Глава 25
Мое сердце рухнуло куда-то в желудок. Этого не может быть! Только не он! Как безумная, я ринулась к озеру и закричала:
– Этьен!
Никто не отозвался. Мордовороты мадам качали головами, крестились и чертыхались:
– Черт, прямо под воду ушел… Видел тварюгу, что его затащила? Демон, то был демон. И какого черта слепой плавать взялся?! Святой Франциск, потонул парень! А, может, выплывет еще…
– Этьен! – металась я по берегу. Если б я умела плавать!
Побледневший Огюстен начал стягивать рубаху. Мадам Тэйра подоспела, когда он сделал шаг в воду:
– Стой! – она преградила ему дорогу и рявкнула мне. – Абели, представляй что хочешь, но тяни Тити на берег. И молись! Молись!
Сама она выставила перед собой кисти с растопыренными пальцами, ее лицо заострилось, глаза сверкнули. Я тоже протянула руки и вообразила, что из моих ладоней взметнулись к центру озера воздушные вихри. Едва зажмурилась и будто на самом деле увидела погружающегося ко дну Этьена. Я тотчас окрутила его белесыми вихрями, словно канатами, и дернула к себе. Ничего не вышло – Этьена засасывало вглубь страшное, вибрирующее чернильное пятно. Я так четко рассмотрела его, так сильно прочувствовала обволакивающий любимого колкий мрак, что содрогнулась. Но ничто, даже сам дьявол не заставил бы меня отступиться. Я стиснула зубы и принялась насыщать искристыми белыми лучами воздушные петли, которыми опутала Этьена. Дымные щупальца мрака отскакивали с шипением, стоило ткнуть их светом, но тут же изворачивались и присасывались вновь к рукам и ногам. Я забормотала, концентрируя внимание на Этьене:
– Sequens exorcismus recitari…
Его безжизненно плавающее тело поддалось и слегка потянулось наверх. Я открыла глаза. По аквамариновой глади озера пошла рябь. Я произносила слова молитвы, по прихоти аббатисы выученной мной еще в монастыре, все громче и громче, пока не взревела, словно ураган. Никто, даже я сама не ожидала, что умею кричать так трубно и раскатисто.
– Anima autem mea exsultabit in Domino…
И скоро вздыбились волны, налились свинцовой серостью, вспениваясь по краям, словно не озеро было перед нами, а разбушевавшийся океан. И когда мы вместе с мадам Тэйра провозгласили громкими голосами:
– In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen!
Пучина извергла к нашим ногам бездыханного Этьена. Несколько разбойников и Огюстен тотчас подхватили его и оттащили подальше от воды в заросли. Чернильное пятно всплыло в центре озера и угрожающе зашевелилось, поднимаясь плотной завесой дыма над поверхностью. Сдвинув брови, я выплеснула из себя пылающий белый огонь, метнув светом в дьявольское пятно. Мадам Тэйра добавила. Пятно вспухло, взвыло и тут же исчезло под водой.
Я услышала рядом облегченный вздох прабабки, но, даже не взглянув на нее, бросилась к Этьену. Под древней кряжистой сосной его пытался откачать Огюстен. Я упала на колени рядом, не зная чем теперь помочь, только повторяя:
– Спаси его, Господи! Спаси! Умоляю!
И вдруг кадык и грудь Этьена заходили ходуном, из посиневших губ выплеснулась струйка. Огюстен повернул его на бок, и Этьена вывернуло – вода, не позволяющая дышать, излилась на камни и землю. Этьен долго кашлял и плевался, пока наконец не откинулся в изнеможении на траву. Я подсунула ему под голову свернутый плащ. У Этьена, бледного, как сама смерть, похоже, не было сил даже открыть глаза. Склонившись над ним, я сжимала его руку:
– Хороший мой, хороший! Только не умирай, слышишь? Пожалуйста! Ты мне нужен. Я не смогу без тебя…
Этьен приподнял голову и, медленно раскрывая веки, прохрипел:
– Абели, помоги мне!
Пораженная, я увидела его глаза – они больше не были белыми, черные точки зрачков окружали прозрачные аквамариновые радужки.
– Конечно, конечно, помогу. Я с тобой, Этьен! – выдохнула я. – Ты видишь меня?
Он ничего не ответил, его взгляд затуманился, и голубые радужки затянула чернильная муть. Голова его запрокинулась, и он потерял сознание.
Ком стал поперек горла, накатила внезапная слабость, захотелось лечь рядом с Этьеном и забыться, но я не могла, никак не могла расслабиться и выпустить из рук холодную ладонь.
– Он не умер, – сочувственно произнес Огюстен. – Успокойтесь, мадемуазель, он дышит.
– Спасибо, что спасли его, – прошептала я, глотая слезы. – Вы так добры, мсьё Марешаль.
– Так сделал бы любой, – смутился он. – Хотите воды?
– Не знаю.
Я всматривалась в лицо Этьена, с жадностью и страхом ловя каждый вдох и выдох, наблюдая, как шевелятся ноздри, и вздымается еле заметно грудь. Ну, что я за целитель, если не знаю, что делать в таких случаях?! Как спасать того, кто едва не утонул? Воистину проще было испытывать боли самой, чем тревожиться за любимого, не понимая, чем ему помочь.
– Он потерял силы, но скоро придет в себя, вот увидите! – Огюстен протянул мне флягу.
– Не нравится мне все это, – проскрежетала над самым ухом мадам Тэйра. – Глаза его видела?
Мадам Тэйра с прищуром посмотрела на озеро, которое вновь охватила обманчивая безмятежность, на горы, застывшие в зеленом величии и скомандовала голосом полкового командира:
– Ребята! Парня уложите на плащ. Уходим. Не думаю, что нечисть на этом успокоится.
– Ему бы отдохнуть… – начал было Огюстен, но старуха буркнула:
– На том свете отлежится. Кому не понятно?!
Бандитам уже все было понятно, и мы тронулись в путь.
Прабабка взобралась на козла и сказала мне озабоченно:
– Отчего-то имя проклятого Годфруа так и просится на язык… Как бы не обошлось без него! Возможно, вызвал демона, и ему, и Тити знакомого… Хотя зачем сына топить? Ох, – она нахмурилась, – помяни мое слово, этот мрак нам еще аукнется…
* * *
Мы продвигались по горному лесу быстро и молча. Нет, никто не гнался следом – ни люди, ни демоны, но каждый в нашем отряде спешил и был сосредоточен, будто чувствовал или боялся почувствовать за спиной огромный, высасывающий душу сгусток мрака. Даже животные вели себя иначе. Лошади настороженно подрагивали ушами, чуть слышно недовольно фыркали, а козел то и дело вытягивал увенчанную рогами голову, опасливо принюхиваясь и потряхивая бородой.
Этьен лежал на самодельных носилках ни живой ни мертвый. Меня пугала его запрокинутая голова, сероватый цвет кожи и облепившие липкий лоб черные пряди. Солнце уже перекатилось на другую половину неба и неуклонно приближалось к снежным пикам на западе. В воздухе появилась прохлада. Сколько же времени нужно, чтобы он пришел в себя? А придет ли?
Если бы не Огюстен, который, несмотря на увиденное у озера, вдруг перестал меня сторониться, если б не его короткие успокаивающие реплики, я бы, наверное, к этому часу уже сошла с ума от тревоги за Этьена. Кляня свое неумение пользоваться даром, я сожалела, что наши отношения с великаном начались не с того. Из Огюстена вышел бы хороший друг – он производил впечатление человека смелого и благородного, на которого всегда можно положиться. За оказанную помощь я была ему безмерно благодарна.
Рубин, что передала мне мадам Тэйра, висел на моей шее в плотном мешочке, спрятанном под одеждой. Он казался ужасно тяжелым и холодным – увы, с этой ношей придется свыкнуться. Пожалуй, если бы Огюстен захотел слушать, и если бы мадам Тэйра не ехала рядом, суровая и напряженная, как никогда, я бы доверилась ему. Желание обсудить с кем-то предстоящую задачу было слишком велико. В голове царил сумбур. Как разыскать неведомого графа-алхимика, не зная даже его имени? Мыслимая ли задача? А успею ли я спасти всю свою родню? А Этьена?
Едва мы выехали к темным скалам, торчащим то тут, то там, словно зубы дракона, старуха нюхнула по-звериному, втянула в ноздри воздух и велела всем остановиться:
– Что-то мне беспокойно стало. Никак люди?
– Граница скоро, мадам, – сообщил Красный Маню. – До ночи перейдем.
– А застава где, Маню? – уточнила прабабка.
– Во-он там, – ткнул пикой в сторону высоченных пихт на востоке бандит. – С половину льё, и уже Дофинэ.
– Пойдем тропкой контрабандистов, как обычно. Незачем шум лишний поднимать, – пробормотала мадам Тэйра и приказала разбойнику с топором: – Поди-ка, Базиль, проверь, не поджидают ли нас в ущелье.
– Хорошо, мадам, – кивнул тот и сразу же отправился выполнять приказ, закинув топор на плечо. Через пару минут он исчез за скалами. Шуршание отскакивающей от подошв гальки слышалось все тише и тише.
Я осмотрелась. Место было сырым и укромным, будто специально созданным для того, чтобы в нем прятаться. Вокруг нас возвышались скалы, лишь одна отвесная, местами будто обгрызенная чудищем стена была ярко освещена теплыми лучами заходящего солнца, остальные же, окутанные тенями, были мрачны – серо-зеленые, сизые, почти черные. Откуда-то снизу, из-за елей и громадных лопухов, доносился шум воды. Должно быть горная речка, коих здесь было не перечесть.
– Уф, ждем Базиля. Можно спешиться, перекусить. – Старуха слезла с козла.
Все с радостью последовали ее примеру. И вдруг Этьен резко сел на носилках, оглянулся и встряхнул головой:
– Черт, где это мы?
– Этьен, милый! – бросилась я к нему. – Как ты?
Он непонимающе уставился на меня.
– Милый? Гм… Вообще я нормально. А что?
Глаза его были не карими, как обычно, а черными. Ничего пугающего в них я не заметила – подумаешь, всего на пару тонов темнее обычного цвета, подумаешь, радужки больше обычных… Возможно, все дело было в густой тени над нами, и только.
Мадам Тэйра с внимательным прищуром всмотрелась в Этьена:
– Ну, если не считать, что ты тонул в объятиях жуткой нечисти, а потом провалялся полдня в забытьи, то ничего.
– Ого! – взметнулись в изумлении брови Этьена. – А сейчас прекрасно себя чувствую, будто выспался хорошенько.
– Экий ты хитрый лис, Тити, – проворчала старуха, – на чужих-то руках спать, видать, сладко было?
– Гм… Ну, я же не специально, – он прокашлялся и тихим, каким-то нетипичным для себя голосом повторил вопрос: – Так где мы?
– В полулье от границы с Францией, – вставил Огюстен. – А там рукой подать до Бург-ан-Бресса.
– Представляешь, Франции?! Как же чудесно, что ты в порядке! Я так боялась за тебя! – я была не в силах скрывать свое счастье. – Только, пожалуйста, заклинаю, не лезь больше во всякие озера!
Этьен с удивлением воззрился на меня, потом на Огюстена и встал весьма резво. Оглядев себя со всех сторон с некоторым любопытством, будто забыл, как выглядит, он обнаружил, что на нем только штаны, и потребовал свою одежду, шляпу и шпагу. Зубастый Фернан протянул ему все требуемое и кинжал впридачу, и я с сожалением отвернулась, чтобы не смущать. Впрочем, не похоже было, чтобы Этьен хоть сколько-нибудь смущался.
– Ну все, я одет. – Я услышала стук каблуков по камням, словно он начал разминать ноги. – А вы через границу как пойдете? Прямо мимо заставы?
– Нет, – нетерпеливо обернулась я. – По тропе контрабандистов. Сейчас разведчик вернется и пойдем. Остался последний рывок, какие-то пару часов, и опасности позади! Ты веришь в это, Этьен?
Он посмотрел серьезно, словно подсчитывая что-то:
– Два часа. Ладно.
Этьен сморщил нос и провел рукой по усам, отчего неприятно напомнив мне отца. Но я тут же забыла об этом, ведь мое сердце билось теперь радостно от того, что он живой и зрячий. Пусть двести тысяч раз походит на отца, он все равно не тот противный лекарь. Он – самый красивый, самый смелый и безумный из всех на свете, он – мой любимый! Во мне все ликовало, будто меня наполнили радужными пузырьками. Как же трудно будет удерживать себя от поцелуев! Но я сдержусь! Ради него сдержусь.
Мадам Тэйра не разделяла восторга. При виде моего сияющего, как новый медяк, лица она закатила глаза, затем перевела подозрительный взгляд на Этьена:
– А что ты последним помнишь, Тити?
Тот пожал плечами:
– Озеро? Вода там была холодная. Но день-то жаркий выдался.
– Ну-ну, – ответила она, скептически склонив голову.
Тени скоро стали более насыщенными, пропитали собой все пространство. На отвесной скале погасли желтые лучи. Ночь подступала, а Базиль все не возвращался. Разбойники притаились, изредка переговариваясь. Огюстен о чем-то негромко беседовал с прабабкой. Та все время поглядывала в нашу сторону, но мне было все равно. Великие дела ожидали впереди, опасности в Савойе мы почти миновали, но главное происходило сейчас – рядом сидел Этьен! Он не дразнился и не насмехался надо мной, не был ни резким, ни взбалмошным. Мы просто ели вместе вяленое мясо и галеты, и я щебетала обо всяких глупостях. Как же хорошо это было!
Этьен смотрел на меня, будто умудренный годами взрослый на маленькую девочку, иногда усмехался и вставлял замечания вкрадчивым голосом. Он вел себя, пожалуй, слишком непривычно, но я не волновалась об этом. После всего что с ним случилось, можно было вообще отдать Богу душу или помешаться. Наверное, Этьен просто повзрослел от пережитого и понял, как искренне и трепетно я к нему отношусь.
А когда Этьен ласково взял мою руку в свои теплые ладони и сомкнул пальцы, я забыла, как дышать. У меня закружилась голова. Вот такое оно и есть – счастье!
Мне захотелось, чтобы Базиль совсем не приходил, иначе это маленькое чудо закончится. Впрочем, разбойник и, вправду, словно в воду канул. Выждав еще немного, помощники мадам подошли к ней обсудить, что делать дальше. До меня доносились их фразы – мол, в ущелье идти нельзя, а пробираться через речку к обходным тропам рискованно: можно или в ловушку угодить, или шею свернуть. Факела же зажигать было опасно – огни в ночи заметят издалека.
Было решено уйти с тропы, вернуться под сень деревьев и переждать до утра. Пробираясь буквально на ощупь по объятому чернотой лесу, я шепнула Этьену:
– А ты сейчас видишь свет от животных и растений?
Он вытаращился на меня так, словно я ляпнула несусветную ересь, но тут же улыбнулся и ответил:
– Я вижу тебя. Разве нужно что-то еще?
– Нет. – Я радостно вздохнула и коснулась пальцем его кисти, подумала: «Разве что поцелуй…»
* * *
Мы нашли укромное местечко, прикрытое оврагом с одной стороны, утесом с другой. Лошадей разместили за кустарником, и все, уставшие за день пути по горам, повалились на плащи и траву, кто как, оставив в дозоре Зубастого Фернана. Этьен тоже сказал, что полон сил и спать не хочет, а потому составит Фернану компанию.
Мадам Тэйра уложила меня подле себя и погрозила пальцем:
– Абели, чтобы никаких глупостей! И никаких шашней с Тити – пусть походит зрячим.
– Хорошо, – прошептала я и притворилась, что засыпаю.
Скоро старуха засопела, а потом и вовсе начала выдавать раскатистые рулады носом и ртом. Да не только она одна – со всех сторон доносилось сопение, фырканье, храп и клёкот. А я сколь ни устала, продолжала разглядывать едва различимую в темени фигуру Этьена и, восхищаясь им, строила планы о том, как мы прибудем в Париж, найдем графа-алхимика, а когда тот заберет камень и дар вместе с ним, поженимся. Ведь тогда ничто на свете нам с Этьеном не помешает. Мы станем обычными, совсем обычными, но такими счастливыми! Я вздохнула.
Вдруг Этьен наклонился к уху Зубастого Фернана и что-то сказал. Тот как-то вяло опустил плечи, кивнул и лег. Наверное, Этьен предложил разбойнику поспать. Благородно! Крадучись, Этьен приблизился и, приложив палец к губам, поманил меня к себе.
Мое сердце радостно бухнуло, и я со всей осторожностью, чтобы не разбудить прабабку, встала с импровизированного ложа. Казалось, я не иду, а лечу, минуя сухой хворост и камешки под ногами. От любви тело стало совсем невесомым, а походка – неслышной. Где-то вдали завыл волк, а мне было ничуть не страшно.
Этьен взял меня за руку и повел через кустарник, мы запутались в паутине, но быстро выбрались и, отряхнувшись, направились дальше. «Наверное, хочет, чтобы никто не подглядывал за нами. Даже ненароком», – подумала я. Мне тоже хотелось уединиться с ним и забыть о том, что нельзя, о людях, о делах и вообще обо всем на свете!
Наконец, мы вышли обратно к скалам. Этьен остановился и обнял меня за талию, прижал к себе. Я обвила руками его сильную шею и шепнула:
– О, Этьен!
– Любишь меня? – серьезно спросил он.
Я смутилась и, опустив ресницы, шепнула:
– Да.
Он без слов потянулся к моим губам, но я отпрянула:
– Разве ты не боишься снова ослепнуть?
Этьен замер:
– Ослепнуть?
– Как той ночью. Ты разве не помнишь этого? Ой, ты, наверное, потерял память из-за демона в озере? – обеспокоилась я.
Этьен ничего не ответил, но посмотрел странно. Где-то впереди треснула ветка, и покатились камни. Я прильнула к широкой груди парня. Базиль возвращается? Или там дикий зверь? Из-за камней забрезжил размытый свет факела. Точно не Базиль! Я в страхе обернулась на Этьена, но его ладонь тут же зажала мне рот, и я ощутила сквозь куртку острие кинжала у ребер.
– Ни звука, Абели Мадлен, иначе я тебя прирежу! – злобно прошипел Этьен. – Надоела ты мне, хуже старой клячи. Давай-ка, иди вперед.
Я замычала возмущенно. Клинок обжег мне кожу, и я вся сжалась, охнув от боли. Свет факелов вспыхнул ярко, ослепив на мгновение. Проморгавшись, я увидела перед собой королевских гвардейцев во главе с де Моле.
* * *
В сердце кольнуло, а душа заныла. Эту муку не сравнить было с жжением неглубокой раны там, где прилипла к рубашке кожа, рассеченная кинжалом. Как?! Как он мог? В груди стало пусто и холодно. Но секунду спустя меня охватила ярость. Убьют? И ладно, и хорошо. Ненавижу! Не прощу! Предатель! Я попыталась куснуть его за палец, однако сильнее надавив ладонью на мои губы, Этьен с усмешкой заметил:
– Ну-ну, дикарка, зачем же кусать любимого? – и поторопил де Моле тоном треклятого мсьё Годфруа. – Давайте скорее! Что вы тащитесь, как беременные ослицы?
Меня как громом ударило от осознания – да это же не Этьен вовсе! С настоящим что-то сделал его отец-чернокнижник… Вселился в тело? О, Боже! Разве это возможно? Я содрогнулась. А где же душа Этьена? Уж не демону ли, расплывшемуся черным пятном в озере, отдал ее лекарь?
На суровом лице де Моле скользнуло знакомое раздражение, а в глазах гвардейцев – опаска, смешанная с любопытством. Дюжина мужланов, выставив пики и шпаги, надвигались на меня, готовые при случае разорвать на куски.
– Не обманул, старый черт, – прорычал де Моле.
– С чего бы мне обманывать? – жестко ответил Этьен. – Скорее забирайте девку, пока не опомнилась.
«Ах, ты подлец! – вскипела я. – Но правда, чего это я застыла?!» Я ударила со всех сил каблуком по голени фальшивого Этьена. Тот взвыл и отпустил меня. Я отпрыгнула в сторону и заорала во все легкие:
– На помощь! Сюда! На помощь!
Огонь! Где мой красный огонь?! Я попыталась сосредоточиться, но у меня ничего не вышло. В долю секунды множество рук завертели меня, скрутили веревками так, что ни пошевелиться, ни вдохнуть толком не получалось – веревочная петля перетянула горло, во рту до самой глотки иссушил нёбо кляп из шерстяной тряпки. От удушья пот выступил на моем лбу, и в ушах застучало.
– Глаза ей завяжите, – распорядился лекарь, – чтоб колдовать несподручно было.
Кто-то набросил мне на глаза темную ткань и затянул на затылке, спутав узел с волосами. Хотелось потерять сознание, лишь бы не слышать грубой брани в мой адрес и самодовольных восклицаний охотников на ведьм. От того, что они предлагали сделать со мной, кровь стыла в жилах и пробивала крупная дрожь.
Словно добычу, меня закинули на коня. Кто-то взгромоздился в седло рядом. И началась бешеная скачка по ухабам и камням, от которой у меня сдавливало живот и до дурноты сотрясались внутренности. Согнутая пополам, я болталась вниз головой у пропахшего потом крупа жеребца и чьих-то смердящих сапог в стременах. Кровь пульсировала и билась в висках и затылке. Я задыхалась, моля Бога о чуде. Увы, из-за охватившего меня страха ни одну молитву не смогла дочитать до конца – слишком путались мысли. Вот и все: спасла род, Этьена, себя…
Наконец, топот копыт прекратился. И меня, как мешок с отходами, грубо сбросили на брусчатку. Из моей груди вырвался стон. Похоже, живой я им больше не нужна… Потащили куда-то.
«Помилуй меня, Господи, прости все грехи вольные и невольные… Скоро душа моя вернется в Царствие Твое, если ты не отправишь меня за содеянное в ад и чистилище. Но ведь знаешь ты, Отче, что никому я зла не желала, и если делала что-то не по Твоему закону, то больше по глупости и неразумению. Аминь. – Хотелось вдобавок взвыть во весь голос: – Прости меня, Господи! Помилуй!»
Там, куда принесли меня похитители, пахло не разнотравьем и хвоей, а помоями, сырой соломой и воском. Неподалеку трещал большой огонь: камин, очаг, костер? Впрочем, какая разница? Тело затекло и онемело. Я уже начала хрипеть от недостатка воздуха. Пятна поплыли перед глазами. Сквозь дурнотную муть в голове доносился лязг металлических доспехов, оружия и звон шпор. Тяжелые, шаркающие шаги раздались рядом.
– Эта, что ли, ваша ведьма? – раздался мерзкий хохот, и кто-то пнул меня острым носком сапога в живот.
Я дернулась от боли, и жесткая веревка снова врезалась в горло. Наверное, до пыток я не доживу.
– Да это же совсем девчонка! – пренебрежительно продолжил неизвестный. – А столько ужасов рассказывали… Хе-хе, вояки…
Де Моле негодующе парировал:
– А вы развяжите ее, мэтр Капотэ, развяжите. Вот тогда и узнаете, где веселье.
– Ладно-ладно, не пугайте меня! – важно хрюкнул незнакомец. – Я уже вызвал кюре с братом Лоренцо из Нантуанского аббатства. Тот опытный инквизитор и экзорцист – целую дюжину ведьм извел, да из бесноватых дьявола изгонял не раз, – невидимый мэтр Капотэ хвастал так, словно сам заправлял пыточной.
– Вот и займитесь, – буркнул мсьё Годфруа. – Мне нужно только взять пинту ее крови. Потом делайте с ней, что хотите.
«О, Дева Заступница! – закатила я под повязкой глаза. – Накажи его! За все накажи! Заклинаю!»
– Зачем вам ее кровь, мсьё? – ехидно поинтересовался незнакомец. Такой мерзкий голос подошел бы рыжему толстяку с сальными волосами вокруг плеши и висячими бородавками на дряблых щеках. – Уж не собираетесь ли и вы заняться колдовством, мсьё Годфруа?
Де Моле фыркнул, а лекарь понизил голос, словно сообщал страшную тайну:
– Проклятая ведьма наслала болезнь на нашего наисветлейшего короля. Только ее кровью, освященной архиепископом или самим Папой, и получится снять заговор. Надеюсь, вы понимаете, что я доверил вам государственный секрет?
Мэтр Капотэ нервно, мелко похрюкивая, хихикнул и тут же пробормотал:
– Безусловно, дорогой мсьё Годфруа, безусловно.
– Храните его свято. Иначе де Моле придется вас убить. – Удовлетворившись реакцией и выдержав паузу, лекарь продолжил: – Девица сия решила посвятить себя нечистому, имейте в виду. Так что от вас, господа, требуется небывалая решимость и твердость духа, чтобы искоренить дьявольщину на корню.
– Разве бывают ведьмы девицами? – недоверчиво крякнул незнакомец. – Разве они не…
– Вот и позаботьтесь, мэтр Капотэ, чтобы она «не». И чтобы живой не ушла. Иначе опять возьмется за старое и начнет вредить добрым людям Савойи и Его наихристианнейшему Величеству Виктору Амадею Второму. На вас большая ответственность, – тихо, но жестко произнес мсьё Годфруа.
– Ни от меня, ни от брата Лоренцо еще ни одна ведьма не спаслась, – кичливо вымолвил мэтр Капотэ.
– Я прослежу, – с рыком добавил де Моле. – А с парнем вашим что делать будем?
Сразу ответа не последовало. Я из последних сил старалась не отключиться, чтобы услышать, что скажет окаянный чернокнижник. Молчание лекаря длилось вечность. Наконец он процедил:
– Отправьте его в казематы. Коль скоро ваш брат Лоренцо экзорцист, пусть покажет мастерство и изгонит из него дьявола. Не жалейте тело, спасите душу.
Де Моле кашлянул:
– Разве мальчишка вам не сын?..
– Однажды предавший предаст снова, – негромкая речь мсьё Годфруа была пропитана ядом ненависти. – Враг церкви нашей и Господа – мой личный враг.
– Какая безграничная вера! Преклоняюсь перед вами, сударь, – фальшиво пропел мэтр Капотэ.
– Решение ваше, – буркнул де Моле и прикрикнул на кого-то: – Эй, чего стоите? Пленника – в камеру.
Не желая верить в реальность происходящего, я слушала, как что-то тяжелое и безжизненное влачат по каменным плитам. Уронили. Мне показалось или это был стон? Хриплый, больше похожий на вой умирающего зверя… Ужас впился мертвенными пальцами под лопатки, проник внутрь и сжал сердце в ледяных тисках. Если бы не кляп и удавка, я бы вскричала дико. Ведь то был Этьен! Настоящий Этьен! Или то, что от него осталось…
* * *
– Приступим, – сказал лекарь. – Жизнь короля на кону. Незачем время терять.
Меня подняли и переложили на скамью или стол. Петлю на шее ослабили немного, но тут же толстыми ремнями прикрутили все тело намертво к плотно сбитым доскам, лишь высвободили зачем-то одну руку. Послышался треск разрезаемой ткани на рукаве, и до моей кожи дотронулись мягкие, знакомые пальцы лекаря. Щетка усов коснулась моего уха.
– Ну вот, Абели Мадлен, как ты ни сопротивлялась, а короля все равно излечишь, – шепнул мсьё Годфруа и добавил будто бы с сожалением: – А ведь все могло быть иначе… Вини только себя.
Я выгнулась, насколько могла, изо всех сил выкрикнула проклятие, но прозвучало лишь жалкое мычание. В изгиб левой руки вонзилось что-то острое, холодное, не кинжал и не нож, а будто железная трубка с наконечником. Она прошла под кожу, и я почувствовала под металлом горячие брызги собственной крови.
– Да вы мастер кровопускания! – причмокнул мэтр Капотэ.
– Я королевский лекарь, – сухо ответил мсьё Годфруа и, придерживая железное приспособление с внутренней стороны локтя, свесил мою руку вниз. – А вы, мэтр, лучше подготовьтесь к встрече с вашим монахом-инквизитором. Наверняка вам есть чем заняться перед допросом. И вы, де Моле, коль скоро вас беспокоит успешность нашей миссии, оставьте меня, однако будьте поблизости.
Шаги, шуршание. Дверь открылась и закрылась. Похоже, мы остались одни. Надежда затеплилась во мне. Самое время устроить колдуну страшную месть. Я напряглась. Гнева во мне хватило бы на тысячу человек, но, увы, как ни пыталась я разжечь огонь в животе, все было тщетно. Или физическая боль и дискомфорт не позволяли сосредоточиться, или чернокнижник поставил какую-то защиту, как тогда – на приеме у короля.
Беспомощность, страх, растерянность сменялись вспышками молчаливого негодования и ярости: а что же мадам Тэйра – так и спит, сладко сопя? Потом будет выкапывать родовой камень из пепелища на площади? И сама гоняться за графом-алхимиком? А ее подручные? Где же вы все?! Где ты, Господи? Зачем ты меня оставил?! Для чего я вообще родилась на свет? Жила?! И зачем так бездарно, бессмысленно умру?!
Лекарь периодически что-то бормотал себе под нос, придерживая мою руку, – латынь, китайский? Не разобрать. Потрескивал огонь, где-то далеко вышагивал часовой по гулким плитам, а из меня вытекала кровь. Долго. Слишком долго. Бесконечно. И скоро все тело покрылось холодным липким потом, голова начала кружиться, в темноте перед глазами замелькали мушки и пятна. «Жалкая, какая я жалкая! – злилась я на себя, изнывая от жажды и от желания облизнуть губы и выплюнуть, наконец, мерзкую, разбухшую от слюны тряпку.
– Ну, все, красавица, – шлепнул меня по предплечью лекарь, извлекая металлический стержень, затем звякнул чем-то стеклянным. – Ты бы все равно долго не прожила. Все так и должно было случиться. С инквизицией.
Я захрипела со стоном, пытаясь хоть этим звуком выразить всю свою ненависть. А чернокнижник зачем-то убрал с моего лба прилипшие пряди и сообщил:
– Можешь считать это актом милосердия, Абели Мадлен: потеряв столько крови, ты вряд ли доживешь до утра. Но не стоит благодарности, – лекарь помолчал немного, складывая вещи, потом застучал каблуками сапог по камню и уже издалека, видимо от самой двери, бросил: – Этьену так не повезет – инквизиторы имеют привычку растягивать удовольствие. И его муки останутся на твоей совести. Помни об этом. Прощай.
Заскрипели старые железные петли, и я потеряла сознание.
* * *
Очнулась я от ощущения пронизывающего холода, вдохнула ртом и поняла, что кляпа больше нет. Ничто не мешало мне дышать! Разлепив тяжелые веки, я увидела перед собой каменные стены, усыпанный соломой пол, освещенный ярко пылающим камином и факелами на стенах. Я лежала в одной рубашке на студеном полу. Связаны были лишь мои руки. Левая мучительно ныла, словно лекарь не только забрал из нее кровь, но и все вены вытянул наружу.
– Ах, бросьте, мэтр Капотэ! Разве мне есть дело до указаний какого-то де Моле, когда обвиняемая передана на суд церкви? – проговорил голос мерзкий и визгливый, словно у костлявой сварливой торговки. – Мне ли не знать ведьм!
Я осторожно скосила глаза. На некотором удалении от меня за стол садился худосочный монах-францисканец с мясистым носом на розоватом лице, которое больше бы подошло некрасивой, безбровой почти тетке в летах, нежели не старому еще, хоть и лысому мужчине в рясе.
– Я думаю, уважаемый брат Лоренцо, что больше вино в их дурных головах нагнало страху, чем сама ведьма, – ответил голосом мэтра Капотэ толстяк, стоящий рядом с монахом.
И я убедилась, что представила того совершенно точно. Щеки его были не только дряблыми, изъеденными оспинами, но к тому же одутловатыми, будто серая пшеничная каша, вылезшая из горшка. Одет он был по-мирски, как горожанин средней руки. Маленькие глазки толстяка заискивающе проследили за францисканцем, а затем свиной прищур мэтра Капотэ умаслился, остановившись на темном, размером с яйцо рубине, лежащем посреди стола. Алчная отрада сверкнула в поросячьих глазках, но тут же стухла, стоило мэтру заметить властное «не трожь, моё» во встречном взгляде монаха.
– Я бы хотел начать допрос. Где там бродит ваш секретарь? – недовольно поинтересовался францисканец.
– Будет с минуты на минуту, – заверил толстяк.
– Знаю я наперед, как все будет, – самодовольно заметил брат Лоренцо и крючковатым пальцем подкатил к себе рубин. – Такого сорта ведьмы начинают смотреть жалостливо и ныть, что невинны, рассчитывая на свое юное личико, полное притворной добродетели. Но скажу я вам, месяц назад вывел я на чистую воду ведьму и помоложе. Двенадцати лет. Так не думайте, что ее детские слезы не были пропитаны грехом. Стоило подвесить чертовку на колесо, тут же созналась, что с восьми лет удовлетворяет похоть нечистого.
– Ох, негодница. Сожгли?
– А как же? Все женщины, – осенил себя крестным знамением францисканец, – есть дьявольские отродия с самой колыбели. Так что работы мне хватает.
Во мне все всколыхнулось от возмущения. Несмотря на невероятную слабость, красный огонь тотчас вспыхнул в животе и расплылся горячим потоком по позвоночнику. Видимо, защита чернокнижника действовала только в его присутствии. «Рано вы со мной попрощались, мсьё Годфруа», – недобро подумала я.
Захотелось встать и извергнуть лаву огня и проклятий на этих лживых поборников морали. Но я сдержалась – не следовало поступать наобум. Теперь полагаться можно было только на себя. И на дар. Ведь неизвестно, куда меня увезли. Наверняка мадам Тэйра уже ищет меня, но найдет ли – большой вопрос. А Огюстена впутывать я ни за что больше не стану. Ни за что! Согреваясь от внутреннего огня, я прикрыла веки, подсматривая за происходящим в узкую щелочку меж ресницами. Пусть думают, что я еще не пришла в себя.
– Не могу с вами не согласиться, святой отец! – крякнул мэтр Капотэ, глядя на рубин, как на красивую любовницу хозяина, что лишь дразнит его, кокетливо приподнимая юбку, но в постель идет с другим. – В женщинах только и есть, что греховный соблазн и искушение. Так и норовят поманить, а потом хлопнуть доброго человека по носу, предпочитая шашни с дьяволом. Я уж не говорю про тех, что лицом и фигурой удались, как эта паршивка… Такие с самых пеленок только и грезят о том, чтобы согрешить и навести дурной глаз на людей честных и верующих, коих не прельщают плотские утехи и прочие дьявольские ухищрения.
– Жаль, времена пошли не те, – сокрушался брат Лоренцо. – Вот еще сто лет назад в Германии святые отцы всех женщин в деревнях выжигали. Костры полыхали что ни день. А сейчас что? Даже инструмента приличного у меня нет, приходится признания вырывать подручными средствами… чем ни попадя.
«Гады!» – мысленно выругалась я и прибавила еще пару красочных эпитетов, которые приличной девушке и знать-то не стоило. К слову сказать, их речи только распаляли мое негодование, а багряное пламя во мне уже превратилось в бурлящую, готовую выплеснуться с ослепительным взрывом лаву. И чем дольше огонь бушевал во мне, тем больше сил возвращалось, а с ними родилась и уверенность, что уж если не смогу выбраться отсюда на свободу, то, по крайней мере, устрою феерический уход в мир иной. «В веках будут помнить и страшные легенды рассказывать, – стиснув зубы, думала я, – лучше про настоящую ведьму, чем про сожженных невинных девушек!»
Как там говорила мадам Тэйра? Воображай все, что хочешь… «Даром, что ли, дар?» – хмуро решила я и вообразила, как мое тело становится огненным и разрастается, разбухает, словно на дрожжах. Как ни странно, но вскоре я ощутила плечами и головой выдуманного тела неровную каменную кладку стен, уперлась загривком в потолок, а ладонями – в кованую дверь и сырой угол. Чувствовала все, словно на самом деле. Только факела на стенах не жгли, а приятно щекотали. Что ж, судари, поиграем?
Я обернулась. Францисканец, мэтр Капотэ и мое реальное тело оказались где-то внутри гигантской огненно-прозрачной меня. Помещение для допросов виделось мне сквозь дрожащее, раскаленное марево. «Ну вот, зато не холодно».
Женоненавистники забеспокоились, запыхали ртами, скривились, словно их сунули головами то ли в дымоход, то ли в жаровню. Я зло рассмеялась. И реальная я тоже засмеялась. Смех в пустой комнате вышел громким, внезапным и оттого по-настоящему демоническим. Эхо разнесло его по углам. С ужасом озираясь, борцы с ведьмами начали креститься, да только делали это с трудом, словно рукам их требовалось протискиваться сквозь что-то густое и вязкое.
Я реальная показалась отсюда, сверху маленькой, синюшной и совершенно замученной, с темными кругами под глазами и красным следом от петли на шее. Реальная Абели села на полу, уложив на колени связанные кисти рук, от которых веревка тянулась к черному кольцу на стене. Огненное тело меня-великанши тоже устроилось поудобнее, а пылающая прозрачная ладонь накрыла крошечный совсем рубин.
– Господи спаси! – заголосили в унисон знатоки ведьм, обильно покрываясь потом от мистического жара. – Помогите! По-мо-ги-и-ите!
– Изыди, сатана! – провизжал францисканец, выставляя в мою сторону висящий на шее крест, лихорадочно бормоча на латыни слова молитвы и постоянно сбиваясь.
– Сам ты сатана, – хрипло ответила реальная я и засмеялась еще громче, а потом в шутку стала цитировать назубок выученную молитву экзорциста.
Глаза францисканца округлились – откуда ему знать, что наша аббатиса заставляла провинившихся учить первую попавшуюся ей молитву. Мне вот с этой повезло. Впрочем, не только.
– А-а-а! – уже без молитвы закричал он, закрываясь руками. – А-а-а!
Уши свело от этого истерического визга, и я хлопнула брата Лоренцо огненной ладонью по голове. Он рухнул под стол, а мэтр Капотэ, напротив, резво бросился к выходу. В то же мгновение кованая дверь распахнулась, и, сбив с ног толстяка, в комнату для допросов ворвались де Моле и местные стражники.
«Ну, вот и вы, ребята! Вовремя. Помощники мне не помешают, – решила я и позволила желто-алой лаве вырваться из макушки. В доли секунды огненная струя изверглась в сводчатый потолок, растеклась к углам и залила тяжелыми каплями всю комнату и людей, находящихся там. Я мысленно обратилась к вооруженным мужчинам: – Вы – мои слуги. Вы рады мне служить. Защитите меня от этого толстого свина!»
Взгляды вновь пришедших остекленели, лица обрели тупое выражение, и десяток шпаг, кинжалов и копий вонзился в распластанную на полу тушу мэтра Капотэ. Содрогнувшись от его боли, но не чувствуя ни грамма жалости, я вернулась из прозрачного огненного в реальное тело. Новая армия деревянных Големов преданно ждала указаний, а из-под стола визжал, как полоумный, монах, впервые встретившись с чем-то по-настоящему сверхъестественным. Все мое негодование сконцентрировалось на тощей фигуре францисканца. Засвербела, запульсировала в голове жажда мести – не столько за себя, сколько за всех женщин, замученных ничтожным лицемером, за ту двенадцатилетнюю девочку, сожженную месяц назад, за несчастных селянок в Германии.
«Мне отмщение, аз воздам», – вспомнилось Библейское наставление, но я тут же отвергла его, скривилась и кивнула в сторону францисканца:
– Заставьте этого гнуса замолчать. Лучше насовсем. И освободите меня.
Големы принялись исполнять. Потирая развязанные, наконец, страшно ноющие руки, я смотрела, с трудом сдерживая рвоту, на то, как хлещет кровь из вспоротого горла инквизитора. Заставила себя не отворачиваться. И неважно было, что я не могла подняться от слабости, неважно, что прочувствовала на себе каждый удар клинка, пока монах был жив. Совершенно неважно. Перетерпела. Оставь его в живых, и он убьет тебя сам. Изощренно. С улыбкой. Пятная своим скверным ртом имя Христа.
– Ты! – я ткнула пальцем в де Моле. – Понесешь меня на руках. А ты, – я вычислила по костюму начальника стражи, – веди меня в казематы, к новому пленнику, Этьену Годфруа. Ясно?
Новые Големы гаркнули хором:
– Как скажете, госпожа!
Я окинула взглядом других пятерых стражников и грозно велела:
– Всех, кто попробует мне помешать или захочет схватить меня, убейте!
