это разные вещи. Полковник у нас в корпусе сформировал морскую бригаду особого назначения, которой теперь и командовал, и в этой роли он был вполне на своем месте. Но земля русская полна талантами, и я уверен, что в самое ближайшее время мы нужного человека найдем.

Мы с Михаилом Васильевичем Фрунзе сегодня сподобились познакомиться с еще одной известной политической фигурой бывшей Российской империи. В наш штабной вагон Михаил Гордеевич привел к нам Владимира Митрофановича Пуришкевича, человека, который в тогдашнем политическом бомонде пользовался известностью не меньшей, чем в наше время Владимир Вольфович Жириновский.

Пуришкевич, будучи убежденным монархистом, как и Дроздовский, не принял ни Февральскую революцию, ни ее Октябрьское продолжение, даже, так сказать, в нашем «издании». Правда, его монархические взгляды несколько поколебали возвращение экс-императора Николая Александровича с семьей в Гатчину и воззвание бывшего самодержца ко всем своим сторонникам, с просьбой поддержать советскую власть и лично товарища Сталина. Кстати, этот тактический ход, в необходимости которого мы сумели убедить Сталина, подействовал не только на Пуришкевича. Сидящий рядом с нами полковник Дроздовский – наглядный тому пример. И если в нашей истории саботаж чиновников госаппарата был почти тотальным, то теперь от своих обязанностей уклонялись не больше четверти должностных лиц.

– Михаил Васильевич, Вячеслав Николаевич, – сказал Дроздовский, входя в вагон вместе с невысоким бородатым, наголо бритым человеком в военной форме, но без погон, – позвольте вам представить Владимира Митрофановича Пуришкевича, в прошлом депутата Государственной Думы. Господин Пуришкевич сейчас начальствует над санитарным поездом, который он организовал и содержит на свои средства. В данный момент он находится в полном отчаянье по причине отсутствия медикаментов и перевязочных средств. Раненые русские солдаты и офицеры умирают из-за того, что не хватает элементарных вещей – йода и бинтов.

– Михаил Васильевич, – сказал я, – думаю, мы можем принять санитарный поезд товарища, гм, господина Пуришкевича в состав нашего корпуса и поделиться с ним своим запасом медикаментов. Это хорошо, что все наши предыдущие боестолкновения обходились без серьезного сопротивления противника, боев и большой крови. Но не факт, что все так же будет обстоять и в будущем. Не дай бог придется воевать по-серьезному, тогда санитарный поезд нам очень даже будет нужен.

– Наверное, вы правы, – сказал Фрунзе, приглаживая свою короткую бородку, – изначально для вашей бригады было достаточно и санитарной роты. Но теперь она выросла в целый корпус, и нам понадобится санитарный поезд, а может быть даже и не один. Необходимые распоряжения мы, конечно, отдадим, а пока… – Михаил Васильевич внимательно посмотрел на Пуришкевича, – пусть Владимир Митрофанович расскажет нам – почему он не обратился к нам сразу? Ведь Яссы были взяты нашим корпусом и полностью очищены от неприятеля еще шесть дней назад. Почему, для того чтобы мы узнали о бедственном положении его санитарного поезда, потребовалось личное вмешательство Михаила Гордеевича?

– Присаживайтесь Владимир Митрофанович, – сказал я, глядя на растерянного Пуришкевича, – да и вы тоже садитесь, Михаил Гордеевич.

– Да, Владимир Митрофанович, присаживайтесь, – сказал Дроздовский, неловко садясь и чуть подволакивая раненную еще в русско-японскую левую ногу, – и разрешите представить вам наших собеседников, – наркома, то бишь военного министра советского правительства Михаила Васильевича Фрунзе и знаменитого полковника Бережного, Вячеслава Николаевича, победителя самого Гинденбурга…

– Да неужели?! – ехидно отозвался Пуришкевич. – А я представлял себе господина Бережного несколько иначе. Впрочем, в последнее время, при ближайшем рассмотрении, многое оказывается совсем не похоже на то, чем это казалось с первого взгляда.

– Владимир Митрофанович имеет в виду, – пояснил полковник Дроздовский, – что он был несколько дезинформирован здешними газетчиками и политиками, которые изображали полковника Бережного и возглавляемую им бригаду как сборище босяков и душегубов, вторгшихся в Бессарабию для того, чтобы не оставить в ней камня на камне. Если почитать английские и французские газеты, вы тут все поголовно людоеды и убийцы, а в Петрограде была расстреляна не толпа бандитов и погромщиков, собиравшаяся грабить винные склады, а мирная демонстрация городской интеллигенции.

– Были там и «интеллигенты», – хмыкнул я, – только из той породы, о которой писал в свое время Антон Павлович Чехов. Вы, Владимир Митрофанович, наверное, читали слова Чехова, – и я процитировал по памяти: – «Вялая, апатичная, лениво философствующая, холодная интеллигенция, которая никак не может придумать для себя приличного образца для кредитных бумажек, которая непатриотична, уныла, бесцветна, которая пьянеет от одной рюмки и посещает пятидесятикопеечный бордель, которая брюзжит и охотно отрицает все, так как для ленивого мозга легче отрицать, чем утверждать, которая не женится и отказывается воспитывать детей и так далее, вялая душа, вялые мышцы, отсутствие движений, неустойчивость в мыслях». Правда, кое-кто из считающих себя интеллигентными людьми готов был разорвать Россию на куски, чтобы дорваться до власти и денег. Так, я думаю, вы, господин Пуришкевич, о такой «интеллигенции» не будете плакать? Да и дьявол с ней, с французской и английской прессой, она во все времена умела врать не краснея. Вы нам с товарищем Фрунзе, Владимир Митрофанович, лучше скажите, что вы дальше собираетесь делать? Война закончится, санитарные поезда станут ненужными, и вы снова, наверное, вернетесь в политику?

Внимательно слушавший меня Пуришкевич кивнул и с любопытством посмотрел на полковника, который цитировал Чехова и рассуждал о политике. Ранее таких военных ему видеть, похоже, не доводилось.

– Я, Вячеслав Николаевич, как вы правильно сказали, из политики вряд ли уйду, – сказал Пуришкевич, промокнув платком пот со своего высокого лба, – и, как вы понимаете, останусь до конца монархистом. Я даже готов пострадать за свои убеждения, как вы, господин Фрунзе, – он кивнул Михаилу Васильевичу, с любопытством слушавшему наш разговор, – страдали за свои большевистские взгляды.

– А как вы видите пропаганду своих монархических взглядов, – спросил я Пуришкевича, – если сам Николай Александрович и все его семейство отреклись от трона и намерены вести жизнь обычных граждан Советской России? Вы ведь читали его выступление с призывом к поддержке правительства товарища Сталина? Поверьте мне, это обращение не выбито у него угрозами или пытками. Если не верите мне, то можете спросить у его брата, генерала Романова.

Пуришкевич немного растерялся от такого нового поворота в нашей беседе. Он озадаченно почесал затылок, а потом сказал:

– Вячеслав Николаевич, пусть в данном случае речь идет не о монархе как таковом, а о самой идее монархии. Ведь должен же быть на Руси ГЛАВНЫЙ… Ну, вы меня понимаете…

– Политический деятель, не имеющий конкретной цели и рассуждающий о чем-то идеальном, – сказал я, – это уже не политический деятель, а прожектер. Пишите фантастические рассказы, люди будут их читать с удовольствием. А вот бороться за то, чего нет и быть не может – это просто смешно. Вы думаете, что кто-то из других членов императорской фамилии захочет заявить о своих претензиях на Российский престол? Это маловероятно – ни один здравомыслящий человек сейчас об этом и не заикнется. Есть, конечно, и такой вариант развития событий. Это, как было во времена Смуты, когда на русский трон пытался вскарабкаться самозванец, Гришка Отрепьев… Только вы помните – чем все закончилось. Россия лежала в развалинах, а по стране бродили шайки разбойников и воровских казаков с поляками, которые грабили и убивали всех подряд. Вы этого хотите?

Пуришкевич замахал руками и отрицательно покачал головой. А я тем временем продолжил:

– Владимир Митрофанович, поймите же вы наконец, что большевики пришли к власти всерьез и надолго. Я скажу даже, что именно товарищ Сталин станет новым, «красным монархом», который возродит империю, только в несколько другом виде. А насчет ваших убеждений, так поверьте мне, никто за них вас не будет преследовать, если вы, конечно, не начнете разжигать в стране новую Смуту или, не дай бог, начнете искать поддержку ваших идей где-нибудь за пределами России. Тут уж не обессудьте – с вами поступят по всей строгости закона. У большевиков насчет этого строго.

Пуришкевич был растерян, Пуришкевич был удивлен, Пуришкевич был обескуражен… В поисках поддержки он обернулся к полковнику Дроздовскому и в отчаянии воскликнул:

– Михаил Гордеевич, а как же вы?! Ведь вы всегда были истинным монархистом, а тут вот так вот, вдруг…

– Владимир Митрофанович, – сказал Дроздовский, – от своих монархических убеждений я не отказался. Но как человек, реально смотрящий на все происходящее, могу сказать, что сейчас просто физически невозможно посадить на трон ни Николая Александровича, ни Алексея Николаевича, ни даже Михаила Александровича, хотя авторитет последнего теперь, после его участия в разгроме германцев под Ригой и ликвидации самостийной Украины и этого румынского борделя на колесах, очень высок. Скажу вам более того, Владимир Митрофанович. Если бы вы знали о господине, простите, товарище Сталине столько же, сколько о нем знаю сейчас я, то тоже согласились бы с той мыслью, что лучше «красный монарх» в лице сына простого грузинского сапожника, чем безвольная титулованная марионетка в руках зарубежных кукловодов. Сталин – это реальный правитель России, который по своим масштабам не уступит таким ярким деятелям нашей истории, как император Петр Алексеевич, или царь московский Иоанн Четвертый Грозный. Именно так! Считайте меня «красным монархистом». И генерал-лейтенант Красной гвардии Михаил Александрович Романов скажет вам то же самое, как и его брат, бывший император Николай Александрович. При всем богатстве выбора, как говорится, другой альтернативы нет.

– Владимир Митрофанович, – подвел итог нашей несколько затянувшейся дискуссии Михаил Васильевич Фрунзе, – мы бы попросили вас тщательно обдумать ваши дальнейшие действия как политика. Никто не покушается на ваши монархические убеждения, но, с другой стороны, мы не можем терпеть никакие враждебные действия по отношению к советской власти.

И еще… Бывший император Николай Александрович высказал пожелание принять участие в ликвидации неграмотности в нашей стране. И сейчас он сотрудничает в этом благородном деле с нашим наркомом просвещения товарищем Луначарским. Чем занимается его брат, Михаил Александрович Романов, вы сами успели увидеть. Может быть, вам, как истинному монархисту, тоже заняться полезным для России делом. Если вы хотите, я могу дать вам рекомендательное письмо к нашему наркому здравоохранения товарищу Семашко. С вашим медицинским поездом, как мне кажется, вполне управится ваш помощник. А вы отправляйтесь в Петроград и там займитесь формированием новых санитарных поездов для нужд нашей армии. Да и не стоит забывать об опасностях эпидемий – тиф, холера и прочие сопутствующие войне и разрухе заболевания могут принести много горя нашему народу. Как, вы согласны помочь своей стране?

Пуришкевич, немного подумав, кивнул.

– Хорошо, Михаил Васильевич, я согласен. Пишите письмо товарищу Семашко. Я готов завтра же выехать в Петроград.

К середине декабря 1917 года – это если считать по старому стилю – жизнь на бывшем императорском флоте понемногу стала налаживаться. С тем, что было «до без царя», новые порядки, конечно, сравниться не могли, но того бардака, который наблюдался на кораблях всего три месяца назад, уже не было. Роль судовых комитетов постепенно сошла почти на нет. Да и в новых их составах, избранных после октябрьских событий в Петрограде, преобладали люди степенные, рассудительные, в основном из сочувствующих большевикам старослужащих.

Среди комиссаров, назначенных на корабли партией большевиков, незнакомых с флотом людей тоже не было. На этой должности оказались старослужащие матросы и кондукторы, только уже не сочувствующие большевикам и не кандидаты в члены партии, а полноценные члены РСДРП(б), поддерживающие линию Сталина – Тамбовцева на трансформацию старой государственной машины. Богом избранных, обиженных судьбой и альтернативно одаренных среди этих людей не было. Комиссаром всей направлявшейся на север эскадры был назначен Иван Давидович Сладков, унтер-офицер 1-й статьи, комендор с линейного корабля «Александр II». В декабре 1915 года, после восстания на линкоре «Гангут», он был арестован и за революционную деятельность осужден к семи годам каторжных работ. В феврале 1917 года он, как и многие его товарищи по партии, был освобожден из заключения. Последняя его должность – комиссар Петроградского военного порта.

Сам адмирал Бахирев тоже обладал в матросской среде авторитетом, считался «своим», и потому в смутные времена не был выброшен за борт или поднят на матросские штыки, как Вирен или Бутаков. Этот же авторитет среди матросов и делал его и подобных ему офицеров объектом лютой ненависти той части «р-р-революционеров», которая с самого начала восстала не против самодержавия или буржуазии, а против самой России. В этом варианте истории к декабрю 1917 года сии будущие сподвижники Троцкого, Тухачевского, Ягоды были уже или мертвы, как и их вожди, или сбежали за границу, в новую и на этот раз уже последнюю эмиграцию. С занявшим пост председателя Совнаркома Сталиным, хоть и считался он тогда человеком спокойным и не склонным к радикальным поступкам, и в 1917 году шутки были плохи.

Из офицерского состава на кораблях остались лишь те, кто службу и Родину любил больше, чем боялся за свою жизнь. Члены их семей, преимущественно старших офицеров, шли со своими мужьями и отцами прямо на кораблях эскадры. Другие офицерские жены с детьми заблаговременно выехали в Петроград, чтобы оттуда отправиться в Мурманск по железной дороге. А там, в Мурманске, только сопки да тундра, города как такового нет, а есть лишь дощатые домики и бараки, железнодорожные пути, заставленные разношерстными вагонами. Но офицерские жены, как и жены декабристов, издавна привыкли идти за своими мужчинами туда, куда посылал их раньше государь император, а теперь партия и правительство. Поэтому «дамочки» поехали в Мурманск почти все. Поехали без стонов и слез (хотя и не всегда получалось их сдержать), несмотря на лютые морозы, полярную ночь и северное сияние.

Но есть план превратить город, которого еще нет, в северную «витрину социализма». Поэтому в одну сторону везли доставленное туда еще союзниками военное имущество, а в другую – стройматериалы и рабочие бригады. Везли на Север и пригодные для доставки по железной дороге рыболовные баркасы. Уже в феврале Мурманск должен отправить недоедающей после затяжной войны Советской России первую партию мороженой рыбы. По поручению наркома торговли и промышленности Красина по всей России ищут эвакуированное в 1916 году из Риги и Виндавы портовое имущество. Что-то демонтируют в оставленной германской армией Либаве из уцелевшего оборудования царской военно-морской базы и тоже отправляют на север. Порт Александра III – уродливое детище франко-русского союза – оказался огромным кладбищем народных средств, зарытых в балтийский песок.

В предрождественскую ночь русские корабли начали форсирование Кильского канала. Четвертое военное Рождество в Германии на этот раз встречали с надеждой. Фронта на востоке уже нет, а есть пусть пока и не понятная, но нейтральная и даже, можно сказать, дружественно настроенная Советская Россия. Оттуда сейчас эшелонами идет хлеб, спасающий страну от голода. В ответ Германия отправляет промышленные товары. Вот и сейчас работающие на шлюзах немцы дружелюбно машут русским матросам и офицерам теплыми зимними картузами с наушниками. Поздравляют с Рождеством.

Первым еще до полуночи прошел канал флагман эскадры крейсер «Рюрик-2». Вице-адмирал Бахирев, всю службу прослуживший на крейсерах, предпочел его связанным в бою строем линкорам.

Погода мерзкая, низкие тучи, ветер, мелкий германский снежок тает, едва коснувшись палубы или воды. Корабли балтийской эскадры один за другим выходят из Кильского канала и становятся на якоря. К рассвету кроме флагмана переход через канал успели завершить четыре дредноута «Севастополь, «Полтава», «Петропавловск», «Гангут», два броненосца послецусимской серии «Андрей Первозванный» и «Республика» (бывший «Павел I»), броненосные крейсера «Рюрик-2», «Адмирал Макаров», «Баян-2». В ближайший час на рейд Брюнсбюттеля должен был выйти бронепалубный крейсер «Богатырь», а следом за ним его брат-близнец «Олег». До наступления темноты вся русская эскадра должна была перейти из Балтийского моря в Северное.

На рейде «Рюрик-2» встал на якорь борт о борт с германским линейным крейсером «Фон дер Танн». После трех лет ожесточенной войны военным морякам с обеих сторон было так непривычно видеть развевающиеся рядом русские Андреевские флаги и флаги германского Хохзеефлотте. На мачте немецкого линейного крейсера, чуть пониже белого флага с тевтонским крестом ветер с Северного моря трепал личный вымпел гросс-адмирала Тирпица.

Старик не утерпел и лично взял на себя руководство операцией, которая ни в коем случае не должна была превратиться в еще одну битву при Доггер-банке. Англичан нужно было переиграть, отвлекая их внимание от русской эскадры и, если получится, окружить и уничтожить какую-то часть их непомерно большого флота, если она вдруг оторвется от основных сил.

А подобное, если судить по тому вниманию, какое англичане оказывали перехваченным немецким радиограммам, совсем не исключалось. Именно этот момент в русском плане под кодовым названием «Полярная звезда» и доложенном лично гросс-адмиралу три недели назад заставил Тирпица долго и изощренно ругаться в адрес тупоголовых офицеров своего штаба. Причем присутствующие при этом адъютанты зажимали уши, как во время артиллерийской стрельбы. Немцы они такие – то «сумрачные гении», то кони в шорах, которые не видят ничего, кроме носков своих начищенных сапог.

Высказав вслух все, что он думает о своих штабистах, гросс-адмирал все же согласился с тем, что по крайней мере один раз будет можно поводить за нос джентльменов из «комнаты № 40» и командование Ройял Нэви.

Доложив обо всем кайзеру и получив его принципиальное согласие на проведение операции, гросс-адмирал Тирпиц лично взял на себя руководство подготовкой и проведением немецкого плана «Северное сияние», дополняющего русский план прорыва Балтийской эскадры на север.

С недавних пор в германских гаванях и портах Северного моря начались активные тренировки по подготовке высадки крупного морского десанта. Войска, прибывшие на побережье с фронта для отдыха и пополнения, неожиданно стали тренироваться в посадке на борт парохода и высадке с него на необорудованный берег. Все крупные корабли Хохзеефлотте провели специальные учения по ведению огня по береговым целям.

Вот и сейчас, после прихода русских кораблей в Брюнсбюттель, было объявлено, что якорная стоянка с целью пополнения запасов угля и пресной воды продолжится до утра 28 декабря 1917 года.

На самом деле, уже 25-го числа, с наступлением темноты, русская эскадра собиралась покинуть германский порт и полным 18-узловым ходом направиться на север. Даже если англичане и спохватятся в последний момент, то перехватить русских на траверзе Бергена успеет только вышедшая из базы Скапа-Флоу эскадра британских линейных крейсеров «Лайон», «Тайгер», «Оустрелиа», «Нью Зиланд», «Инфлексибл», «Индомитебл», под общим командованием контр-адмирала сэра Уильяма Кристофера Пэкинхэма. В этом «королевском наборе» не хватало линейного крейсера «Принцесс Ройял», недавно торпедированного неизвестной подводной лодкой в Северном море.

Эскадра из пяти новейших британских быстроходных линкоров типа «Куин Элизабет», под командованием вице-адмирала Эван-Томаса, из-за разницы в ходе в три узла могла успеть к месту событий только с опозданием примерно в два часа. По плану гросс-адмирала Тирпица, через четыре часа после того, как русская эскадра покинет Брюнсбюттель, в море выйдут в полном составе немецкие линкоры и линейные крейсера, имитирующие высадку десанта на побережье Бельгии.

Скрывшись из видимости берега, линейные крейсера «Фон дер Танн», «Зейдлиц, «Дерфлингер», и «Гинденбург», под общим командованием адмирала Хиппера, должны изменить курс на норд и в режиме полного радиомолчания на полной скорости в 28 узлов догонять ушедшую вперед русскую эскадру. Линкоры адмирала Шеера должны были или, убедившись, что все идет как надо, вернуться в свои базы, или поддержать линейные крейсера, уходящие от преследования англичан. При этом им обещали, что они чуть ли не с точностью до мили будут знать местоположение каждого корабля противника.

По плану гросс-адмирала Тирпица, соединившись перед самым перехватом русской эскадры британскими линейными крейсерами, два отряда, русский и немецкий, получили бы незначительное численное и довольно весомое качественное преимущество в бою над своим противником.

Конечно, Советская Россия с Соединенным Королевством официально не находилась в состоянии войны, но если англичане, не признающие законность правительства Сталина, откроют по русским огонь, то те в ответ будут вынуждены ответить из всех своих орудий.

Вот тут-то немцы, появившись из тумана, как чертик из табакерки, и собирались сделать так, чтобы ни один британский линейный крейсер не смог бы вернуться в свою базу. Для предварительного ослабления британской эскадры в Северном море восточнее Оркнейских островов была развернута завеса из германских подводных лодок. Сверху район операции будут контролировать германские цеппелины и самолеты-разведчики, поднятые с «Адмирала Кузнецова». Еще несколько часов – и все начнется.

Вскоре после того как русский крейсер встал на якорь, к его борту подошел катер с германского линейного крейсера «Фон дер Танн». По спущенному для гостей парадному трапу на борт русского корабля поднялись двое. Старший, с небольшой седой бородой, был Альфред фон Тирпиц. Гросс-адмирал в настоящий момент был канцлером Германской империи. По просьбе кайзера он также руководил операциями надводных и подводных сил германского флота на ключевом театре военных действий в Северном море.

После заключения мира с Советской Россией была прорвана сухопутная блокада Германской империи, и экономическая удавка, стянутая Антантой на горле немцев, значительно ослабла. Кайзер поставил перед гросс-адмиралом задачу – если не прорвать, то значительно расшатать морскую блокаду Рейха, для того, чтобы германские рейдеры получили доступ к морским коммуникациям англичан в Атлантике, а быстроходные суда-блокадопрорыватели смогли бы восстановить торговые связи Германской империи с симпатизирующими ей странами Латинской Америки.

Спутником Тирпица был человек, почти как две капли воды похожий на Владимира Ильича Ленина, одетого в адмиральский мундир германского военно-морского флота. Но походка вразвалочку и жесткое выражение его лица говорили о том, что это не вождь мирового пролетариата, а прославленный германский флотоводец, командир разведывательных сил Флота Открытого моря, контр-адмирал Франц Риттер фон Хиппер. Именно он поведет германские линейные крейсера вслед за русской эскадрой, чтобы при первой возможности превратить поражение англичан в их полный разгром.

Встреченные у трапа дежурным офицером, судя по некоторой мешковатости, новопроизведенным «мокрым прапором», гости были препровождены в адмиральскую каюту, где их уже ждал командующий русской эскадрой вице-адмирал Бахирев и контр-адмирал Ларионов, прилетевший вертолетом сутки назад, когда эскадра еще находилась в Балтийском море. «Адмирал Кузнецов» был готов прикрыть прорыв и маневрировал на Балтике недалеко от берегов Дании.

И вот четыре адмирала сидят в адмиральской каюте крейсера «Рюрик-2» и решают задачи, стоящие перед их флотами. Двое из них поведут свои эскадры в море и, скорее всего, вступят в бой с противником. Двое других останутся на берегу, надеясь, что для успеха операции сделано все возможное и невозможное.

– Позвольте представить вам, господа адмиралы, контр-адмирала Франца Риттера фон Хиппера, – сказал Тирпиц Ларионову и Бахиреву, – он командует разведывательными силами Флота Открытого моря. Именно ему предстоит вывести в море эскадру линейных крейсеров.

При этих словах своего шефа Хиппер покосился на адмирала Ларионова, эскадра которого совсем недавно под Моонзундом выбила из состава его сил линейный крейсер «Мольтке» и пять новейших легких крейсеров типа «Кенигсберг-II». Но на войне как на войне, тем более что после Моонзунда политическая обстановка в мире успела перемениться на совершенно противоположную. Теперь уже немцы вместе с русскими готовились к сражению с британским флотом. А то, что оно будет, не сомневался никто – англичане приложат все силы для того, чтобы воспрепятствовать переброске русских кораблей в Мурманск.

– Рад познакомиться с вами, господин адмирал, – буркнул встречающий гостей Бахирев. – Как я понимаю, предварительный план общих действий остается в силе?

– Да-да, – сказал Тирпиц, – все будет так, как мы уже решили. Мы отвлечем линкоры англичан к побережью Фландрии, после чего отойдем, стараясь не ввязываться в бой – слишком уж велико преимущество лимонников. Мы понимаем, что у вас нет большого желания дальше участвовать в этой проклятой войне, но англичане, я ручаюсь, не простят вам выхода из войны, Рижского мира и всего, что с ним было связано. Без драки на Север вам не пройти.

– Мы об этом догадываемся, – хмуро сказал Бахирев, – так же, как и о планах послевоенного расчленения России, и о роли британской разведки в февральском свержении монархии. Спасибо Виктору Сергеевичу, просветил.

Так что, если будет драка, то значит, так тому и быть. Сами мы ее искать не будем, но в удовольствии оказаться в ней побитым никому не откажем. По дипломатическим каналам британское командование предупреждено, что в нейтральных водах в случае приближении их кораблей к нашей эскадре на дистанцию полета артиллерийского снаряда или их вторжения в российские территориальные воды, по ним будет немедленно открыт огонь на поражение. Потом пусть жалуются хоть в Гаагу, хоть папе римскому в Ватикан….

– Мы это понимаем, – сказал Тирпиц, – поэтому линейные крейсера адмирала Хиппера «Фон дер Танн», «Зейдлиц», «Дерфлингер» и «Гинденбург» будут следовать за вашей эскадрой, чтобы в случае надобности поддержать огнем ваши изрядно устаревшие тихоходные линкоры.

– А вот тут не все так однозначно, господин гросс-адмирал, – сказал Ларионов, – линкоры типа «Севастополь» обладают таким сложным букетом явных недостатков и неявных достоинств, что об их истинной боевой ценности можно будет судить только после первого боя. По крайней мере, от их черноморской сестры «Императрицы Екатерины» ваш «Гебен» удирал на максимальной скорости, спасая свою железную шкуру. Мы-то знаем, что германские корабли по качеству постройки лучше британских, а немецкие моряки куда лучше обучены, чем англичане. И раз уж адмирал Сушон принял решение не ввязываться в бой и уходить, значит, он понимал, насколько его превосходят в классе. Потом, когда все уже закончится, множество очкастых профессоров, которые ни разу не выходили в море и не слышали грохота выстрелов орудий главного калибра линкоров, напишут кучу толстых книг, в которых с умным видом будут объяснять – почему все сложилось так или иначе.

– Именно так и будет, – мрачно сказал Хиппер, – но я согласен с вами в том, что русские линкоры – это пока еще темная лошадка, и только бой покажет, чего они стоят. Мы пойдем следом за вашей эскадрой с отставанием на двадцать миль и миль на пятнадцать западнее вашего курса. Если лаймиз осмелятся преградить вам путь и навяжут бой, то пусть пеняют на себя. Поставим их в два огня и уничтожим. Почти половины всех своих линейных крейсеров они уже лишились. Дадим им шанс лишиться и остальных.

Гросс-адмирал Тирпиц машинально погладил свою небольшую бородку, так непохожую на обычную – роскошную раздвоенную. Но он лишился ее после ранения в Швеции, когда хирурги эскадры адмирала Ларионова вынуждены были сбрить ее, чтобы она не мешала во время операции.

– Восточнее Оркнейских островов, – сказал Тирпиц, – у нас развернуто несколько завес подводных лодок. Надеюсь, что их командиры не упустят свой шанс на удачу и атакуют выдвигающуюся для сражения британскую эскадру и возвращающиеся поодиночке в базу поврежденные в бою корабли. Впрочем, на войне, как на войне, случиться может разное, и предусмотреть всего нельзя.

– Скажите, господин адмирал, – обратился он к Бахиреву, – если эскадра Хиппера не сможет вернуться в Вильгельмсхафен, то смогут ли наши корабли на какое-то время укрыться у вас в Мурманске?

Бахирев с Ларионовым переглянулись. Базирование кораблей германского флота в русской военно-морской базе окончательно перевело бы Советскую Россию в ранг невоюющих союзников Германии. Такое решение было не в компетенции ни командующего флотом, ни командующего Особой эскадры.

– Герр гросс-адмирал, – наконец сказал адмирал Ларионов, – мы с Михаилом Коронатовичем не правомочны принимать подобные решения. Это компетенция советского правительства. Мы сообщим о том, что вы сейчас спросили, товарищу Сталину и будем ждать его решения.

– Разумеется, – кивнул Тирпиц, – есть вопросы, которые очень быстро из чисто военных превращаются в политические. Поэтому я буду ждать решения главы советского правительства. В случае положительного ответа мы поможем вам превратить Мурманск в идеальную военно-морскую базу для вашего и нашего флота.

– На том и решим, – сказал адмирал Бахирев, посмотрев на часы. – Ответ на ваше предложение мы надеемся получить через несколько часов. А теперь пройдем в адмиральский салон, где уже собрались командиры наших боевых кораблей. Они ждут получения приказа и всей необходимой информации о возможном прорыве наших кораблей с боем на Север. Как говорил великий Суворов: «Каждый воин должен знать свой маневр».

Люди, собравшиеся здесь, в нашей истории один раз уже пошли за белыми или за красными, кое-кто поднялся на вершину славы, приобретя известность, а кто-то бесследно сгинул в круговерти Гражданской войны.

С появлением в салоне четырех адмиралов все разговоры в нем тут же затихли, и взгляды присутствующих командиров кораблей обратились на вошедших. Все эти люди, так похожие друг на друга и такие разные, каждый со своими убеждениями и принципами, но, безусловно, храбрые и уже успевшие отличиться, кто в Русско-японскую, кто в Мировую войну, были готовы начать все с нуля и залпами орудий своих кораблей творить новую историю России.

– Господа и товарищи, – сказал адмирал Бахирев, – мы снимаемся с якорей и выступаем через час после наступления темноты. В головном дозоре следуют бронепалубные крейсера «Богатырь» и «Олег», которые будут сопровождать корабль особой эскадры «Сметливый» и первый отряд эсминцев. Слушайте «Сметливого», как родную мать. Своими приборами он видит куда лучше вас. Ваша же обязанность очистить море перед нами от британских дозорных судов и подводных лодок. Любую встреченную вами подлодку считайте английской и топите беспощадно. Германское командование заверило нас, что в районе движения нашей эскадры их лодок нет и быть не может.

– Да, это так, – кивнул Тирпиц, внимательно слушавший адмирала Ларионова, который переводил на немецкий слова, сказанные Бахиревым, – район, через который пройдет ваша эскадра, полностью очищен от германских подводных лодок.

– В случае встречи с превосходящими силами противника головному дозору следует немедленно уклониться от боя и отойти, – продолжил адмирал Бахирев. – Впрочем, с помощью «Сметливого» вы обнаружите англичан значительно раньше, чем они вас.

За головным дозором на дистанции в пятьдесят кабельтовых и на скорости восемнадцать узлов следует колонна линкоров в следующем порядке: «Севастополь», «Полтава», «Петропавловск», «Гангут», «Андрей Первозванный» и «Республика». Помните, что любой британский корабль, находящийся на расстоянии залпа вашим главным калибром, есть враг, подлежащий немедленному и безусловному уничтожению. Сами мы боя не ищем и противника не преследуем. Но любую попытку англичан сблизиться с нами будем пресекать силой оружия.

Параллельно колонне линкоров, десятью кабельтовыми восточнее, кильватерной колонной под охраной второго отряда эсминцев следуют корабли особой эскадры: «Ярослав Мудрый», «Смольный», «Иван Бубнов» и «Колхида». Арьергард составит бригада броненосных крейсеров.

Следом за нами, на удалении в двести – двести пятьдесят кабельтовых, будет следовать отряд линейный крейсеров германского Флота Открытого моря, под командованием присутствующего здесь контрадмирала Хиппера. Они вмешаются в сражение лишь в том случае, если англичане окажутся слишком настойчивыми и, при подаче нами предупредительных выстрелов, не удалятся восвояси. В этом случае немецким морякам не только разрешено, но даже предписано преследовать и добивать английские корабли. Мы же, как я уже говорил, не ведем войны с Англией, а только защищаемся от неспровоцированной агрессии королевского флота в нейтральных водах.

– Да, это так, – снова заговорил гросс-адмирал Тирпиц, – я прошу моего друга адмирала Ларионова перевести то, что я сейчас скажу вам, господа, слово в слово. – Тирпиц вздохнул, приложил руку к раненой груди и с волнением произнес: – Пользуясь случаем, я хочу принести свои глубочайшие сожаления о том, что по вине недальновидных политиков германские моряки участвовали в никому не нужной и преступной войне против России. И я сделаю все, чтобы русские и немецкие моряки никогда больше не смотрели друг на друга через прицелы орудий.

Сказав это, старый гросс-адмирал склонил свою седую голову перед командирами русских боевых кораблей. В адмиральском салоне наступило молчание.

– Господа и товарищи, – прервал молчание адмирал Бахирев, – если вам все ясно, и у вас нет никаких вопросов, то я предлагаю вам отбыть на свои корабли и начать подготовку к походу. И помните – спокойно мы сможем себя почувствовать лишь в Кольском заливе. У меня всё.

Со всеми нашими многочисленными делами и хлопотами лишь через восемь дней после нашей первой встречи с полковником Лесковым мне удалось снова с ним увидеться. После того как драконовские меры, предпринятые генералами Маннергеймом и Свечниковым, дали первый результат, и положение в Финляндии более-менее стабилизировалось, следующей по важности задачей стала надежное прикрытие границы бывшего Великого князя Финляндского со Швецией.

На заседании ЦК, посвященном финскому вопросу, Сталин сказал:

– Александр Васильевич, мы хотим поручить выполнение этой задачи вашему старому знакомому, полковнику Лескову. Как вы думаете, он справится, или нам стоит подыскать другие кандидатуры?

Я сказал, что полковник Лесков выполнит поставленную перед ним задачу, после чего вопрос о границе был закрыт, и ЦК перешло к докладу наркомпрода Цюрюпы о снабжении Финляндии продовольствием.

И вот полковник Лесков снова сидит передо мной.

– Андрей Николаевич, – сказал я ему, – за время нашей последней встречи произошло много разных, в том числе и трагических событий, которые все более настойчиво требуют наведения порядка на наших финских рубежах. Вы, наверное, уже слышали о том, что сейчас происходит на территории бывшего Великого княжества Финляндского. Грабежи, убийства, насилие в отношении проживающих там русских – все это привело, в конце концов, к тому, что четыре дня назад там по всей территории было введено осадное положение, а также смертная казнь, которой в Великом княжестве Финляндском не было с момента присоединения его к Российской империи.

Советское правительство назначило уполномоченным по наведению порядка в Финляндии генерала Маннергейма. Он уроженец тех мест и пользуется среди всех слоев местных жителей большим авторитетом. Все силовые действия по восстановлению в Финляндии спокойствия и прекращения смуты осуществляют части расквартированного в Финляндии Второго корпуса Красной гвардии, которым командует генерал-майор Свечников Михаил Степанович.

Жесточайшими мерами частям Красной гвардии удалось прекратить погромы и бесчинства, резню и насилие. Но полное умиротворение края, к сожалению, пока еще не наступило. И во многом из-за того, что границы между территорией бывшего Великого княжества Финляндского и королевством Швеция в настоящий момент практически нет. То есть она существует на карте, а на деле через нее шляются взад-вперед все кому не лень. В том числе осуществляется беспрепятственный провоз оружия, которым потом убивают русских людей и местных жителей, из числа тех, кто не согласен с лозунгом националистов: «Финляндия – только для финнов». Из Швеции на советскую территорию свободно переходят так называемые «добровольцы», а по сути дела убийцы, готовые резать русских во имя идеи «Великой Суоми». Андрей Николаевич, необходимо навесить на границу надежный замок, и товарищ Сталин считает, что заняться этим придется именно вам.

– Александр Васильевич, – сказал полковник Лесков, внимательно выслушавший мой несколько затянувшийся монолог, – я уже читал в газетах о том, что творилось в последнее время в Финляндии. И полностью с вами согласен – нужно как можно быстрее перекрыть границу со Швецией. Иначе трудно будет покончить с царящими в тех краях грабежами и убийствами. Злоумышленники, как вы говорите, получают из-за кордона оружие и в случае опасности скрываются от правосудия на территории Швеции, а оттуда, как с Дону, выдачи нет. Александр Васильевич, я хочу вас спросить – с чего именно вы предлагаете начать? Ведь для надежной охраны границы потребуются немалые силы, обученные люди, ну и, конечно, немалые расходы.

– Все вам будет для этого выделено, Андрей Николаевич, – успокоил я полковника Лескова. – Насчет обученных людей, правда, не так все просто. Но мы хотели бы попросить вас помочь нам их найти. Прикиньте – кого из бывших ваших сослуживцев можно будет привлечь к пограничной службе. Со своей стороны генерал Свечников выделит вам бойцов, которые на первом этапе, до полного укомплектования штата погранокруга – такое теперь название станут носить части по охране границы, расквартированные в Финляндии, – будут непосредственно охранять границу и бороться с прорывающимися к нам шайками вооруженных злоумышленников. Необходимо также наладить контакт с местными жителями. Это будет сделать не так-то просто. Ведь многие из них десятилетиями промышляли контрабандой, и вряд ли они будут довольны тем, что им теперь станет сложно пересекать границу.

Но вы переговорите с представителем ЦК партии большевиков в Финляндии товарищем Эйно Рахья. Он поможет вам своими местными людьми, противниками националистов, которые знают язык, нравы и местность, в которой вам придется налаживать пограничную службу. Что же касается материального обеспечения, то скажу кратко – оно будет. Причем гораздо более серьезное, чем то, что было у вас во времена вашей службы в Первой Петербургской бригаде пограничной стражи.

– Я вижу, Александр Васильевич, – с уважением сказал полковник Лесков, – что новое правительство России взялось всерьез за безопасность государства. Что ж, я рад этому. Действительно, у меня в Петрограде много знакомых по службе в Первой бригаде пограничной службы. И я, признаюсь вам, после нашей первой встречи заглянул в гости к кое-кому из них, побеседовал о перспективах дальнейшей службы. После того, как советское правительство начало энергично изживать самые одиозные последствия керенщины и восстанавливать единство державы, большинство из моих бывших сослуживцев готово служить новой России.

– Вот и отлично, – сказал я. – А теперь я познакомлю вас, Андрей Николаевич, с вашим новым начальником. Как я уже говорил, пограничная служба теперь будет подчиняться не Министерству финансов, а Народному комиссариату внутренних дел – своего рода министерству, которое занимается у нас безопасностью государства. Так что нас уже ждет для беседы нарком внутренних дел товарищ Дзержинский.

Мы с полковником вышли из моего кабинета и отправились к «Железному Феликсу».

Дзержинский принял полковника Лескова радушно. После моего первого разговора с ним он уже навел справки об Андрее Николаевиче и получил о нем самые благоприятные отзывы.

– Присаживайтесь, товарищ Лесков, – сказал Дзержинский, – как я полагаю, товарищ Тамбовцев уже ввел вас в курс наших дел.

– Да, Феликс Эдмундович, – ответил полковник, с любопытством осматривая кабинет советского министра. Обставлен он был бедно – в прежние времена кабинет какого-нибудь чиновника уездного масштаба выглядел намного презентабельнее.

– Товарищ Дзержинский, – сказал Лесков, – я готов прямо сейчас приступить к оборудованию границы со Швецией. Как мне только что заявил товарищ Тамбовцев, для этого мне незамедлительно будет выделена необходимая помощь людьми, материалами и деньгами.

Дзержинский кивнул, зябко поежился, и набросил на плечи шинель – в его кабинете было довольно прохладно.

– Андрей Николаевич, – сказал нарком, – а как вы относитесь к нашему предложению подчинить пограничников Наркомату внутренних дел? Ведь во времена Российской империи пограничной стражей руководило Министерство финансов… В этом был определенный резон, ведь граница – это таможня, а таможенные сборы шли в казну государства.

– Я считаю, Феликс Эдмундович, – немного подумав, ответил Лесков, – что это правильное решение. И таможня тоже не должна быть вне сферы интересов вашего, как вы говорите, НКВД. Если бы через границу злоумышленники везли только контрабанду… Мы задерживали транспорты с оружием, взрывчаткой, антиправительственной литературой. А это уже не сравнительно безобидная контрабанда, и подобными грузами должны заниматься службы, отвечающие за безопасность государства. И еще. Я вспоминаю свою службу в Первой бригаде пограничной стражи. Сколько у нас было недоразумений и склок с жандармами, которые подчинялись не Министерству финансов, а Министерству внутренних дел. Из-за этого злоумышленникам часто удавалось избежать правосудия. К тому же жандармское начальство порой не ладило с нашим, пограничным, и вместо помощи норовило подставить нам ножку. Если же мы и те службы, которые в вашем, Феликс Эдмундович, ведомстве выполняют функции жандармов, окажутся под одним хозяином, то работать тогда всем будет намного легче.

– Я рад, что вы так считаете, Андрей Николаевич, – улыбнувшись, сказал Дзержинский. – Я полагаю, что Александр Васильевич познакомит вас с некоторыми новыми аспектами вашей службы, – тут Феликс Эдмундович выразительно посмотрел на меня, из чего я сделал вывод, что настало время объяснить полковнику Лескову – кто мы и откуда.

– Товарищ Тамбовцев, – сказал Дзержинский, – я попрошу вас не позднее чем послезавтра доставить вертолетом товарища Лескова в Гельсингфорс, для того, чтобы он сразу же занялся укреплением границы. А вы, Андрей Николаевич, не теряя времени, на выделенном в ваше распоряжение автомобиле еще раз посетите своих бывших сослуживцев и окончательно определите – кто из них сможет в самое ближайшее время вместе с вами первым же рейсом отправиться к новому месту службы. И напишите на мое имя докладную записку, в которой укажите перечень всего необходимого вам для обустройства границы.

– Александр Васильевич, – Дзержинский выразительно посмотрел на меня, – помогите товарищу Лескову. Ну, и побеседуйте с ним о некоторых событиях последнего времени, которые так неожиданно изменили нашу историю. А также подберите для него советника из ваших коллег, которые помогли бы Андрею Николаевичу справиться с порученным ему делом. В общем, как говорят на родине наших с вами общих предков: «Напшуд! – Вперед!»…

Контр-адмирал сэр Уильям Пэкинхэм находился в состоянии полного смятения и внутреннего раздрая. Вскрытая британской разведкой операция германского флота по высадке крупного десанта на побережье Фландрии началась на два дня раньше срока. Специалисты из комнаты «№ 40» сообщили, что германский Флот Открытого моря покинул свои базы, и теперь линкоры и линейные крейсера кайзера Вильгельма движутся на запад, активно ведя между собой переговоры по радио. Они сопровождают десантную армаду, какой, наверное, еще не видел мир. Целая армия может внезапно высадиться в тылу наших войск для того, чтобы добиться решающего перелома во всей кампании на Западном фронте. Как будто гуннам мало того разгрома, который им устроили русские у острова Эзель. Похоже, они жаждут потерпеть поражение уже от британского королевского флота, и в куда большем размере.

Одновременно русская эскадра, совершающая переход из Балтики в Мурманск, тихо, чисто по-английски, под покровом ночи покинула порт Брюнсбюттель и, соблюдая режим радиомолчания, растворилась в просторах Северного моря. Пока никаких сведений о ней не поступало. Но несколько вспомогательных судов блокадной завесы, а также прикрывавший ее легкий крейсер «Фаэтон» вдруг перестали выходить на связь, чем встревожили британское командование. Похоже, что русская эскадра на максимальной скорости рвалась на север, сокрушая все на своем пути. Новый русский вождь с весьма характерным партийным псевдонимом «Стилмен» плевать хотел на все негласные договоренности британцев с прежним русским правительством.

Приказ главнокомандующего Гранд Флитом сэра Дэвида Битти был ясным и не допускал двоякого толкования. Все линкоры, включая 5-ю эскадру быстроходных линкоров контр-адмирала Эван-Томаса, должны немедленно покинуть свои базы и на полной скорости направиться на юг, на перехват и уничтожение главных сил германского Флота Открытого моря. Несмотря на то, что гунны имеют довольно значительную фору во времени, на этот раз ничто уже не спасет их от расплаты и полного уничтожения.

Перехватить и уничтожить рвущихся на север русских, наказать их за своевольство было поручено именно ему, контр-адмиралу Уильяму Пэкинхэму и его эскадре линейных крейсеров. Расчеты, которые были сделаны в оперативном штабе Гранд Флита, говорили о том, что только линейные крейсера и сопровождающие их легкие силы, двигаясь на полной скорости, сумеют перехватить русских на широте Бергена. И к черту то, что правительство Сталина не воюет с Британией. Пусть судьбу схватки решит сила. Ведь, как говорили древние – горе побежденным.

В эти минуты контр-адмирал Пэкинхэм не вспомнил о печальной судьбе потопленных в Кольском заливе «Дредноута» и «Ланкастера» и не подумал о том, что военное счастье переменчиво. Ведь он боевой адмирал, а не тыловая крыса, как адмиралы Томас Кемп и Генри Френсис Оливер, которым большевики устроили западню у Мурманска.

Около двух часов дня контр-адмирал Пэкинхэм поднялся на борт своего флагманского линейного крейсера «Лайон», в боевой рубке которого во время Ютландского сражения находился сам сэр Дэвид Битти. Пары разведены, команда на борту, курс проложен. С каждой минутой противник уходит все дальше на север, так что – вперед и только вперед.

Вслед за флагманом с внутреннего рейда начали вытягиваться и другие линейные крейсера: «Тайгер», «Оустрелиа», «Нью Зеланд», «Инфлексибл», «Индомитебл». Перед основными силами, подобно гончим, мчащимся перед охотниками, в море вышли вторая и третья эскадры легких крейсеров: «Саутгемптон», «Бирмингем», «Ноттингем», «Дублин», «Фалмут», «Ярмут», «Биркенхед», «Глочестер». Славные имена, которыми гордится вся Британия.

Конечно, бесследное исчезновение «Фаэтона» встревожило командование Гранд Флита. Но потом было решено, что тому какая-нибудь трагическая случайность, например, сорвавшаяся с якоря мина или, что вполне вероятно, поломка корабельной радиостанции, которые были еще весьма ненадежны. Легкий крейсер «Галатея» получил приказ сняться со своей позиции в блокадной линии и проверить, что могло произойти с его несчастным близнецом.

Глубины Северного моря в том месте, где исчез «Фаэтон», невелики, и торчащие над серыми водами мачты потопленного корабля будут со временем обнаружены и станут надгробным памятником двум с половиной сотням британских военных моряков. И никто уже не расскажет, как обнаруженный радаром в полной темноте крейсер был уничтожен парогазовой торпедой с наведением на кильватерный след.

Вспомогательные суда, расстрелянные русскими крейсерами с корректировкой по радиолокатору, и вовсе исчезли бесследно. Блокадная сеть была прорвана, в образовавшуюся брешь добыча выскочила на оперативный простор.

Несчастья стали преследовать британский флот почти сразу же после выхода из базы. Новейший линкор «Барнхэм», возглавлявший передовой отряд линейных сил Гранд Флита, на траверзе Петерхэда у побережья Шотландии напоролся на выставленное немецкими подводными лодками минное заграждение.

Одна якорная мина, конечно, не способна потопить современнейший линкор. Но прежде «Барнхэм» ухитрился задеть своим огромным корпусом аж четыре мины подряд. Германские подводные минзаги ставили свои заграждения в два ряда с небольшими интервалами. Они как будто знали, что сэр Дэвид Битти будет гнать свое соединение на полной скорости по самому кратчайшему маршруту. Как уже было сказано, в этот раз немцы, под руководством гросс-адмирала Тирпица и, отчасти, адмирала Ларионова, подошли к подготовке этой операции со всей серьезностью, с какой немцы подходили к подобным делам. И результат был налицо.

Когда осел фонтан последнего минного взрыва, британский линкор чуть накренился на левый борт, внешне выглядя почти невредимым. Но через несколько минут неожиданно грянул ужасающей силы взрыв, разорвавший «Барнхем» на куски. Все произошло точь-в-точь, как это случилось 25 ноября 1941 года нашей истории, когда после атаки германской подлодки U-331 в Средиземном море линейный корабль взлетел на воздух. И неважно, что в том случае причиной гибели корабля были торпеды, а в этот раз его погубили мины. Для тысячи двухсот моряков и контр-адмирала Эван-Томаса это уже было но. А взрыв произошел, скорее всего, из-за вызванного подрывами на минах пожара в пороховом погребе и последующей за ним детонации боезапаса. Картузное заряжание – эта ахиллесова пята британских линкоров и линейных крейсеров уже не раз становилась причиной их гибели. Как в том варианте истории, так и в этом.

Но неприятности линейных сил, вышедших в боевой поход, на этом не закончились. Следующий в кильватерной колонне линейный корабль «Вэлиент», отворачивая от минного поля, на котором только что подорвался флагман, все же зацепил корпусом одну мину, и вместо охоты на германский Флот Открытого моря был вынужден с черепашьей скоростью в сопровождении эсминцев направиться на ремонт в Росайт.

Уже ночью, почти у самого входа в базу, «Вэлиент» умудрился напороться на тайно выставленную немецким минзагом мину. Он чудом избежал печальной судьбы «Барнхема», сел днищем на грунт и вышел из строя больше чем на год.

Забегая вперед, скажем, что и другие британские линкоры никакого противника так и не увидят. Когда вице-адмирал Битти поймет, что его одурачили, то будет уже поздно спасать то, что в принципе спасти уже было невозможно. Но это уже отдельная история.

А пока эскадра линейных крейсеров под командой контр-адмирала Уильяма Пэкинхэма на максимальной скорости мчится на восток, навстречу своей судьбе. Британский адмирал стремился первым оказаться на месте битвы. Тогда можно будет воспользоваться своим численным преимуществом и сделать противнику «Кроссинг Т», остановить его рывок на север и разгромить, не дав вражеским кораблям развернуться в боевой порядок.

Не дурак был сэр Уильям Пэкинхэм, совсем не дурак. Все бы возможно так и произошло, если бы британское соединение, состоящее из линейных крейсеров, идущее полным ходом, не было бы обнаружено самолетом-разведчиком Су-33.

Вскоре информация о том – где и когда британцы пересекут курс Балтийской эскадры Красного флота, была передана на русский флагман «Рюрик-2» и германский флагман «Фон дер Танн». Колебания вице-адмирала Бахирева после получения этого сообщения были недолгими. С «Рюрика» он перешел на «Ярослава Мудрого». Потом, оставив вспомогательные корабли под защитой броненосцев, крейсеров и эсминцев, русские линкоры увеличили ход до предельного, стремясь использовать фору и оказаться на месте грядущего сражения раньше англичан. В любом случае, в бою все будут решать только великолепные двенадцатидюймовки русских линкоров производства Обуховского завода, с их стволами длиной пятьдесят два калибра, и рожденные русским инженерным гением почти полутонные фугасные и бронебойные снаряды к ним. Великолепные качества русской морской артиллерии усилят радары «Ярослава Мудрого» и базирующийся на нем вертолет ДРЛО КА-31.

Следом за русскими линкорами увеличили ход и германские линейные крейсера. Немцы тоже неожиданно поняли, что на этот раз игра пойдет по их правилам. Всё или ничего!

Там, снаружи, царила непроглядная ночь, задувал свежий северо-западный ветер, температура воздуха была чуть выше нуля, волнение четыре балла. А в главном командном центре сторожевого корабля «Ярослав Мудрый» горел неяркий свет, кондиционер поддерживал комфортную температуру плюс семнадцать, и каждый был занят своим делом. Бульб, скуловые рули и успокоители качки позволяли этому небольшому кораблю чувствовать себя уверенно даже на океанской волне.

Вице-адмирал Бахирев тоже был здесь и просто не находил себе места. Ударное соединение эскадры уже два часа как вошло в район предполагаемой встречи с британскими линейными крейсерами, снизило скорость до экономной. А тех не было ни слуху ни духу. С высотного разведчика час назад поступило сообщение о том, что британцы уже на подходе и следуют прежним курсом. Михаил Коронатович уже несколько раз хотел было попросить командира «Ярослава Мудрого» капитана 2-го ранга Юлина поднять в воздух разведывательный вертолет и осмотреть окрестности. Удерживало его от этого только нежелание расходовать ценный боевой ресурс.

И вот, когда напряжение в командном центре дошло до предела, а вице-адмирал Бахирев допивал уже второй стакан адмиральского чая, к нему подошел Виктор Петрович Юлин.

– Михаил Коронатович, – сказал он, – они, наконец, появились… «Кошки» адмирала Фишера на всех парах летят навстречу своей гибели…

– Да, и где они!? – встрепенулся Бахирев, чуть не расплескав горячий ароматный напиток.

– Именно там, где мы и предполагали, – ответил Юлин, – дистанция чуть меньше двадцати миль, направление вест-вест-зюйд, курс ост-ост-норд. То есть британцы все еще надеются перехватить нас. Скорость, правда, у них уже не та, что была вначале. Никаких двадцати семи узлов, а от силы двадцать четыре. Впрочем, Михаил Коронатович, прошу вас пройти со мной…

– Идемте, идемте, – возбужденный адмирал «Коронат» залпом допил свой чай и передал стакан вестовому Качалову, который повсюду следовал за ним, как нитка за иголкой.

– Товарищ капитан второго ранга, только что обнаружена шестая цель, – не оборачиваясь, доложил мичман, сидящий за дисплеем РЛС «Фрегат-МА».

– Прекрасно, – стараясь скрыть волнение, ответил Юлин. – Ну что же, Михаил Коронатович, пришел и ваш час – дирижируйте.

Вице-адмирал Бахирев пропустил мимо ушей столь явное нарушение субординации. Он понимал, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят, и что в момент, когда надо быстро и решительно принимать решения, строевым уставом можно и пренебречь.

– Как, как вы сказали, Виктор Петрович? – спросил он. – Дирижировать?

– Именно так, – ответил кавторанг Юлин, – в полном вашем распоряжении первоклассный «духовой оркестр» из сорока восьми «иерихонских труб» производства Обуховского завода. Если добавить к нему и нашу рок-группу электронных инструментов, то для кое-кого зазвучит похоронный марш.

– Да вы, как я погляжу, батенька, настоящий поэт, – рассмеялся Бахирев, – а скажите, как бы в такой ситуации поступили бы вы?

– Я?! – кавторанг Юлин подвел вице-адмирала Бахирева к дисплею БИУСА. – Знаете, во времена моего кадетства в Морском корпусе, тактику линейных боев преподавали, мягко выражаясь, факультативно, в порядке изучения общей военно-морской истории. Некоторые преподаватели уже и подзабыли, что это за зверь такой линейный крейсер. Так что, Михаил Коронатович, давайте подумаем вместе. Ну, если брать классику морских сражений, то кроссинг «Т» мы им уже почти сделали. Предлагаю попробовать использовать преимущество в дальнобойности ваших орудий, и после охвата головы вражеской колонны, открыть огонь полубронебойными снарядами всем отрядом по головному, на максимальных углах возвышения и максимальных зарядах.

– Простите, Виктор Петрович, а почему именно полубронебойные, а не бронебойные или фугасные? – поинтересовался Бахирев.

Юлин хмыкнул:

– А потому, Михаил Коронатович, что фугас при попадании, скорее всего, даст преждевременный разрыв или расколется. Фугасами рекомендуется прицельно стрелять с относительно небольших дистанций, желательно вдоль корпуса противника, как это было сделано во время отражения нападения «Дредноута» на Мурманск. Там оптимально соотношение скользящего удара снаряда, как бы надрезающего броню, и силы фугасного взрыва, превращающего этот нарез в пролом. Бронебойный снаряд, разумеется, всем хорош, но он рассчитан на пробитие очень толстой брони, и поэтому несет очень мало тротила.

А шкурки «на спинке» у британских «кошек» очень тонкие – от 25 до 65 миллиметров. Угол встречи будет достаточно велик, и у полубронебойного снаряда при попадании в палубу большой шанс заброневого разрыва. А это совсем другие повреждения… К тому же близкие падения при накрытии не поднимут столб воды, как фугасы, и не уйдут камнем на дно, как бронебойные снаряды, а, взведясь при ударе об воду, рванут с замедлением на некоторой глубине, нанеся подводной части вражеского корабля дополнительные повреждения. Если падение будет рядом с бортом, то это будет немалый ущерб, если чуть в отдалении, то ущерб поменьше.

Главное же заключается в том, что на прямые попадания мы можем рассчитывать только для трех-пяти процентов выпущенных снарядов, а вот близких падений будет куда больше, до половины всего залпа. И еще бабушка надвое сказала, что для англичан окажется страшнее. Мы же, со своей стороны, поможем вам сделать так, чтобы британцы всегда были в центре эллипса рассеивания…

Вице-адмирал Бахирев кивнул головой: – Теперь я вас понял, Виктор Петрович! Пожалуй, мы сделаем все так, как вы только что сказали. Поднимайте эту, как вы выражаетесь, вертушку, и дайте мне связь с линкорами. Мы начинаем.

Русская эскадра почти охватила голову британской эскадры, заняв наиболее удобную позицию для боя. Полный же охват наступит чуть позже, после третьего или четвертого залпа. С кормы «Ярослава Мудрого», занявшего позицию чуть впереди и левее строя русских линкоров, поднялся в воздух вертолет дальней радиолокационной разведки Ка-31. Центральные посты линкоров были оборудованы радиоприемниками, настроенными на волну связи с оператором радара на вертолете. Ка-31 подлетел к «Севастополю» и на высоте около километра, уравняв с ним скорость, выпустил антенну. На такой высоте радиус его обзора для надводных целей типа линейный крейсер составлял более семидесяти пяти миль, и поле боя будущего сражения он видел, как в компьютерной игре. Дополнительно информация также могла поступать и с «Ярослава Мудрого», который тоже видел всю картину, но уже под несколько другим углом и на меньших дистанциях.

– «Тигры», я «Поводырь», – услышали в наушниках старшие артиллерийские офицеры русских линкоров. – Привязка к «Тигру-один». Навожу на головного, дистанция сто тридцать кабельтовых, дирекционный – двести шестьдесят пять градусов.

Руки старших артиллерийских офицеров задвигались, вводя данные в механические счетные устройства системы управления огнем Гейслера. На «Севастополе», проходившем под позывным «Тигр-1», старший штурман не вмешивался в наведение орудий, на остальных линкорах были внесены поправки на положение корабля относительно мателота.

И после некоторой паузы, донеслось долгожданное:

– «Тигру-один» пристрелочный залп из четырех стволов. Снаряд полубронебойный, заряд полный. С богом!

Нажав кнопку ревуна и дождавшись грохота залпа, старарт «Севастополя» старший лейтенант Зарубин включил секундомер. Томительный бег стрелки по циферблату. Пока двенадцатидюймовый снаряд летит на полную дальность, можно, если поспешить, конечно, успеть выкурить папиросу. Конечно, сам он всплесков от падений снарядов не увидит, их скроют расстояние и висящая над морем дымка. Но ТОТ, КОТОРЫЙ НАВЕРХУ, именуемый «Поводырем», должен видеть всё.

Наконец «Поводырь» снова заговорил:

– Внимание, всем «Тиграм», репер удачен. Ноль два левее по целику, дальность прежняя, полными залпами по четыре снаряда на ствол беглый огонь.

Находящийся на «Ярославе Мудром» Бахирев увидел яркие, быстро погасшие точки, обозначающие всплески снарядов пристрелочного залпа, понял, насколько близко они легли к цели, и… одобрил авантюрное вроде бы решение оператора станции наведения, давшего команду бить полными залпами уже после одного пристрелочного… Такого удачного момента может больше и не представиться.

Русские линкоры содрогнулись от могучих залпов, отправивших к цели сорок восемь снарядов. Потом прогремел второй залп, третий, четвертый…

Для командования британской эскадры четыре огромных столба воды, поднятых упавшими с небольшим недолетом снарядов пристрелочного полузалпа «Севастополя», стали неприятным сюрпризом. С ходу все пошло так, как не ожидали адмиралы Ройял Нэви. Шли себе шли, никого не трогали, а тут вдруг некто невидимый и всевидящий начертил на аспидно-черной воде Северного моря огненные словеса «Мене, текел, фарес».

Как ни вглядывались во тьму сигнальщики «Лайона» и других британских линейных крейсеров, они так ничего и не увидели, кроме непроглядного мрака, в котором, как мухи в паутине, вязли белые яркие лучи боевых прожекторов. Вспышка, подобная зарнице далекой грозы, пробившаяся сквозь туманную дымку, где-то там далеко, прямо по курсу, чуть ли не за линией горизонта, привела британского командующего в состояние, близкое к шоку.

Неизвестно кто неизвестно каким образом вел по английским кораблям фантастически меткий огонь. И теперь речь шла уже не о победе, а о спасении. Разное рассказывали про эскадру адмирала Ларионова. Часто эти рассказы напоминали небылицы. Но тем не менее корабли таинственной русской эскадры с равным успехом оказывались там, где противостоящий ей и кораблям бывшего императорского флота враг, будь то немцы или даже англичане – вспомним беднягу «Дредноута», – терпели сокрушительное поражение.

Как бы то ни было, но команда резко положить штурвал на правый борт для того, чтобы энергичным маневром выйти из-под обстрела, запоздала. Сэр Уильям Кристофер Пэкинхэм не успел еще открыть рот, чтобы отдать ее командиру линейного крейсера кэптену Чертфилду, как «Лайон» вдруг оказался в эпицентре рукотворного тайфуна, причиной которого стали падающие откуда-то с черных небес русские двенадцатидюймовые полубронебойные снаряды.

Чудом уцелев на открытом мостике линейного крейсера в первые секунды этого светопреставления, британский адмирал с ужасом наблюдал за тем, что происходило. Прямые попадания в «Лайон» начались практически сразу. На крутых траекториях сверхдальнобойного обстрела русским снарядам противостоял не толстый бронепояс и не менее толстые лобовые проекции башен главного калибра и боевой рубки, а тонкие – не более трех дюймов – бронепалуба и крыши боевой рубки и башен, изготовленные к тому же из экстрамягкой незакаленной никелевой стали. Такой материал был выбран не случайно. Расчет конструкторов основывался на том, что вражеские снаряды будут попадать в горизонтальные элементы бронирования под очень острыми углами. Экстрамягкая сталь должна была не треснуть, а пружиня дать снаряду уйти на рикошет.

Впрочем, даже в этом случае часто случались накладки. Например, германский 280-мм снаряд, отрикошетивший от крыши башни главного калибра британского линкора, заодно срывая болты крепления, сдвинул ее со своего законного места и повернул вокруг оси на пятнадцать градусов. Вот тут вполне можно употребить выражение: «Крыша поехала».

Но в данном случае все происходило совершенно по-другому. Русские снаряды падали на британский линейный крейсер под углом, близким к шестидесяти градусам к нормали. Иногда они попадали в толстые лобовые проекции, но чаще перед ними оказывались до смешного тонкие трехдюймовые элементы горизонтального бронирования.

Как в свое время показали полигонные испытания русского снаряда образца 1911 года, на дистанциях стрельбы, близкой к предельной, он был способен поражать горизонтальную броню до пяти с половиной дюймов. На «Лайоне» такой брони не было. Как известно из истории, британские корабли вообще обладали недостаточным горизонтальным бронированием, из-за чего и гибли почем зря. Особо от слабости бронирования страдали британские линейные крейсера, чья защита была принесена в жертву скорости. Достаточно вспомнить недостроенный еще в этой реальности линейный крейсер «Худ», погибший от одного-единственного снаряда с «Бисмарка». Такая же печальная судьба была у британских линейных крейсеров, потопленных в Ютландском сражении.

Сам «Лайон» в том сражении уцелел чудом. Но сегодня это чудо не повторилось. Все решили точный расчет и наведенные по радару превосходные русские орудия Обуховского завода. Ну, и еще выучка русских морских артиллеристов и число стволов в залпе. В течение двух с половиной минут линейный крейсер «Лайон» из грозного боевого корабля превратился в беспомощно ковыляющую по волнам горящую развалину.

На протяжении боя при Доггербанке в «Лайон» попало шестнадцать летящих по настильной траектории германских 305- и 280-мм бронебойных снарядов. Он был тяжело поврежден, едва не погиб, и был вынужден покинуть строй, уступив свое место менее поврежденным собратьям. В битве у Бергена чертова дюжина русских полубронебойных снарядов поразила «Лайон» в самые уязвимые места всего в течение двух с половиной минут.

Попавший в бак снаряд, прямо перед башней «А», пробил полуторадюймовую баковую палубную броню. После чего этот же снаряд чуть изменил свою траекторию и взорвался у внутренней части бронепояса левого борта, что привело к вспучиванию бронеплит, разрушению тиковой подкладки и образованию трудноустранимой течи. Началось затопление трех первых отсеков. Положение усугубилось и тем, что почти одновременно с внутренним взрывом еще два снаряда вошли в воду рядом с бортом и рванули на глубине около восьми метров, попутно обрушив на бак британского линейного крейсера пару-тройку тонн ледяной морской воды. И это было только начало.

Мгновение спустя – попадание в палубу сразу за первой трубой и взрыв в носовой кочегарке. Почти одновременно – снаряд, попавший в барбет башни «А». Взрывом шестидесяти килограммов тротила барбет вмяло и перекосило, а башня весом примерно в восемьсот тонн сдвинулась с катков и вышла из строя. Четвертый снаряд пробил крышу правого бакового каземата противоминной артиллерии и, взорвавшись внутри, вызвал детонацию боекомплекта первых выстрелов. Пятый снаряд под довольно острым углом ударил в скос крыши башни «X», взвел взрыватель, но, не сумев зацепиться, дал рикошет, разорвавшись между стволами башенных орудий. Семидесятипятитонные стволы вырвало из цапф и развело в стороны. Шестой снаряд ударил в переднюю стенку боевой рубки, скользнул по ней и взорвался в зазоре между рубкой и тыльной частью башни «Р». Седьмой снаряд пробил среднюю дымовую трубу и разорвался над палубой, забросав все вокруг крупными и острыми, как бритва, осколками.

Восьмой снаряд снова ударил в боевую рубку, но на этот раз не в толстую переднюю стенку, а в тонкую трехдюймовую крышу. Легко проткнув экстрамягкую никелевую сталь, «его двенадцатидюймовое путиловское величество» проникло в святая святых британского линейного крейсера и взорвалось, отправив большую часть командного состава британского корабля прямиком в сундук Дэви Джонса. Уильям Кристофер Пэкинхэм услышал страшный грохот и почувствовал, как палуба ударила его в ноги. С высоты мостика он увидел неровную дыру с загнутыми зазубренными краями, а внутри нее уже разгоралось жаркое чадное пламя.

Временно потерявший управление «Лайон» стал совершать циркуляцию влево, будто пытаясь этим маневром выйти из-под огня. И тут же он получил новые смертельные попадания. Девятый снаряд, пробивший верхнюю и главную бронепалубы, прошел наискось от правого до левого борта и взорвался в левом отделении главных машинных холодильников. Десятое попадание вызвало пожар в нефтяных танках, а одиннадцатое – полностью уничтожило камбуз вместе с корабельным коком и его подручными.

Самые тяжелые повреждения нанес двенадцатый снаряд, наискось пробивший крышу уже поврежденной башни «X» и взорвавшийся в ее перегрузочном отделении, что вызвало пожар в пороховом погребе. Во время Ютландского сражения «Лайон» уже чуть было не погиб из-за такого же попадания в башню «Q». Такого же, но не совсем. На этот раз у команды получилось затопить только снарядный погреб, а порохового отделения волна огня достигла раньше, чем кто-то что-либо успел сделать. Или, возможно, они уже все были там мертвы – теперь этого не узнает никто.

Контр-адмирал Пэкинхэм увидел поднимающуюся в небо ослепительную вспышку кордитного пламени, на мгновение осветившую все вокруг на несколько миль. Стало светло, как днем. Смертельно раненный «Лайон» описывал пологую циркуляцию, постепенно все более и более кренясь на левый борт. Потом напора раскаленных газов не выдержали клинкетные двери в бронированных переборках, и, пройдя через отделения главных холодильников и кормовых кочегарок, волна огня вызвала пожар в подбашенном отделении башни «Q». Несколько минут спустя прогремел взрыв хранящегося там боезапаса.

Но еще раньше, когда накренившийся «Лайон» еще чудом держался на воде, адмирал Пэкинхэм успел увидеть, как взрывается следующий вторым в колонне линейный крейсер «Тайгер». Всего один снаряд, упавший с сильным перелетом, и вот оно – «золотое попадание».

В самом начале боя британская эскадра потеряла два боевых корабля, так и не видя противника и не имея возможности достойно ему ответить. Даже днем в условиях хорошей видимости британские корабли, обладающие превосходной дальнобойной артиллерией, из-за несовершенства оптических приборов наблюдения были вынуждены сражаться на крайне невыгодных для себя дистанциях 60–80 кабельтовых. Ибо на большем расстоянии противника просто невозможно было разглядеть.

После гибели флагмана и второго следовавшего за ним корабля уцелевшая часть эскадры, ведомая принявшим на себя командование контр-адмиралом Худом, выполнила разворот «все вдруг» и строем растянутого пеленга на полных ходах устремилась на юг, подальше от неминуемой гибели. Эти британцы еще не знали, что спасаясь от одной опасности, они мчались прямиком в объятия отряда германских линейных крейсеров адмирала фон Хиппера.

Сегодня мне придется заняться своими прямыми обязанностями. Ведь, кроме разных шпионско-политических дел, я был еще и руководителем созданного недавно советского информационного агентства ИТАР.

И когда известный американский журналист, член социалистической партии Североамериканских Соединенных Штатов Джон Сайлас Рид снова обратился к нам с просьбой о встрече с руководством Советской России, мне пришлось организовывать эту самую встречу.

Со Сталиным Джон Рид уже имел возможность беседовать в октябре 1917 года, когда власть только что перешла от правительства Керенского к партии большевиков. Интервью, которое он тогда взял у нового русского премьера, было перепечатано самыми известными мировыми информационными агентствами. Но тогда большевики и глава их правительства были еще «вещью в себе». К тому же мало кто верил в то, что они сумеют удержать власть.

С того момента случилось множество самых разных событий, и ход мирового политического процесса изменился до неузнаваемости. В канун нового 1918 года можно уже было подводить и первые итоги.

Сейчас, после того как были посрамлены многочисленные газетные пророки и политические пифии, предрекавшие падение советской власти через неделю-другую, интерес к правительству Сталина вырос неимоверно. А посему многие иностранные журналисты наперегонки искали любую возможность взять интервью у председателя Совнаркома и у главы ВЦИК. Но я встречал их первым и, как неофициальный пресс-секретарь советского правительства, под тем или другим предлогом отказывал им. Зато они ежедневно получали подготовленные в ИТАР пресс-релизы и время от времени под моим чутким руководством встречались с тем или иным советским наркомом.

Это была моя сознательная позиция – встречу с высшим руководством Страны Советов следовало заслужить. Ведь большая часть той информации, которую иностранные журналисты получали от нас, впоследствии бессовестно перевиралась на страницах печатных изданий, которые они представляли. К тому же под личиной журналиста частенько скрывался профессиональный разведчик, о чем я знал, что называется, не понаслышке.

Самых наглых и злобных лжецов из числа зарубежной пишущей братии мы регулярно выдворяли за пределы Советской России, запрещая им въезд в течение пяти ближайших лет. Скоро представители «второй древнейшей профессии» поняли, что писать пасквили на власть большевиков – себе дороже, и стали более ответственно относиться к получаемой от нас информации. Так образовался своего рода «Таврический пул» – группа журналистов, которая получала самую свежую информацию о положении дел в Советской России и которую допускали туда, куда остальные их коллеги даже и не мечтали попасть.

Естественно, что в числе таких счастливчиков неизменно оказывался Джон Рид. И это было не случайно. Он писал хорошие объективные материалы, которые охотно перепечатывали в зарубежных изданиях. И еще – он был человеком храбрым и рвался туда, где стреляли и легко можно было получить пулю в лоб.

Кстати, я не удивился, когда узнал, что Джон Рид оказался в числе журналистов, добровольно поехавших под Ригу, прямо с фронта давать информацию о германском наступлении и о контрударе русской армии. Там он посмотрел на новую войну, которую не была похожа на ту полупартизанскую гражданскую войну, которую он наблюдал во время своей поездки в Мексику. Потом, когда отгремели пушки и за дело взялись дипломаты, он же подробно освещал все перипетии переговоров в Риге, закончившихся подписанием мирного договора между Германской империей и Советской Россией.

И вот Джон Сайлас Рид снова в Таврическом дворце, и я сопровождаю его в кабинет председателя Совнаркома, где, собственно, и состоится беседа со Сталиным. Встретив нашего гостя у подъезда, я не стал говорить, что его ждет приятный сюрприз. Но, когда мы вошли, он сразу все понял. В кабинете находился не только Сталин. Чуть наискось от него на мягком кожаном диване сидел Владимир Ильич Ленин, председатель ВЦИК и, следовательно, глава законодательного органа власти Советской России.

Дело в том, что, прочитав книгу Джона Рида «Десять дней, которые потрясли мир», Ильич очень захотел встретиться с ее автором. И вот встреча эта, к обоюдному удовольствию, наконец, состоялась.

Джон Рид в быту довольно сносно изъяснялся по-русски, поэтому беседа шла без переводчика. Лишь иногда, когда американский журналист испытывал затруднение в изложении своей мысли, я приходил ему на помощь и переводил его фразу с английского на русский.

Интервью началось с общей оценки того, что произошло в России с февраля 1917 года по сегодняшний день. Историко-политический обзор сделал Сталин, который, в отличие от Ленина, до апреля месяца находившегося за пределами России, видел своими глазами падение царского режима и держал, что называется, руку на пульсе истории.

– Товарищ Рид, – сказал Сталин, – все, что случилось тогда в России с институтом монархии, было вполне закономерно. Даже если бы не произошел февральский верхушечный заговор, все равно власть императора Николая Второго продержалась бы лишь год, от силы два. Народ устал от войны, тем более что мало кто из сражавшихся на фронте солдат понимал – ради чего он умирает или становится калекой.

Именно война довела все противоречия, накопившиеся за десятилетия в России, до предела. Но при прямой поддержке наших бывших союзников по Антанте высшие офицеры императорской армии и представители крупного капитала сумели направить недовольство народных масс против императора Николая Второго. Под угрозой расправы над царской семьей тот был вынужден отречься от престола, и к власти пришло Временное правительство. Вы, товарищ Рид, имели возможность убедиться – что это было за правительство. Не правительство, а одно сплошное недоразумение. Оно не смогло решить ни одной насущной проблемы, зато с легкостью наплодило множество новых. Именно при нем страна стала рассыпаться на отдельные территориальные образования. А само Временное правительство оказалось, если так можно выразиться, под внешним управлением, и его министры послушно выполняли все указания представителей Антанты. Еще немного, и Россия превратилась бы в огромную колонию, где иностранные капиталисты нещадно эксплуатировали бы местное туземное население, а русские солдаты гибли, защищая интересы этих самых капиталистов.

– Как же так получилось, что России удалось остановиться буквально в нескольких дюймах от края пропасти? – спросил Джон Рид. – Как ваша, скажем прямо, весьма малочисленная партия сумела прийти к власти, оттеснив другие, более крупные и известные политические объединения?

– Мы не побоялись взять на себя ответственность за судьбу России, – вступил в разговор Ленин. – Когда в июне на Первом Всероссийском съезде Советов в Петрограде министр Временного правительства меньшевик Церетели заявил, что нет сейчас в России политической партии, которая выразила бы готовность взять власть и ответственность за страну на себя, я ответил ему, что такая партия есть, и что большевики готовы эту власть взять. Это мое заявление было встречено дружным хохотом. По-видимому, присутствующие на съезде господа забыл русскую пословицу: «Хорошо смеется тот, кто смеется последним».

Я как мог перевел эту идиому американскому журналисту, после чего беседу с ним продолжил председатель Совнаркома.

– Когда страны Антанты поняли, что правительство господина Керенского ни на что не годится, – сказал Сталин, – было решено установить в стране военную диктатуру. Срочно нашли диктатора, который, по замыслу кукловодов, должен был железной рукой навести порядок в России и не допустить выхода страны из войны. Но генерал Корнилов оказался бездарным политиком, и Наполеон из него не получился. Но в период борьбы с корниловщиной наша партия сумела консолидироваться и завоевать авторитет не только среди пролетариата, но и среди высшего военного командования Русской армии…

– И тут появилась эскадра адмирала Ларионова, – сказал Джон Рид. – Кстати, откуда она все-таки явилась в наш мир?

Сталин вопросительно посмотрел на меня. Я едва заметно покачал головой. Не стоит пока раскрывать наш секрет. Хотя разговоры о нашем иновременном происхождении уже вовсю ведутся среди тех же журналистов. Но одно дело – ничем не подтвержденные гипотезы, другое – слова, сказанные первым лицом государства.

– Товарищ Рид, – вежливо ответил американцу Сталин, – насчет того, что развитие революционного процесса пошло совершенно другим путем, вы абсолютно правы. Что же касается эскадры адмирала Ларионова… Пока я не могу сказать вам всю правду о ней. Обещаю лишь одно – когда настанет время для того, чтобы сказать об этом, вы будете в числе первых из журналистов, кто узнает все подробности о появлении эскадры Ларионова. Пока же, как говорят у вас в Америке – без комментариев.

Джон Рид разочарованно развел руками, но не стал настаивать и задал очередной вопрос.

– Скажите, – спросил он, – а не кажется ли вам, что закончив одну войну, вы рискуете начать новую, на этот раз с Британией?

– Вы имеете в виду нападение, которое совершила британская эскадра на наш порт Мурман на Севере России? – задал встречный вопрос Сталин. – Простите, но мы имели законное право на самозащиту и воспользовались этим правом. В конце концов, английские корабли были потоплены в наших территориальных водах, а не в устье Темзы или заливе Ферт-оф-Форт.

– Мистер Сталин, – сказал Джон Рид. – Сейчас все только и говорят о произошедшем прошлой ночью сражении у Бергена, в котором приняли участие соединенная русско-германская эскадра и британский отряд линейных крейсеров. Есть данные, что британцы в этом сражении потерпели поражение и понесли серьезные потери.

– Товарищ Рид, – ответил Сталин, – никакой соединенной русско-германской эскадры не существует. Мы всего лишь осуществляли переброску основных сил Балтийского флота в северные моря, а германские моряки предоставили нам право прохода по Кильскому каналу и сопровождали на некотором удалении наш отряд своими линейными крейсерами. Мы ни на кого не собирались нападать, подумайте сами – где Берген, а где Англия. Это британцы выслали на перехват нашей эскадры свои линейные крейсера, поставив перед ними задачу – уничтожить наш отряд или принудить его к капитуляции. Так что в наличии состояние необходимой обороны.

Что же касается подробностей данного дела, то сегодня утром я получил от адмирала Бахирева донесение о том, что они без потерь прорвались через британский заслон и следуют дальше своим курсом. Мне этой информации было достаточно. Что же касается подробностей, то они, скорее всего, имеются у Александра Васильевича Тамбовцева. Пусть он расскажет вам, а мы с товарищем Лениным с удовольствием послушаем.

Сказав это, Иосиф Виссарионович вопросительно посмотрел в мою сторону, и я понял, что пришло время и мне включаться в эту беседу. Я достал листок с донесением, полученным с «Адмирала Кузнецова».

Из этого донесения, составленного на основании анализа радиоперехвата, следовало, что на базу Скапа-Флоу сумел вернуться только избитый до состояния «год заводского ремонта» линейный крейсер «Австралия». Ну, и краткое описание самого сражения.

Первыми, в скоротечном огневом контакте с балтийскими линкорами были потоплены линейные крейсера «Лайон» и «Тайгер». Причем русские моряки заявляют, что они не обстреливали «Тайгер», следовавший вторым в колонне, хотя, конечно, единичное попадание снаряда, упавшего с сильным перелетом, было вполне возможно.

После гибели находившегося на «Лайоне» контрадмирала Пэкинхэма командование принял на себя младший флагман эскадры линейных крейсеров, контр-адмирал Худ, который принял решение немедленно вывести британский отряд из огневого контакта с русской эскадрой и на полной скорости отойти на юг. Наши корабли при этом британцев не преследовали. Заставив противника выйти из боя и не препятствовать переходу русской эскадры на север, адмирал Бахирев счел свою задачу выполненной.

Отходящие, а точнее, бегущие куда глаза глядят британцы неожиданно в полной темноте лоб в лоб столкнулись с германскими линейными крейсерами сопровождения. Произошел скоротечный огневой контакт на дистанции порядка двадцати – двадцати пяти кабельтовых.

– Но это же очень малая дистанция, – удивился Джон Рид, который тоже был немного в теме, – для современного морского боя это почти пистолетный выстрел.

– Зато, – сказал я, – по уверению адмирала фон Хиппера, на этой дистанции в полной темноте очень хорошо были видны факелы из труб, идущих на полной скорости британских линейных крейсеров. Кроме того, это действительно дистанция пистолетного выстрела, и промахнуться с такого расстояния просто невозможно.

«Инфлексибл» и «Индомитебл», наверное, уже считавшие, что они отделались легким испугом, взорвались сразу же, после первого залпа. Два оставшихся британских корабля, тяжело поврежденных германской артиллерией, вышли из боя и попытались затеряться во мраке. При этом они не только избегли повторной встречи с эскадрой адмирала фон Хиппера, но и умудрились потерять друг друга, и возвращались в Скапа-Флоу в одиночку. Командовать соединением было некому, адмирал Худ погиб на своем флагмане «Индомитебле».

Уже утром тяжело поврежденный линейный крейсер «Нью Зейланд» при подходе к базе был атакован находившейся в засаде германской субмариной. Получив две торпеды в борт, линейный крейсер перевернулся и затонул практически со всем своим экипажем. Как я уже сказал, только линейный крейсер «Австралия» смог вернуться в свою базу. Причем в состоянии, когда его проще было бы отправить на разделочную верфь, а не попытаться восстановить.

Джон Рид, который, как и вся пишущая братия, еще не знал таких подробностей сражения у берегов Норвегии, бешено строчил в свой блокнот, подпрыгивая от нетерпения. Еще бы, ведь именно он сообщит первым о морском сражении, которое уже сравнивают с Ютландским. Потери, которые понес Ройял Нэви, были просто фантастическими.

– Товарищ Рид, – сказал Ленин, – еще раз прошу заметить, что и в этом случае флот Советской России действовал исключительно в целях самозащиты. Британцы первые напали на нашу эскадру, которая находилась в нейтральных водах и передислоцировалась в нашу военно-морскую базу на Севере России.

– Да, но после сражения с вашими кораблями в уничтожении остатков британской эскадры приняла участие и германская эскадра, – сказал Джон Рид. – Не значит ли это, что вы теперь снова участвуете в войне, только уже на стороне своего бывшего противника?

– Нет, это не так, – спокойно сказал Сталин, глядя прямо в глаза американскому журналисту, – война между Германией и Антантой еще не закончилась, и нет ничего удивительного в том, что, встретившись, две враждебные эскадры немедленно вступили в бой.

– Да, но после боя германская эскадра отправилась не на свои базы, а присоединилась к вашей эскадре на пути в Мурманск, – сказал Джон Рид. – Во всяком случае, до меня дошла именно такая информация.

– Да, это так, – сказал Сталин, – а куда им было деваться? Они получили повреждения в бою с британскими крейсерами, да и на обратном пути их поджидал весь линейный флот Британии. Они сделали единственно правильный выбор. Тем более что с Германией у нас теперь мир, и пребывание кораблей эскадры фон Хиппера можно считать обычным визитом вежливости.

Джон Рид, получивший сегодня сенсационную информацию, заторопился и свернул беседу. Скорее всего, ему не терпелось побыстрее оказаться в своей квартире и подготовить материал, который на первых полосах перепечатают все газеты мира. Это будет бомба!

Как журналист, я Рида прекрасно понимал, поэтому, завершив его беседу со Сталиным и Лениным в темпе «держи вора», проводил его к выходу.

Вице-адмирал Михаил Коронатович Бахирев стоял на мостике флагманского крейсера «Рюрик-2». Несмотря на то что часы показывали без пяти минут полдень, вокруг была беспросветная глухая полярная ночь, озаряемая лишь ведьмиными всполохами северного сияния. До базы в Мурмане оставалось еще более шестисот миль, а остаток угля в топливных ямах на большинстве кораблей подходил к концу. Где-то в этом квадрате эскадра должна встретиться с зафрахтованными для нее русской разведкой норвежскими угольщиками. С целью их скорейшего обнаружения вперед, на поиски кораблей снабжения в сопровождении отряда эсминцев были высланы передовым дозором бронепалубные крейсера «Олег» и «Богатырь» и поднят в воздух вертолет с «Ярослава Мудрого».

Уголь нужен был не только русским боевым и вспомогательным кораблям. Требовался он и германским линейным крейсерам контр-адмирала Риттера фон Хиппера, в ночном встречном сражении разбившем британскую эскадру. Немцы тоже значительную часть своего маршрута прошли со скоростью, весьма отличной от экономной, и приняли участие в сражении, что значительно опустошило их угольные ямы.

С того ночного боя психологический шок еще не прошел ни у русских, ни у немцев. Немцы все никак не могли отойти от скоротечного боя во мгле, на встречнопересекающихся курсах, когда только упреждение противника в открытии огня, выучка комендоров и отличное качество немецких снарядов позволило им победить.

Русские же моряки спорили о том – как так могло случиться, что у британцев взорвался второй в колонне корабль, который вовсе никто и не думал обстреливать. Слабое бронирование британских линейных крейсеров и взрывоопасность их погребов главного калибра, заполненных зарядами картузного заряжания в холщовой упаковке, еще не стало притчей во языцех. Но как еще иначе можно было объяснить то, что слабейший германский флот при общем численном преимуществе противника уже два раза сводил генеральные сражения к ничьей, при том, что германские корабли гибли значительно реже британских.

– Михаил Коронатович, – недоумевая, спросил адмирала Бахирева командир флагманского крейсера «Рюрик-2» капитан 1-го ранга Владимир Иванович Руднев, – нежели все так просто? Нас с крейсерами, конечно, в деле у Бергена не было. И теперь терзают меня смутные сомнения – неужто владычица морей Британия на самом деле оказалась так слаба?

– Владимир Иванович, – ответил каперангу Рудневу «адмирал Коронат», – да успокойтесь вы. Строились эти британские линейные крейсера в страшной спешке, как ответ на Большую германскую судостроительную программу. А когда торопишься, то, сами понимаете, обязательно что-нибудь упустишь. Кроме того, и наши и немецкие утяжеленные бронебойные и полубронебойные снаряды появились только в одиннадцатом году, то есть уже после того, как британцы, «не желая ждать», наклепали своим «восемь на восемь». Результат, как говорится, налицо. И если британские линкоры показали себя, в общем-то, достойно, то линейные крейсера оказались чрезвычайно уязвимы.

Адмирал Бахирев вздохнул:

– Вот и мы тоже при постройке «Севастополей» наделали кучу ошибок, в том числе и по вопросу бронирования. В 1912 году, когда изменить в проекте уже ничего было нельзя, на Черном море встроили секцию бортового бронирования в списанный барбетный броненосец «Чесма» и произвели отстрел. Результат был плачевный. Наши же бронебойные снаряды наша же броня совершенно не держит. Если сама бронеплита и выдерживала удар снаряда, то ее крепеж оказался скверным, и всю секцию вминало внутрь. Все требуемые изменения в схеме бронирования были учтены в конструкции «Измаилов».

Да-с, Владимир Иванович, именно по причине слабости бронирования наши новые линкоры всю войну так и простояли у стенки в Гельсингфорсе! Не хотел государь рисковать понапрасну, тем более что численное превосходство на Балтике тоже было не в нашу пользу.

И поэтому-то нам в деле у Бергена было противопоказано сближаться с англичанами накоротке. Зато на максимальной дистанции стрельбы наши новые двенадцатидюймовые орудия Обуховского завода и новые тяжелые снаряды к ним показали себя самым наилучшим образом. Корректировка же посредством радиолучей позволила использовать все эти достоинства. Помяните мое слово, оптические дальномеры со временем отойдут в прошлое, и управление огнем будет вестись посредством радио.

– Наверное, вы правы, Михаил Коронатович, – задумчиво ответил каперанг Руднев, – но вот мы с вами этого, скорее всего, уже не увидим.

– А какие ваши годы, Владимир Иванович? – с улыбкой спросил Бахирев. – Неужто вы уже помирать собрались?

– Так ведь большевики же, – пожал плечами командир «Рюрика». – Пока мы с вами им нужны, то нас не трогают. А потом?

– А что будет потом, Владимир Иванович? – спросил Бахирев. – Моря высохнут, али злые британцы свой флот на слом пустят? Какая ни была власть в России, ей все равно нужны будут и армия и флот. Так что можно считать, что с вождем нам повезло. На месте господина Сталина мог быть менее симпатичный персонаж. После болтуна-«главноуговаривающего» Керенского меня уже ничем нельзя удивить. Вы сами сравните положение с дисциплиной на кораблях, какое оно есть сейчас, и то, что было всего три месяца назад, накануне попытки германского десанта на Эзель. Небо и земля…

– Наверное, вы правы, Михаил Коронатович, – кивнул Руднев, – но все же большевики останутся большевиками – то есть людьми не нашего круга. А, следовательно, теми, которым полностью нельзя доверять. Я согласился на ваше предложение не покидать мостик «Рюрика» и пойти с вами в поход на север только потому, что все прочие альтернативы мне пока кажутся совершенно безумными. Вот кончится война в Европе, тогда я с чистой совестью подам в отставку, чтобы, удалившись от дел, предаться писанию мемуаров где-нибудь в Швейцарии или Нидерландах, подальше от всех этих российских неустройств и смут. Помяните мое слово, Михаил Коронатович, дольше пяти лет большевики у власти не удержатся. Россия разорена войной, плохим управлением и отвратительными дорогами. Ну а мужики, населяющие ее, нищи, безграмотны и обозлены на любую власть. Проводить вместе с большевиками социальный эксперимент – это совершеннейшее безумие…

– Кхе, кхе, – раздалось позади Руднева покашливание комиссара эскадры Сладкова. – День добрый, господа офицеры. Надеюсь, что я вам не помешал?

– Да нет, что вы, господин комиссар, – с легкой саркастической усмешкой ответил адмирал Бахирев, – просто Владимир Иванович, находящийся во власти терзающих его смутных сомнений, изливал мне свою душу. А что еще делать – обещанных нам угольщиков-то до сих пор нет.

– Тогда, – точно так же саркастически усмехнулся комиссар Сладков, – можете считать, что я вам принес долгожданную благую весть. Радисты приняли сообщение с «Олега», что они с эсминцами встретили конвой угольщиков и теперь конвоируют его к нам. Это к пополнению запасов угля. Что же касается пяти лет, отведенных господином Рудневым на существование советской власти, то должен заметить, что еще совсем недавно нам уже предрекали неделю, а потом и целый месяц правления. Теперь у оппозиционных пифий самый популярный срок – от полугода до девяти месяцев. За это время наша власть, по их пророчествам, должна окончательно разложиться и дискредитировать себя. Так что вы, Владимир Иванович, еще очень щедры. Но я думаю, что и год, и пять, и десять не ослабят, а только укрепят нашу власть. Народ готов к переменам, он понял, что так, как он жил раньше, дальше жить просто невозможно.

– Я, господин комиссар, – ответил Бахирев, – по убеждениям своим монархист, а следовательно, отношусь к вопросу роли личности в истории так, что, если есть Личность с большой буквы, то будет и История. Безотносительно политических убеждений этой Личности. А если Личности нет, то будет сплошная керенщина, нескончаемая смута и анархия. Это мы уже проходили.

Пока у вас там всем заправляет господин, пардон, товарищ Сталин, чьи таланты правителя я уже успел оценить, то все у большевиков будет получаться, да и во всей России дела будут идти хорошо. Даже по трем прошедшим месяцам я уже могу судить, что худшее уже позади. Если же этого человека, весьма серьезного в своих устремлениях, опять потеснят разного рода беспринципные и безответственные болтуны, то тогда, как уже сказал Владимир Иванович, я не дам вам и пяти лет. Россию захлестнет кровавый потоп. Но это мое личное мнение, господин Сладков, и я не смею вам его навязывать.

– Аналогично, Михаил Коронатович, – соглашаясь, кивнул Сладков, – я тоже не буду навязывать вам свое представление о роли в истории революционных масс. Хотя, наверное, истина где-то посредине. Массы без лидера – это неуправляемая толпа, стадо, раздираемое противоречиями. А лидер без масс – это мечтатель, не способный что-либо изменить в жизни.

– Хорошо, сойдемся на этом, – сказал Бахирев, – а теперь скажите, не поступало ли к вам со стороны советского правительства каких-либо новых указаний в отношении наших действий в архипелаге Грумант?

– Нет, господин адмирал, – пожал плечами Сладков, – все инструкции, данные нам в начале похода, остаются в силе.

– Очень хорошо, – сказал Бахирев, – тогда я прямо сейчас, в вашем присутствии дам, капитану первого ранга Рудневу соответствующие указания. Я, Владимир Иванович, сразу после завершения бункеровки углем перейду на «Севастополь», который вместе со всей эскадрой направится в Мурман. Вы же, взяв, кроме «Рюрика» под свою команду «Андрея Первозванного» и «Республику», а также «Олег» для посылок, пойдете прямо на север, для того чтобы утвердить русский суверенитет над архипелагом Грумант. Если этого не сделаем мы, то в самое ближайшее время это сделают норвеги. И архипелаг с его угольными копями, а также с богатейшими рыбными запасами в окружающих его водах будут навсегда потеряны для России. Справитесь, господин капитан первого ранга? Или нам с господином комиссаром подыскать другие кандидатуры?

Неделю с небольшим назад, когда в Борго был зверски убит великий князь Кирилл Владимирович со всей семьей, на территории Финляндии было введено осадное положение. Скажу прямо – я не ожидал, что большевики, при всей их жесткости и решительности, сумеют так быстро прекратить кровопролитие. Но я ошибался. На этот раз, похоже, убийство в Борго возмутило всех.

Полная информация об этом жутком преступлении была опубликована во всех местных газетах. Приехавшая из Петрограда журналистка мадемуазель Ирина Андреева подробно расписала то, что произошло в доме великого князя, снабдила свой материал рассказом нескольких пойманных в тот же день убийц и дополнила все это выразительными фотография – теми, которые можно было напечатать, не повергая в шок читателей.

Результат газетной публикации был ошеломляющий. Душегубам никто уже не сочувствовал. Националисты почувствовали это, когда красногвардейцы и отряды матросов из Гельсингфорса начали, как говорят мои новые знакомые с эскадры адмирала Ларионова, «зачищать» Гельсингфорс и другие города бывшего Великого княжества Финляндского. Перед убийцами захлопнулись все двери, им отказывали в приюте и помощи.

Только самые оголтелые из финских националистов продолжили свои кровавые подвиги. Но с ними красногвардейцы и военные патрули не церемонились. Бандитов, пойманных на месте преступления, они расстреливали прямо на месте без суда и следствия. Остальные имели шанс сохранить жизнь, если они при аресте не оказали сопротивления. Несколько дней подобного террора – и волна кровопролития резко пошла на убыль.

К тому времени к борьбе с погромщиками приступили и прибывшие из Петербурга люди из ведомства господина Дзержинского. Они с помощью своих агентов из числа местных финнов установили фамилии и имена главарей националистов, а также места их жительства, и начали их арестовывать одного за другим. На границе большевики тоже навели порядок. Теперь она будет проходить не как раньше – за Сестрорецком, а там, где ей и положено быть – по границе со Швецией. Конечно, контрабандистов и тех из местных, кто годами занимался противозаконной торговлей, это вряд ли остановило. Но, с учетом строгих наказаний за такие вот «шалости», я могу смело предположить, что контрабандистов изрядно поубавится.

Осуществлял пограничный контроль вновь созданный Корпус пограничной стражи, который возглавил знакомый мне полковник Лесков. Он и раньше служил в этих краях и хорошо знал, что и как можно и нужно сделать, чтобы надежно перекрыть пути перемещения через границу подозрительным личностям и контрабандным товарам. Пограничные стражники уже задержали несколько горячих голов из числа шведской молодежи, которые на свой страх и риск решили отправиться в Финляндию, чтобы «помочь своим братьям, стонущим под игом жестоких угнетателей».

Я побеседовал с этими молодыми обалдуями после того, как люди Дзержинского, проведя предварительный допрос задержанных и убедившись, что никто из них не замешан в преступлениях, передали их в распоряжение гражданских властей.

– Молодые люди, – сказал я им, – я могу понять всю чистоту помыслов, которые толкнули вас на этот опрометчивый поступок. Но он, скорее, глуп, чем благороден. Живущие здесь финны, шведы и русские сами разберутся между собой. А тех, кто хладнокровно убивает младенцев и режет глотки женщинам…

Тут я замолчал, вспомнив фотографии, которые были сделаны в доме несчастного великого князя Кирилла. Я побывал на двух войнах, повидал в своей жизни всякое, но даже мое закаленное сердце старого солдата дрогнуло, когда я увидел трупы великого князя и членов его семьи.

– Скажите спасибо, killar (парни), – продолжил я, поглядывая на изрядно приунывших молодых балбесов, – что вы еще не успели совершить никакого преступления, чтобы вас можно было привлечь к ответственности за что-либо, не считая незаконного перехода границы. Будь я на месте ваших родителей, я бы просто отвел бы вас на конюшню и всыпал бы хорошенькую порцию вожжей.

Я приказал отвести задержанных снова на границу и дать им там хорошего пинка, чтобы они без задержки мчались галопом до самого Стокгольма, предупредив их, что в следующий раз с ними нянчиться уже никто не будет, и родители их если и увидят когда, то это будет нескоро.

Назначенный партией большевиков представитель ЦК Эйно Рахья начал было при этом недовольно ворчать, что, дескать, зря мы церемонимся с этими юнцами, которые, не задержи их стражники на границе, сейчас бы занялись убийствами и погромами. Но адмирал Ларионов, присутствовавший при нашей беседе, остановил «неистового якобинца» Рахья.

– Товарищ Рахья, – сказал он, – а вы знаете, что Густав Карлович прав на все сто процентов. Эти молодые шалопаи никого еще не убили и не ограбили. Они просто наслушались краснобаев из числа представителей антироссийски и антибольшевистски настроенной интеллигенции, которая сочиняет в своих уютных квартирках страшилки о русских и большевиках. Но бороться с нами они не рвутся, а вместо этого агитируют горячих доверчивых юнцов, которые думают, что так оно и есть на самом деле.

– И еще. Как я понял, Густав Карлович, – тут адмирал посмотрел на меня, – эти парни выходцы из уважаемых в шведском обществе семей? Если это так, то они расскажут своим родителям о том, как мы обошлись с ними, и это не останется без ответа.

Виктор Сергеевич, как всегда, оказался прав. Через несколько дней один мой хороший знакомый, представитель старинного шведского рода, живущий в Або, передал мне предложение еще нескольких уважаемых людей из числа шведской элиты бывшего Великого княжества Финляндского, а также крупных промышленников, встретиться со мной, чтобы поговорить о дальнейшей судьбе Финляндии.

Я назначил свою встречу с ними в Александровском театре. И место это я выбрал не случайно. Театр был построен в 1879 году по инициативе генерал-губернатора Финляндии Николая Владимировича Адлерберга, который предложил император Александру II построить в Гельсингфорсе театр для русских. Театр получил название Александровского русского казенного театра и был назван в честь императора Александра Николаевича, который покрыл значительную сумму расходов из своей казны.

И вот лучшие люди бывшего Великого княжества Финляндского сидят передо мной в зале Александровского театра. Многих из них я знаю лично, со многими до недавнего времени мы были дружны. Моя служба большевикам во многом испортила эти добрые отношения, но я надеюсь, что все здесь присутствующие – это деловые и разумные люди. Они поймут мои аргументы. Одуревших от своих беспочвенных идей о «Великом Суоми» пылких интеллигентов тут нет.

– Господа, – начал я свое выступление перед сидящими в зале людьми, – все вы слышали о злодейском убийстве в Борго великого князя Кирилла Владимировича и его семьи. Эти подонки не пожалели даже невинного младенца. Полагаю, что все вы до глубины души возмущены этим преступлением. Необходимо было любой ценой остановить тех, кто в ослеплении своем готов резать и убивать всех подряд. Господа большевики, которые взяли власть в Петрограде, сумели выполнить эту задачу и остановить кровопролитие. Господа, я имел возможность откровенно беседовать с главными лидерами большевиков. Скажу вам – это люди решительные и жесткие, которые шутить не будут. В то же они умные и прагматичные политики. Сопротивляться им – бесполезное занятие, и нам надо как-то находить с ними общий язык.

– Господин барон, – выкрикнул из зала сын одного из сенаторов, – вы предлагаете нам вступать в большевистскую партию?

– Не думаю, что вас в нее примут, – ответил я под громкий смех присутствующих. – Лучше было бы вам организовать свою партию, которая смогла бы защищать интересы шведов, живущих в Финляндии. В конце марта состоятся выборы в новый Сейм, или Верховный совет, как они его называют, и такая партия могла бы в них поучаствовать. Да, кстати, этот вопрос не так давно уже обсуждался в Стокгольме на встрече представителя советского правительства с премьер-министром Швеции и кронпринцем. И это инициатива эмиссара новой русской власти была положительно воспринята. Швеции на ее границах нужен мир, мир и только мир.

Смешки и шепот в зале при этих словах полностью замолкли. Присутствующие, что называется, навострили уши. Ведь если Швеция откажет в поддержке финским националистам, то на кого еще остается рассчитывать? Германия разоружила и интернировала финский егерский батальон, сформированный и обученный германскими офицерами. Англия и Франция? Им хватает своих забот. На Западный фронт сейчас непрерывным потоком идут эшелоны с германскими и австрийскими частями, оставившими свои позиции на Восточном фронте. Не сегодня-завтра начнется наступление, целью которого, все уже понимали, станет Париж. Война может закончиться совсем не так, как планировали в Лондоне, Париже и Вашингтоне.

Я заметил смену настроения в зале и продолжил свою речь.

– Господа, теперь вы понимаете, что мы просто обречены быть в составе Российского государства.

Надо найти в нем достойное место. Финляндии выгоднее быть вместе с Россией, чем жить самостоятельно. Так уж заведено в этом жестоком мире, что маленькие страны не могут быть полностью самостоятельными. Рано или поздно они должны будут прибиться к какой-нибудь великой державе. А та, в свою очередь, будет использовать территорию государства-сателлита в качестве плацдарма против другой великой державы. Россия не допустит существования под своим боком очага потенциальной агрессии. Она тем или иным способом сумеет подчинить нас, будь мы хоть трижды самостоятельны на словах. Поэтому я предлагаю все тщательно взвесить и принять единственно правильное решение…

После моих последних слов в зале наступила длительная пауза. Потом самый уважаемый из присутствующих, представитель судостроительной фирмы «Крейтон и Ко» в Або, осторожно поинтересовался:

– Господин барон, а на что мы можем рассчитывать, если Финляндия останется в составе Советской России?