Ты дорог в очах Моих
«He бойся, ибо Я искупил тебя,
назвал тебя по имени твоему;
ты — Мой.
Будешь ли переходить через воды,
Я с тобою,
— через реки ли,
они не потопят тебя;
пойдешь ли чрез огонь,
не обожжешься,
и пламя не опалит тебя.
Ибо Я — Господь, Бог твой,
Святый Израилев, Спаситель твой...
Так как ты дорог в очах Моих,
многоценен, и Я возлюбил тебя».
(Исайя, 43:1—4).
Ковчег — тайна или вызов
С точки зрения современного общества, культуры и того образа, в котором парламент и средства массовой информации обычно представляют человеческую жизнь, Ковчег, конечно, бросает вызов.
«Мы верим, что каждый человек, в том числе — и умственно отсталый, наделен уникальной и таинственной ценностью. Поскольку такой отсталый — человек, именно человек, у него есть все права человека: право на жизнь, право на заботу, право на образование, право на труд».
Эта декларация, провозглашенная хартией Ковчега, постоянно сталкивается с теми проблемами, которые современная наука, особенно психиатрия, ставит перед нашей эпохой, в особенности — перед богатыми и развитыми странами.
Сейчас еще до рождения ребенка можно установить, что он обречен болеть всю жизнь. К сожалению, множество людей настаивает на том, что такие «существа» надо истреблять, во всяком случае — при нынешней медицине, ибо они обречены на ущербность. Одни говорят: «Закон это позволяет». Другие, не отваживаясь произнести вслух ту же самую мысль, рассуждают о недостатках социальной службы, о все возрастающих проблемах жизни и труда. Они скажут так: «Насколько разумнее избавить родителей от такой обузы, от этой тяготы, которую они все равно не в силах нести, и она ляжет на плечи общества».
Доводы, которые мы используем, чтобы убедить других или оправдать себя, весьма различны, ведь каждый думает по-своему и совесть у одних — глубже, у других мельче. Но какими бы доводами мы ни пользовались, все они сводятся к одному: «Разве есть хоть какой-нибудь смысл в жизни этих, неполноценных? Стоит ли вообще называть их людьми, личностями?»
Это ведь можно сказать и о тех больных, которых медицина уже приговорила, которым осталось несколько месяцев, а то и дней жизни. «Остаток жизни не принесет им ничего, кроме страдания и безнадежности. Не лучше ли им умереть прямо сейчас, пока они еще властны распорядиться и своим сознанием и своим телом?» Ужасный вопрос — и для близких и для врачей и для всего общества! Скольких мы знаем родителей, сколько семей, на которых тяжким бременем легло рождение неполноценного ребенка! Это сказывается на отношениях супругов, на жизни других детей и всех родных, на отношениях с друзьями, соседями, обществом. Знаем мы и о том, как страдают несчастные дети.
Если смотреть только с человеческой точки зрения, что тут можно предложить? Только одно: мы живем вместе с умственно неполноценными людьми, которые полностью, безоглядно и нерасчетливо полагаются на нас. Они никому не смогут доверять, если поймут, что мы хотели бы предотвратить их появление на земле. Мать, которая сделала аборт, не посмеет признаться в этом своим благополучным детям — она ведь понимает, что они уже не смогут полностью доверять ей.
Поэтому считают, что «наименьшее зло», «разумный выход» — невозможны: тут же исчезнет доверие между людьми, которые любят друг друга. С точки зрения любви, жизнь умственно отсталого человека имеет несомненную ценность. Конечно, его изъян ставит и его семью и все общество перед серьезными проблемами, но сама его жизнь, его облик, улыбка, робость просто взывают к любви. И вот мы задумываемся: быть может, это существо способно любить и быть любимым? Не в том ли его роль на земле, что из-за него мы глубже проникнем в тайну любви, подлинную тайну человеческой жизни?
Свидетельство
Когда Ковчег только начинал работать, нам с Жаном Ванье хотелось помочь тем, кого мы считали самыми обделенными и телом, и душой. Мы пытались помочь убогим, которые убогими родились и, если можно так сказать, Самим Господом обречены на нищенскую жизнь. Нам нелегко понять, почему Он так решил или попустил. А вдруг за этим скрывается какое-то тайное предпочтение?
Мы очень быстро привязались к нашим бедным и поняли: Бог требует от нас, чтобы мы, по мере сил, помогли им увидеть смысл и ценность своей обделенности. Не надо «отвлекать» их от нее, тем более, что она уж очень велика — большинство из них не научится ни читать, ни считать, некоторые не смогут даже говорить. Значит, мы должны не просто внушить им, что надо признать и принять эту обделенность; мы должны показать им и объяснить, что Иисус и Святой Дух придают ей особое значение,
Я с самого начала предчувствовал, какие сокровища заключает в себе эта бедность. Как священник я всегда любил общаться со стариками и всегда изумлялся тому, что человеку изменяет память, уходят все его силы, а сердце живет полной жизнью и даже обретает новую свободу. Раньше я не мог толком понять, как это происходит. Но вот я обнаружил это и общаясь с нашими бедняками: что-что, а сердце у них было, и мы могли сделать так, чтобы оно освободилось и расцвело.
Раньше, до Ковчега, мне не доводилось иметь дело с умственно отсталыми людьми. Чтобы подготовиться, я прочел книгу отца Биссоньера, который приводит прекрасные слова Карла Ранера: «Науку сердца Господь оставляет Себе». Слова эти полностью соответствовали тому, что Он открывал мне с самого моего детства.
Как я уже говорил, впервые я причащался рано — ведь Пий X разрешил причащать маленьких детей, хотя у них не сформировались еще ни разум, ни полнота сознания. Достаточно, чтобы они ясно понимали разницу между простым куском хлеба и Телом Иисусовым. Мне кажется, именно в тот миг я понял свое призвание. Конечно, это был дар от Бога, тем более — в таком раннем детстве, задолго до того как я поступил учиться к иезуитам; но самый глубокий и важный смысл этого дара открылся мне гораздо позже, после рукоположения.
К тому времени как я прибыл в Троли, я уже представлял себе то царство, которое скрыто в сердце человека. Но жизнь в Ковчеге открывала мне все новые его сокровища, сокровища любви, которая пронизывает и заново созидает все творение. Общаясь с умственно отсталыми людьми, не я благовествовал им, а они — мне, потому что они помогли мне открыть все источники и способности человеческого сердца. Так изменилась самая суть моего призвания.
* * *
Те двадцать пять лет, которые я провел в Ковчеге, необычайно важны для священника и богослова, но в каком-то смысле еще больше повлияло на меня то, что я пережил в Клермонской психиатрической больнице. Поначалу я ходил туда каждую неделю. Тогда там не было ни одного духовного лица, и доктор Рише попросил меня прийти, чтобы, общаясь с больными, как бы ввести Господа в эту огромную больницу.
Помню, как на Страстной неделе я решился войти в то отделение, в котором еще ни разу не был,— к «ветеранам», «безнадежным и неисправимым». Я робко попросил у начальства, чтобы мне разрешили показаться там хотя бы ради Пасхи. «Идите, если хотите,— ответили мне,— но вам там совершенно нечего делать, они давно впали в детство. Не знаю, много ли будет толку!» Эти бедняги почти никогда не видят посторонних, родные давно перестали заботиться о них. Когда я вошел туда, кто-то сразу бросился ко мне: «Вы священник? Можно мне исповедаться?» Я навсегда это запомнил.
Таких людей воспринимают как отбросы, брак человеческой природы, хотя мы не смеем произнести это вслух. Наука помогает им переносить свой недуг, немного облегчает его, но именно это слово, «брак», слышится в вопросах вроде: «Зачем они живут? Может ли быть хоть какой-то смысл в их существовании?» Вскрик: «Вы позволите мне исповедаться?» — все перевернул во мне.
Чем ближе я знакомился с этими людьми, тем больше мне хотелось быть священником, служащим всем тем, кто не может, лишен возможности молиться и приобщаться Иисусу. Таких несчастных все больше, будь то умирающие, или пациенты психиатрических больниц или те слабенькие существа, которым наука смогла спасти жизнь, но не сумела их к ней «приспособить». Еще пятьдесят лет назад семья, особенно сельская, оставляла их на своем попечении. До сих пор в Африке или в Индии они гораздо счастливей, чем у нас (я не имею в виду огромные города вроде Калькутты, они забиты нищими, которых привлекла надежда на работу, а потом они стали куда несчастней, чем были дома).
Вот один из самых мучительных парадоксов нашей цивилизации: чем дальше уводит нас технический прогресс, тем больше людей не может поспеть за ним. Чем больше продолжительность жизни, тем больше и больных, которые раньше были обречены на скорую смерть. Их ухитряется «спасти» современная наука, но они сохранили одну лишь физическую оболочку и не могут войти в сферу жизни и света, если вера не просветит и не поддержит их. Среди всех этих несчастных умственно неполноценные люди занимают особое место. Они — самые обделенные, ведь они уже родились с изъяном, и непоправимым, на всю жизнь.
Что должен сделать Ковчег
Ковчег должен основать христианские общины, в которых такие люди вместе со своими помощниками и служителями вели бы подлинно братскую, общинную жизнь. В центре, вернее сказать — в сердце этой общины должны быть бедняки. С самого начала мы жили в убеждении, что «бедные — учители наши», даже не зная, что это сказал святой Викентий де Поль.
Мы хотели создать для них общину, в которой они могли бы жить до самой смерти, и особенно позаботиться об их старости, чтобы она стала для них золотым веком, веком Святого Духа. Ковчег — не временное общежитие, он рассчитан на всю жизнь. Тут остаются навсегда те, кто нуждается в помощи, и те, кто им помогает; все они должны жить вместе, вместе развиваться, вместе идти к цели. Ковчег не должен стать каким-нибудь центром трудовой терапии, или интернатом, или хорошей больницей. Он должен быть «школой жизни», где учатся той жизни сердца, которая не установится и не будет нормальной, если ее, так сказать, не соотнести с Иисусом.
Эти люди поражены тяжелым недугом, но мы не вправе обращаться с ними снисходительно, довольствуясь тем, что кто-нибудь из них сложит, к примеру, красивую картинку. Мы имеем дело с тяжелой болезнью, поразившей мозг, но жалость может оскорбить. Не убежище мы предоставим этим людям, а школу жизни, школу мудрости, основанной на христианских добродетелях веры, надежды и любви. Одни нравственные добродетели тут не помогут, даже справедливость нуждается хоть в какой-то приязни, иначе она умрет. Ковчег с самого начала выбирал иной путь — он хотел, следуя Иисусу и Марии, стать школой сердца, в которой самые обделенные смогут научить нас большему, чем кто бы то ни было.
Главная, основная ценность человеческой личности связана не с разумом, не с волей, не даже с духом и способностью к творчеству, но с человеческим сердцем. Сердце внутриутробного младенца формируется раньше всех органов и сохраняет межличностное единство матери и ребенка. Когда ребенок появляется на свет, первое ощущение любви, первое движение сердца, определяет развитие всей его жизни. В родильных домах не раз замечали, что младенец, не получающий любви, погибает. Любовь его матери или той, кто ее заместил, нужна младенцу больше, чем молоко и заботливый уход. Младенец — не просто животное, как, скажем, ягненок, у него есть не только инстинкт сохранения жизни. Только что родившийся ягненок обнюхает молоко, прежде чем начнет пить. Новорожденный человек намного доверчивей, он охотно принимает все, что ему дадут. У такого доверия не может быть иных оснований, кроме любви.
В сердце заключена тайна той бесконечной слабости и малости, которая и указывает нам, что человек создан ради любви или, еще точнее и глубже,— ради того, чтобы его любили. Он полностью зависит от своих отношений с другими людьми. Иисус открыл нам Свою любовь к Отцу и неисчерпаемую милость к грешникам, Он показал нам великую тайну человеческого сердца, его сил и способностей, вдохновленных Святым Духом. Сердце человека — не только телесный орган и не только символ; оно — реальное орудие любви, заключенное в нашем теле, которое может призвать и таинственно использовать Бог любви.
Когда речь идет об отношениях человека с Богом внутри того мира, в котором мы созданы, сердцу отводится очень важная, отнюдь не символическая роль. Именно сердце осуществляет самое предназначение человека — постоянную и полную обращенность к Бесконечной Любви. Человек отдает свое сердце Богу, и Бог с его помощью устанавливает на земле не царство силы, а Царство Любви.
Чем больше ученые и философы, историки и физики, художники и писатели открывают тайны творения, тем лучше они понимают, что человек, и только человек, соединившийся с Иисусом, может быть царем и наставником, жрецом и жертвой. Он — единственная нить, соединяющая творение с Творцом. Так и кажется, что тварное мироздание, занимающее столько времени и пространства,— не прекрасный дом, не ухоженный сад, а поле, которое обрабатывает человек.
Но после Воплощения мы обязаны забыть этот образ. Сотворенная материя заключает в себе что-то более сокровенное, важное и глубокое, чем все способности ангела или человека, предоставленного своему собственному свету и своим собственным силам. Эту единую и главную тайну мог разглядеть только Богочеловек; и только через нее Он сможет сделать наше мироздание царством истины, красоты и добра. Человеку дано сердце из плоти; с него началась, в нем и завершится тайна искупительного Воплощения.
Это сердце — вместилище человеческих чувств, с самого начала предрасположено мудростью Божьей к тому, чтобы вступить в прямые отношения с Богом любви, но только Святой Дух поможет это осуществить. Сердце должно развиваться, углубляясь, расширяясь, очищаясь и освобождаясь всю свою жизнь. Мы должны не беречь его от волнений, а полностью поручить Святому Духу и так обрести истинную свободу. Как сказал Ранер, воспитать наше сердце может только Бог. «Науку сердца Бог оставляет Себе», сердце созидается верой, надеждой и любовью, которые превосходят все способности человека, не говоря о животных. В этом смысле у животных нет сердца. Мы должны понять, что человек прежде всего «животное религиозное», а уж потом, не на таком глубоком уровне, «животное разумное».
Вера, открывающая сердце, может быть только даром Божьим. В отличие от работы и семьи, она — не плод сотрудничества с Богом. Евангелист Иоанн объяснил это, когда сказал, что сперва Бог возлюбил нас, а уж лотом мы возлюбили Его. В царстве любви мы начинаем принимать намного раньше, чем научимся отдавать. Нужно почувствовать, что тебя любят, иначе не полюбишь сам. Бог создал нас всех. Именно этому учит нас Иисус прежде чем научить чему-то еще. Он обращается к бедным, к самым слабым, самым малым и несчастным — к тому бедному, маленькому, страдающему человеку, который заключен в каждом из нас. Вот оно, самое глубокое и важное открытие Ковчега. Мы говорим здесь на языке сердца, мы постигаем сердца, и оказывается, что сердце способно вступить в очень глубокие и важные отношения с Богом, и нужно особенно подготовиться в школе бедняков Божьих, чтобы создать и сохранить эти отношения.
С самого начала мы понимали, что у Ковчега — два полюса притяжения. С одной стороны, он старается помочь умственно отсталым людям найти свое место в мире. Ради этого он, по мере сил, укрепляет отношения с властями и всеми институтами общества. Но от других заведений нас отличает второй, и более важный полюс — сосредоточенность на жизни сердца, не только на его чувствительности и расположенности, но на самом сердце как тайне личности. Ведь мы знаем, что с той минуты, как Спаситель пришел на землю, сердце человека призвано вступить в прямые отношения с Ним.
Поскольку каждый призван вступить в прямые отношения с Богом, каждый, в том числе и ущербный, наделен ни с чем не сравнимой ценностью, сохраняя то измерение, которое принято называть «внутренним человеком». Сердце развивается и расцветает не в условных, общественных, даже межчеловеческих отношениях, но сокровенном и прямом общении с Богом любви.
С точки зрения общества, даже с точки зрения семьи, Ковчег бросает истинный вызов. С точки зрения христианской веры и надежды, Ковчег можно назвать истинной тайной, поскольку добродетели сердца умственно отсталых людей могут быть больше, чем у «нормальных». Именно они, умственно отсталые, открывают нам те сущностные ценности, которые заключены в каждом человеке, и, собственно говоря, держат все творение.
Драгоценная жемчужина
Они действительно больны, мы не вправе об этом забывать. Но очевидный изъян может быть для нас знаком, точнее — знамением сокровенного клада, тех способностей и добродетелей, которые можно оживить, лишь познавая Бога любви. Эти способности, конечно, есть и у здоровых людей, но больные могут просто стать их воплощением. Да, в «нормальных» эти способности есть, но до них гораздо труднее добраться, они перепутаны с ценностями разума и общественной жизни, пусть даже и направленными ко благу. Только в святых дар божественной жизни сияет видимым, очищенным пламенем.
Мы можем рассчитывать только на внешние приметы, и такой приметой становится для нас поведение наших больных. Мы ищем воду с лозой в руке: когда лоза оживает, мы скажем: «Где-то рядом вода, она здесь»,— хотя не видим источника. Наши больные указывают нам на ту жемчужину, которую мы всю жизнь пытаемся отыскать.
Однако мы должны различать природные сокровища, на которые указывает нам лоза, и сокровища сердца. «Жемчужина» не дается нам изначально, она скрывается среди самых глубинных наших способностей и возможностей, пока Иисус не коснется нашего сердца и не создаст его вновь. В сущности, нельзя и говорить о «сердце», если мы не имеем в виду, что оно беседует с Богом и Бог беседует с ним. И пророки Ветхого Завета и поэты могли указать нам источник сердца разве что в туманных намеках. Глубинные способности сердца обнаруживаются только тогда, когда Святой Дух призовет их. Он не представит их нашему разуму или воображению, но оживит в нас, даст испытать их, почувствовать, пережить.
Этим отличается мистическая жизнь от жизни духовной. К примеру, я не смогу объяснить, почему любовь к Распятию изгонит страх и печаль. Святой Иоанн Креста пытался выразить это в своей замечательной поэме; однако, если Святой Дух не научит нас любить Христа Распятого, мы не сумеем обнаружить сокровище, которое скрыто в Кресте. Тут умственно отсталые люди могут стать нашими наставниками, а мы — их смиренными учениками. Недуг, как и бедность, как и слезы — знак блаженства. Конечно, сам по себе недуг не сделает человека счастливым; но он может подготовить к тому, чтобы человек стал ребенком, которого любит Бог любви.
Дары Божьи, не человеческие
Умственно отсталые люди не могут быть благополучными в мирском смысле слова. Мы стараемся обратить их надежды не к тому счастью, которое дает человеку жизнь в обществе, даже не к семейному счастью. Казалось бы, надо помочь им как можно дольше оставаться в своей семье, которая может быть самой лучшей средой для их развития,— но и у даров, которыми может наделить семья, есть предел. Мы знаем, как многие из этих людей страдают от того, что не могут вступить в брак. Они наделены естественным стремлением иметь детей, но если мы будем подкладывать им в постель кукол, они не станут от этого счастливыми. Обманывая их, мы не наделяем их никакими дарами, мы превращаем их жизнь в бред, в призрачную игру, воплощая идеал переживших свою славу римлян — «Хлеба и зрелищ!»
Умственно отсталые люди должны кому-то отдать свое сердце, вручить свою жизнь, только тогда они будут поистине счастливы. Мы сумеем им помочь, если поможем развить их веру, надежду, любовь к Иисусу и Марии, поддержим их, чтобы они всегда ощущали и осуществляли эту любовь. Например, наши «монголоиды» обычно очень страдают, но это необходимо для их развития. Не надо отвлекать их игрушками и погремушками — они будут счастливы, когда поймут, что могут помочь своим близким молитвой и маленькими жертвами.
Умственно отсталые люди уже по своей обделенности обретают реальные дары, те блаженства, о которых говорил Иисус, но дары эти исходят от Бога, не от человека. Человеческое общество не может их дать, и цивилизация не даст, и культура, даже семья, ведь семья живет нормальной жизнью. Дары просияют только в свете, исходящем из сердец Иисуса и Марии, в общении с Ними через Святого Духа. Ковчег может соединить в себе все блаженства; мы убеждены, что в сердце каждого человека есть та внутренняя сила, которая откроет ему путь не к земному счастью, а к подлинному Божьему блаженству, которое мы можем вкусить уже на земле с тех пор как на ней жил Иисус.
Иисус и Мария открывают тайну сердца
Даров сердца, истинной мудрости сердца, проясненной, оправданной, как бы упорядоченной, не могло быть, когда Иисус еще не пришел на землю и вместе с Марией не начал жизнь, по всем условиям и обстоятельствам соответствовавшую нашей, человеческой. Иисус и Мария дали нам образец для всей нашей жизни. Пророки Ветхого Завета могут служить нам примером, но лишь отчасти, лишь на время. Облекшись плотью во чреве Марии, Иисус дал новую ценность всему человечеству, Он совершенно обновил отношения Бога со Своим сознанием. Иисус не выбирал Себе особый путь; Он жил, как живут самые бедные самые малые, самые несчастные.
В миг Благовещения Иисус облекся всей полнотой человеческой, Мария — всей полнотой жизни Божьей, и это открыто всем нам, ибо все мы призваны, хотя бы в редкие минуты испытаний, хотя бы под самый земной конец, разделить те лишения и страдания, которые дадут нам вкусить от евангельских блаженств.
Иисус не просто Бог, близкий каждому из нас и раздающий сокровища Своего сердца всем, кто достаточно беден, чтобы их принять. Он пожелал создать Церковь, которая была бы не только Его мистическим телом, но и семьей, городом, народом. Он создал Церковь, чтобы дать нам очевидные средства к пробуждению сердца: таинства (в особенности евхаристию), живое Слово, общение с папой и епископами. Эти средства прежде всего предназначены самым бедным, самым униженным — тем, чья жизнь больше всего похожа на ту, которую избрали Он Сам и Его Матерь; тем, кого недуг вынуждает выбрать уединенную и тяжкую жизнь.
В Церкви, обновленной семье, в странствующем народе Божьем бедняки должны занять первое место. Таинства обращены прямо к их сердцам. Чтобы принять их, человеку не нужен ни сильно развитый интеллект, ни чувство прекрасного; нужна только любовь. Но это должна быть подлинная любовь — не склонность, не чувствительность, не обычная приязнь. Святой Дух должен очистить, укрепить, утвердить эту любовь. Он дает нашим сердцам мудрость — не благоразумие, не возвышенную способность к созерцанию, но самый глубокий, самый личностный дар подлинного общения с Богом, соприкосновения личности с Личностью. Человек и становится личностью через отношения с Богом. Любовь эта опирается не на расплывчатое чувство, но на прочную основу, на все, что есть в нас лучшего, составляя наше «я», наше сердце. Мы можем отдавать другим эту любовь, даже не называя ее любовью.
Вот почему евхаристия, важнейшее таинство, с самого начала занимает в Ковчеге центральное место. Поразительно, как самые бедные, самые убогие воспринимают это таинство с той самой минуты, как приобщатся к нему. Среди них есть лишенные речи, не способные воспринимать слова, которые к ним обращены, и вот им-то Бог отдает Себя полностью. Тот, кто причащается вместе с ними, избавляется от малейшего сомнения; мы вместе переживаем реальное присутствие Бога. Они не могли бы общаться с другими людьми, они страшно искалечены, но именно рядом с ними — в их беспомощной, прозрачной, излучающей свет любви — и можно пережить присутствие Божие.
В наше время, в нашем мире социально и физических неприспособленных людей стало гораздо больше. Сколько бы мы ни проповедовали, сатане нередко удается утвердить первенство силы, и для наших больных остается все меньше места. Но мы уверены, что еще многое могут сделать причастники, которые ищут поддержки у Иисуса и у Марии и следуют примеру их жизни. Эти люди не только помолятся за страдающих от тяжкого недуга, они помогут развиться тем способностям, той благодати, которая заключена в сердце наших больных.
Поговорим о тайне сердца, которую открыли нам Иисус и Мария. От их жизни исходит свет, их пример свидетельствует нам, что люди, которые способны обрести смысл своего существования только в жизни сердца (причем эта жизнь скрыта от всех глаз), уже в силу своего недуга наделены особой благодатью, особой любовью Бога. В них мы находим евангельские блаженства, но говорить об этом можем лишь по-детски, невнятно лепеча, ибо прикасаемся к слишком глубоким тайнам, которые увидит только наша вера, но не разум.
Тайна Благовещения
В день Благовещения Творец неба и земли отдал нам Своего Сына, Слово, Которым все стало, Которое вечно было и будет Его единственным и вечным Сыном. Слово, одно из Лиц Троицы, воплотилось Духом Святым в лоне Марии, в ее чреве, и стало Сыном Человеческим. Иисус оставался Словом и Сыном Божьим, но Он принял нашу, человеческую природу со всеми ее свойствами и особенностями. Он добровольно сделался нашим Спасителем и сознательно вручил Себя Марии, стал ее любимым Сыном. С человеческой точки зрения, еще Он не мог владеть Своим разумом, порождать и развивать мысли. Но у Него было и божественное зрение, и человеческое осязание, как у всех младенцев. Свою телесную жизнь Он начал с жизни сердца, и Его человеческое тело, конечно, было гораздо чувствительней, чем тела других людей. Божественное зрение вливалось прямо в сердце, просвещая и научая Его.
Недавние исследования внутриутробных младенцев, скажем открытия доктора Лежена, особенно потрясают нас, когда мы думаем о тайне Воплощения. Сердце крошечного человека можно разглядеть с помощью приборов уже на семнадцатый день от зачатия и можно заметить, как оно бьется. На двадцать восьмой день можно различить и сосчитать толчки крови, у крошечного зародыша есть собственная жизнь, сосредоточенная в его крови и сердце, и в этом смысле совершенно независимая от жизни его матери. Мы должны помнить, что Иисус при этом сохранял связь и с Отцом. Пий XII напомнил, как безрассудно отрицать эту связь. Иисус пришел принести Себя в жертву, это могло совершиться только сознательно, причем сознанием должна была быть наделена и Его человеческая природа. В миг Благовещения Ангел определяет Иисуса как личность уже и тем, что называет Его по имени. Иисус вручает Себя Марии как Личность. По самому смыслу своих слов Матерь Божия хочет, чтобы уже в этот миг Воплощенный Сын хранил в Себе образ Отца.
Конечно, то, что Иисус уже тогда хранил память об Отце и Его образ — великая тайна, но если богословы и библеисты сомневаются в ней, они не могут сказать, когда же пробуждается в Иисусе сознание Своей Божественности — в час Рождества, в двенадцать лет, на Фаворе, на кресте, в час Воскресения? В любом случае христианская вера лишается главного своего основания.
Поклоняться сердцу Иисусову возможно только в том случае, если ты сознаешь, что уже в миг зачатия Иисус сохранял эту память, этот Образ. Бог хранил эту тайну вплоть до нынешней эпохи и открыл ее нам только теперь — не для того ли, чтобы охранить тайну зачатия и беременности все девять месяцев, когда мать вынашивает свое дитя? Любовь к Святому сердцу научит нас и тому, что вместе с божественным зрением у Иисуса было — уже телесно — необычайное осязание, превосходящее все человеческие способности. Через него Он с самого начала ощущал и мистическое присутствие Своего Отца и Его союз с миром. В Иисусе, в крошечном зародыше человека, первое физическое ощущение соединялось с мистическим откровением, и мистическое знание, как и физическое, в такой полноте недоступно никому другому.
Мистическое знание Младенца Иисуса
Иисус, единственный из всех детей человеческих, был наделен сознанием уже в миг зачатия. В лоне Марии Он мог видеть, как созидается Его Тело. Только Он, из всех людей, мог свободно осознавать Свою жизнь в материнском чреве. Сознание это не было рациональным, или умозрительным, или практическим, оно не касалось ни разума, ни духа, оно принадлежало только сердцу. Один Иисус полно и сущностно постиг, почему из всех органов человеческого тела первым развивается сердце, и как в сердце зародыша жизнь его соединяется с жизнью матери.
Надо добавить, что только Иисус из всех детей человеческих жил личностной и сознательной жизнью уже во чреве матери, а потому только Он мог Самим Собой преобразить и ее. Все мы знаем, что каждый человеческий зародыш уже по самому зачатию и наружно, и внутренне меняет облик своей матери, но Иисус полностью преобразил Марию, сообщив ей присутствие Бога. Я говорю именно о преображении, о сущностном изменении, подобном тому, которое происходит в пресуществлении: после слов, произнесенных священнослужителем, обычный кусочек хлеба, глоток обычного вина становятся Телом и Кровью Христовыми. Такое же чудесное превращение совершил Младенец Иисус и с телом Своей Матери, и это затронуло не только ее телесную природу. Это касалось духа, вернее сердца, и было Любовью.
Конечно, пока Мария носила в себе совсем еще маленького Иисуса, они не могли разговаривать в полном смысле этого слова, но могли общаться необычайным образом, и божественным и человеческим. Самое тесное единение выражается прежде всего в молчании, а потом уж в словах. Мы понимаем, как сильна дружба, когда замечаем, что нам не надо слов. Тем более это верно, когда речь идет о союзе, заключаемом с Богом и в Боге. Благодать устанавливает единение, превосходящее все слова, ибо она полна Любви.
Любовь, питавшая Младенца Иисуса, не была ни идеей, ни рациональным построением, ни образом, она сводилась к самому простому, самому скудному, самому смиренному из всех пяти чувств. Но нет и не было более глубокого, более тесного общения, чем общение между Матерью, представляющей все человечество, и ее Сыном, ее Богом. Прежде чем Он открылся Марии словом, жестом, хотя бы взглядом, Иисус открылся ей, отдав ей Свое сердце. Он сделал то, что может сделать и самый жалкий из наших бедняков, чья жизнь, по всей видимости, сводится к растительному существованию, что может сделать умирающий, не способный даже причаститься. Мы все, пусть в последний миг нашей жизни, когда уже не способны говорить или пошевелить пальцем, поймем полную беззащитность Младенца, зачатого в миг Благовещения. Значит, мы можем совсем отдать наше сердце, а Святой Дух — во всей полноте вручит Себя нам.
Первые из мистических даров, особенно дар тишины сердечной, помогают понять, что и у наших больных, у самых убогих, у умирающих есть все необходимое для прямых отношений с Богом. Мало того, недуг создает совсем уж благоприятные условия для того союза с Богом, который описал святой Иоанн Креста, когда говорил, что восприятие, память, воля отсекаются и остается лишь «соприкосновение сущностей», основа благодати.
Единственное физическое свойство, которое тут необходимо, это осязание, а оно есть у всех, даже у самых обделенных. Само убожество, сама нищета помогут принять дар Божий — такие люди слабы, они противятся любви. Чтобы принять Божью любовь, нужно смирение, нужна кротость; тогда мы не помешаем Ему любить нас. Если мы захотим любить на наш манер, мы будем великодушны и щедры, но это человеческая, а не Божественная любовь. Только Святой Дух научит нас подлинной любви, научит смирению, чтобы мы согласились и приняли, что Бог любит нас ради нас самих, а не за работу, которую мы можем исполнить, и не за дела, которые мы сделали, хотя бы и для Него.
Именно это помогает мне общаться с таким множеством людей, страдающих тяжелейшим недугом. Сущность человека, средоточие благодати так проста, так убога, что любая мать, ожидающая ребенка, может прекрасно понять ее, и каждый больной, каждый умственно обделенный человек может открыть ее в себе. Старик начинает жить одним лишь сердцем, когда его жизнь соприкасается с вечностью, и Бог призывает его пожертвовать всем, обратиться только к Нему.
Прикосновение и язык сердца
Бог дал людям три языка, три способа общаться друг с другом. Мы можем общаться с помощью разума, его категорий и законов; можем — с помощью духа, можем, наконец, с помощью сердца и его знаков. Воплотившись, Иисус научил нас, что Он вполне откроет нам Отца и Святого Духа только на языке сердца. Ни один ветхозаветный пророк не мог открыть нам тайну Святой Троицы, потому что говорить о ней можно только в любви. Язык любви, только язык любви нужен для того, чтобы уже на этой земле мы напрямую узнали Лица Святой Троицы и поняли самую сущность Воплощения.
Язык сердца отличается от других языков тем, что в него входит не только словесный контакт, но и соприкосновение сердец, полное соприкосновение личностей. Я могу преподавать математику, могу пользоваться даже языком духа, создавать произведение искусства, не соприкасаясь сердцем с учениками или с теми, к кому обращено мое творчество. Когда же речь идет о языке сердца, личности просто должны соприкоснуться; лучший, самый очевидный пример — отношения младенца и его матери. Подумайте, как страдал Иисус во время Своей проповеди, когда Он, обнажая самые глубокие тайны Своего сердца, говорил, например, что мы будем есть Его Тело, пить Его Кровь,— и все считали эти слова жестокими, грубыми, неприемлемыми... Он говорил с нами языком сердца, а чтобы понять этот язык, надо полюбить, и даже когда поймешь, нужно, чтобы любовь была сильнее понимания. Язык этот требует прежде всего полного соприкосновения личностей.
В нашей таинственной духовной жизни мы узнаем на собственном опыте: когда наше сердце совсем изменяется, мы иначе смотрим и на других людей. Когда мы приближаемся к благодати Божьей, мы можем увидеть другого человека и сразу понять, как и отчего он страдает; мы видим его уже не так, как прежде, понимаем его не так, как прежде... Многое можно понять, только полюбив человека, и это вовсе не будет чем-то «субъективным» — мы увидим истину, реальность, но более точно, ибо сумеем разглядеть какой-нибудь важный признак, прежде казавшийся незначительным.
Это относится и к зрению и к слуху, особенно же — к самым простым чувствам, обонянию, осязанию, вкусу. Обоняние играет важную роль в жизни младенца — кажется, он прежде всего отличает свою мать по запаху. Постепенно мы начинаем понимать, как важно чувство прикосновения. Святой Фома Аквинский повторил за Аристотелем, что самое удивительное в теле человека — это сама его плоть. В теле «немая материя» соединяется с разумом; как указывает Фома, у каждого человека — свой собственный разум, различия разумов зависят от различия тел, от их большей или меньшей чувствительности. К этому надо добавить и то, что открыл святой Иоанн Креста, и новейшие открытия науки, но в любом случае это верно не только по отношению к разуму, но особенно по отношению к сердцу. Есть тела, есть сердца, которые особенно глубоко раскрываются Духу Святому.
Поскольку мы верим, что для подлинной любви необходимо физическое прикосновение, и поскольку в нем должны участвовать не только внутренние, но и пять «внешних» чувств, самым важным становится осязание. Пока мать носит младенца, как Мария носила Иисуса после Благовещения, ее зрению еще нечем насладиться, как и всем другим чувствам, остается только самое смиренное — осязание, прикосновение, чувство физического контакта. Прикосновение таинственнее всех ощущений человека, оно связано и с внешним и с внутренним восприятием. Мы считаем тяжело больным того, кто лишен «внутреннего осязания», благодаря которому мы изнутри осязаем свое тело и оно не кажется нам камнем или деревом.
Для философов, в частности для Аристотеля, осязание было самым первичным чувством, а самым благородным, самым совершенным считалось зрение. Зрение ставилось превыше слуха хотя бы потому, что человек может видеть звезды, но не может их услышать. Воплощение это изменило, поскольку Слово Божие прошло через все то, через что проходит самый маленький из детей человеческих. Нам известно, что младенец, еще до рождения, может слышать мать, хотя еще не видит. Но тем важнее осязание. Многие философы не признают, что мы рождаемся с какими-то изначальными идеями, запечатленными в душе, но все они вынуждены согласиться, что у крошечного, новорожденного ребенка уже есть чувства, укоренившиеся в его теле и соответствующие тому, как он был зачат и выношен своей матерью. Поэтому осязание должно занять более важное место, чем даже слух. Оно позволяет Богу любви и милосердия тронуть сердце человека; его одного достаточно, чтобы сделать человека «тварью Божьей».
Не через умозрительные рассуждения приближаемся мы к Богу, но через трепетную близость сердца, через осязаемую благодать покоя и присутствия Божия, которую способны ощутить самые простые, неискушенные, даже обделенные разумом люди. Это божественное знание помогает нам избежать соблазна и посрамления — мы видим, как легко отверженные, нищие, малые принимают Святого Духа, и говорим себе, что мир Божий устроен совсем не так, как внушает нам статистика, социальные исследования и журналистские сенсации. Мы постараемся увидеть мир глазами сердца, в свете любви Иисуса и Марии и тайн Розария.
Невозможно постичь тайну умственно отсталого человека, если не обратиться к его внутренней жизни. Наружно она выразит себя лишь неявными, малопонятными знаками. Мы должны объяснить ему его же тайну жестом, словом — так, чтобы он понял нас и смог нам ответить. Тогда мы поймем, что такие, как он, наделены особой благодатью. Они соединены с тайной Пречистых сердец, но не могут выразить это словами, тем более — понять разумом и объяснить хотя бы намеком, хотя бы знаком.
С точки зрения Бога
Таким людям, как и всем остальным, Бог даровал душу, то есть — возможность жить одному только человеку свойственной жизнью. Как разъяснил уже святой Фома, Бог сразу дает телу его предрасположение и назначение. Мы знаем, что Бог творит только в любви. Этот мужчина, эта женщина сотворены Богом — значит, как бы они ни были умственно или физически обделены, Он предназначил их жить в любви, мы можем уверенно сказать, что Он сразу дал все, что для этого необходимо. Каждый человек может исполнить свое предназначение — стать любимым сыном или любимой дочерью Бога.
Когда мы видим существа, которым Бог не дал никаких средств, чтобы утвердиться в общественной жизни,— ни разума, ни воли, ни способности что-то понять "или что-то сделать; когда мы видим обделенных, которые стали для семьи не радостью, но обузой, не должны ли мы припомнить, что Господь хранит их для Себя, и жизнь их отмечена всеми блаженствами Нового Завета?
Помня о том, что Бог творит только в любви и со времен Воплощения даже последствия греха приводят лишь к возрастанию любви между Богом и человеком, а страдание растворяется в ней, мы можем сказать одно: «Как же сильно Он любит этих людей!» Я вижу убогих калек, которые не могут не только рисовать, но даже говорить, и знаю, что Бог любит каждого из них иначе, чем другого, как отдельную и уникальную личность. Бог присутствовал в миг их зачатия и в миг их рождения, у Него есть замысел, который особым образом реализуется в этих людях. В час их крещения, в час конфирмации и причастия Он дает им особую благодать — ведь все их предназначение сводится только к тому, чтобы жить любовью!
Когда мы пытаемся понять, каким может быть призвание этих людей с точки зрения Бога, каков смысл их жизни, мы видим, что все события в ней должны служить развитию сердца, способного воспринять любовь и полюбить. Мы наблюдаем это во множестве малых примет и наконец говорим: «Кажется, Господь призвал их разделить с Ним какую-то непостижимую для нас тайну». Особенно глубоко мы понимаем это, когда думаем о жизни Святого Семейства, и понимаем, какой уединенной, бедной и тихой она была.
Поэтому надо глубоко почитать наших бедняков, так глубоко, чтобы не поддаться, например, тем, кто верит в перевоплощение. Они скажут: «Да, позаботимся об убогих, ведь в следующем воплощении они могут стать великими гениями, в них будущее человечества». А христианин, верующий в Воплощение, возразит: «Со времен Благой Вести эти люди не будущее человечества, они — надежда настоящего». Важно то, что Бог любит их именно сейчас; это и реалистичней и существенней.
Каждому из нас нужно помнить об этой любви, когда нас настигает несчастье, старость, болезнь. Даже если мы родились физически и умственно здоровыми, мы хорошо знаем, что почти все мы доживем до старости, бедное наше тело будет действовать все хуже, от духа останутся лохмотья. Стоит только на минутку призадуматься, и мы это поймем. Но с тех пор как Иисус и Мария указали нам путь, старость и смерть освещены новым светом.
Новый свет должны мы увидеть и в жизни умственно отсталых, особенно — в жизни тех, кто таким родился. Они станут для нас самыми очевидными знамениями присутствия Божия, тем более, что они, как правило, смиренны и кротки, словно от природы соединяют в себе евангельские блаженства. Их крики, их слезы, их огорчения еще более внятные знаки: они же призывают Агнца, Который взял на Себя и искупил все грехи мира! Живя с людьми, пораженными тяжелым умственным недугом, мы каждый день все лучше постигаем, какую тайну заключает их сердце, какие сокровища скрыты в нем — можно о них догадываться, но они превосходят все, что в состоянии понять разум. Нам остается повторять, что в слабых, убогих, ненужных обществу существах — великое сокровище и великая тайна.
Развитие науки и медицины постоянно умножает число «отсталых», а жить им в строго расчерченном и жестко управляемом мире все труднее. По замыслу Бога, Который величайшее зло и величайшее страдание обращает в еще более великое благо, они, по всей видимости, призваны сыграть очень важную роль, особенно — теперь. Они помогают спасти мир, сохранить ему Божью любовь — ведь для этого нужно, чтобы Он по-прежнему встречал здесь, у нас, истинно бедные сердца, которым Он мог бы отдать Себя без остатка.
Уже в Ветхом Завете Бог готов пощадить город, если найдет в нем хоть несколько праведников. Люди, живущие одним только сердцем,— громоотводы для гнева Божьего или, если хотите, те каналы, по которым Его любовь еще может излиться в наш мир.
В конце XX века люди только тем и заняты, что отворачиваются от любящего Отца и наши бедняки становятся главными свидетелями бесконечной, бескорыстной, свободной любви, в которой – смысл и цель мироздания.
