Блаженны нищие духом (умственно отсталый — любимец Святого Духа)
Людям умственно отсталым, которых Христос любит особой любовью по причине самой их нищеты, нужны истинно духовные наставники, апостолы. Этих сострадательных и милосердных учителей должна особенно привлекать тайна сокровенной жизни Иисуса Христа и Святого Семейства.
Психология умственно отсталого
Умственно отсталый не остается ребенком. Достигнув психологически возраста подростка, он особенно остро сознает свои недостатки, а потому — именно в этом возрасте его надо поручить специальным наставникам. Но они не могут быть простыми «техниками» или врачами, они должны стать настоящими духовными отцами и братьями, которые могли бы и во «внеурочное время» защищать, поддерживать юного человека, когда он повзрослеет и еще острее ощутит, что ему чего-то недостает.
Именно тогда умственно отсталому понадобится прежде всего духовная семья, которая — всегда и навсегда — была бы для него и семьей, и школой, и родным селеньем,
хотя бы бедной деревней, где общественная жизнь замедленна, но все же есть, где он непосредственно и просто соприкасается с природой и занимается несложной работой, связующей его с жизнью растений и животных.
Умственно отсталому человеку не присущи ни доверчивость и радость ребенка, ни живость юноши. Когда он вырастет, станет взрослым, у него возникнут взрослые потребности и взрослое чувство справедливости, только в душе у него царят сумятица и разлад. Чтобы понять психологию умственно отсталого, нужно увидеть, что он тоже жаждет правды, которую должно хоть как-то удовлетворить современное общество; если же ее не удовлетворят, он впадет в скорбь и в отчаяние, а то и вообще захочет исчезнуть, как хочет всякий неприспособленный человек. Находим мы у него и три духовные потребности нормального человека, которые он по своей ущербности не может удовлетворить собственными силами и потому легко сочтет себя жертвой несправедливости.
ТРИ ГЛАВНЫЕ ПОТРЕБНОСТИ ЧЕЛОВЕКА
Попытаемся для начала выделить три главные потребности, присущие человеку и отличающие его от животного. Корнями они уходят в его глубинные и духовные чувства. Эти три потребности рождаются в разные годы жизни, и взрослый человек считает, что их требует естественная справедливость, которую общество должно удовлетворить.
Детство
Человеку в первую очередь необходима среда, в которую он мог бы вписаться и гармонично сочетаться с ней как сознательная и любящая часть целого, которое для него — не только извне, но и внутри, в духе и чувствах, словно он пропитался ими. Среда, по определению, и внутри и снаружи; она наполовину духовна, наполовину — материальна. Это не просто рамка, которая важна лишь для разума; это среда соприродная нам, она сама собою воздействует на наши глубинные чувства.
Семейную общность, которая сохраняет человека и защищает, дают живые традиции. А оживить их и одухотворить способна только вера, и она же дает им прочность, ту основу, благодаря которой они могут сохраняться, несмотря на развитие критического разума.
Когда мы веруем, мы видим в Боге — Отца, а мироздание для нас — то, что Отец сотворил для Своих детей. Поэтому мы глубоко ощущаем гармонию между макрокосмом и микрокосмом, то есть — человеком. Благодаря вере мы признаем былых учителей представителями Бога, у которых есть нравственный авторитет, хотя и нет никакой власти. Мы любим их, и отношения наши зиждятся на доверии.
Потребность в прочной вере и добрых, истинных традициях появляется у человека первой. Детство должно проходить под знаком веры. Чтобы человек стал уравновешенным и был в ладу с прошлым человечества и с самыми глубокими законами природы, прежде всего надо воспитывать в нем веру.
Человек — не только разумное животное, но и животное религиозное, это важнее. Он способен и истинно и глубоко верить, другими словами — вера его сознательна и духовно пережита. Ему не дано создать себя самому, только осмысливая и размышляя,— его воспитывает и формирует человеческое сообщество, и он живет среди людей. Именно поэтому он способен и верить и доверять. Вера и доверие в нем глубже и первичнее рефлексии; благодаря им он не замыкается в себе, а может жить в ладу с другими людьми и с природой.
Юность
Однако с юностью появляется новый набор потребностей. Теперь человеку нужно стать неотъемлемой частью своей среды, таким ее членом, который становится все заметнее и растет в обычном, земном смысле этого слова. Он пробует быть в некоторой мере свободным по отношению к группе и в деятельности своей и в выборе, по крайней мере — в выборе направления, который он совершает впервые. Ему уже мало повторять и воспроизводить то, что сказали и сделали старшие, ему надо самому попытать удачу, действовать по своей воле, а не по чьей-то подсказке, а может — делать все лучше, чем те, большие. По крайней мере, он пытается сделать лучше.
Подростку нужны вдвойне и прогресс и свобода. Свободу и возможности роста он познает на опыте — и в труде (умственном, ручном, художественном), и в игре или организованном досуге.
Потребность в свободе и в прогрессе естественно обращает его к будущему. Теперь он по-новому понимает, на что он способен, то есть — каков его нереализованный потенциал.
Таким образом, подросток или юноша прежде всего надеется, он устремлен в будущее. Чтобы он, особенно в наше время, не взбунтовался, нужно углубить его веру — тогда природные силы устремятся вверх, за пределы естества, и станут способствовать христианской добродетели надежды.
Естественная надежда и надежда христианская
Надо хорошо понять разницу между нашей естественной надеждой и надеждой христианской. По самой природе человек чувствует в себе силу, благодаря которой он свободно действует и постоянно стремится вперед. Завоевать свободу и идти вперед — вот, собственно, цель его надежды.
Сперва он надеется на себя — и по логике размышлений и по чисто практической надобности. Потом присоединяется надежда на общее дело, основанное на солидарности. Но без надежды на себя нельзя надеяться на другого.
Вот оно, коренное различие веры и надежды. Вера приводит нас в естественную гармонию со всем, что есть. А надежда зиждется на том, что мы ощущаем в себе; на том, из-за чего нам хочется все превзойти, по крайней мере — в том отлаженном, стабильном виде, в каком оно было.
Христианская надежда, которая уходит корнями в веру, дает религии новое измерение: Бог отныне не только Создатель и конечная цель, которой нужно достигнуть через посредство природы и тех, кто ее представляет, но Брат и Друг. Он склоняется к нам, к самому заветному в нас, чтобы лично показать ту особую цель, которую Он уготовил именно мне, и дать нам силы, благодаря которым мы сможем приближаться к Нему, полагаясь на Его благодать.
Христианская надежда дает нам религию, личную по самой своей сути, и заключается она в прямом общении с Богом. Благодаря ей мы понимаем, что наша, моя цель — за пределами природы и человеческого сообщества, где мы родились и растем. Сначала такая надежда помогает нам опереться на Бога, на Божью помощь, потом — на Божьи орудия (то есть — наших отцов и братьев по вере) и наконец — на наши собственные силы и нашу добрую волю.
Конечно, надежда эта сразу обращает нас к Богу, но обращает и к нашим братьям — орудиям, которые Он обещал и даровал нам, прежде чем мы сосредоточимся на самих себе. Благодаря ей мы обретаем личную, внутреннюю религию, которая тем не менее остается общей и не препятствует дружеству по самой воле Божьей и той сверхъестественной любви, на которой она стоит.
Когда юный человек выбирает себе профессию и готовится к ней, христианское домостроительство предлагает ему два пути — обычный путь и путь евангельских заповедей.
В первом случае христианская надежда просто смягчит и укрепит ту человеческую надежду, которую он питает, ощущая, сколько в нем сил. Во втором случае надежда станет мерилом жизни. Основанием ее будут Божье милосердие и дарованная Им сила, которая тут же пойдет на милосердие к ближним.
Зрелость
Наконец в зрелом возрасте человек испытывает необходимость придать конкретную, реальную цельность своей жизни, действенно себя осуществляя. Он уже не хочет к чему-то готовиться, жить в неосуществленной потенции. Он ищет, где бы осуществить себя как можно полнее. Это — возраст свершений, когда мы используем свои силы и радуемся им.
Конечно, такой набор потребностей не изгонит все другие, но он их отодвинет в обыденное или подспудное сознание. Непосредственное же сознание взрослого человека всегда направлено на нынешние дела, которых требуют от него профессия и положение в семье. Он — отец, а не ребенок, который смотрит в прошлое, или юноша, который живет сегодняшним, настоящим. Непосредственное его сознание взрослого уже не под знаком веры или надежды, оно — под знаком справедливости, ее незамедлительных требований, ее обязанностей и прав.
Сознание взрослого человека в нормальном случае определяется четырьмя основными добродетелями. По своему положению он должен быть воздержанным и мужественным, чтобы умерять похоти, сопротивляться страху перед борьбой и выполнять долг по отношению к своей семье и стране. Но эти две добродетели — частные, они не могут стать целью жизни. А вот справедливость и благоразумие — добродетели всеобщие — должны окрасить всю психику взрослого человека.
Однако, чтобы человек этот не стал черствым, его детскую и юношескую религиозность должно углубить дарованное свыше милосердие. Тогда справедливость в нем утоньшится, одухотворится и станет милосердной.
Как мы видим, психика ребенка озарена верой, у юноши ее питает надежда, земная надежда, которую, при некотором усилии, можно поднять ввысь при помощи надежды христианской; взрослым же человеком от природы не движут милосердие и любовь.
Ребенок от природы религиозен. Юноша, осознающий свою силу и те возможности, которые дает ему независимость, рискует пережить религиозный кризис. Преодолев же его, уже в зрелом возрасте он рискует забыть на время о религии, позволяя овладеть собой неотложным требованиям справедливости.
Чаще всего на закате зрелости, когда человек уж слишком подчинится требованиям семейной и общественной жизни, он снова возвращается к Богу. Испытания, болезни, возраст помогают ему отрешиться от мира, чтобы обратиться к своему Создателю, Который становится тогда высшей, а там — и единственной надеждой.
Религиозное воспитание в разные годы жизни
Как мы видим, религиозное воспитание необходимо во всяком возрасте, но воспитатели нужны разные: то более деятельные, то более созерцательные, то богатые человеческой культурой, то — духовной, Божественной жизнью.
Взрослому человеку обычно нужен священник, который знал бы, как сложна жизнь и чего требуют от нее благоразумие и справедливость. Ему нужен умный священник, разбирающийся в гуманитарных науках и в хитросплетениях человеческой жизни, который мог бы дать совет, когда совесть ставит вопросы и в деловой, и в семейной жизни.
Юноше нужен прежде всего священник пылкий и ревностный, который, однако, был бы достаточно деятельным и живым, чтобы привлечь его и подарить ему идеал, соответствующий его возрасту.
Ребенок нуждается в духовном человеке, который стал бы для него и отцом, и матерью. Старику тоже нужен священник духовный, но к тому же и очень добрый и очень, очень созерцательный.
То, что мы сказали о старике, относится и к калеке, тем более — к умственно отсталому. И те и другие особенно нуждаются в воспитании, но получить его могут только от созерцательных людей.
В чем нуждается умственно отсталый человек
Когда умственно отсталый становится взрослым, он существенно отличается от ребенка или юноши, ведь глубинная жизнь чувств с ее чаяниями и нуждами не осталась прежней. Коротко говоря, у него стремления и потребности взрослого, но нет тех движущих сил, которые позволили бы ему осуществить свои замыслы, нет и разума, и воображения, чтобы выразить их другим и даже уяснить для себя. Чаяния и нужды так и остаются в нем, без склада и лада, а это приводит к психологическому неравновесию, к которому он и так предрасположен негармоничным физическим развитием.
Развитие чувств у нормального человека
Чтобы понять психологию умственно отсталого и помочь ему найти здесь, на земле, свое место в обществе, нужно понять, что чувства человека развиваются в соответствии с возрастом.
В юности появляются новые свойства чувств, а у взрослого человека самая потребность в справедливости рождается из новых, связанных с чувствами стремлений. Взрослый ощущает конечное, совершенное, индивидуальное как нечто целое, и это лежит в основе его новой потребности.
Подростку нужны школа или новая среда, где он трудится и учится, равно как и новая среда, где он играет и проводит досуг. Там он чувствует, что хотя бы освободился от семейной опеки и, благодаря более широкому братству и более свободной, а потому более глубокой дружбе, учится быть свободным человеком. Так он начинает осознавать себя не просто живым существом, которое надо сберечь, а личностью, предназначенной для свободы и развития.
Взрослый человек, кроме всего прочего, понимает, что свобода как таковая — не конечная цель, а состояние или особый образ жизни, образ действий, способствующий другим, более существенным целям, которые придают существованию истинный смысл.
Взрослый отличается от ребенка и от юноши тем, что он хочет не только сохранить свою жизнь и не только развиваться ради самого себя, но использовать свои силы на пользу другим.
В эту фазу жизни входят два возраста.
В зрелом возрасте, когда человек ощущает свои силы, он тратит их на дела, которые приносят ему наиболее полную отдачу. Если он что-то дает другим, он получает за это награду, ибо в творческом труде есть глубокая жизненная радость (так бывает всегда, когда ты выражаешь себя в деятельности); мало того, он получает награду и от семьи и от общества, его хвалят и благодарят, ведь все это происходит добровольно, среди свободных людей, способных к истинной дружбе.
Потом, с наступлением старости, телесные и умственные силы угасают, и человек должен доказать свое бескорыстие, умея сознательно, по доброй воле, удалиться, чтобы дети его и ученики смогли отделиться от него, оставить им свое наследство, а самому заранее приобщиться к вечности.
Своей самоотверженной и терпеливой жизнью он дает другим пример веры и надежды на запредельную цель, которая осуществится уже не здесь, хотя нет другой цели, которая смогла бы объяснить и объединить разные возрасты и разные положения в человеческом обществе,— удовлетворяя жажду справедливости, которая есть у каждого человека и которую невозможно до конца утолить на этом свете.
Беда умственно отсталых
Человек с физическими или умственными недостатками, как и всякий другой, испытывает эту жажду справедливости, то есть стремится удовлетворить три чисто человеческих потребности, которые ему подсказывает некий духовный инстинкт, благодаря которому мы по самим своим чувствам отличаемся от животных. Но за годы юности он не может приобрести физические, психические и умственные силы, которые дали бы ему в собственном труде или хотя бы в спортивных играх осуществить себя как творческая и свободная личность. Вот в чем беда, вот в чем трагедия его жизни.
Главное же, такой человек не может придать этим силам ту крепость и то равновесие, которые позволили бы ему упорядочить свою жизнь, чтобы жениться и работать так, как работают взрослые люди. Чувства есть и у него, он хочет, чтобы у его жизни была цель, но ему не хватает словесного и двигательного запаса, без которых нельзя упражнять разум, чтобы эту цель осуществить.
Когда он становится взрослым, он тоже становится другим. Его глубинные чувства, самая глубина его жизни, соединенная по сути своей с духовными возможностями, которые и делают его человеком, в какой-то мере развились и дали ему те же естественные стремления, что и у нормального юноши и взрослого, но не дали возможности нормально их воплотить, и даже словесно выразить, что все-таки помогло бы лучше понять их и обдумать, общаясь с другими людьми. Стремления эти слитны и нечетки, в такой неясной форме, однако, проявляются вполне отчетливо — в грусти и отчаянии, усталости и страдании, которых мы в таком виде не обнаружим у ребенка.
В чертах лица, в его выражении, в неудачных жестах умственно отсталого мы видим что-то старческое, а не детское. Правда же, он — словно маленький старик, которому пришлось отказаться от самых заветных своих желаний при первой же попытке воплотить их и даже правильно и связно высказать? Кажется, что крайние возрастные точки совпали и в его психике, и в его поведении, так что он не узнал двух возрастов-посредников — нормальной юности и зрелости.
В какой среде нуждается умственно отсталый
Семьи по плоти, нормальной среды ребенка, мало для умственно отсталого, он не разовьет там все, что может. С другой стороны, школа, а тем более — город с нормальной трудовой атмосферой, слишком сложны для него, они могут его раздавить, он замкнется, а не разовьется и не раскроется. Так, может быть, только религиозная семья или орден, учитывающий все это, ответят всем требованиям и восполнят то, чего недостает умственно отсталому? Ему недостаточно семьи по плоти. Он нуждается в духовной семье, которая станет для него и семьей, и школой, и городом, столь нужными ему.
Такая школа и такой город не предназначены, в сущности, для того, чтобы развивать разум с помощью разумности и свободной воли. Они прямо, почти естественно развивают всю личность — и дух и тело — при помощи теологических добродетелей (это — вера, надежда и любовь), даров Святого Духа и дел благочестия и милосердия.
Сверхъестественное — это не сверхразум или сверхволя, которые сделали бы из нас сверхчеловека, каким понимал его Ницше. Благодать укореняется в нашей природе не на уровне разума, а глубже — там, где нематериальные способности и способности восприятия объединяются в спонтанных, конкретных действиях, которые диктует нам не разум, но дух и сердце в паскалевском, а точнее, библейском смысле этих слов.
Самой своей целью и подходящим образом действий теологические добродетели полагают не отвлеченную или искусственную деятельность, а конкретную и соприродную себе. Таким образом, сверхъестественное укореняется в нас на уровне тех глубинных чаяний, которые обычно сохраняются и у людей отсталых.
Три уровня благодатной жизни
Само домостроительство такой жизни предполагает, что она может развиваться в нас тремя путями, на трех различных уровнях.
Есть обычный путь: жизнь в благодати, следуя течению возраста, одухотворяет его, не изменяя обычной человеческой психики и довольствуясь тем, что дает нашим поступкам и действиям новые исходные принципы и новую конечную цель. Духовное воспитание осуществляют разум и та человеческая помощь, которая с ним сообразуется (всевозможные установления, законы и т. д.).
Есть духовный путь евангельских заповедей: жизнь в благодати внутренне, через психику, направляет наши юные жизненные силы прямо к сверхъестественной цели. Тот, кто следует евангельским заповедям, навсегда сохранит душу юноши, воина, путника. Только на небе, в божественной зрелости, пожнет он плоды приуготовительной, послушнической жизни.
Иисус показал нам эти заповеди Своим словом и примером, но мы можем следовать им лишь по личному, внутреннему вдохновению.
Для того чтобы стать духовным человеком в евангельском смысле этих слов, нравственных добродетелей мало, лишь дары Святого Духа одухотворяют нас. Но использует Он не положительное в нас, а то, что кажется нам отрицательным,— нашу слабость, нашу ущербность, нашу тьму. Так Он развивает нашу духовную жизнь под знаком милосердия, а еще глубже — под знаком унижения.
Есть и мистический путь: христианская духовная жизнь находит свою цель лишь в жизни мистической. Вот она дает нам не только юношескую душу, но, под знаком любви, еще и детскую душу очень маленького ребенка, старика и даже умирающего.
Теологические добродетели развиваются
в противоположном разуму направлении
Путь теологических добродетелей и путь человеческого разума противоположны по направлению. Сами по себе эти добродетели не побуждают нас совершенствовать и усложнять нашу деятельность с точки зрения ее разумности: они помогают упрощать ее на путях любви, Конечно, такое упрощение может прямо осуществить только Святой Дух. Но Он требует, чтобы мы сознательно и свободно с Ним сотрудничали.
В школе Святого Духа
Когда Бог Духом Святым воспитывает нас, это совсем не похоже на то внешнее и деятельное воспитание, которое дают люди. Не только цель другая — Святой Дух воздействует на человека непосредственно и использует при этом Свои, особые способы.
При внешнем и деятельном воспитании воспитатель действует через разум и воображение, затрагивая самые живые и заметные их стороны. Божественный Наставник, напротив, прямо воздействует на источник любви, который находится в самой глубине нашего сознания, и прежде всего требует от ученика той любовной пассивности, без которой нет союза любви, особенно если этот союз — безвозмездный Божий дар.
Для божественного воспитания полезней всего не так называемые «положительные качества», которые побуждают нас действовать самостоятельно, а скорее то, что кажется ущербным и учит нас смиренно прибегать к Богу.
Разумеется, у теологических добродетелей — два аспекта: положительный, благодаря которому они могут сообразоваться с разумом и его естественными требованиями, и отрицательный, который обусловлен главной нашей особенностью — тем, что мы состоим из души и тела.
У веры в самом ее предмете есть видимый и невидимый аспект. Видимый, то есть правдоподобие тайны, можно, сделав некоторое усилие, сравнить с разумом. Невидимый же — ее сумерки, а особенно потемки — противостоит разуму, зато непосредственно соединяется с милосердием и укореняется в любви.
Рациональные размышления богослова вполне способны открыть то, что связано с тайной. Но проникнуть вовнутрь этой тайны разумной речью он не сможет. Только духовное знание и мистический опыт освещают и животворят веру любовью.
Точно так же и надежда в самом своем предмете содержит два аспекта: связанный с жизнью и силой, и тот, что связан со слабостью и смертью. Аспект жизни и силы (соответствующий видимому и правдоподобному аспекту веры) может внушить и продлить надежду человеческую. А вот аспект смерти и слабости подготавливает нас непосредственно и прямо к дару жизни в союзе любви.
Очевидно, что сверхъестественная любовь — как и вера и надежда — может развиваться в нас по-разному.
Она может не вмешиваться непосредственно в сознание, внушая нам только и улучшая справедливые и благочестивые поступки. Разумеется, поступки эти могут завершиться настоящей человеческой близостью, которая венчает христианскую гуманность.
Интеллектуальная, эстетическая или практическая дружба основывается на наших качествах и возможностях, но, по сути, остается человеческой; ее лишь вдохновляет и изменяет сверхъестественная любовь. Если смотреть так, любовь эта может повлиять издали и осветить собою все внешние богатства, те сокровища разума и красоты, из которых складываются гуманизм и цивилизации.
Но сверхъестественная любовь может вмешаться и непосредственно, не издали, а давая нам прямой толчок или подлинный опыт.
Это уже связано с даром мудрости, но такая, сверхъестественная дружба с Богом и близкими, требует, прежде всего, расположения к духу блаженств, смирения сердца. Такая дружба зиждется не на наших богатствах и на нашем сродстве, а на нашей бедности и нашем смирении. И выражается она не в обмене сокровищами жизни, а во взаимном милосердии и утешении.
Блаженны нищие духом
Христианская жизнь может развиваться по двум путям: один — чисто человеческий, согласный с требованиями разума, другой — чисто духовный, Божественный. Он следует совсем иным требованиям любви и возможен лишь благодаря тем дарам, которыми нас наделяет Святой Дух, чтобы наша жизнь стала жизнью во Христе и взору нашему предстали блаженства, которые Христос открыл нам. Эти евангельские блаженства ничуть не похожи на то, что сочли бы блаженством философия и разум.
Согласно церковной традиции, дары Святого Духа могут даваться нам по двум причинам: по необходимости, когда мы чего-то лишены, и по беспредельной любви Божьей, которая, как бы богаты мы ни были, дарует нам благость, чтобы отрешить нас внутренне, а то и внешне от этих самых богатств.
Непререкаемой волей Христа и Святого Духа блаженства представлены нам в Евангелии как бы в двойной перспективе: с чисто духовной точки зрения — в Евангелии от Матфея, с точки зрения скорее общественной и внешней — в Евангелии от Луки.
Некоторые социальные условия, как и некоторые возрасты так ущербны и так несообразны совершенствованию разума, что они просто требуют даров Святого Духа и находятся под особым попечением Бога. Ребенок и старик, калека и нищий вправе рассчитывать на то, что в них, внутри, будет действовать Святой Дух, а извне их будет охранять Божественное Провидение.
Поэтому нищета, унижение, страдание, со сверхъестественной точки зрения,— истинные блаженства. Те, кто несчастнее в глазах людей с точки зрения разума, могут быть блаженными, когда на них смотрит Божья любовь. В сущности, у этих «несчастных» могут быть вместе с благодатью теологические добродетели и духовные дары. Возможно, у них нет необходимых условий и свойств, чтобы успешно заниматься науками и искусствами и осуществлять великие основные добродетели (воздержанность, мужество, благоразумие, справедливость); но они сохраняют те человеческие качества, в которых воплощается прямо благодатная жизнь и без которых она не может осуществиться.
Евангельские добродетели смирения, терпения, кротости, милости, благочестия — добродетели нравственные, которые непосредственно связаны с верой, надеждой и любовью. Эти тихие добродетели возможны в любом возрасте и в любых условиях. Мало того — нищий, ребенок, старик гораздо способнее к ним. Но, по самой своей сути, они неосуществимы без непосредственного воздействия любви. Разум и воля не заставят нас осуществить их в совершенстве.
«Добрый бедняк» сначала получает, по своей бедности и слабости, помощь Святого Духа. Не значит ли это, что он тем самым особенно расположен к другому Божьему дару: духовному или даже мистическому познанию Бога, уже не по своей нищете, а по особой Божьей любви и внутренней расположенности к бедности и смирению?
Ему не поможет разум, не помогут и обычные вещи, и потому его напрямую спасает Сам Бог — единственный, кто может сразу помочь ему любовью. А мы вправе считать, что прямая связь с Богом, прямой опыт познания легко станет той точкой, с которой начнется подлинная духовная жизнь.
Умственно отсталый, как и ребенок и старик, больше других нуждается в дарах Святого Духа. Эта помощь обещана ему, и поистине реалистическое христианское воспитание должно на нее рассчитывать, воспитывая калеку как бы вместе с Богом.
Только религия, особенно — христианская, научит нас извлекать пользу из наших недостатков, и не для того, чтобы мы обиженно или злобно замкнулись на самих себе, лелея и подпитывая досаду и уныние, а для того, чтобы мы прямо и непосредственно открылись Богу и братьям, которые представляют Бога, и в нас развились смирение и самопожертвование.
Разумеется, умственно отсталый, как и старик, сможет обрести гармоничную жизнь и приспособиться к условиям только в том случае, если поймет и примет, что возможности его ограничены. Но это не должно подавлять его, а потому — разрушать, уводить от действия и общества, чтобы забыться в мечтах и тревогах, которые он бережно лелеет. Чтобы такое осознание было непредвзятым, душеполезным, действенным, оно должно произойти в свете веры, любви и надежды.
Приучаясь глубже понимать, что ему недостает, умственно отсталый должен в то же время чувствовать в этом особую любовь Бога, Который дарует ему спасение одной любовью, соразмерной его недостаткам, и Который охраняет его особым провидением, прямо и ревностно пекущимся о нем, как заботится оно о друге Божьем, о святом и о мистике.
Вот почему умственно отсталый, как и калека и старик, вправе здесь, на этом свете, жить вместе с друзьями Божьими и святыми.
Не потому ли, согласно замыслу Господню, священник (или верующий) и врач должны в теснейшем союзе ума и сердца заниматься вместе высочайшим и милосерднейшим делом — учить и опекать отсталых и стариков?
Врач печется о теле, стараясь сделать получше его биологическую и психологическую инфраструктуру, а верующий должен угадать, что делает Святой Дух и смиренно, по мере сил, помочь ему. Не кажется ли вам, что именно здесь мы прикасаемся к тайне человеческой природы — к сочетанию духа и тела, а тем самым — к нашему сходству со Святой Троицей?
