Глава 26

Факелы ярко пылали в руках моих Големов, освещая путь и распространяя вокруг запах смолы и горелой пакли. Зловещие тени расползались по узким коридорам замка, гулким эхом зеркалящим шаги. Наша процессия спустилась в казематы по полукруглой лестнице донжона, осторожно наступая на каменные плиты с выщербленными краями.

Тут было жутко, и на всякий случай я не давала угаснуть красному огню в животе, ожидая опасности в любой момент. Да, со мной было семеро мужчин, но кто знает, сколько еще стражников и солдат встретятся нам за следующим углом, не очнутся ли в какой-то миг от наваждения Големы и не обратятся ли против меня. От мыслей о том, что могли сделать с Этьеном, сводило горло. В моей душе царил такой же мрак, как и в сыром, смрадном подвале, куда мы спустились.

С пронзительным писком из-под ног стражника выскочила крыса и юркнула, взмахнув толстым хвостом в дальний угол. Мы остановились у зарешеченной камеры, и в дрожащем свете факелов я увидела Этьена. Сердце мое сжалось и заныло.

Он был прикован цепями к стене, тело выгнулось вперед, повиснув на руках, голова поникла, лицо закрыли черные всколоченные космы. Жив ли?

– Отпирайте скорее, мерзавцы! – выкрикнула я, борясь с желанием удавить и стражников, и де Моле, а еще сильнее – с порывом пуститься вдогонку за лекарем и сделать с ним что-нибудь страшное.

Начальник стражи торопливо заскрежетал огромным ключом в замочной скважине. А я, замерев, пыталась разглядеть, дышит ли мой любимый. Живот Этьена слегка вздымался и опускался – дышит. Слава Богу! Звякнули цепи, Этьен приподнял голову в нашу сторону и что-то неразборчиво пробормотал.

– Снимите его со стены. Живо! Только аккуратно, канальи! – прорычала я. – Чтобы ни один волос с его головы не упал!

Щелкнули замки в кандалах, и Големы опустили Этьена на жухлую солому.

– Ой, госпожа, – обернулся ко мне начальник стражи и протянул вьющийся черный волос. – А он упал…

В другой ситуации я бы рассмеялась при виде идиотского выражения на сером, будто высеченном из гранита лице взрослого мужчины, но сейчас мне было не до смеха, я буркнула:

– Так выдери и из себя клок, каналья.

Тот послушно дернул себя за лохмы, и в корявых пальцах остался рыжеватый пук.

– И свети поярче! – рявкнула я.

Этьен пытался встать, но опереться на руки у него не получалось.

– Черт! – тихо выругался он и сел, покачиваясь, как пьяный.

– Этьен! – выдохнула я и приказала де Моле опустить меня на пол.

– Как скажете, госпожа, – повиновался де Моле.

Подняв непослушную голову, Этьен выдавил сиплый смешок:

– Ого! Ты уже… захомутала себе… кривого урода, – и закашлялся надолго, отплевываясь, а потом обвел мутным взглядом Големов. Запекшиеся губы скривились в подобии улыбки: – А в твоем… полку прибыло… Тебя… теперь величать… генерал Абели?

Говорил он тихо, скрипуче, с трудом расклеивая губы, словно измученный жаждой путник, случайно найденный в песках караванщиками. Но, даже еле ворочая языком, он пытался шутить. И это был настоящий Этьен, не фальшивый… Как же я его люблю!

– Зато они больше не представляют опасности, – я опустилась возле Этьена, с волнением вглядываясь в его глаза. Радужки в них были не белыми бельмами, не черными и не естественно карими, а прозрачно-аквамариновыми, как гладь того озера. Мне стало не по себе: все еще не закончилось? Или просто так постепенно возвращается зрение после поцелуя?

– С тобой не пропадешь, мой… генерал, – облизывая губы, заметил он.

– Нужно уходить, – шепнула я.

– Да, загостились… у черта… на пирушке, – прохрипел Этьен и, опираясь на стену, начал подниматься. Судорога пронзила его мышцы, и он полетел обратно на солому.

– Держите его! – крикнула я.

Големы дружно подхватили Этьена под руки над самым полом, а я оцепенела, увидев на его спине в изодранных лохмотьях рубашки уродливые, кровавые следы от ожогов.

– О, Боже, Этьен… Кто это сделал?! – ахнула я и угрожающе взглянула на Големов: – Кто-то из этих?!

Этьен, качаясь, стиснул зубы и встал сам. Его лоб залили капли пота. Он процедил:

– Да нет, одна баба… в рясе францисканца…

– Больше этот гнус никому не навредит, – прошипела я, уверившись в правильности своего поступка. – Но, Этьен, тебя надо полечить.

– Потом. Где… мы? – спросил он.

– Замок Майа́, – ответил начальник стражи.

– Людей… много?

– Двадцать пять. И повар.

– А семеро… уже здесь, – кивнул Этьен. – Неплохо.

– Где лекарь мсьё Годфруа? – встряла я, думая, что есть шанс справиться и с остальными, если чернокнижника не окажется рядом.

– Уехал в аббатство Нантуа, в одном лье отсюда. Для встречи с герцогом Савойским, – глядя в стену пустыми глазами, отрапортовал начальник стражи.

– Ясно, – нахмурившись, буркнул Этьен. – Может… вернуться. Граница… с Францией… далеко?

– Французы сразу за мостом через реку Уаньен.

– Там город? Деревня? Что? – уточнила я.

– Город. Сен-Мартэн дю Фресн.

– Доставьте нас туда сейчас же. Де Моле, поднимите меня на руки, – распорядилась я. – А вы двое, – я ткнула пальцем в переминающихся рядом обезьяноподобных стражников с копьями, – поведете Этьена. Не сможет идти, понесете. Теперь вы защищаете меня и Этьена. Отвечаете жизнью. Выполняйте!

Те вытянулись в струнку, выпучив глаза, и отдали честь.

– Мне тоже… тебя бояться,… генерал Абели? – хмыкнул Этьен, но тут же закашлялся и застонал, когда его неосторожно подхватили под руки стражники.

«Шутит, – вздыхая, подумала я, пытаясь успокоить заходящееся сердце. – Значит, с ним все будет в порядке. Странно, что вчера мне послышалось нечто звериное в его стоне… Это же Этьен. Мой милый Этьен. Наверное, все от страха. Я позабочусь, чтобы он поправился быстро».

Когда начальник стражи толкнул высокую входную дверь из толстого мореного дуба, снаружи уже забрезжил рассвет. Во дворе замка, густо поросшем травой, было тихо и сонно. Спал, опираясь на копье, стражник в старомодной кирасе, второй и вовсе прикорнул на ступени у донжона.

– Тшш, – приложила я палец к губам, мысленно распорядившись Големам не шуметь.

Откуда-то повеяло ароматом выпечки и свежего теста. В желудке заурчало, голова закружилась еще больше, но я встряхнула ею и вцепилась посильнее в шею Де Моле. Пить и есть мы будем позже, когда окажемся во Франции. Надо было торопиться. Силы были на исходе, а потому рассчитывать на свой огонь особо не приходилось.

В глаза бросилась видавшая виды черная карета с гербом аббатства Нантуа, запряженная парой лошадей. Ни возницы рядом, ни пассажиров. Впрочем, думаю, ее пассажиром был тот самый инквизитор, что пялился сейчас мертвыми глазами в каменный свод потолка пыточной.

Этьен шепнул:

– Туда!

Он уже шел сам, иногда покачиваясь и передергивая плечами со страдальческой гримасой на лице. Увы, его левая рука, которую ранили еще во время стычки на холме, теперь после кандалов совсем повисла плетью, но Этьен и с одной оказался не промах. Проходя мимо спящего стражника, Этьен неслышно вытащил у того из ножен кинжал и заткнул его себе за пояс. Однако кинжала ему показалось мало, и, подхватив со ступени кусок лепешки, завернутый в тряпочку, Этьен засунул его под мышку и сграбастал початую бутыль с вином. Стражник зашевелился, повел пышным усом. Этьен застыл над ним, но тот фыркнул и захрапел еще громче. Словно в ответ из конюшен, расположение которых легко было определить по запаху, так же всхрапнул какой-то конь.

«Глупый! Зачем рисковать?» – покачала головой я и мысленно дала новый приказ Големам. Нас с Этьеном усадили внутрь кареты. Де Моле с начальником стражи уселись на козлы. Двое стражников запрыгнули позади кузова, а остальным я велела остаться. Видеть их рожи в экипаже не хотелось. Пусть защищают тылы или катятся ко всем чертям.

В воздухе свистнул хлыст, и карета медленно тронулась. Вскоре она покатилась быстрее, и лошади усиленно принялись перебирать копытами по гравию, увозя нас к лесу.

Я выглянула в оконце, не веря, что так легко удалось ускользнуть из западни. Мрачный приземистый замок с двумя круглыми башнями, увенчанными зубцами, как у шахматных ладей, с возвышающейся над черепичными крышами остроконечной башенкой, раскидистая ель во дворе, спящие стражники, древние липы – все это мерно удалялось с цоканьем копыт по земле и скрипом колес. За нами никто не гнался.

Господь смилостивился надо мной, наконец! Я прошептала благодарную молитву куда-то в облака, и, облегченно выдохнув, откинулась на жесткую спинку. Этьен сидел напротив, стиснув зубы и стараясь ни к чему не касаться спиной.

– Давай полечу, – предложила я.

– Что у тебя за мания? – нахмурившись, поднял глаза Этьен. – У самой… вид, что уже отпевать можно.

Я не ответила, только ссутулилась, чувствуя себя слабой и никудышной – сижу перед парнем, в которого влюблена, с растрепанными волосами, в грязной рубашке с драным рукавом, босая и бледная, как смерть, и креплюсь, чтобы не потерять сознание. К тому же со мной нельзя даже поцеловаться! Да уж, лучше возлюбленной не придумаешь. Захотелось плакать.

Взгляд Этьена смягчился, он заправил выбившуюся прядь мне за ухо и нежно дотронулся до моей руки:

– Ты чего, Абели?

Я только шмыгнула носом и попыталась улыбнуться:

– Невеста для трупа, да?

– Эй, глупышка! Да ты знаешь, что даже… синяя – ты красивей любой другой пусть и самой румяной. Я не хочу, чтобы тебе было хуже, понимаешь? Куда тебе еще, такой… маленькой?

Я всхлипнула и прижала его ладонь к своей щеке.

– Я так боялась, что тебя уже нет…

– Милая моя девочка, – Этьен пересел и обнял меня действующей рукой. Стало безмерно хорошо – будто я дома, в безопасности, в тепле. Я закрыла глаза и расслабилась, наконец.

Он помолчал, а потом выдавил обеспокоенно:

– А они тебя тоже… гм… допрашивали?

– Нет, не успели. Только твой отец забрал зачем-то мою кровь. Много крови.

– Гад, – проскрежетал зубами Этьен. – Понятно, отчего ты такая бледная. Тебе теперь надо много есть и пить, чтобы восстановиться. Особенно мяса и вина красного. И еще: будь осторожна, он колдовать станет на крови. Я наверняка знаю, – Этьен кивнул на бутыль. – Возьми, попей.

– Спасибо, – было приятно, что Этьен проявляет обо мне заботу.

Судя по его выражению лица, его что-то беспокоило. Этьен явно хотел что-то сказать, но молчал, кусая губы. Я не знала, стоит ли его торопить? Наверное, нет. Скажет, когда решит сам. Нам обоим нужно прийти в себя после пережитого. Вздохнув, я посмотрела в окно.

Мы ехали быстро. Карету нещадно раскачивало на старых пружинах. Впереди поблескивала река, в просветы между темно-зелеными лапами могучих елей показались громоздкие опоры. Я затаила дыхание – уже мост! Так скоро! А за ним Франция! Мы спасены!

Найдет ли меня мадам Тэйра? Жаль, если нет. Я уже успела к ней привыкнуть, и к Огюстену, и даже к разбойникам. Но возвращаться было бы неразумно. Я в мыслях послала благодарность всем своим спутникам за помощь и поддержку, решив, что мы с Этьеном сами доберемся до Парижа.

К счастью, теперь у нас есть карета и помощники, иначе пришлось бы трудно. После ночи в замке Майа мы с Этьеном можем посоревноваться в проворности разве что с чахоточными старушками на костылях.

Я отхлебнула вина, и почувствовала приятное тепло во рту, а потом и во всем теле. Разморено улыбнувшись, я протянула бутыль Этьену. Тот жадно отпил и, шумно выдохнув, вытер усы:

– О-ля-ля, а жить все-таки можно! – он заметно приободрился и выдал мне кусок сухой лепешки. Вторую ее половину – ту, что поменьше – принялся грызть сам.

За оконцем в лучах восходящего солнца все ярче переливалась голубым река. Карета выехала на брусчатку и прокатилась к мосту. Мы уже ехали над водой. Я разжала потную ладошку и показала Этьену:

– Смотри, что у меня есть.

– Что за черный камень?

– Черный?

Я взглянула и не поверила своим глазам – рубин почти полностью почернел. Лишь по краям оставался пунцовый отсвет. Святая Клотильда…

– Отдай мне, – вдруг рявкнул Этьен и странно выгнулся, уронив недоеденный хлеб.

Я инстинктивно зажала камень в пальцах, а Этьен схватил меня за кисть, сдавил до боли и злобно зарычал – не как человек, а как хищник над жертвой. Я попыталась выдернуть руку, но он отпустил ее сам. Я отпрянула, расширенными от ужаса глазами глядя, как искажается в страшных гримасах его лицо – то человеческое, то звериное. Казалось, Этьен изо всех сил с кем-то борется. С кем-то внутри. Все его тело выгибалось и сжималось, как в агонии, издавая пугающие звуки, с уголка губ потекла пена. Я забилась в противоположный угол кареты, заледенев от страха.

Радужки, а затем и белки глаз Этьена заволокла чернильная муть. Внезапно метаморфозы прекратились, и чужое, беспощадное лицо приблизилось ко мне. Мгновение, и в его руке мелькнул кинжал. Я окаменела. Но тут спазм свел мышцы Этьена. Он навалился всем телом на дверцу, та распахнулась, и на всей скорости Этьен полетел с моста в реку.

Я истошно закричала.

– Остановите! – стучала я кулаком в стенку.

Экипаж резко дернулся, и я едва не влипла лбом в черную перегородку. Хватаясь за поручни, я буквально выпала из кареты. Солнце ослепило меня на миг.

– Скорее! Вытащите его! – выдохнула я еле слышно.

Големы-стражники услышали приказ и, не раздумывая, прыгнули в горную реку. Их тут же подхватило течением и понесло прочь, словно щепки. А затем я увидела Этьена. Он плыл почти в двух дюжинах туазов от моста – еще немного и скроется за поворотом извилистого берега Уаньен. Но не от того я почувствовала ужас и покрылась холодным потом, а от того, что кудрявую голову Этьена окружило со всех сторон зловещее чернильное пятно. Я попыталась представить белые вихри, как тогда у озера. Но ничего не вышло. Совсем ничего. Силы покинули меня, и я медленно сползла на мостовую у колес.

Чернильное пятно растеклось почти до обоих берегов, поросших елями, и жадно заглотило стражников, заставив реку взреветь и вздыбиться, как во время бури. Непроглядный густой дым поднялся, скрыв голову Этьена, и на мгновение показалось, что я вижу во мраке над водой торжествующие глаза демона с красными, продолговатыми, как у кота, зрачками. Словно он сказал: «Я забрал свое».

Дым потянулся и ко мне, но с гор ему навстречу ударил порыв ветра, едва не перевернув карету надо мной. Та затряслась, жалобно заскрипела пружинами. Шквалистый ветер ударил снова, и взбешенная Уаньен унесла демоническую сущность куда-то за рыжий утес. Все затихло.

Вспениваясь у валунов и неровной кромки берега, горная река продолжала быстро и беспощадно катить синеватые волны к югу. А я, онемев, съежилась в тени экипажа в самом центре моста, еще надеясь разглядеть в голубом изгибе реки Этьена. Тщетно. Он сгинул в прожорливом чреве демона.

Словно из другого мира в мои уши ворвались звуки – мужские крики с берега, топот ног, ржание лошадей, собачий лай. Мне было все равно, что там происходит. Этьена нет… И я обмякла, схлопнулась, безжизненная и пустая, будто распоротый ножом кухарки рыбий пузырь.

Боковым зрением я увидела французских солдат в синих мундирах с красными отворотами. Французы оживленно размахивали руками и бежали ко мне от пограничной заставы. Судя по пыльным сапогам, щелкнувшим каблуками по обе стороны от моих коленей, Де Моле и начальник стражи встали, как часовые, на защиту своей госпожи.

– Мадемуазель! Мадемуазель! Что с вами? Что произошло? – будто в тумане наклонялись ко мне, мелькали простые, бородатые лица французов. – Вам нужна помощь? Мадемуазель!

Хотела поднять голову, но это показалось слишком тяжелой и ненужной работой. Надо было что-то ответить кинувшимся ко мне на помощь солдатам, но даже рта раскрыть я не смогла. Я оцепенела.

Немые слезы застыли где-то посреди горла, мешая дышать. Грудь сдавило под прессом мыслей: Этьен только что был здесь… Обнимал меня… Ласково… Заботливо… Пил вино и жевал лепешку. Дрянную, сухую лепешку. Потом вдруг сошел с ума. И теперь его нет. Совсем нет. Ничто больше не имеет значения. Ни дар, ни род, ни чертов рубин. Убейте меня, люди.

– Эй, разойдитесь! – прозвучал смутно знакомый голос, и на обступивших меня солдат упала тень. – Мадемуазель – графиня де Клермон. Ее похитили.

«…графиня… какая графиня?» – безразлично подумала я, оседая все ниже. От падения навзничь меня удерживали только спицы широкого колеса за спиной.

– Вот оно что! Видели мы! Так то разбойники спрыгнули с кареты в реку. Да их утянуло сразу, изуверов. Нечисть жуткая. Чур меня, чур! Да вам показалось, мсьё Рико. Вечно везде чертовщину видите. Нетушки, вот те крест! Ах, бедняжка! Ей, кажись, досталось, – галдели французы и цокали языками. – А эти чурбаны кто? Кто вы, мсьё? Чего молчите, мсьё? Тот кривой вроде из благородных. Уф, глянь, перстень какой… Простите их, господин. А тот савоец, я его где-то видел, зуб дам… Ой, а она не помирает?

Я ни о чем не думала, вяло чувствуя, как слизкий холод ползет по рукам и ногам, постепенно приближаясь к сердцу. Скорей бы.

Перед моим плывущим взглядом возникли громадные носки стоптанных коричневых сапог. Подошедший, видимо, оценил стеклянные глаза Де Моле и начальника стражи и со знанием дела сказал:

– Вы – ее слуги.

– Да, я служу госпоже, – отчеканил де Моле.

– Тогда расступитесь-ка. Вашей госпоже нужна помощь.

Владелец гигантских сапог склонился надо мной, и сквозь белесую пелену я увидела встревоженное лицо Огюстена. Едва заметный намек на радость мелькнул в моей душе и сразу погас.

– Что же это, мадемуазель Абели!? Эх, мадам Тэйра как в воду глядела… Мадемуазель-мадемуазель, погодите, не умирайте. Вам еще жить и жить. – Огюстен сграбастал меня в охапку и, подняв легко, как дохлого котенка, гаркнул: – Господа военные, а врач у вас тут имеется?

– Есть, покажем. Хороший. Зубы дерет, кости вправляет… всем лекарям лекарь!

И при слове «лекарь» меня вывернуло прямо на жилет Огюстена.

– И то ладно. Значит, живая, – пробормотал он.