Д-р Юрий Табак Библейско-богословский институт, Москва

Более чем за полвека, прошедшие со времени крупнейшего в истории геноцида евреев, получившего название «Холокост», написаны сотни книг, авторы которых попытались понять причины и истоки трагедии, происшедшей с еврейским народом. Были предложены различные концепции, объясняющие происхождение Холокоста. Самой убедительной из них представляется концепция, которой придерживаются практически все еврейские историки, а также представители либеральных течений в Римско-католической и Протестантских Церквях. В самом общем виде ее можно сформулировать следующим образом:

Холокост является результатом многовековой ненависти христианского мира к евреям. Эта ненависть, берущая начало в антисемитизме Античности, сформировалась в первые века христианства, в борьбе набирающей силу христианской религии с иудаизмом. Отношение христианской Церкви к евреям в этот период обычно определяется понятием «антииудаизм». В эпоху Средневековья, в силу сложных исторических и социально-экономических факторов сосуществования двух общин — доминирующей и огосударствленной христианской с маргинализованной иудейской — продолжавшуюся религиозную ненависть стала дополнять социально-экономическая напряженность в отношениях между двумя общинами. В Новое время, по мнению многих историков, религиозная ненависть христианского мира, т.е. антииудаизм, по-существу, уступил место секулярному (обвинения во всемирном заговоре, «Протоколы сионских мудрецов») и расовому (обвинения в расовой неполноценности или, наоборот, в сверхчеловеческих особенностях) антисемитизму. Холокост объявляется результатом скорее этих двух разновидностей антисемитизма, вкупе с неоязыческйми тенденциями, набравшими силу в культурном социуме второй половины XIX — первой половины XX в., чем следствием религиозного антииудаизма.

При всем согласии с этой концепцией, мне хотелось бы скорректировать некоторые ее положения. Во-первых, тенденция к абсолютизации различий между «ранним» религиозным антииудаизмом и «поздним» секулярным и расовым антисемитизмом представляется мне необоснованной. Оба эти понятия исторически неразрывны. Совершенно очевидно, что в l'enseignement du mepris (J.Isaac), «учении презрения» ранних отцов и учителей Церкви, которое, безусловно, преследовало цели религиозной антииудейской полемики, совершенно явным образом присутствуют и секулярные, и расистские элементы, сознательно или невольно используемые авторами антиеврейских инвектив, — которые закреплялись в подсознании христианского населения. В самом деле, когда литургические упоминания о евреях сопровождались определениями «perfidi Judaei», когда Иоанн Златоуст характеризует Синагогу как «логово диких зверей, воровской притон, прибежище бандитов и развратников», а евреев — как «козлов» и «свиней», когда уже в последующие эпохи Бернар Клервоский применяет к евреям определение «животные» и «тупой коровий ум», Мартин Лютер называет их «отвратительными паразитами», а папа Григорий VII увещевает испанского короля «не терпеть более, чтобы евреи господствовали над христианами», — можно ли говорить о каком-то чисто религиозном антииудейском субстрате, даже делая скидки на приемы средневековой риторики? Аргументы того рода, что христианская Церковь не нападала на крестившихся евреев, и это, дескать, доказывает чисто религиозный характер полемики, представляются несостоятельными. Следует помнить, что вплоть до Нового времени, иудаизм носил этно-конфессиональный характер; понятие «иудей» (judaeus) было тождественным понятию «еврей» (hebraeus), который выделялся своим образом жизни, занятиями, одеждой и т.д. Крестившийся иудей в большой мере переставал быть для общества этническим евреем, вписываясь по всем параметрам в христианскую среду, но даже и тогда, как показывает история марранов, в отношении выкрестов сохранялась подозрительность. Иначе говоря, расовая ненависть была тождественна религиозной, которая веками закреплялась в сознании христианского населения прежде всего через церковную проповедь. В середине XIX в. расовый антисемитизм лишь был сформулирован в явном виде и обрел псевдонаучные обоснования. Но этот факт ни в коей мере не отменяет ни религиозной подоплеки, лежащей в основе антисемитизма позднейшего периода, ни самой религиозной ненависти: не случайно нацисты, помимо использования чисто секулярных, т.е. экономических, политических и т.д., а также расовых аргументов, приписывали евреям демонические, сверхъестественные черты, т.е. использовали образы, не выходящие за пределы религиозной парадигмы. Таким образом, мы с полным правом можем говорить о религиозном антииудаизме как главной причине Холокоста. Тот аргумент, что нацисты являлись выразителями языческого самосознания и равным образом ненавидели христианство, ничего не решает. Во-первых, этот аргумент сам по себе довольно спорный; во-вторых, впитавшаяся в кровь и плоть религиозная ненависть может проявляться в отрыве от своих исторических корней (примером может служить Северная Ирландия, где в конфликте протестантов и католиков собственно религиозная проблематика не играет никакой роли).

Попытаемся теперь определить, в чем следует искать корень религиозной вражды христианства к иудаизму и иудеям, которая в итоге привела к Холокосту. Историческому христианству, в силу ряда очень сложных религиозно-исторических обстоятельств, требовалось одновременно и сохранять преемственность от библейской, т.е. иудейской, религиозной традиции, и отталкиваться от нее. Эта противоречивая диалектическая связь нашла свое выражение в ряде богословских моделей, возникших в христианскую эпоху. Приведем очень удачную, с нашей точки зрения, классификацию этих моделей, сделанную Б. Клаппертом (U.Klappert,"Israel und die Kirche», 1980):

1. Заместительная: Церковь — новый Израиль.

2. Интеграционная: «остаток» Израиля входит в Церковь.

3. Типологическая: Израиль — архетип Церкви.

4. Иллюстративная: Израиль демонстрирует Божий суд, Церковь — Божью благодать.

5. Категориальная: Израиль — всего лишь социологический образец, лишенный религиозной нагрузки.

Не вдаваясь в подробную характеристику этих моделей, заметим, что, по крайней мере, первые четыре из них формируются уже в круге ранней христианской письменности; в той или иной мере они обнаруживаются в евангельском корпусе, у Павла, в Посланиях апостольских мужей — Варнавы, Игнатия Богоносца и др., находя дальнейшее развитие у отцов Церкви и позднейших христианских богословов.

Для нас важно здесь другое: в основе их всех обнаруживается единый религиозный принцип, который можно сформулировать следующим образом. В оппозиции «иудаизм — христианство» исключено равновесие на ценностном уровне. Иудейские ценности могут подменяться христианскими, предшествовать им, быть их прообразом, растворяться в них и т.д., но не имеют самостоятельного значения: если конечным итогом и критерием истинности религиозного пути объявляется спасение, то оно возможно только через сознательное принятие Иисуса Христа, как это сформулировано у евангелиста Иоанна (14:6): «Я есть путь, и истина, и жизнь». Такого рода сотериология получила в современном богословии название эксклюзивистской. Именно она на протяжении двух тысячелетий лежала в основе отношения христианского мира к иноверцам, в том числе и к иудеям. В зависимости от социально-исторических обстоятельств она варьировалась от крестовых походов, насильственного обращения, погромов и Холокоста до нынешней практики миссионерствующих христиан, раздающих листовки с призывами обратиться к Господу. Лишь в последние десятилетия наиболее либеральные течения христианства начали усваивать другие сотериологические модели — инклюзивистскую, предполагающую, что праведники спасаются во Христе, даже не зная его имени, и плюралистическую, которая провозглашает, что спасутся все праведники, независимо от их веры.

Итак, как мне кажется, причиной гонений на иудеев в христианском мире была религиозная ненависть христианского мира к иудеям, в основе которой лежала эксклюзивистская сотериологическая модель. Однако в данном случае я предпочитаю абстрагироваться от специфически сотериологического характера модели и рассматривать ее как эксклюзивистскую модель религиозного сознания в целом. Под такой моделью я понимаю придание исключительного характера собственным религиозным ценностям за счет отвержения или умаления чужих религиозных ценностей. Частным случаем реализации такой модели в исторической практике и стал Холокост.

На этом моменте необходимо остановиться подробнее. Я употребил фразу «частный случай», которая может вызвать возражения. Действительно, многие историки полагают, что печальные исторические отношения христианства и иудаизма определяются исключительно спецификой обеих религий и особых исторических обстоятельств их сосуществования. Безусловно, это верно, но лишь в определенной степени. Мне все же кажется, что в оппозиции «христианство — иудаизм» и Холокосте как результате этой оппозиции мы имеем дело с конкретным воплощением более универсальной закономерности, характерной для межрелигиозных отношений в целом. Чтобы аргументировать свою мысль, мне придется вернуться к понятию «Холокост».

Холокост называют «водоразделом», «наивысшей точкой», «предельным выражением» гонений христианского мира на евреев. Это верно в абсолютном выражении, поскольку предыдущая история не знала такого количества уничтоженных евреев, такой методичности и такого технологического совершенства, с которым это уничтожение проводилось. Однако обратим внимание: за период XI — XV вв., когда еврейское население в мире составляло около одного миллиона человек, было истреблено около 380 тыс. евреев, т.е. с учетом естественного прироста населения, за пять веков было вырезано более трети еврейского населения. В течение XVI — XVII вв., вследствие массовых истреблений в эпоху Хмельничины, еврейское население Польши уменьшилось вдвое. Иначе говоря, относительные масштабы потерь евреев в Средние века даже превосходят масштабы Холокоста. Все это позволяет говорить о Холокосте как универсальном явлении истории христианско-иудейских отношений.

Далее, стресс от Холокоста был настолько силен, что под его воздействием стало теряться некое рациональное зерно в его оценке. Некоторые афористичные и очень мощные по эмоциональному накалу определения настолько засели в нашем сознании, что мы не заставляем себя задуматься над ними. Так, ставшая классической фраза (кажется, Элье Визеля): «Лишь евреев убивали только за то, что они евреи», на самом деле, малоубедительна. А за что нацисты убивали цыган? В этом смысле слово «Холокост» можно отнести к геноциду любой этнической общности.

Более того, тот концентрированный характер, который носило уничтожение еврейства, уже имеет аналог в современной истории. Это и геноцид армян в 1915 г., и этнические чистки в нынешней Руанде и т.д. Можно ли в данном случае употребить форму «Холокост армян»? Или, возвращаясь в средние века, творить о «Холокосте индейцев», осуществленном конкистадорами? Ряд исследователей полагает, что нельзя, поскольку за термином «Холокост» закреплена специфически христианская предыстория. Я же хочу пойти по прямо противоположному пути, показав, что Холокост, не теряя своего конкретного содержания как еврейского Шоа, может служить универсальной моделью геноцида — и, следовательно, можно говорить о «Холокостах», в основе которых лежит все та же эксклюзивистская модель.

Для этого нам придется ответить на вопрос, носит ли религиозная основа Шоа уникальный характер, иными словами, является ли уникальной эксклюзивистская модель христианского сознания, реализовавшаяся в дихотомии «христианство — иудаизм»? Если обратиться к исламу, то мы обнаружим: для язычников альтернатива здесь крайне сурова: принять ислам или умереть. Что касается христианства и иудаизма, то сформировавшееся в исламе отношение к этим двум религиям высшей степени неоднозначно: с одной стороны, еврейские патриархи, Моисей, Иисус высоко почитаются и признаются пророками (Сура 3:84); древним монотеистическим общинам — христианам и иудеям — присвоено уважительное название «народ Книги» (аль-китаб). «Твердые в знании» и «верующие» иудеи получат великую награду (4:162). С другой стороны, в Коране проводится мысль, что исторические иудаизм и христианство извратили первоначальную истинную весть древних пророков, и пророку Мухаммеду предстояло восстановить ее (5:5). Иудеи обвиняются в неверии, в несправедливости, во лжи «на Мариам», в убийстве Иисуса и т.д. (2:58, 4:152—159); Аллах проклял их (5:13). Христианам, почитающим Троицу, отказывается в вере, их ожидает мучительное наказание (5:73). Иными словами, уже в Коране налицо признаки эксклюзивистской модели религиозного сознания, хотя, в отличие от христианского средневекового богословия, здесь есть и смягчающие тенденции. В зависимости от политических обстоятельств, эта модель порождала большую или меньшую нетерпимость к религиозным меньшинствам, которые уже в эпоху раннего ислама получали статус зимми — участников неравноправного договора с победителями-мусульманами. В эпоху мусульманского правления нередки случаи сегрегации, унижений, религиозных преследований и насильственного обращения, сродни христианскому отношению к иудеям (сожжение армян-христиан халифом Валидом в VIII в., массовое убийство евреев в в Фесе и Гранаде в XI в., репрессии Альмохадов в Гранаде и мусульманской Испании; даже в конце XIX — начале XX в. продолжалось насильственное, под угрозой смерти, обращение в ислам, например, армян в Йемене). О том, какие угрозы миру сейчас несет мусульманский фундаментализм, всем хорошо известно — достаточно упомянуть о чудовищных событиях в Алжире. Мусульманский эксклюзивизм находит обоснование уже в нашу эпоху: по определению аятоллы Хомейни, все тело немусульманина нечисто, мусульманину позорно слушаться начальника-еврея и т.д.; по определению шейха Ливана Хассада Халида, понятие джихад применимо к войне с сионизмом. Какие бы социально-политические корни ни питали исламский экстремизм в настоящее время, религиозный фактор, опирающийся на эксклюзивистскую модель религиозного сознания, несомненно, имеет здесь место.

Исторически сложилось так, что в течение почти семнадцати веков христианство и ислам являлись главенствующими религиями в странах проживания евреев; евреи и иудаизм подвергались там, в большей или меньшей степени, гонениям. В этих условиях была выработана этика иудейской общины в диаспоре, которая до сих пор считается образцовой в части органичного сочетания лояльности нееврейскому государству, уважения его религии и вместо с тем верности своей собственной религии. В основе отношений к иноверцам здесь лежит позднесредневековое сотериологическое положение о возможности спасения праведников неевреев, в случае следования последних законам Ноахидов. В немалой степени эта этика обязана своим происхождением исторической судьбе евреев, которые изначально были герим, «пришельцами» в чужую землю (Исх. 22:21), и большую часть своей истории порабощены. Однако зададимся вопросом — не забывая, разумеется, о той мере, в какой историю можно рассматривать в сослагательном наклонении и строить соответствующие гипотетические модели, — изменись исторические обстоятельства, точно ли такой этикой руководствовались бы иудеи? Однозначно ли соответствуют исторически зафиксированные средневековые этические ценности нормативным иудейским религиозным установкам? Иначе говоря, в контексте ранее высказанных положений, можно ли на основании исторического опыта еврейского народа говорить об отсутствии экслюзивистской модели религиозного сознания в нормативном иудаизме или хотя бы непроявлении последней?

Исторически отношение Израиля к другим религиям отмечено сосуществованием противоборствующих тенденций. Если говорить о ранней истории, то для нее характерно абсолютное неприятие языческих религий, языческих божеств — они есть элилим, «заклятое» (1 Пар. 16:26), «ничто» (Втор. 7:26); Бог требует от евреев истребить ханаанские народы, их идолов и не вступать с ними в родственные отношения (Втор. 7:1—6). Но вместе с тем наряду с требованием к евреям не предаваться идолопоклонству, нигде в Библии не требуется, чтобы другие народы отказались от своих богов, которых Бог «уделил» (халак) им (Втор. 4:19); известное предписание «Богов не проклинай» (Исх. 22:28) относится, по интерпретации Флавия и Филона, к чужим богам. У поздних пророков можно найти даже намек на то, что поклоняясь своим богам, язычники, не ведая о том, поклоняются истинному Богу («и на всяком месте приносят фимиам Моему имени» — Мал. 1:11); здесь напрашивается параллель с будущей проповедью Павла в афинском ареопаге о «неведомом Боге» (Деян. 17:23).

Еще более четко обозначились эти две разнонаправленные тенденции в конце эпохи Второго Храма. В полемических целям некоторые современные еврейские историки делают упор на «позитивные» тенденции в отношении иноверцев. Действительно, они несли мощный гуманистический заряд; это касается установлений о запрете обманывать иноверцев (Хулин 946), о раздаче благотворительности без различия между израильтянами и иноверцами (Тосефта Гитин 3:18), о навещении больных иноверцев, их похоронах (Гитин 61а) и т.д.; ценилась мудрость даже исходящая от язычников (Мегилла 16а). Но не следует недооценивать и бытовавшие среди мудрецов мнения прямо противоположного свойства. Если, например, рабби Йехошуа высказывался о возможности получения «удела в грядущем мире» «праведниками народов», то рабби Элиэзер категорически отвергал эту мысль (Тосефта Санхедрин 13:2). Мнение рабби Меира, что иноверец, изучающий Тору, подобен первосвященнику (Сифра Левит 18:5), соседствует с мнением, что иноверец-гой, занимающийся, Торой, достоин смерти (Санхедрин 59а), как и нееврей, соблюдающий субботу. Часто инородцы ставились в правовом отношении, в торговых сделках в неравноправные условия. Можно привести и самые жесткие положения Талмуда, вплоть до призывов убивать «лучшего из гоев», как, у рабби Симона б. Иохаи (Мехилта р. Симона б. Йохаи).

Разумеется, все приведенные высказывания следует рассматривать, исходя из сопутствующих им обстоятельств. Так, Симон б. Иохаи произнес свои слова, когда на его глазах римляне заживо сдирали кожу, с его любимого учителя рабби Акивы. Неизбежное сосуществование двух указанных тенденций, в раввинистическом иудаизме и повседневной жизни евреев того времени носит объективный характер. При ухудшении социально-политических и экономических условий неизбежно усиливается позитивная тенденция, т.е. наблюдается рост религиозной терпимости в богословском и практическом плане (что блестяще показал в своих работах Я. Кац), хотя это лишь в малой степени спасало евреев в последующие века. Но и в столь неблагоприятных условиях присутствующая в иудаизме эксклюзивистская тенденция проявлялась на практике, пусть и в несравненно меньшей степени, чем в исламе и христианстве. Подобное явление в исторической самой угнетенной общины, пережившей в итоге Холокост, с особой силой свидетельствует об опасности этой тенденции.

Не говоря уже о жестоких завоевательных, войнах в период освоения Ханаана, укажем на насильственную иудаизацию завоеванных территорий при Хасмонеях во II—I вв. до н.э., а в христианскую эпоху — на насильственное обращение христиан Химьярского царства при царе Зу Нувасе в начале VI в. В немалой степени религиозная нетерпимость проявлялась и во внутренней политике еврейского государства, например, при тех же Хасмонеях.

Заметим, что уже в наше время древнее понятие нечистоты иноверцев определяет правила повседневной жизни иудейских групп ортодоксального толка. Вспомним о деятельности покойного Меира Кахане. Что как не религиозный экстремизм послужил одной из главных причин гибели Ицхака Рабина? А действия иммигрантки-фанатички из России, которая спровоцировала беспорядки среди арабов, изобразив пророка Мухаммеда в виде свиньи?

Мы не можем повернуть историю вспять, точно так же как не можем предъявлять счет нашим предкам — к какой бы религии они ни принадлежали. Их религиозная и повседневная жизнь характеризовалась особыми историческими обстоятельствами, особым менталитетом — тем древним и средневековым миросозерцанием, которое и определило печальную историю человечества. Остается лишь горестно вздохнуть о миллионах убитых и воздавать им вечную память. Однако мы, ныне живущие, знающие о Холокосте и способные уважать религиозную свободу другого, должны задуматься над тем, чтобы отказаться от эксклюзивистской модели религиозного сознания, ставящую одного человека над другим. Ее опасность в том, что при благоприятных условиях даже легкое ощущение своего превосходства над другими способно привести к Холокосту. Конкретно отказ от эксклюзивистской модели может найти (и находит) отражение в: 1) новых подходах к сотериологии, в частности, в усвоении плюралистического подхода; 2) в полном отказе от миссионерства; 3) в недопустимости проявления чувств пренебрежения и даже иронии по отношению к представителям других религий (даже к язычеству); 4) в желании понять и искренне узнать другого. Возможно, столь радикальные требования в настоящее время невыполнимы из-за нашей к ним неподготовленности. Но только на этом пути мы сможем совершить радикальный поворот в истории и тем самым исполнить свой долг перед бесчисленными жертвами Холокоста.