Глава 27

Цокали копыта, покачивалась карета под жалобное поскрипывание пружин. За окном мелькали деревья. Моя голова и рука покоились на чьей-то широкой груди, нос уткнулся в мягкую ткань сюртука. Ухо щекотала прядь волос, развеваемая ветром.

Чувствовала я себя неважно, но от того, кто был рядом, исходило теплое умиротворение и ощущение чего-то родного. Мое сердце радостно забилось, и я прошептала:

– Этьен!

– О! Наконец-то вы очнулись, мадемуазель Абели! Это не Этьен, это всего лишь я, – с радостью, смешанной с легкой досадой проговорил Огюстен.

К своему смущению, я поняла, что прильнула к груди великана, обняв его так, что от репутации приличной девушки уже не осталось камня на камне. Святая Клотильда, что происходит?!

– Простите, забылась, – пробормотала я и отодвинулась. Впрочем, сиденье показалось узким или Огюстен был настолько большим, что особенно отодвигаться было некуда.

Огюстен поправил съехавшее с моего плеча одеяло – «Гм, а откуда оно взялось?» – и заботливо спросил:

– Как вы, мадемуазель Абели? Я очень переживаю за вас.

– Благодарю, – начала я и запнулась, ибо для описания моего состояния лучше всего походили бранные слова и сравнение с рваным башмаком, по которому проехала не одна четверка тяжеловозов. К тому же я не понимала, где нахожусь и почему, какое время суток и куда мы едем. Поэтому лишь пробормотала: – Благодарю, сносно.

Огюстен радостно вздохнул.

– А я, признаться, уже думал, что зря послушал вас, и нужно было дать вам отлежаться в Сен-Мартэне. Вы ведь чуть не умерли, как сказал доктор. Но вы так настаивали, что надо ехать, даже кричали и плакали, – извиняющимся тоном сообщил Огюстен, подтыкая под меня одеяло с внешней стороны, – и я приказал запрягать.

– Я? Настаивала? Сен-Мартэн? – промямлила я, поднимая непонимающие глаза на великана.

Нет, вряд ли он меня обманывал, уж слишком доброе у него лицо. Но отчего такая трогательная забота в глазах? Он же меня боялся и сторонился.

– Как, не помните?! Конечно, вы. Хотя доктор предупреждал, что возможен делирий и провалы в памяти, – кивнул Огюстен. – Ох, и напугали вы меня, мадемуазель!

– Что напугала, помню, – заметила я, вспоминая стеклянные глаза своего первого Голема и его злоключения, тут же в памяти ожила страшная ночь в подземелье, и я вздрогнула. – Простите меня, мсьё. Поверьте, это не повторится. Я научилась себя контролировать. Даже в подвале у инквизиторов не стала думать о вас, чтобы не причинить зла. Довольно с вас моих ошибок!

– Инквизиторы?! Ах, святой Бонифас! А мы-то гадали, кто похитил вас и что произошло. Неудивительно, что вы были едва живы, когда я вас нашел, – вытянулось лицо Огюстена, но пару мгновений спустя его глаза засветились иным блеском: – Однако позвольте выразить, сударыня, бесконечное восхищение вашим мужеством и неравнодушием к моей скромной персоне! Я несказанно рад, что мадам Тэйра именно мне поручила перейти границу, чтобы искать вас в Сен-Мартэне, пока остальные отправились прочесывать лес. Я рад, что нашел вас и смог помочь. Пути Господни неисповедимы. И, Господь свидетель, я нисколько не держу на вас зла за ту мезавантюру, в коей мы с вами оказались. Сначала я был сердит, не скрою, но мадам Тэйра мне многое пояснила, и теперь, напротив, я счастлив послужить хоть немного такой неординарной особе, как вы. Для меня – большая честь сопровождать графиню де Клермон-Тоннэр в Париж!

Огюстен тряхнул вихром и страстно припал губами к моей руке, смутив меня еще больше.

– Позвольте, – я все-таки попыталась отстраниться от великана как можно дальше, – я графиня лишь наполовину. И я думала, что вы жаждете расстаться со мной, едва вернетесь во Францию.

Огюстен мягко улыбнулся:

– Мадам Тэйра несколько приоткрыла завесу грядущего, и я понял, что нет для меня сейчас важнее долга, нежели сопровождать вас и защищать, мадемуазель!

Он снова прижался горячими губами к моим бледным пальцам. Я сглотнула. Ни кричать, ни вырываться сил у меня не было, их хватало лишь на то, чтобы недоумевать и безмолвно восхищаться хитростью моей древней родственницы. Интересно, какими посулами она так изменила отношение Огюстена ко мне?

Но тут великан с искренним сожалением добавил:

– Я так же хотел бы выразить вам мои безграничные соболезнования по поводу трагической гибели мсьё Этьена. Знаю, он был вам небезразличен…

И тут я вспомнила, в душе все оборвалось – Этьен погиб! Мои глаза налились слезами, и ощущение умиротворения мгновенно развеялось. Я поднесла руки к лицу, и увидела, что в левой все еще сжимаю рубин. Почти черный. В груди сдавило – теперь ясно, почему.

Как в калейдоскопе перед глазами понеслись воспоминания. Что из них было реальностью, а что кошмарным сном, я не знала – память выделяла все одинаково четко, не позволяя разграничить одно от другого.

Мелькнули глаза демона, затем французские солдаты на мосту. Огюстен понес меня в карету, а в следующее мгновение я уже лежала на твердой кушетке в какой-то комнате с громадным зевом камина, разверзшимся почти до самого потолка. Надо мной склонился курчавый мужчина с выбритыми до синевы щеками.

– Плохо дело! – отчеканил он, щупая мой пульс и рассматривая огромный синяк у локтя. – Потеряла слишком много крови.

– Мсьё Дюпре, я не поскуплюсь, – из-за спины врача показался Огюстен. Звякнули монеты в толстом кошельке. – Говорят, вы хороший врач.

Тот потер длинными пальцами подбородок:

– Если только трансфузию попробовать. Вы – родственник?

– Гм… Нет. Я – друг семьи. Извините, сударь, не совсем понял, что вы предлагаете.

– Кровь перелить из вас в мадемуазель. Не смотрите так – не всю, разумеется. Решитесь? Процедура неприятная и утомительная.

– Кровь… – пробормотал неуверенно Огюстен. – А это ее спасет?

– Есть шанс, по крайней мере. Небольшой. Иначе забирайте ваши деньги – пригодятся на похороны.

Мне было совершенно все равно, что случится дальше. Веки налились тяжестью и закрылись сами собой. Меня потянуло куда-то вверх, словно в центре груди образовалась воронка, из которой меня спиралью выбросило к подкопченому потолку. И вдруг стало легко, так легко, что захотелось вдохнуть полной грудью. Да только незадача – вдохнуть оказалось нечем. Я крикнула взволнованному Огюстену, что я здесь. Но ни он, ни доктор, мсьё Дюпре, меня не услышали. Доктор с удрученным видом кинулся щупать пульс у вытянувшейся на кушетке девушки в грязной, рваной рубашке. Боже! Да ведь то была я!

«Странно, – подумалось мне, – я же ничего не представляла».

И, правда, вокруг меня не было видно ни огненного потока, ни пузыря, лишь тонкая, трепещущая, готовая вот-вот разорваться серебряная нить соединяла меня с телом. Захотелось дернуть ее так, чтобы лопнула, и улететь подальше. Освободиться, наконец.

В комнату распахнулась дверь, но я не стала смотреть, кто вошел. Какая разница? Будто бестелесный дух, я подалась вверх и воспарила над рыжей черепицей здания, увидев рядом кровлю похожих друг на друга, как близнецы, каменных домов. Вид был занятным, и я взлетела, подобно голубке, над белой вытянутой церковью с темной крышей и длинным шпилем. Казалось, я стала, наконец, свободной и можно радоваться. Но чего-то не хватало. А чего?

Я покружила над узкими мощеными улицами, где грохотали повозки, сновали туда-сюда люди, тощие собаки бежали с заливистым лаем за бродягой с узловатой палкой. Скучно. Заглянула под раскидистую липу – там покачивался с блаженной улыбкой на губах пузатый монах, признаваясь в любви початой бутылке бордо. Чуть поодаль тянулись казармы, и в тенечке резались в карты солдаты. Я скользнула туда, пролетела у каждого перед носом. Прошмыгнула у пальцев жгуче усатого офицера, стиснувших письмо от любовницы – он перечитывал его со страстным нетерпением, поджидая кого-то на берегу реки. Любовь… река… ожидание… – меня это тоже как-то касалось. Но никто, ни единая живая душа не обратила на меня внимания, словно я не существовала. Это было странно и неприятно. Я поднималась все выше над крошечным городком с длинным названием Сен-Мартэн дю Фресн, но не чувствовала ни ветра, ни крыльев, ни эйфории полета. Только неясная тревога одолевала меня, а с ней – ощущение незаконченности, недосказанности, какое бывает, когда тебя грубо прерывают на полуслове, а ты хотела сказать что-то важное…

Нет, определенно все было неправильно. Неужели так умирают люди? Или мне все это лишь кажется? Вспомнилось привидение из дома чернокнижника. Бедная Франсетта! Я ведь так и не помогла ей. Еще мой один грех – невыполненное обещание. И потому я теперь тоже, как она, буду летать над чужим городом, укрывшимся между горами и лесом, окаймленном синей извилистой рекой?

При виде реки во мне внезапно вспыхнула надежда: «А вдруг я смогу найти Этьена? Вдруг он еще жив или так же, как я, мечется в воздухе, не зная, куда деться?» С невероятной скоростью я понеслась вдоль русла бурной Уаньен, чувствуя надежду, как нечто материальное, единственное, что можно было ощутить. Надежда унесла меня на прозрачных крыльях далеко-далеко от города и моста, пока я не увидела над берегом столб чернильного, наводящего ужас дыма, который нависал над распластанным на камнях человеком. Этьен!

Мой дух стал внезапно тяжелым от страха и предчувствия опасности, а воздух показался вязким, словно был соткан не из эфира, а из невидимых, слизких болотных волокон. От дымного демона захотелось убежать подальше, скрыться, но там был Этьен – разве я смогу его бросить? Преодолевая нарастающий страх, я подлетала все ближе и ближе, не зная, что предпринять.

Внезапно в чернильной мгле над Этьеном засверкали красные вытянутые зрачки. Они смотрели на меня, расширяясь и разгораясь ярче, завораживая, лишая собственной воли. В этом потустороннем взгляде было столько холода, столько алчности, что если бы у меня были руки, я бы крестилась, не переставая, если бы было тело, оно бы дрожало, если бы были губы, они бы кричали молитву: «Спаси и сохрани, Господи! Не покидай меня!»

Но меня затягивало в эту чернильную мглу, словно в омут. Казалось, с берега и из глубин синей реки доносится рычащий демонический смех.

Моя душа затрепетала и запаниковала, пытаясь сопротивляться засасывающему меня вихрю. Кто поможет мне?! У Бога, видимо, свои дела… «Мадам Тэйра! – мысленно вскричала я. – Мадам Тэйра, нет, бабушка, моя бабушка, ты все знала. Прости, я не послушала тебя! Я приказала убивать, добавила грехов нашему роду, вместо того, чтобы спасти… И теперь погибну сама и погублю всех… Прости меня, бабушка! Простите меня, Моник, Этьен, Николя, маман…»

И вдруг на дымного демона вновь налетел белесый ветер. Откуда?! Я не поняла. Но остановилась, прекратила покорно тянуться к чернильному пятну. Ветер с холма налетел снова, закружил меня, и я расслышала скрипучий голос: «Улетай, дурочка, спасайся! Порченого не вернешь! Я долго держать не смогу».

Ветер продолжал рвать дым над Этьеном в клочья, вынудив демона сползти в реку, растекшись по воде масляным пятном. Уаньен вздыбилась и заревела. Этьен остался лежать на камне. Я почувствовала облегчение, но тут из реки щупальцами взвились сгустившиеся вихри черного дыма, закрутились спиралью и проникли в нос и уши Этьена. Он пошевелился, встряхнул головой и поднялся, наконец. Когда Этьен повернулся и посмотрел на меня, я едва не вскричала от ужаса – лицо с неживыми, темными, как сама мгла, яблоками глаз было жестоким и страшным. «Абели!» – позвал он не своим голосом.

Я замерла – в этом существе ничего, ничего, кроме оболочки, не было от того, кого я люблю.

«Спасайся, дурочка!» – снова донесся до меня голос мадам Тэйра.

Окутанный дымным облаком, словно путник черной вьюгой, демон в теле Этьена зашагал в сторону городка. Со стоном и ревом волны реки повернулись вспять, вспенились смоляным пятном, разбрасывая на берега брызги темнее, чем самая мерзкая жижа сточной канавы.

«Это не Этьен… – уговаривала я себя. – Боже мой! Обратно, скорее обратно!» В страхе уносясь к залитому солнцем городку, я думала лишь об одном: «Как, как вернуться в тело? Как убежать отсюда? Возможно ли это?»

И вдруг я вдохнула, услышала шум и крики, а затем куда-то провалилась.

Какой кошмарный сон… Когда я вновь приоткрыла веки, в груди ломило, словно от удара, а моя рука лежала на столе. Напротив, на приличном возвышении сидел побледневший, слегка потрепанный Огюстен, стянув наполовину рубаху. Его огромный бицепс был перевязан красной косынкой, а из внутренней части локтя к моей руке тянулась трубка и длинная кишка – поплотнее, чем та, в которую набивают чесночную колбасу. Перед глазами все еще стояли страшные образы, увиденные у реки. Но тут было тихо. Пожалуй, даже слишком. Пахло лекарствами. Неужто все почудилось?

– Что вы делаете? – выдохнула я, и из моей груди послышался странный свист.

– Восполняем недостаток вашей крови, милочка, – крякнул сгорбившийся между нами доктор, придерживая на весу нечто, весьма похожее на небольшой бычий пузырь. – Как вы себя чувствуете, мадемуазель? Имеется ли стеснение в груди, боль в пояснице, животе, голове? Жар? Озноб? Галлюцинации?

– А разве… я не умерла? – просипела я. – Я же… только что летала… и видела демона…

– Чудненько, – причмокнул доктор, отчего-то разукрашенный фингалами и ссадинами, – галлюцинации, значит, все же имеются. Будем закругляться. А вы, сударь, как себя чувствуете?

– Нормально, – ответил Огюстен, стараясь не смотреть на заполненную густой багряной жидкостью кишку.

Я обвела глазами комнату. Все вокруг было перевернуто, разломано, раскурочено, словно здесь только что пролетел ураган.

– Что… тут… произошло? – облизала я пересохшие губы.

– Э-э… сопровождающие вас господа внезапно взбесились и решили вас убить, – невозмутимо сообщил доктор. – Но мсьё Марешаль уже заплатил за мебель, не волнуйтесь.

– Де Моле и начальник стражи? – тихо уточнила я, понимая, что случилось то, чего я так боялась – Големы пришли в себя. Да уж, моя жизнь страшнее всякой сказки, не говоря уже о моих снах.

– Стража, моль, гм… – пожал плечами доктор, – как вам угодно. Пусть будет стража и моль. Однако тот, который кривой, наоборот вас спас. У вас, мадемуазель, остановилось сердце, а кривой мсьё, разъярившийся почем зря, взял и ударил вас в грудину, – доктор хмыкнул, меланхолично вынимая толстую иглу из руки Огюстена. – Вот сердце снова и пошло, и вы начали дышать. Такого случая в моей практике еще не было. Можно поблагодарить господина сумасшедшего.

– А где они? – хрипло спросила я.

– Повязали, – заговорил Огюстен. – Не бойтесь, мадемуазель Абели. Они не доставят вам больше неприятностей.

Доктор извлек иглу и из моей руки, наложил жгут, и удовлетворенно заявил, потирая подбородок:

– Ну вот, хорошая работа за хорошие деньги. О-ля-ля. Все живы, каким бы странным это ни казалось. Теперь отдыхайте.

Я откинулась на подушку – в моей голове царил хаос. Что же я видела? То действительно было лишь иллюзия? Но отчего же мне так плохо и страшно, что даже трудно дышать?

Огюстен грузно встал со стула и подошел к окну:

– Как внезапно испортилась погода.

– Да, выгоню к чертям своего кота-дармоеда, – согласился доктор. – Обычно всегда мяучит на дождь, а тут объелся и все проспал. А ведь надвигается знатная буря…

Я встревожилась и посмотрела в окно, которое почти полностью закрыл широкой спиной Огюстен. Небо почернело, с земли взвивался песок и гравий. Забили по стенам ветки ивы. Меня настигло то же ощущение невыносимого ужаса, которое я перенесла только что в так называемой галлюцинации. Я сглотнула, уговаривая себя, что на улице просто внезапно испортилась погода, как случается в горах. Но стоило мне зажмуриться, и я увидела внутренним взором шагающего в черной вьюге Этьена – он был уже на подходе к городу, почти у моста. Мое сердце заколотилось, как безумное. Это происходит на самом деле! Опасность близка. Я была уверена в этом так же, как кухарка, знающая, что яйцо с надтреснувшей скорлупой уже сварилось. Превозмогая головокружение, я поднялась.

– Лежите, мадемуазель, – покачал головой доктор. – Что за непоседливость?

– Не могу, – выдохнула я, пытаясь понять, где выход.

– Даже если вам надо по малой нужде, потерпите, – строго велел мэтр Дюпре.

– Вы не понимаете! Он идет за мной… Демон в обличье Этьена, – в отчаянии проговорила я. – Мсьё Марешаль! Огюстен, нам нужно ехать! Сейчас же.

– Это все видения, мадемуазель, – доктор закатил глаза. – Поспите, вам еще не то приснится.

– Огюстен! Заклинаю вас! – закричала я со слезами. – Вы же знаете, что я вижу больше, чем все! Я вижу демона. Того, из озера! Скорее! Уедемте! Умоляю!!!

Огюстен посмотрел на меня серьезно, натянул рубашку, сюртук и подошел к кушетке:

– Это правда, мадемуазель Абели?

– Да, – выдохнула я, не переставая плакать.

Доктор презрительно скривился:

– Сударь, не слушайте даму. Делирий у юных барышень после всяких происшествий – дело обычное! Господи, что за день сегодня? Куда ни плюнь – сумасшедший…

– Где можно нанять возницу? – поинтересовался Огюстен.

Я в нетерпении спрыгнула с кушетки, но перед глазами снова потемнело, и ноги подкосились.

В смятении от картин и эмоций, переполнивших меня, я выглянула в оконце кареты. Назад меж раскидистых еловых лап убегала желтая полоска дороги, впереди виднелась солнечная лужайка, щебетали птицы. Возможно, правда, со мной случился делирий, и все почудилось? Галлюцинация в галлюцинации? Так бывает? Я с волнением обернулась на Огюстена:

– Скажите, мсьё Марешаль, когда мы уезжали из Сен-Мартэна, надвигалась буря?

– О, да! – кивнул Огюстен. – Никогда не видел, чтобы так бесновалась природа.

– Она двигалась за нами? Прошу, отвечайте! – я заломила руки.

– Что вы, мадемуазель Абели! Едва мы покинули долину Сен-Мартена, небо прояснилось, – Огюстен посмотрел на меня с любопытством и опаской: – Вы, на самом деле, видели демона?

– Да.

– Отчего же он вышел из воды? – понизил голос Огюстен, будто нас могли слышать.

– Не знаю, – пробормотала я и вдруг почувствовала жар, идущий от огромного рубина. Меня бросило в пот, и я поняла – демону нужен камень. Зачем? Остается только гадать.

Мы ехали до Бург-ан-Бресса без остановок. За всю дорогу я перекинулась с Огюстеном лишь парой фраз. Мой спутник поспешил заверить меня в том, что когда остановимся в гостинице «Петух в вине», которую рекомендовала мадам Тэйра, он непременно купит все необходимые вещи. Я лишь поинтересовалась:

– Откуда у вас деньги, мсьё Огюстен? Насколько я помню, в горах при вас не было даже целой рубахи, не то что кошелька.

– О, не волнуйтесь, мадемуазель, я не встречал женщины проницательней и предусмотрительней, чем мадам Тэйра! – лучезарно улыбнулся Огюстен. – Она пожаловала для путешествия столько, что ни вы, ни я можем ни в чем не нуждаться, пока не найдем вашу достопочтенную тетушку. Даже удивительно, откуда у старушки столько золота.

Я подумала, что меня этот факт совсем не изумляет – за несколько сотен лет с ее-то способностями и такими помощниками прабабка могла накопить сокровища, достойные Аль-Рашида. Мне представились ее пещеры с ходами-лабиринтами, усыпанные золотом, ценностями и пожелтевшими костями. Последние я без сомнений отбросила – это лишнее.

Эх, поблагодарить бы прабабушку за деньги и помощь. Без ее незримого содействия мне было не спастись от демона, – я это знала точно.

– Неужели мы ее больше не увидим? – пробормотала я, зябко кутаясь в одеяло.

– В этом вопросе мадам Тэйра была неоднозначна – она сказала, что ежели возникнут определенные обстоятельства, и чутье велит вам уезжать, ожидать ее не стоит. Мадам также пообещала, что если будет надобность в ее присутствии, она найдет вас и в Париже.

Я кивнула и замолчала. Мне живо привиделось, как в столицу через ворота Сен-Жермен въезжает верхом на козле моя сморщенная, что прелая косточка персика, прабабушка. Вот уж кому точно не получится остаться незамеченной – за подобной наездницей наверняка будет бежать толпа зевак и мальчишек, улюлюкая и выкрикивая насмешки. Сопровождающие мадам головорезы с видом «Вытряхивай мошну или Адьё, жизнь», тоже заставят каждого жандарма и служивого в городе навострить уши. Поэтому я и сама плохо представляла, как ехать в столь живописной компании по цивилизованным дорогам Франции, но расстаться вот так, без прощаний и напутствий с древней хранительницей рода, тоже казалось неправильным.

– Мадам Тэйра ничего не просила мне передать? – вяло спросила я.

Огюстен пожал плечами:

– Она говорила, что одной вам путешествовать опасно. И в этом я с ней совершенно согласен. Вы, надеюсь, не возражаете против моего общества?

– Конечно, нет, Огюстен. Я вам очень благодарна, – заверила я, на всякий случай убирая под плед руки – вдруг опять кинется целовать. – Но вы все-таки вспомните, ничего такого она не говорила? Возможно, чего-нибудь странного на ваш взгляд.

Огюстен задумался и вдруг радостно стукнул себя по лбу:

– Экий я остолоп, мадемуазель! Забыл. Просто отправляла она меня на границу в большой спешке, оттого и наставления ее забылись – рассыпались по голове, точно горох из мешка, да в подпол закатились. Вы же сами понимаете, какой переполох был в нашем лагере, когда вы исчезли. И мсьё Этьен тоже…

У меня запершило в горле. Только не плакать. Я не стану плакать. Сколько можно?

– Что за наставления, Огюстен?

– Сказала, чтобы вы слушали эту… как ее – интуицию, то есть внутреннее чутье. Потому как не все надо в расчет принимать, что подсказывает ум и логика. Вам особенно. Чутье вас должно вести к вашей цели. Вы, говорит, знаете, к какой. И еще мадам прибавила, что теперь и она сама, и остальные от вас зависят. Медлить нельзя больше, – Огюстен посмотрел настороженно, словно боялся, что вылил на меня слишком много.

Но я лишь вздохнула:

– Благодарю, я поняла.

Итак, в моем распоряжении богатый арсенал: моя интуиция, мой Голем и мой долг. Но чутье мне ничего не говорило. Единственное ощущение, которое преследовало неотступно с самого пробуждения – было то, что перейдя границу с Савойей, я перелистнула сразу несколько глав своей жизни, и оказалась не во Франции, а в каком-то совершенно неведомом, новом для себя времени и пространстве. Хотя без старых врагов, надеюсь… В конце концов, чернокнижник Годфруа с помощью моей крови исцелит герцога Виктора Амадея, и во мне ему просто нет больше нужды. Иначе он не сдал бы меня с такой легкостью инквизиторам. Каждый знает: с костра выход один – на тот свет. Но в душе все снова перевернулось: почему лекарь все-таки отдал на растерзание Этьена? Ведь каким бы тот ни был в глазах колдуна, сын все-таки. Не понять мне этого. Последует ли за мной демон? Надеюсь, нет. Он, наверное, только в горах может из рек и озер выходить, хотя…

Огюстен не мешал мне думать. Я отвернулась к окну и осторожно, пряча в складках одеяла, посмотрела на рубин. При дневном свете камень сверкнул кроваво-красными искрами по краям. Сердцевина была мутной, черной, в опасных трещинках. Стало вновь не по себе: и Годфруа, и я добавили своими деяниями пятен в когда-то идеальный камень. Моя душа мучительно заныла – теперь приказ убить монаха и толстяка в подвале показался излишним. Тех, чья кровь пропитала за ночь каменные плиты, можно было просто связать. А потом забыть о них навсегда. Но нет, захотелось мести, сколько меня не предупреждали… – Я стиснула зубы. – Не оттого ли Провидение ударило по тому, кто больше других был мне дорог? Отняло его у меня и устроило эти страшные метаморфозы? Подобрался бы демон к Этьену, если бы я поступила иначе? Ну, зачем, зачем мадам Тэйра отдала мне этот проклятый камень? Словно и так в моей жизни не хватало проблем!

Я сжала рубин в ладони, хмурясь и ропща. В конце концов, почему судьба рода, практически мне неизвестного, которому я особо и не была нужна никогда, зависит от меня? Справедливо ли это? Вовсе нет! Я не подписывалась на такое. Я… Я же просто девушка… Я…

Но вдруг рубин ожил в руке, завибрировал. Что-то кольнуло тысячами мельчайших иголочек, в кожу волнами просочилось тепло. И тут же перед глазами возникла картина – люди на берегу объятого штормом океана. Много людей, так много! Наверное, не меньше сотни! И все это наш род? – по спине пробежала волна трепета. – Господь Вседержитель!

Родственники жались к скалам. Вдали от всех черным пятном выделялся мсьё Годфруа, мрачный, будто ворон на кладбище. Среди массы незнакомых лиц я рассмотрела Моник с любимыми мной малышами, красавицу маман в безупречном наряде и в шляпе с перьями, двоюродных дядьев с ребятишками от мала до велика. Под ручку стояли старшие кузины, Козетта и Сесиль, одинаковые почти, с рыжеватыми завитушками у висков и пухлыми губами, так легко складывающимися в улыбку. Стояли в толпе и ветхие дедушка с бабушкой, грубоватые, но какие-то неприкаянные. Из-за спины неизвестного мне громилы в добротном сюртуке выглянула толстая тетка Мадлон из Лиона с хитрющими глазами и вечно набитым чем-то карманом передника. Были здесь и какие-то молодые франты, и взлохмаченные мальчишки с шарами петанк, словно их застали внезапно посреди уличной игры, и монашка с острым носиком, и хорошенькие маленькие девочки, и солидные ремесленники с женами-матронами. И мадам Тэйра в обличье дамы в красном, и Этьен…

«Надо же, сколько нас! – в моей груди стало тесно. – А сколько было, и сколько еще будет? Но будет ли?» Я затаила дыхание. Все смотрели на меня с надеждой и опаской – вдруг подведу? Не накроет их следующей волной, с ревом накатывающей с океана?

Я снова и снова рассматривала этих людей. Все они были разными, но неуловимо едиными – настроением ли, духом, хитринкой, черточками в лицах. Показалось, что от каждого простираются к остальным прозрачные нити, тонкие и невероятно прочные. Они опутывали одного, тянули другого, поддерживали, струились куда-то за скалы – наверное, к предкам. С необычайным волнением я вдруг ощутила эти нити кончиками пальцев, кожей, спиной, затылком, словно громадный незримый кокон, дающий жизнь каждому из рода и одновременно требующий свое. Было в этом что-то магическое, мощное, неописуемое.

И впервые за последние годы я почувствовала себя не одинокой. Даже если эти люди не знают обо мне ничего, я о них знаю. Я их чувствую. Я чувствую жизненную силу от каждого, даже от Годфруа. И я могу отдать частицу себя им, могу взять, если понадобится. Это фантастическое ощущение охватило меня, заворожило, воспламенило. И я позабыла, что трясусь в карете по лесной дороге, что я – все лишь девушка семнадцати лет и что мое тело имеет пределы.

Я открыла глаза, но ощущение силы осталось. Да, от такой ответственности впору было согнуться в три погибели, но я расправила плечи – не время быть слабой.

Дороги уже стали ровнее, за окном лес сменили сочные зеленые пастбища, о горах напоминали лишь синеватые холмы на горизонте. Мы въехали в Бург-ан-Бресс. По оживленным улицам карета прокатилась мимо белого кружевного собора с затейливой крышей и ажурной лепниной над входами, миновали монастырь с серой башней и торговые ряды. Мы устремились под тяжелую арку между домами и остановились у входа в гостиницу «Петух в вине».

Огюстен соскочил с подножки и быстро уладил формальности. Через несколько минут он уже внес меня в просторную комнату. Я хотела было пойти сама, но подумав, что босая девушка в одном одеяле произведет более странное впечатление, нежели девушка в одеяле на руках заботливого молодого человека, которую можно было принять за больную. Потому и не стала сопротивляться.

Конечно, не возражала я и против обеда. Когда слуга принес щедро уставленный поднос, Огюстен поначалу пытался проявить куртуазность, но, посмотрев, как я, словно голодный бродяга, обгладываю одно куриное крылышко за другим, шумно запивая все сладким красным вином, и сам с воодушевлением вгрызся в курицу с золотистой корочкой. Позабыв о манерах, мы, как Гаргантюа и Пантагрюэль, ломали хлеб руками, запихивали в рот оливки, черпали ложками тушеную в сливочном масле морковь, с жадностью поглощали козий сыр и зелень целыми пучками. Да что говорить! Я бы съела сейчас и барана целиком, и гуся на вертеле – только подавай.

Мало того что мы с Огюстеном потеряли кровь, мы к тому же не ели как следует со времен Перужа. Нашу трапезу прервала только служанка, принесшая по просьбе Огюстена ворох платьев и туфли на выбор из соседней лавки. Я махнула рукой и не стала отвлекаться от еды.

Воистину это была не трапеза, а истекающее слюнками обжорское безобразие. Мысленно добавив чревоугодие к своим множащимся грехам, я только через полчаса почувствовала себя, наконец, человеком. По окончании пирушки за круглым столиком теплая тяжесть туго набитых животов заставила нас разойтись по спальням. Упав на мягкую перину, я тотчас услышала из соседней комнаты раскатистый храп моего великана. Чутье, убаюканное всплесками вина в моем желудке, молчало, сладко посапывая, а потому и я отдалась в руки Морфея.

Не знаю, сколько я наслаждалась сном, но внезапно с колотящимся сердцем подскочила на кровати. На улице солнечно нежился майский вечер, но я точно знала: ему не суждено блаженствовать долго – на Бург-ан-Бресс надвигается черная вьюга.