Глава 14
Глубокие тени залегли в углах комнаты. Изредка они вздрагивали, откатывались назад, когда кто-то из сидящих у очага шевелился, но чуть погодя опять подступали к размытой черте между мраком и светом. Дальше им ходу не было – живое пламя ревностно хранило свои границы.
Над огнем уютно побулькивал травяным отваром котелок. Неспешно гуляла по рукам чаша, ноздри приятно щекотал горячий ароматный пар с нотками мяты, имбиря и меда. Потрескивали сухие поленья. И негромкий голос рассказчика вторил гулу огня, то затихая, то вновь набирая силу.
– Они приходят с непогодой. Зимой с метелью, осенью с ураганом, летом – с пыльной бурей. Ясное солнце враг им, оно ворота Утгарда на все замки запирает… Я тех тварей единожды видал, лет этак десять назад, вдалеке, и тоже зимой. Девятеро их. Всегда, даже когда с добычей уходят.
Нэрис, машинально придвинувшись к Творимиру, с надеждой уточнила:
– А бывает, что без?
– Не бывает. В первый день не найдут, следующим вернутся. И сызнова вернутся, и опять – пока свое не возьмут. Много я про них слыхал, но чтоб несолоно хлебавши убрались – такого не припомню.
Русич скептически хмыкнул.
– Ну да, – согласился Жила. – Север большой, не всяк друг дружку знает, поручиться не могу. Однако ж земля, сударь, слухами полнится! И у нас каждый знает – уж коли псы Локи след взяли, дак ничем их с него не собьешь. Вы вот давеча, госпожа, про собак говорили. Так не собаки это. То есть по виду-то да, а нутро у них самое что ни на есть человечье. Гнилое только насквозь, проклятое!.. – Дружинник помолчал, сосредоточенно морща лоб, и продолжил: – Давно это было. Еще до прадедов наших, пожалуй. Жил, говорят, где-то близ Тронхейма славный ярл, Сниольф его звали. Силен был, как тур, в бою страшен, да все ж справедлив. Слабейшего не притеснял, сильнейшему уважение оказывал – но земли свои в кулаке держал, под чужаков не стелился и конунгу был надежной опорой. Да вот беда, не стоил тот конунг своего ярла! Даром что правитель не из последних, а все ж нет-нет да и завидовал соратнику. Славе его завидовал. Досадно, вишь, ему было, что его, конунга, меньше собственного ярла чествуют. Досадовал-досадовал, да и озлился вконец. Начал самого себя растравлять: мол, и дружина-то у Сниольфа ладнее, и земли богаче, и жена краше. Про жену некоторые рассказывают, что с нее-де все и началось, да я сомневаюсь. Мало ли на севере красавиц? Уж всяко конунгу не троллиха кривая в супруги досталась… Но так оно там было или нет, уже не важно. Озлился, стало быть, правитель, да и удумал избавиться от ярла, чтоб глаз не мозолил. Для пущего успокоения сам перед собой Сниольфа оговорил – дескать, с такой-то силой да народным уважением каждый рано или поздно о троне задумается – и замыслил злодейство. Сам, понятно, рук пачкать не захотел, подговорил ближайших хёвдингов ненавистного ярла, тех, что послабже духом были, золотом глаза им застил, да сверх того пообещал: чья рука сподвижника в Вальгаллу отправит, тот новым ярлом сей же час сделается!
На лице сухопарого норманна мелькнула гримаса отвращения. Он взял протянутую Хердом чашу, сделал большой глоток и заговорил снова:
– В общем, закружило бойцам головы. Возмечтали они о богатствах, о местечке теплом у конунга под правой рукой. И согласие дали, шкуры продажные… Дело как раз перед большим боем было, а Сниольф богов чтил, то все знали: всегда на капище ночь перед сражением проводил, жертвы приносил Одину. Ну вот хёвдинги и решили его привычку себе на пользу повернуть: выпросились с ним, вроде как охраной, остальных отпустили… А потом дождались, когда ярл в святилище войдет и спиной к ним повернется, да прямо там его и порешили.
– Вот мерзавцы! – ахнула Нэрис. – И что, Жила, неужто этакая подлость им с рук сошла?
– Ну, щас! – высокомерно вздернул подбородок норманн. – Чай, Один и так бы воздал, не замедлился, а уж на собственном капище?.. Вы ж не забывайте, госпожа, – Сниольф воин был могучий, опытный. Нешто он вот так запросто себя зарезать позволил бы?! Конунговым прихвостням повозиться пришлось. Убить-то они его убили, все ж восемь против одного, но шуму наделали: ближние дружинники, кто караул нес, звон мечей услыхали и подняли отряд по тревоге. Предатели, уж конечно, их дожидаться не стали – вскочили на коней и давай бог ноги! Да только от дружины осиротевшей разве ускачешь? Бойцы как Сниольфа убитого увидали, так за оружие схватились и вдогон понеслись, ясно дело…
– Эх? – не стерпел Творимир, увлекшись рассказом.
– Догнали, сударь, еще как догнали! В кольцо взяли, круг сужать принялись – и тут началось. В одночасье, сказывают, ветер поднялся, да с дождем, да с ледовым градом, небо облаками заволокло, молнии засверкали. Дружинников едва с седел не посносило! А как проморгались они, так и обмерли. Только что перед ними восемь всадников было, ан уже никого и нету, только лошади с пустыми седлами сквозь строй ломятся. А в кругу, что бойцы ярла стянули, вместо людей – собачья стая. Восемь голов, ровнехонько сколько хёвдингов было. Мечутся, друг на дружку зубы скалят, от мечей пятятся… Дружинники смекнули, что дело нечисто, но от своего не отступились. Попрыгали наземь, воззвали к Одину – и на псов. А те, не будь дураки, шасть – да только их и видели. Будто в дожде растворились, твари проклятые!
Леди Мак-Лайон наморщила лоб:
– Погоди, Жила. Ты говорил, что их всегда девять? А хёвдингов-то восемь, получается?
– Обождите, госпожа, я ж к тому и веду. Убийц было восемь, ваша правда. Да только вы самого главного подстрекателя забыли…
– А! Конунг!
– Он, подлая душа. – Норманн прикрыл глаза, готовясь перейти к самой волнительной части истории. – Он, куды ж ему деться. Я говорил, что бой большой намечался, правильно? А какой бой без конунга? Вот и сидел он себе, значит, в лагере, в собственном шатре, ждал вестей от помощничков. Только не их дождался, а того, кого сам же и приговорил… Дружинники, как стаю упустили, поворотили вспять. Тело ярла из святилища забрали, повезли в лагерь, прямиком к конунгу – для всех-то они друзья были! Подъезжают – а вокруг шатра Хель знает что творится. Бойцы носятся, крик, гам. Дружинники Сниольфа аж заколыхались – решили, что конунга следом за ярлом прирезали. Протолкались они к шатру, поспрошали… И такое услышали, что не поседели едва!
Жила сделал многозначительную паузу. Нэрис, подавшись вперед, широко раскрыла глаза:
– И что же??
– А то, госпожа, что явился к конунгу сам Сниольф – весь в крови, в посеченной кольчуге. Не просто пришел – сквозь полог наружный шагнул, как сквозь воздух. Вперил взгляд в правителя, а глаза молниями сверкают, яркими, как край неба, голубыми да страшными…
Воевода поджался на лавке. Голубые да страшные?.. Не такие ли у давешнего пса глаза были? Брешет Жила, не брешет, а, видно, зверь внутри не драки ради шевельнулся!
– …убийцей его назвал и предателем, – будто издалека донесся до Творимира голос норманна, – и хёвдингов тех грозным словом заклеймил. А после руки изрубленные кверху вскинул да именем Одина проклял – всех девятерых. «Вы, – сказал, – не сыны северу, а пасынки неблагодарные, не человеки вы, – сказал, – а псы безгласые, и людьми называться не смеете! Не держать вам отныне топоров в руках, не громить врага, не пировать с дружиною… И Асгарда не видать вам, тварям, и в Мидгарде проклинаемыми быть во веки вечные!..» Как услышал это конунг, так лицом побелел и в ноги убиенному кинулся. Подлецом себя называл, кулаками в грудь стучал, едва ли не плакал – прощение вымаливал. Но ответил Сниольф: «Не будет тебе от меня прощения, покуда сердцем не покаешься да грех не искупишь. Беги, пес! Земля твоя теперь – ущелья Утгарда, место твое – у трона двуличного Локи. А коли родит земля падаль, с тобою схожую, – так приди и возьми ее душу в обмен на свою. Только тем и спасешься, а ныне – беги! Беги да не оборачивайся!»
Глаза Жилы торжествующе сверкнули, будто не легендарный Сниольф, а он сам только что изобличил и наказал обидчика. Нэрис, завороженно внимавшая каждому слову, тихонько вздохнула. Йорни вздохнул в тон леди – не столько от трагичности истории, сколько от восхищения славным ярлом. Старинное предание о псах Локи он слышал многажды, но всякий раз – с замиранием сердца, мечтая, чтоб и о нем, Йорни, когда-нибудь сложили легенду. К сожалению (или к счастью), возможности проявить себя таким же героем, как могучий Сниольф, младшему дружиннику Гуннара пока не представилось…
Творимир, приподнявшись на лавке, взял у Нэрис из рук черпак и наполнил опустевшую чашу. Сел, хлебнул. А потом, все-таки поддавшись любопытству, спросил:
– Эх?..
Рассказчик, витающий мыслями в далеком прошлом, встряхнулся. И, протянув руки к огню, закончил:
– Как отгремели последние слова Сниольфа, так сверкнула над шатром молния – и растаял ярл. Все, кто внутри был, к конунгу бросились поднимать, да не успели. Сам встал. Только не на ноги, а на лапы – на все четыре. Был конунг, стал пес. Ближние обомлели, а он загривок вздыбил, хвост поджал, да вон из шатра – и с концами… Вот с тех пор, госпожа, псы Локи и рыщут в непогоду. Ищут своих. Тех, кто людской закон преступил, невинного лишил жизни и честь свою хозяину Утгарда в заклад оставил!
Нэрис медленно кивнула. С опаской покосилась на дверь, придвинулась еще ближе к русичу и, поколебавшись, взглянула на Жилу:
– Значит, Творимир с Йорни только что этих самых псов видели? Конунга и его приспешников, так, что ли?
– Этих-то нет, – живо откликнулся Херд, торопясь успеть до того, как языкатый товарищ вновь завладеет вниманием слушателей. – О них вы забудьте, госпожа, те девятеро уж давно грех искупили. Только ведь вместо себя они хозяину других привели! Тут, понимаете, в чем дело-то… Псы Локи добычу не рвут, как волки. Сворой бросаются, валят, но кто первый за горло возьмет – только тот отпущенье получит. И вновь человеком станет, песью личину жертве передав.
– Как… оборотень, что ли? – неуверенно спросила леди, стараясь не смотреть на воеводу.
Херд замотал головой:
– Да нет же! Как бы понятней-то? Ну вот возьмем хоть того конунга, с которого все началось: обратился он тогда псом и убег с остальными… А время прошло – вернулся. Вернулись то есть. Все девять. За кем охотились, того не скажу, да только добычу настигли. Налетели, с ног сбили, а один пес, других растолкав, жертву свою и прикончил – не в чистом поле дело было, нашлись свидетели, кто видел. Похватали кто что, и на собак! Да только куда ж людям до сих тварей?.. Пока бежали – стая гуртом сбилась, взвыла и пропала – как не было ее. Только мертвец лежать остался. Народ к нему – и что же? Лежит на земле чужой человек, совсем не тот, кого псы гнали! Голый к тому ж, и шрам у его во всю морду – совсем как у предателя-конунга, приметный такой. Со смерти Сниольфа лет двадцать прошло, но кой-какие бойцы, что с ним воевали, еще живы были. Пробился к мертвяку старый воин, глянул – и враз признал пропавшего конунга…
– Стало быть, откупился подлец от Одина, – встрял Жила, – по слову своего ярла, чужую душу вместо своей Утгарду отдал да свободным стал. Ну и раскаялся, я так думаю. Одним словом, госпожа, так с тех пор и повелось: коли пришли на твою землю псы Локи, жди беды. И мертвецу незнакомому яму готовь!
Нэрис поежилась. «Ждать уж, верно, не придется, – подумала она. – Дождались еще ночью, на свою голову… И готова спорить хоть сейчас, что псы эти за убийцей Хейдрун пришли! Месть женская, тут Ивар прав, на этакое воздаянье не потянет, ярл с острова Мэн Длиннобородому не служит, значит, и предать его вот так вот не мог. А Сниольфа предали и убили. Или необязательно все сразу?»
– Херд, – встрепенулась леди, – я вот уточнить хотела! А что, если злодей…
Йорни, уже несколько минут ерзающий на своем табурете, вдруг резко выпрямился. И, перебив Нэрис, выпалил:
– Вот! Злодей! А я-то сижу, гадаю – что ж мне покою не дает?.. Не ты ли давеча, Жила, «злодейство» какое-то помянул? Еще как мы вошли да про псов сказали?
– Может, и помянул, – нехотя проскрипел боец, отводя глаза, – а может, и нет… Согрелся? Так давай тогда, на выход собирайся. Не ровен час, застукает тебя лорд здесь, все огребем!
– За что? – еще больше встревожился Йорни. – Почему мне тут нельзя? И что за злодейство такое, раз ты…
– Тихо, – цыкнул зубом Херд. – Заколыхался. Не твоего ума дело. Чего расселся-то, ну? Ноги отказали аль глухой?
– Да что вы в четыре руки меня за порог выпихиваете?! – возмутился ничего не понимающий парень. И, словно ища справедливости, взглянул на Нэрис: – Госпожа! Вы ж сами к огню позвали, чашу поднесли – а теперь молчите. С ними заодно? Выходит, стряслось чего-то, да прямо у конунга под носом, раз псы Локи вокруг рыщут, а я и не знаю? Все знают, а я нет?!
Леди смущенно склонила голову и выдавила из себя что-то невнятное. Йорни порывисто обернулся к Творимиру:
– Сударь! За что такое недоверие? Я ж ведь свой!
Воевода молча потянулся за черпаком. Жила скривился:
– Свой!.. Таких своих тут полный двор, а поди ж ты, хватило кому-то прыти…
– Эх! – вовремя вмешался Творимир. И со значением посмотрел на несдержанного бойца.
Жила, спохватившись, кивнул.
– Извиняй, – с сожалением разведя руками, сказал он Йорни. – Приказ лорда, нарушить не имею права.
– Лорда? – совершенно запутался дружинник ярла. – Да ты разве Эйнару уже не служишь? Аль намеренно голову мне морочишь?
– Заняться нам больше нечем! – вступился за товарища Херд. – Сэконунгу служили и служить будем. А только лорд Мак-Лайон за него ж и радеет, потому как…
– Эх!!
– …потому как человек с понятием, – выкрутился болтун. – А тебя мы, если по-хорошему, и впускать-то не должны были. Так что отзынь! Сказали же – трепаться не велено.
– Да как же, – потерянно забормотал Йорни, переводя умоляющий взгляд с одного дружинника на другого, – да я же вам… заплутавшего привел, про псов сказал… а вы…
Его жалобное блеяние прервал громкий стук в дверь. Три коротких удара, пауза, еще два. Жила подскочил на лавке:
– Ну наконец-то!
– Эх? – Воевода вопросительно приподнял бровь.
Леди с облегчением вздохнула:
– И правда, слава богу… Творимир, все в порядке. Это Ивар!
– Эх.
Русич поднялся на ноги и, отстранив бросившихся было в сени дружинников, пошел отворять сам. Не доверять жене командира повода у воеводы не было, но недавние события и красочный рассказ Жилы обострили его обычную подозрительность. Спорить с бородатым гигантом никто не стал. Только шагнувший обратно в комнату Херд быстро обернулся на Йорни и скомандовал:
– Подымайся! Поклонишься да выскользнешь по-быстрому… И гляди, тихо мне! Твое дело – глаза лорду не мозолить, а остальное мы сами как-нибудь объясним.
– Вот чего объяснять? – буркнул парень, послушно оставляя табурет. – Будто обманом я сюда влез и в доверие к вам втерся. Знал бы – сунул этому вашему факел, да и вся недолга! Уж небось дошел бы, не сдуло…
Из сеней потянуло холодом. Следом донесся топот ног и голос королевского советника:
– А, Творимир! Давно вернулся? Все в порядке?
– Эх.
– Хорошо. И метель улеглась, тоже радость. Эти двое от ярла Ингольфа, он за телом дочери послал. Я их сейчас в дом молодоженов отведу, он как раз пустует, а Тихоня там, наверное, уже опух со скуки.
– «Телом»?!
Херд страдальчески заскрипел зубами и метнул свирепый взгляд на Йорни. Ну что за дурака боги послали?.. Просили ж его вести себя тихо! Так удачно все складывалось – лорд снова за порог, тут бы и выпустить непрошеного гостя, и дальше пускай за нарушение приказа Творимир отдувается, а теперь…
– Это кто такой?
Не вполне еще пришедший в себя от только что услышанного Йорни инстинктивно попятился – из-за перегородки в комнату шагнула высокая фигура, закутанная в плащ. Фигура быстрым движением скинула капюшон и оказалась лордом Мак-Лайоном.
– Очень мило, – процедил его сиятельство с каменным лицом. – А что же вы только одного приютили, а не всю Гуннарову дружину?..
– Эх, – смутился воевода.
Херд опустил глаза:
– Дык… его ваш охранитель привел, лорд, а супруга к огню пригласила… знакомцы они все трое вроде как, вот и…
– Но мы рот на замок! – влез Жила, пытаясь хоть чем-то спасти положение. – Как и велено было! Обогрели, да и все, разве ж оно преступление?
– Он рядом со мной сидел, Ивар, – торопливо добавила Нэрис, поднимаясь. Ей уже просто жалко было смотреть на бедного Йорни. – Он ничего такого не делал и не трогал ничего… И лишнего не слышал, правда-правда!
– Прямо камень с души, – хмуро сказал советник, сверля взглядом топчущегося у стены парня. – Творимир привел, значит? Отлично. Вот он и проводит. И нечего мне тут «эхать»! Раз уж ты такой гостеприимный, так бери плащ, бери дружка своего да марш за Тихоней. Тебе он откроет. Заодно и бойцам ярла покажете, куда идти. Жила, Херд, – свободны.
Он, отряхнув сапоги и сняв плащ, подошел к очагу. Принюхался к душистому пару от котелка, взял позабытую чашу, зачерпнул и жадно припал к ней губами. Нэрис, воспользовавшись тем, что муж не смотрит в ее сторону, быстро скользнула в сени. Чуть было не опоздала: Жила с Хердом, пропустив вперед дружинников Рыжего вместе с их безмолвной ношей, злющего на весь свет Творимира и Йорни, уже собирались выйти следом. Леди Мак-Лайон едва успела схватить сухопарого норманна сзади за плащ.
– Жила, стой!
– А? – удивленно обернулся он. – Чего-то забыли, госпожа?
– Забыла, – она понизила голос до шепота. – Попросить тебя кое о чем. Ты, Жила, про мухоморову настойку никому не говори, ладно?
Боец пожал плечами:
– Как пожелаете.
– Спасибо, – улыбнулась леди, отпуская плащ. – И за охрану тоже.
– Пустяки. Посторонитесь, госпожа, я дверь за собой прикрою, чтоб вам не напрягаться…
Нэрис отступила на шаг. Подождала, пока тяжелая дверь захлопнется, и, опустив засов, обернулась в сторону комнаты. Лорд Мак-Лайон сидел на табурете, упершись локтями в колени, и вертел в пальцах пустую чашу. Вид у него был неважный.
– Ну как ты, дорогой? – присев рядом, спросила она. – Хорошо все прошло с ярлом Ингольфом? Давай я еще отвара тебе налью.
Он безразлично кивнул. Принял из рук жены вновь наполненную чашу и ответил:
– Прошло лучше, чем мы могли надеяться. Рыжий Эйнару поверил. По крайней мере, поднимать всю родню в ножи и вершить кровную месть он в ближайшее время не намерен.
– Но это же замечательно, Ивар!
Советник не отозвался. Сделал большой глоток и молча уставился на огонь. Нэрис просительно потеребила супруга за обшлаг рукава:
– Ты очень сердишься на нас из-за Йорни? Я понимаю, мы не должны были впускать посторонних, но ведь он…
– Знаю, с Творимиром пришел, – не дав ей договорить, сказал лорд. – Ничего не трогал, ничего не знает – вы мне втроем этим Йорни все уши прожужжали. Верю. Да и не думаю я о нем, котенок… Семью погибшей мы известили, молчать больше смысла нет. Еще до вечера весь город знать будет. Так что можешь этому тощему хоть лично все рассказать.
Нэрис с тревогой взглянула на мужа:
– Не понимаю. Если с Ингольфом все обошлось и ты ни на что не сердишься, то почему же сидишь тогда, как чужой? Ну что стряслось? Ивар!..
– Ивар-то я Ивар, – безрадостно пробормотал советник. – А толку? Богом клянусь – ноги моей больше ни на одной свадьбе не будет! Насмешка какая-то, честное слово. Ну ладно, раз, ладно, два, но третий?.. Ф-фух. Извини, милая. Просто уже зла не хватает на них на всех.
– На кого именно?
– Да на норманнов этих, простых, как булыжник по темечку!.. Думал, от Эйнара меч отведу – и довольно будет. Соберем сундуки да в порт, хватит, нагостились. Только вот одного момента я, к сожалению, не учел…
– Какого? – Она озадаченно наморщила лоб.
Лорд махнул рукой:
– Себя!
– Ты о чем, дорогой? Я не понимаю… Ну не повесили же вместо Эйнара на тебя всех собак!
Он хмыкнул:
– Ошибаешься. Еще как повесили. Нет, в убийстве меня никто не обвинял, однако… Все куда веселее, милая! Завтра Длиннобородый спустит на воду корабли и оставит Берген на старшего сына. Младшего же, при поддержке Гуннара и по прямому требованию Ингольфа, он своей монаршей волей оставляет на меня. И ни на полмили от норманнских берегов я с этой минуты отплыть не смею – до того момента, как не предоставлю отцу убийцу его дочери. Так что попали мы с тобой, Нэрис, с этим визитом вежливости, как кур в ощип. Прав был ваш брауни, не стоило сюда соваться. Да кому теперь пожалуешься?
– Что значит – кому? – возмутилась супруга. – Ты советник короля Шотландии! И ты здесь гость! Конунгу своих ярлов мало? Какое он право имеет тебе приказывать?!
– А он и не приказывал, – ответил Ивар. Вспомнил опустевший дом Олафа, его самого, трех его сыновей, Ингольфа с Гуннаром – мрачных, как грозовые тучи…
Под высокими закопченными сводами повисла тишина. Эйнар замер в ожидании приговора, Харальд и Рагнар, уткнувшись взглядами в стол, сидели тише мыши, опасаясь, что неминуемый гнев ярла, чью дочь не уберег любезный братец, может обрушиться и на них. Конунг с лордом Мак-Лайоном, исчерпавшие все свое красноречие, напряженно вглядывались в бесстрастное лицо Рыжего, пытаясь угадать, что ждет их обоих в ближайшем будущем. О чем думал отец несчастной Хейдрун, с самого начала совета не проронивший ни слова, никто из присутствующих не осмеливался даже предположить. Но в одном они, пожалуй, были единодушны – кого бы там минувшей ночью ни впустила в дом покойная жена сэконунга, отвечать за ее опрометчивый поступок будет весь Берген, включая их самих.
Затянувшееся молчание нарушил сам Ингольф.
– Стало быть, кто-то из ближайших злобу затаил, – задумчиво сказал он. – И Хейдрун с пути смел, как травинку сухую?.. Сядь, Эйнар! Тебя не виню. Знаю, не ее в подруги прочил, и про сестру Пустоглазого знаю, а все ж, сдается мне, прав лорд – не твоя рука меня дочери лишила. Знать бы чья – с корнем бы выдернул. И выдерну, Один свидетель! Не в добрый час я Тронхейм покинул, но боги милостивы…
Ярл повернул голову и уперся в шотландца взглядом, не предвещающим последнему ничего хорошего.
– Никогда я врагу спуску не давал, – ровно сказал норманн. – И будь у меня хоть сотня дочерей, а не одна, гибель ее ярл Ингольф Рыжий без расплаты не оставит. Равно как и конунга своего под смуту не подведет. Ты все на некую гниду двуличную, рядом сидящую да власти алчущую, упирал, лорд? Ну так тем более, значит, найти ее надо. И ты – найдешь!
Едва успевший обрадоваться мирному настрою Рыжего Ивар нахмурился:
– Так, погодите. Давайте сразу кое-что проясним – я не…
Продолжить ему не дали. Воспрянувший духом Олаф властно взмахнул рукой, затыкая рот попытавшейся взбрыкнуть ищейке:
– Придержи лошадей, Мак-Лайон! Знаю, гости вы, однако ж и ярлы мои впустую железом греметь не привыкли. Охолонись да подумай хорошенько. Ты гончая? Гончая. Ты другу моему зять? Зять. Король шотландский мира хочет? Хочет! Так уж будь любезен, нос не вороти… Я тебе в свое время уважение оказал, и Эйнар с дружиной кое в чем сильно помогли, ведь так же? Долги, лорд, отдавать принято.
– Я этого не отрицаю, но…
– Вот и договорились, – не поведя бровью, заявил Длиннобородый. – Нынче же приступай! Если что нужно, проси, не стесняйся. Город, коль надо, закрою, людей дам и словом своим повелю, чтоб препон тебе не чинили. Ты про Сигурда говорил, что допросить его надо? Допросишь. На то моей власти достанет.
– Ваша власть, конунг, вашим же кулаком и держится, – хмуро перебил его советник Кеннета Мак-Альпина, плюнув на дипломатию и двух присутствующих ярлов. – А вы, смею напомнить, в поход собираетесь. Я не один приехал. Эйнар супругу уже потерял, и траур вслед за ним надевать я никакого желания не имею!
– Так и он не имел, – обронил правитель. – Только его спрашивать не стали. Но ты-то не Эйнар, и ты предупрежден. Охрану я пообещал – будет. И тебе, и дочке Вильяма. Что же до власти… Собаке-Сигвальду его железное брюхо я и одними зубами вспорю, а руки мои, ярлы верные, в Бергене останутся. Гуннар за младшим приглядит, а Ингольф – за тобой. От мертвого от тебя ему толку чуть, так уж расстарается…
Ивар, не сдержавшись, прервал свой рассказ и выругался:
– Как тебе такое, а? Моими же словами, подлец, меня к стенке припер!.. Норманны! Пол-Европы подмяли, а собственных ищеек завести не сподобились! Я Олафу что, крайний? Главное, и ведь подъехал-то как грамотно: мира, мол, хочешь – так и рой носом землю, ты же гончая, да и мы тебе во время оно с господского стола кусок жирный кинули. Изволь отрабатывать – так, что ли?
Нэрис смущенно почесала кончик носа.
– Да, северяне обычно чужого мнения не спрашивают… А уж Длиннобородый и вовсе хорош, шантажист бессовестный. И в лоб еще прямо – мол, долг платежом красен! – Она покачала головой и вздохнула. – Только ведь не на него ты злишься, да, милый? Я же тебя знаю. Отпусти тебя конунг хоть на все четыре стороны, разве бы ты уехал? Разве оставил бы все как есть?
Муж дернул плечом и опрокинул в себя чашу остывшего взвара.
– Может, ты и права, – помолчав, сказал он.
Нэрис помялась с полминуты и все-таки спросила тихонько:
– А ты точно уверен, что это не Сольвейг?..
– Наверняка я ни в чем не уверен. Одно могу сказать – преступления на почве страсти так не совершаются. Захоти она Хейдрун на тот свет отправить, так отправила бы, уж я думаю. На церемонии момент был прекрасный, расстояние-то – тьфу! Большинство северянок с оружием, знаешь ли, обращаться умеют. Ну, послала бы разлучнице стрелу или там дротик… Тогда – да. А вся эта чехарда с кинжалом Эйнара? Чушь. Сестры ярла Сигурда Пустоглазого, скорее всего, тут близко не было. Как и его самого, надо полагать.
– Но подослать своего человека он мог?
– Мог, – вздохнул Ивар. – И он мог, и еще много кто мог. Знать бы, как эту падаль вычислить только! Опереться ведь, по сути, не на что, кроме слов Эйнара. Да и те ерунда полная…
Леди Мак-Лайон недоверчиво отстранилась от мужа:
– Как? Неужели ты ему все-таки не веришь?!
– Да верю я. Что не убивал – верю. Но он убийцу видел спьяну, секунды три, и описать толком не может! Плащ, перчатки, да ростом не вышел. Все. Я дом, что молодым выделили, вверх ногами уже перевернул. Ничегошеньки. А конунгу нужен результат. Принимая во внимание Ингольфа Рыжего – как можно скорее. А что я могу, ни одной даже самой пустячной зацепки на руках не имея?
– Ни одной, – эхом отозвалась Нэрис. – Да, ты прав, это не очень… Ой! Погоди! Вот же память куриная!..
Ничего не объяснив, она слетела со стула и бросилась к саквояжу с лекарствами. Щелкнула замками, откинула крышку.
– Что ищешь? – с оттенком иронии поинтересовался лорд, прислушиваясь к звону склянок. – Пустырник, по-моему, еще на Эйнаре весь кончился. Или у тебя в закромах особый эликсир завалялся, для улучшения мозговой деятельности?
– Можно и так сказать, – ничуть не смутилась леди, выпрямляясь. И вернулась к столу, неся на вытянутых руках что-то, бережно завернутое в носовой платок. – Вот, держи.
Ивар развернул подношение. Повертел в пальцах крохотную склянку и пожал плечами:
– Не хочу тебя расстраивать, конечно, но она ведь пустая? И куда вообще мне ее… Ах ты черт!
Нэрис довольно улыбнулась:
– Ага. В кулаке у Хейдрун была зажата. Мы с Эйнаром нашли, пока ты за конунгом ходил. И, между прочим, пустая-то она пустая, да не совсем!
– В смысле? – деловито уточнил глава Тайной службы, придирчиво разглядывая пузырек со всех сторон. – Там что-то оставалось? Ты выяснила что?
– Да, норманнская мухоморовая настойка. Судя по всему, Хейдрун пила ее незадолго до своей кончины – от губ был запах. Жила подтвердить может.
– Жила… – промычал лорд, поднося к носу горлышко склянки и принюхиваясь. – Жила может… И будет прав. Действительно, этой дрянью несет. Надеюсь, ты больше ни с кем своим открытием не делилась?
– Ну что ты! Конечно нет! И Жилу просила помалкивать, ты его знаешь, он словами не бросается. Так что, Ивар, это считается уликой?
Он медленно кивнул. И, вновь обернув пузырек тканью, задумчиво проронил:
– Мухоморовая настойка, значит? У дочки ярла? Интересно… Спасибо, милая. Надеюсь, это нам хоть чем-то поможет. Спрячь пока стекляшку, до нее очередь еще дойдет, и ответь мне лучше вот на какой вопрос: с чего бы вдруг Творимир в дом чужаков тащить начал, наперекор приказу? Дружинников Эйнара я еще могу понять, но нашего медведя?
Леди замялась. С одной стороны, ей не терпелось поделиться с мужем древним норманнским преданием и его девятью отголосками, что настигли заплутавшего в метели русича. Но с другой…
– Я объясню, – после паузы все-таки решилась она. – Но пообещай, что ты на смех нас всех не поднимешь!
– Нас? – изогнул правую бровь королевский советник. И, подумав, плеснул себе в чашу еще немного из котелка. – Чувствую, ты провела эти несколько часов с пользой, дорогая. Ну что же, я весь внимание! И, признаться, очень надеюсь, что хоть эта история меня развеселит…
