Далеко на западе крохотная норвежская колония Гренландия готовилась отправить собственных колонистов в неведомые земли.

Сын Эрика Рыжего, Лейв Эриксон, давно мечтал проверить слух пятнадцатилетней давности о том, что еще дальше на запад есть богатые, пригодные для жизни земли. В 985 году норвежский купец Бьярни Херьольфсон, вернувшись из длительной поездки по торговым делам, узнал, что его родители переехали в Гренландию и, оставив родные края, отправился следом за ними. Прежде ему не приходилось плавать в Гренландию. Когда на море пал густой туман и задул северный ветер, он сбился с пути. «В течение многих дней, – говорится в „Саге о гренландцах“ XIII века, – они не знали, куда плывут». Когда наконец выглянуло солнце, они очутились возле незнакомого, берега поросшего лесом. Команда Бьярни хотела сойти на этот берег, но капитан не позволил им; вместо этого он направился обратно на восток и наконец увидел берега Гренландии. Когда он рассказал тамошним поселенцам о своем плавании, добавляет сага, «многие подумали, что ему недостает любознательности, потому что ему нечего было рассказать об этой земле».¹

Однако Лейв Эриксон недостатком любознательности не страдал. Он купил у Бьярни корабль, и загрузив его припасами убедил Эрика Рыжего, которому тогда уже было больше пятидесяти лет, в 1003 году возглавить новую экспедицию на запад. Легендарный исследователь не хотел покидать дом («Он начал стареть, – говорится в саге, – и уже не так хорошо, как прежде, мог выносить холод и сырость»), но не мог и отказаться от такого предложения.

Когда отец с сыном отправились верхом к гавани, где стоял на якоре их корабль, лошадь Эрика споткнулась и сбросила его так, что он повредил ногу Эрик счел это дурным предзнаменованием и вернулся домой, возложив командование на сына.

Лейв со своими людьми проплыл на северо-запад до южной оконечности Баффиновой земли, а затем прошел вдоль североамериканских островов и полуостровов. Каждой встреченной земле он давал названия: негостеприимная Баффинова земля была прозвана «Хеллуланд», то есть «Земля валунов»; покрытый лесами Лабрадор стал «Маркландом», или «лесистой землей»; нынешняя Новая Шотландия получила название «Винланд», поскольку изыскатели обнаружили растущий там виноград и немедленно нашли ему применение.²

Лейв решил, что команда построит зимнее убежище на этой новонайденной земле, и они останутся там на протяжении холодных месяцев. Однако зима оказалась далеко не столь суровой, как он ожидал. Средневековая климатическая аномалия все еще обеспечивала необычно теплую погоду в северных землях: «У них не было недостатка в лососе, которого ловили и в озере и в реке, – повествует „Сага о гренландцах“, – и этот лосось был крупнее, чем все виденные ими до того. Это место показалось им очень хорошим, поскольку скот можно было всю зиму содержать на подножном корму. Вода там никогда не замерзала, а трава лишь слегка увядала». Когда настала весна, Лейв возвратился домой, нагрузив корабль местной древесиной, виноградом и вином. Эрик Рыжий успел увидеть плоды этого долгожданного путешествия на запад незадолго до своей смерти в 1004 году.³

Побережье новой страны, по всей видимости никому не принадлежавшее, казалось идеальным местом для основания постоянной колонии, и на следующий год брат Лейва Торвальд организовал экспедицию с целью нахождения наилучшего места для поселения. Со своими людьми он поселился на зимовье Лейва и принялся размечать границы будущих ферм и заимок. В течение года с лишним они не увидели «никаких признаков человека или зверей», если не считать единственного шалаша для сушки диких злаков, оставленного на небольшом острове неведомыми обитателями.

Наконец, когда наступило второе лето, обитатели появились: девять мужчин и три обтянутых шкурами лодки, вытащенных на берег укромной бухточки. Похоже, что норвежцам и в голову не пришло проявить миролюбие – они сразу повели себя как завоеватели. «Им удалось схватить всех, кроме одного, который уплыл на своей лодке, – говорится в «Саге о гренландцах», – всех восьмерых они убили».

Это привело к немедленной контратаке. В ту же ночь «огромное множество» обтянутых шкурами лодок украдкой вошло в устье ближайшей реки; туземцы осыпали норвежцев стрелами, а потом столь же быстро исчезли. Рейд возмездия не причинил ущерба никому из норвежцев, кроме Торвальда, который был смертельно ранен стрелой в подмышку. Викинги похоронили его на том участке земли, который он выбрал себе, и вернулись домой.⁴

Три года спустя богатый и опытный норвежец Торфинн Карлсефни прибыл в Гренландию со своей родины. Через несколько недель он объяснился в любви к Гудрид, сестре Лейва Эриксона; и когда Лейв, ставший теперь главной семейства дал свое согласие, Торфинн женился на ней.

Той же весной молодожены надумали осуществить еще одну экспедицию на запад. Торфинн набрал команду из шестидесяти человек, с ними отправилось пять женщин и много скота. На этот раз норвежцы намеревались остаться на новой земле навсегда, если получится.

Они без труда достигли Винланда и приступили к постройке домов. Новая земля была плодородна, как и рассказывали участники предыдущей экспедиции, и вскоре бревенчатые дома наполнились виноградом, рыбой, дичью и мясом (благодаря случайной удаче – на берег выбросило кита). Не прошло и года после их приезда, когда Гудрид «произвела на свет мальчика, которого нарекли Снорри» – это был первый европейский ребенок, родившийся в Северной Америке.⁵

Однако исконные жители их новой земли теперь были настороже, и вскоре поселенцам пришлось строить частоколы вокруг своих жилищ и вооружаться для войны. Начались стычки, имела место по меньшей одна большая битва с серьезными потерями. В «Саге о гренландцах» приводятся лишь немногие подробности сверх этого, но нападения туземцев, по-видимому, причиняли большое беспокойство, поскольку на следующий год Торфинн «объявил, что не желает здесь более оставаться, и хотел вернуться в Гренландию». Другая сага добавляет, что у туземцев были пращи и хорошее оружие, а при нападении они «громко кричали». По этой причине гренландцы прозвали их скрелингами, что значит «крикуны».⁶

Норвежские саги дают нам редкую возможность взглянуть изнутри на жизнь людей, оставивших после себя лишь материальные свидетельства – по словам этнографа Эллис Бек Кихоу, «историю без документов». Гренландское поселение находилось в северо-западной части Североамериканского континента, на землях, которые были, по-видимому, заселены на тысячи лет раньше, когда в Беринговом проливе еще существовал сухопутный «мост», соединявший север Америки с Азией. Часть пришельцев осела на этих ледяных берегах. Известно поселение к востоку от пролива, которое было основано по меньшей мере за пятьсот лет до прибытия гренландцев на противоположное побережье, на расстоянии более чем три тысячи миль. Археологи дали этой культуре наименование «Ипьютак»; в поселении было более шестисот домов и огромное кладбище, среди находок – множество предметов, украшенных искусной резьбой по кости, рукоятки ножей, гарпуны.⁷

Заселение Америки

К 1000 году н. э. на развалинах культуры Ипьютак выросла другая, которая начала быстро распространяться по побережью в восточном направлении; археологи дали ей имя «Туле». Эти люди отличались от своих предков тем, что использовали железо вместо камня. Люди Туле сумели вытеснить представителей более ранней культуры Дорсет, развившейся на северо-восточном побережье Америки; это был народ охотников на тюленей, которые отступили под натиском захватчиков, рассеялись и исчезли во мраке забвения. Скрелинги, которые сражались с людьми Торфинна, принадлежали либо к культуре Дорсет, либо к Туле, а возможно, среди них имелись отряды и тех, и других.⁸

Нам известно, что эти племена строили, каким пользовались оружием, на каких животных охотились, мы приблизительно представляем, как они жили; однако мы ничего не знаем об их личной жизни, об истории, о стремлениях. То же самое можно сказать о племенах, живших южнее. Ко времени Лейва Эриксона культура Хоупвелл успела распространиться по территории современных штатов Огайо и Иллинойс, достичь максимальных высот и угаснуть. Строители Хоупвелл оставили после себя огромные могильные курганы – геометрически точные круги и квадраты из камней – и таинственные земляные валы высотой 1,2 метра, шириной 6 метров, длиной 380 метров, в форме змеи, пожирающей яйцо.

Жители долины Миссисипи, сменившие их и расселившиеся несколько дальше к югу, строили города. Самый большой из них известен под названием Кахокиа. Его площадь составляла почти 16 км², и в нем жило, по-видимому, около тридцати тысяч человек. До наших дней дошли высокие земляные курганы, остатки фундаментов и хорошо распланированные улицы, орудия труда и статуэтки, могильники и жертвенные колодцы; в одном из них нашли останки пятидесяти молодых девушек – очевидно, умерщвленных одновременно, чтобы сопровождать великого вождя в загробном мире.⁹

Дальше к западу народ анасази строил жилищные комплексы из адобовых кирпичей, обожженной глины и песка: ряды соединенных между собою домов (в некоторых – до семи сотен комнат), где проживали тысячи людей. Анасази были охотниками, земледельцами, добывали бирюзу; их цивилизация достигла максимального расцвета незадолго до 1100 года.¹⁰

История этих североамериканских народов, как и десятков меньших племен и государств, рассеянных по всему континенту, остается неизвестной. Археологи сумели собрать множество осколков и сложили из них калейдоскоп, позволяющий взглянуть на повседневную жизнь тех времен, однако общая история всех этих цивилизаций ускользнула от взглядов историков. Кахо-киа был по размеру не меньше, чем месоамериканский город Тео-тиуакан, по населению не уступал сапотекскому городу в Монте-Альбане; его правители были столь же могущественны, как правители майянские. И все же, не имея их письменной истории, мы не можем ничего узнать об именах царей и цариц, о характере их богов и богинь, о распрях знати и возмущениях крестьян.

Намного дальше к югу майянские и сапотекские хроники заговорили вновь после долгого молчания, вызванного засухами, голодом и беспорядками. Кусочки и обрывки этих хроник дошли до нас в переводах, сделанных испанцами-завоевателями столетия спустя. Разрозненные и искаженные переводами, они сообщают нам имена царей и цариц, а также некоторые смутные детали – крошечное, затуманенное окошко, сквозь которое мы можем заглянуть в отдаленное месоамериканское прошлое.

Сопоставляя сведения хроник и данные археологии, мы узнаем, что майя никогда больше не смогли восстановить свои позиции на сухопутном мосту между континентами. Южные города начали угасать – отчасти именно из-за того, что достигли процветания; всплеск рождаемости заполнил улицы городов, прилегающие поля и отдаленные деревни голодными ртами. Майянские земледельцы были вынуждены использовать любой клочок плодородной земли. Болота превращали в сады, на заливных равнинах устраивали поля, леса вырубали и сжигали, чтобы расчистить новые участки для возделывания. Производство продуктов питания соответствовало потребностям, но на самом пределе. К концу периода вегетации у людей не оставалось излишков про запас.¹¹

Ситуация была терпимой лишь до тех пор, пока климат оставался нормальным, но когда в середине IX века разразилась засуха, майя начали умирать от голода. Раскопки на майянских кладбищах показали, как медленно, но неуклонно нарастали признаки недоедания. Скелеты взрослых становились все короче и короче, все чаще встречались следы цинги и анемии, бороздчатость зубов маленьких детей свидетельствует о длительных периодах голодания.¹²

Знать пыталась справиться с бедой, захватывая запасы пищи для себя, но в конце концов и знатные люди, и простолюдины были вынуждены покинуть перенаселенные города в поисках новой земли. Уходя, жители городов оставляли недостроенными общественные здания. Последний из майянских памятников архитектуры на юге был воздвигнут 15 января 909 года в городе Тонина, который располагался в горах к югу от Мексиканского залива.

Дальнейшее – молчание. Те майя, у которых еще остались силы, ушли с насиженных мест. Одни забрались далеко на юго-восток и поселились на плоскогорьях к югу от Гондурасского залива. Другие направились на север; раскопки свидетельствуют о резком увеличении численности населения в этих краях после прибытия беженцев, а также о появлении на холмах новых полей-террас для прокормления пришельцев.¹³

Покинутые земли распались на множество обособленных территорий, где сталкивались, сливались и сражались самые разные племена и народности. Миштеки, жители холмов, чьи поселки были разбросаны по всей долине Оахака, начали проникать на земли, оставленные народом майя. Они также замахнулись на поля и долины, некогда принадлежавшие сапотекам. Потери, понесенные великим городом сапотеков в Монте-Альбане, не уничтожили сапотекскую цивилизацию, но их территория превратилась в ряд меньших по размеру поселений, центрами которых служили имения знатных воинов или зажиточных земледельцев, являвшихся де-факто правителями этих общин. Поселения процветали и были стабильными, однако легко уязвимыми, и ничто не препятствовало миштекам захватить их и оккупировать.¹⁴

После падения старых городов средоточием энергии стали другие места. К северо-западу от древнего Теотиуакана, на развалинах которого еще ютились отдельные жители, начал расти новый город Тула, расположенный на высокогорье примерно в 150 милях от побережья залива.

Люди, хлынувшие в Тулу, по-видимому, пришли из южной долины, ныне называемой долиной Мехико. Пришельцев вел князь по имени Топильцин, и от их прибытия в Тулу началась цепь событий, которые стали для Месоамерики основополагающим мифом, аналогом артуровских легенд, придавшим определенную форму воспоминаниям и истории окружающих народов на столетия вперед.

Многочисленные рассказы о Топильцине и городе Тула пестрят противоречивыми подробностями, к тому же многие из них дошли до нас в искаженном и неполном виде. Однако все они сходятся на том, что Топильцин стал правителем Тулы и что ему поклонялись как сыну бога на протяжении всей его жизни. Рассказывали, будто отец его был завоевателем божественного происхождения, а мать – богиней, а ему самому дали титул «Топильцин Кецалькоатль», что переводится как «верховный жрец и земное воплощение великого бога ветра и неба».¹⁵

Тулу населяли ремесленники и купцы, занимавшиеся торговлей обсидианом. Ее площадь составляла более пяти квадратных миль, в пределах ее стен жило тридцать пять тысяч человек. Город был так красив, так надежно защищен и богат, что получил почетное прозвание: народы центральной Месоамерики называли его «Толлан», используя имя мифического края, где все материальные потребности удовлетворяются, а боги спускаются на землю, чтобы учить людей ремеслу и искусству Стены храмов здесь покрывали резные изображения ягуаров и орлов с человеческими сердцами в когтях и зубах; то был рай, где в честь божеств регулярно проливалась человеческая кровь – священная жидкость, которая склеивает швы мироздания.¹⁶

Топильцин правил в Туле более десяти лет, но под внешним благополучием подспудно зрела смута. В городе у него были враги. В одной ранней истории рассказывается, что Топильцин хотел установить в Туле мир и с этой целью настаивал на том, чтобы вместо пленников-людей в жертву приносили крылатых существ и рептилий – перепелов и бабочек, саранчу и змей. Ему противостоял демон в человеческом облике Тецкатлипока, который отказывался прекратить человеческие жертвоприношения. Борьба за то, проливать или не проливать человеческую кровь, становилась все более ожесточенной, и наконец Топильцин решил навсегда оставить город. Он отправился в добровольное изгнание и странствовал до тех пор, пока не достиг океана.¹⁷

Там, на берегах Мексиканского залива, что-то произошло. Согласно одним версиям, Топильцин умер, сраженный горем и тяготами изгнания, а тело его предали огню его спутники. Но во многих других говорится, что он построил плот и уплыл в сторону, откуда светит солнце. Оттуда, из отдаленной земли света, он однажды вернется и избавит Тулу от врагов.

Сквозь путаницу этих историй мы можем разглядеть острый конфликт между исконными жителями Тулы и пришельцами; сопротивление Тецкатлипоки выглядит как поступок знатного человека, возмущенного тем, что его родичи были смещены со всех высших должностей, отданных чужеземцам. Но мы также улавливаем и кое-что другое: попытку согласовать реальные события с мифическим раем. Образ Тулы-Толлана в мезоамериканских хрониках носит двойственный характер. Это реальный город со стенами и жителями, но одновременно мистическое место, где боги спускаются на землю. Его обитатели называли себя не «туланцами», а «тольтеками», т. е. народом благословенного Толлана, находящимся под покровительством богов. Они сами считали великой удачей, что живут в земном раю, принявшем вид обычного города из камня, однако каким-то образом сохранившем красоту божественного.

Однако процветание реальной Тулы длилось менее чем сто лет. Около 1050 года значительная часть города сгорела; пирамиды были разбиты человеческими руками, колонны церемониальных зданий опрокинуты. Тольтеки, хотя и назывались так по-прежнему, больше не жили в священном городе; покинув развалины, они расселились по разным местам – одни присоединились к населению близлежащих городов, другие ушли далеко на юг и смешались с миштеками.

По меньшей мере один отряд честолюбивых тольтеков отправился на север и достиг полуострова Юкатан. В свое время Топильцин и его люди пришли в Тулу как чужаки; теперь беженцы из павшей Тулы ворвались в самый большой город Юкатана, процветающую метрополию Чичен-Ица, и захватили ее престол. Это было жестокое потрясение. Завоевание изображено на многих рельефах и росписях, найденных в разрушенном городе. На них мы видим горящие дома, осадные башни тольтеков под стенами, тольтекских воинов, бесчинствующих на улицах, пленников из местных жителей, приносимых в жертву богам.¹⁸

Чичен-Ица издавна был священным городом. Со всех сторон Месоамерики стекались паломники, чтобы посетить его священный колодец – огромный провал почти двухсот футов в поперечнике и более сотни футов глубиной. В воду бросали подношения – резные камни, драгоценности, подарки – в надежде на благосклонность богов. После того, как тольтеки подчинили город, в священный колодец стали бросать и людей. Неподалеку от него возвели новый храм, посвященный богу Кецалькоатлю, и его стены украсили теми же образами пожирающих сердца орлов и ягуаров, которыми отличались культовые постройки в Туле. Завоеватели построили также цомпантли платформу, украшенную резными изображениями черепов, на которой устанавливали раму с настоящими черепами жертв.¹⁹

Уход Топильцина способствовал укреплению древних обычаев в Туле. Однако потоки человеческой крови, пролитой в храмах города, не спасли от гибели земной рай; воины и знать, заставившие миротворца удалиться, сами были вынуждены уйти в изгнание. Но и на новом месте они снова принялись проливать кровь, надеясь, что уж на этот раз священные ритуалы помогут избежать катастрофы.

СРАВНИТЕЛЬНАЯ ХРОНОЛОГИЯ К ГЛАВЕ 75