Книга: История Средневекового мира. От Константина до первых Крестовых походов
Назад: Глава восемьдесят первая Падение династии Сун
Дальше: Глава восемьдесят третья Призыв
Глава восемьдесят вторая
Хождение в Каноссу
Между 1060 и 1076 годами Генрих IV отказывается подчиняться папе, подвергается отлучению от церкви и вынужден униженно просить о помиловании
В 1060 году очередной король-Капетинг умер, оставив корону семилетнему сыну Филиппу Малолетний король не был способен справиться с разгулом междоусобиц, непрестанно вспыхивавших то там, то здесь по всем франкским землям. «Горе тебе, страна, когда правитель твой – ребенок!» – восклицали современные ему летописцы, цитируя книгу Экклезиаста, чтобы оплакать бесчинства, царящие на родной земле.1
В Германии тоже правил король-ребенок, Генрих IV, которому теперь исполнилось десять лет. Его мать Агнесса де Пуатье более желала сделаться монахиней, чем королевой и регентшей при сыне. Чтобы избежать трений со знатью Германии, она предоставила феодалам возможность беспрепятственно править своими маленькими, но независимыми герцогствами – что они и делали, оставаясь настороже, как свойственно мелким правителям.
В 1061 году мать Генриха удалилась от обременительных для неё государственных дел в монастырь, однако пострижения принимать не стала. Бразды правления решительно взял в свои руки архиепископ Кёльна, Анно II, состоявший еще при отце мальчика в качестве советника и канцлера. Решительность его проявилась довольно оригинальным образом. Сразу после Пасхи, в апреле 1062 года, Генрих вместе с матерью остановился во дворце в городке Кайзерверт, где они и встретились с кёльнским архиепископом. Тот пригласил юного короля осмотреть роскошную барку, которую якобы оборудовали специально для него. То, что пережил тогда мальчик, описал летописец Ламперт Герсфельдский:
«…он был окружен приспешниками Анно, а часть из них налегла на весла изо всех сил – да так, что в мгновение ока корабль оказался в самом центре реки. Король, растерявшись от неожиданности, не мог решить иначе, что его хотят лишить короны и жизни, и бросился в реку, где едва не утонул, не приди ему на помощь граф Экберт [Брауншвейгский], который прыгнул вслед и спас его от верной гибели, вытащив обратно на корабль».
Двенадцатилетнего короля похитили, причём при поддержке двух могущественных германских графов. Мальчика привезли в Кёльн, посадили в тюрьму (надежную, но роскошную) в стенах резиденции архиепископа Анно, после чего похитители принялись сами править Германией.2 Анно шантажом вынудил мать короля выдать ему императорские инсигнии, и государственная власть перешла в руки заговорщиков, к которым, помимо уже упомянутых, принадлежали также Оттон Нортхеймский, архиепископы Зигфрид Майнцский и Адальберт Бременский.
Следующие три года, пока Генриху IV не исполнилось пятнадцать (что давало ему наконец возможность обещать монаршую помощь и поддержку всякому, кто помог бы ему вырваться на свободу), архиепископ и его приспешники боролись между собой за власть над страной и над королем. Оба прелата, Анно и Адальберт, использовали своё новое положение для собственного обогащения. Молодому королю оставалось лишь наблюдать, как светские и духовные князья бессмысленно пускают на ветер государственную казну. Несомненно, все эти события оказали сильное влияние на формирование характера и поступки будущего императора. Генрих наблюдал за этой грызней, дожидаясь своего совершеннолетия, из месяца в месяц становясь более сильным, зрелым, и все более беспощадным.
В войнах, которые велись между христианами и мусульманами, не было силы, способной призвать и тех, и других к порядку, но здесь имелся институт, обладающий влиянием на все партии честолюбцев, чья вражда разоряла страну. Несмотря на то, что отдельные прелаты вмешивались в политическую борьбу, христианская церковь в целом все ещё проповедовала братолюбие и преданность царствию не земному, а небесному Кроме того, церковь могла требовать покорности от всех христианских королей и полководцев Запада.
Паломничество Генриха IV
В 1063 году духовенство северогерманского города Теруан составило документ, определяющий условия Божьего перемирия.
«Вот каковы условия, которые вы обязаны соблюдать в период мира, коему обычно дается название „божьего перемирия“. Начинается оно с закатом солнца в среду и длится до восхода солнца в понедельник. На протяжении сих четырех дней и пяти ночей ни один мужчина, ни одна женщина не должны нападать на кого бы то ни было, ниже ранить или убивать, равно как и нападать на замки, захватывать либо разрушать их, либо укрепленные города, либо сельские поместья, будь то хитростью или силой».3
Кроме того, перемирие следовало соблюдать во все дни Рождества и Великого поста, а также между церковными праздниками Вознесения и Пятидесятницы; в целом получалось, что запрет на военные действия охватывал почти три четверти года. Идея была хороша, но неосуществима на практике – не говоря уже о возможности принудить силой к выполнению этих условий. Тем не менее Теруанское перемирие способствовало прояснению ситуации: стало очевидно, что в странах Запада нарастает напряжение, что имеется неразрешимое противоречие между идеалами Царства Божьего и человеческих государств, между желанием духовенства привить народам христианские отношения и желанием королей и воинов поступать, как им вздумается. Напряжение это окончательно проявилось, когда Генрих IV решил избавиться от своей жены.
Будучи еще пятилетним малышом, он оказался обручен по воле отца с четырехлетней Бертой Туринской, дочерью знатного итальянского феодала. Свадьбу сыграли, когда Генриху IV исполнилось пятнадцать. Принимать во внимание возражения Генриха никто не стал. Девушка была благородна и хороша собою, но Генрих невзлюбил ее еще до знакомства, а она оказалась слишком застенчивой и скромной, чтобы привязать к себе своевольного подростка, каким стал Генрих. Советники предупреждали его, что отказ от женитьбы нанесет тяжелое оскорбление графу Савойскому и непоправимый ущерб перспективам овладения Италией, но молодой король все-таки решил действовать по-своему.4
К 1069 году Генрих окончательно убедился, что этот брак был ошибкой. Он подал прошение о разводе с Бертой, указав в качестве причины лишь то, что в силу личных причин не способен стать её мужем в полном смысле слова. Демонстрируя несколько запоздалое великодушие, он уточнил, что она ни в чем не виновата и вернется к отцу в столь же непорочном состоянии, как до свадьбы – это хоть и не уменьшало ее унижения, но защищало от обвинений в неверности.
Церковники Германии, посовещавшись, решили, что эта проблема слишком сложна, чтобы разобраться самим, и направили запрос в Рим. Папа Александр II категорически отказался освободить Генриха IV от брачных обетов. «Тот, кто подает столь зловредные примеры, – значилось в послании, доставленном особым гонцом от папы, – есть предатель христианской веры, и никогда не будет возведен в сан императора».5 Хотя церковь Рима и отвернулась от германских королей, предпочитая пользоваться в Италии защитой норманнов, папа не намеревался отказываться от своего права избирать императора Священной Римской империи.
Генриху IV было всего восемнадцать лет, и он отступил: забрал свое прошение о разводе, сумел наконец более-менее установить отношения с женой, и вскоре Берта подарила ему дочь, а затем и сына. Однако болезненная память о публичном посрамлении осталась, и Генрих, которого бурная юность сделала агрессивным и неуступчивым в отстаивании своих прав, не забыл, кто и как воспротивился его воле.
В 1073 году Александр II умер, и коллегия кардиналов избрала вместо него блестящего и сурового архидиакона, получившего имя Григория VII. Он взошел на папский престол с твердой решимостью защитить его от коррупции и найти другую опору, помимо мечей и королей. Он был глубоко и непоколебимо убежден, что ни один мирянин, пусть даже коронованный, не имеет права назначать служителей церкви. По его мнению, этот акт неизбежно ведет к коррупции, к торговле церковными должностями, а кроме того, к доминированию императора над наследником святого Петра.
Взгляды Григория на данную ему Богом власть, четко изложены им самим в двадцати семи параграфах декларации, составленной в марте 1075 года. Он писал, что один только папа может назначать и смещать епископов, созывать церковные соборы и вводить новые церковные законы. Римская церковь «никогда не заблуждалась и не будет заблуждаться до скончания времен», а папа, как ее глава, имеет также право низлагать императоров: «Все государи, – заявлял он в заключение, – должны целовать ему ноги».6
Эти идеи показались Генриху IV не слишком привлекательными, но в то время, когда Григорий VII вступал в должность, Генриха полностью поглотили другие заботы – подавление серьёзного восстания в герцогстве Саксонском. К осени 1075 года ему удалось на время утихомирить мятежников, а значит, у него появился досуг, чтобы обдумать усиление власти Григория в Италии. Итог его размышлений выразился скорее в поступках, чем в словах: он назначил новых епископов в епархии Милана, Фермо и Сполето, узурпировав как раз те полномочия, которые Григорий оставил за собой по декларации Dictatus рарае.7
Григорий отреагировал сдержанно и осторожно, по-видимому, питая некоторую надежду, что Генрих IV опомнится. В конце декабря 1075 года он направил королю письмо, где содержалось обещание признать избранного по его воле епископа Миланского и предложение окольного пути, щадящего самолюбие Генриха IV, к признанию духовного верховенства папы: королю следовало всего лишь отправить прочь со двора пятерых советников, которые были отлучены от церкви за участие в продаже церковных должностей. Подразумевалось, что верные члены христианской церкви не станут общаться с нераскаявшимися отлученными грешниками; если бы Генрих согласился изгнать этих людей, тем самым подтвердил бы, что признает Григория своим духовным отцом.8
В сообщении об этих событиях, написанном позднее самим Григорием, говорится, что папа поручил доставить это сдержанное письмо трем посланцам, которым было велено передать также устное, намного более резкое обращение. Эти люди «втайне призвали его покаяться в грехах» под угрозой, что, отказавшись подчиниться велениям божественных законов, «он не только будет отлучен от церкви, пока не даст должного удовлетворения, но лишится также королевского достоинства без надежды на восстановление»?
Генрих IV не очень хорошо воспринимал угрозы, даже высказанные приватно. В ответ он призвал к себе отлученных советников, и по их рекомендации собрал ассамблею, на которую явились его придворные, ряд наиболее влиятельных германских князей, а также две трети германских епископов.
Собрание состоялось в городе Вормсе, в январе 1076 года – менее чем месяц спустя после получения письма Григория VII. По настоянию Генриха было решено, что необходимо составить два письма за подписью короля. Первое, направленное в Рим, содержало обвинение Григория VII в том, что он захватил папский престол, не будучи избран должным образом, поправ права епископов, а также в том (чтоб уж в конец добить), что он будто бы соблазнил знатную итальянскую даму по имени Матильда. «Твое восшествие недействительно из-за грубых нарушений закона, – значилось в письме, – церковь Господа нашего подверглась опасности гибельных бурь из-за твоих преступлений… ты запятнал свою жизнь и поведение многочисленными бесчестными делами. Посему мы отказываемся тебе повиноваться, чего никогда тебе не обещали и не выкажем».10
Второе письмо было длиннее и в отношении подробностей еще более напоминало фельетон из бульварной прессы; его распространили по Германии в качестве королевской пропаганды для оправдания вызова, брошенного Генрихом папе. «Генрих, король милостью Божьей – Гильдебранду», – так начиналось письмо: автор обращался к Григорию VII, используя его светское имя и отказываясь обращаться, как полагается к папе. Далее шло:
«Своими злыми кознями ты пытался отобрать у меня итальянские владения… Ты осмелился восстать против меня, главы державы, а ведь я помню то, что ты сам хорошо знаешь: по твоим же собственным словам, ты либо умрешь, либо лишишь меня моей души и моего королевства… Какими бы правами ты ни обосновывал свое папство, я не признаю их; а поскольку Господь даровал мне власть епископа и достоинство патриция, каковые поклялись признавать римляне, я говорю тебе: отступись!»11
Григорий получил то письмо, которое предназначалось для Рима, в середине февраля 1076 года. Они с Генрихом IV имели одну общую черту характера – папа тоже не любил, когда ему угрожали. Потому 22 февраля он объявил, что властью самого святого Петра изгоняет короля из рядов христианской церкви. Этот акт представлял собой серьезную угрозу для светской власти Генриха. «Я освобождаю всех христиан от любых клятв, какие они давали либо дадут ему, – объявил папа, – и запрещаю кому бы то ни было служить ему как королю».12
Но Генрих IV зашел слишком далеко. Воспользовавшись этим официальным разрешением, вассалы в Саксонии, которых он лишь недавно заставил подчиниться силой, немедленно восстали снова, как только узнали о распре между королем и папой. На этот раз у Генриха IV не было возможности одолеть их. Многие из германских князей, поддержавших его во время предыдущего мятежа, были теперь слишком обеспокоены декларацией Григория VII, чтобы своим весом склонить чашу весов в пользу короля. К октябрю 1076 года у Генриха IV в перспективе имелось два варианта: примириться с Григорием VII – или на целые годы погрузиться в омут гражданской войны, в итоге которой он вполне мог лишиться трона.
Король предпочел тяжелое, но краткое усилие долговременному унижению. Он созвал своих домочадцев, взял с собой жену Берту и Конрада, двухлетнего сына и наследника, и пустился в покаянный путь на юг через Альпы. Погода в горах была к ним немилостива: стоял январь, притом, по утверждению некоторых летописцев, зима выдалась самая суровая за сто лет, все тропы были покрыты льдом и снегом. «Порой им приходилось карабкаться на четвереньках, – рассказывается в одной из хроник, – порой их поддерживали проводники, а когда они поскальзывались на льду, их относило далеко вниз… Лошадей спускали при помощи специальных приспособлений, а иногда волокли, связав им ноги. Несмотря на это, многие лошади пали при спуске».13
Григорий VII, прослышав о приближении короля, подумал, что тот идет с войском, и укрылся в крепости Каносса, окруженной тремя обводами стен. Но когда Генрих IV появился, сразу стало ясно, что он пришел каяться и молить о прощении. Григорий сам описывает в одном из писем, что король шел плача, босиком, одетый в рубаху из мешковины, и это его самоуничижение растрогало всех, кто находился в крепости: «Он пробудил у всех… кто там был… столь великое сожаление и сочувствие, что люди стали просить за него со многими мольбами и слезами, – писал папа. – Говорили даже, что мы выказывали не столько апостольскую твердость, сколько жестокость, более напоминающую бесчеловечность тирана».11
И общественное давление, и собственные склонности побудили Григория VII простить Генриха IV. Он согласился вернуть королю прежнее положение. В обмен на это Генрих пообещал признать авторитет папы и отказаться от назначения собственных епископов. Вечером был устроен большой пир по поводу примирения. Генрих сидел за столом на почетном месте, молчаливый и отстраненный, ничего не ел и барабанил пальцами по столу.15
Он сумел сохранить свою корону – однако то, каким способом он этого добился, дало всему Западному миру отчетливо понять: при столкновении правителей светских и духовных первой сдается власть земная.
СРАВНИТЕЛЬНАЯ ХРОНОЛОГИЯ К ГЛАВЕ 82
