Мудрость сердца Господь оставляет Себе
I. СВЯЩЕННИК И НИЩИЙ
Роль священника в Ковчеге
Мне всегда было трудно определить, какой должна и может быть роль священнослужителя в Ковчеге. Задачи его сложны и многообразны, к тому же они столь трудны, что достаточно часто священник и сам не знает, что ему делать, и всецело нуждается в помощи Духа Святого. Конечно, служение священника само по себе — великое таинство, в особенности — тогда, когда он непосредственно обращается к нищим, тем более — к тем духовно и физически обделенным людям, которых Иисус вверяет ему в Ковчеге. Только Дух Святой поможет ему немедленно и во всей полноте, не только Своими дарами и благодатью, которыми Он наделяет любого пророка и любого пастыря, но и даром Своего присутствия. Святой Дух должен присутствовать как внутренний Наставник, Друг и Возлюбленный, только тогда Он ответит на просьбы и нужды всех нищих, какие есть в Ковчеге, и тот, кто всех больше нуждается, займет среди них первое место.
Всех членов общины надо признать бедняками. Духовные и физические калеки, заведомо нищие, они всегда должны быть в самом средоточии Ковчега. Все надо устроить, продумать, определить и предусмотреть ради служения им. «Бедные — учители наши»,— сказал святой Винсент де Поль. Они и наши вдохновители. Но, чтобы так было всегда, в Ковчеге все должны быть бедны — как те, кто помогает, так и те, кто принимает помощь, от последнего из прибывших до облеченных ответственностью, до самого директора. А священнослужитель, помогающий каждому обнажить свою нищету перед Богом и собратьями, должен быть беднее всех. Ковчегу прежде всего нужны смиренные и бедные священники, подобные кюре из Арса, дону Боско и святому Винсенту де Полю, которые помогали каждому человеку прямо и непосредственно связаться с нашим милосердным Отцом, с Иисусом-Спасителем и с Духом Святым, Утешителем бедняков, их Защитником перед миром.
Священник в Ковчеге должен прежде всего охранять и, я бы сказал, освящать самую личность нищего через прямую и личную связь с Духом Святым. В то же время он должен хранить тайну любого человека. Для этого придется стать богословом (хотя бы по книгам), способным защитить сердце бедняка от опасностей мира, его соблазнов и заблуждений, понимая, как это трудно, и как ценно то, что он защищает. Он должен различать обязанности врача, психолога, помощника, директора не ради того, чтобы противопоставить их друг другу, а для того, чтобы все их соединить в себе и на социальном уровне и в повседневном общении. Только так он найдет соответствие самым скрытым и глубоким, самым тайным и важным достоинствам и способностям каждого бедняка.
Наконец, священник в Ковчеге и для каждого человека и для всей общины в совокупности должен быть духовным пастырем, отвечающим за связь, которая соединяет Ковчег с Церковью святой проповедью, таинствами и всей жизнью прихода. Именно через священника Ковчег в каждом из своих членов, во всех своих многообразных отделениях сохраняет личную, глубокую, полную и таинственную связь с Вселенской Церковью и Святым Отцом; с местной церковью — и с епископом.
За те двадцать лет, что я живу в Троли, я сотрудничал со многими священниками из разных епархий и разных орденов. Благодаря этим священникам я жил в постоянном единстве со Вселенской Церковью, оставаясь в нашей деревушке, кроме того, я ощутил и ощущаю, до какой степени Ковчег по самой своей сути нуждается в многообразии, в полноценном братском единстве, в дружбе с теми, кто представляет в нем Христа и Его церковь.
Особые задачи Ковчега
Чтобы лучше понять, что делает священник в Ковчеге, припомним, какие у Ковчега особые задачи. Ковчег отличается от всех других учреждений или мирских братств Церкви, он — иной.
Задачу его нельзя назвать только социальной, только медицинской или психологической. Да — нужно помочь физически или умственно обделенным людям, чтобы они обрели хоть какую-то самодостаточность или научились хоть как-то работать. Однако нельзя ограничиться медицинской или психологической помощью. Недостаточно и просто предоставить им возможность такой жизни, которая лечила бы их, исцеляла общением и совместной деятельностью. Конечно, в определенном смысле это и есть особая задача Ковчега, задача-минимум, и для некоторых членов общины именно она — основная, непосредственная. Но мы пришли в Ковчег и остаемся там ради более важной цели, которую гораздо труднее сохранить и удержать, как бы ни помогал нам ход времени. Мы стремимся к максимуму, используя все средства этого мира (медицину, психологию и все остальное), но подчиняя их средствам вечным.
Все мы признаем, что «нищие» по слову Евангелия обладают почти неограниченными способностями, которые не связаны ни с разумом, ни с волей, ни даже с духом, то есть с той чувствительностью духа к свету, жизни, дружбе, которая решительно отличает человека от животного, так что от рождения и до смерти, он живет совсем иначе, чем все живые существа — и животные и растения. Чтобы разглядеть подлинные ценности наших нищих и помочь их развитию (а через них — и развитию каждой человеческой личности), надо обратиться к сердцу.
Сердце — не просто вместилище чувств, тем более чистых эмоций или чистой агрессивности. Оно таинственней и глубже; оно и образует самую личность. Это не «индивидуальность» и не «часть коллектива». Сердце не созерцает себя, не обращено на себя, оно — то «я», та основа личности, которая может слагаться и развиваться только в отношениях с другими, в любви. Любовь соединяет каждого человека прежде всего со Святым Духом, Господом любви, а уж поэтому каждый человек может вступать в какие-то отношения с другими — с отцом и матерью, братьями и сестрами, женой или мужем, друзьями. Сердце и созидается в этой связи со Святым Духом. Есть в нас нечто, что всегда, в любую минуту рвется на волю, а обретает ее именно через это соединение. Сердце — подлинное и глубинное средоточие личности, в нем объединяются разум и воля, чувства и способность к восприятию, причем объединяются они по внутренней необходимости, а не насильно, извне.
Чтобы понять роль священника в Ковчеге, обособленность его и в то же время постоянное, многообразное сотрудничество с другими членами общины и с Церковью, надо сосредоточить внимание на сердце, надо понять, что без определенного воспитания этим способностям сердца не раскрыться, не расцвести. Они не разовьются сами, даже если наш бедняк окажется в благоприятной среде. Достоинства его сердца достаточно часто погребены под слоем условных рефлексов, которые более или менее бессознательно прививаются в больнице, в приюте или даже в семье, где он жил раньше. Когда у людей умственная отсталость очень велика, способности дремлют, они притуплены. И все-таки они есть в каждом, надо только призвать на помощь Духа, чтобы они пробудились и раскрылись во всей полноте.
Священник должен постоянно помнить об этой духовной задаче, о подлинной тайне каждой личности и о необычных способностях, которые таятся в сердце «отсталых». Только Дух Святой может быть истинным наставником сердца. Только Дух Святой может говорить и сердцу того, кто помогает, и сердцу того, кто принимает помощь; только Дух Святой может удовлетворить нужды всех наших бедняков, только через Него смогут они вступить в общение друг с другом. Если мы не будем постоянно обращаться к Его помощи, мы, быть может, увидим,— что они способны чувствовать очень глубоко, но не обнаружим того, что образует единую личность, не увидим «сердца». О нем говорили уже пророки Ветхого Завета, но во всей полноте оно явлено нам только Самим Христом, Который «кроток и смирен сердцем». Я двадцать лет живу среди «бедняков» и «малых сих» и готов доказать, что вера — наилучшая школа, в которой Господь воспитывает сердце человека.
Науку сердца Господь оставляет Себе
Эти слова отца Ранера на Втором Ватиканском соборе стали для меня светочем, озарившим мое служение в Ковчеге с той самой минуты, как я туда прибыл. Подумав, я стал говорить не «науку», а «разум сердца». Любой ребенок лучше понимает, что такое «умный», или «разумный», но не каждый поймет слово «наука». К тому же первые слова, которые произносит ребенок,— не «я думаю», или «я есть», и даже не «я хочу», а «я люблю». Это и есть тот разум, который хотел передать нам Христос, мудрость сердца.
«Разум сердца Господь оставил Себе»... Это значит, что Господь Сам желает наставлять наши сердца. В книге Бытия мы читаем, что с самого начала, с той минуты, как Он сотворил человека, Он дал ему язык и веру. Иначе говоря, есть какая-то первичная религия, которая открывается человеку задолго до любой религиозной концепции, обоснованной с помощью философии. Самая первая наука, в которой нуждается сердце,— это наука веры. Иоанн-Павел II возлагает эту ответственность на семью, напоминая нам, что человек рождается не «мыслящим существом» или даже «существом духовным», а существом верующим. Маленький ребенок способен уже в год осмысленно произносить имя Христа, хотя он еще не научился говорить «мама», и я знал мальчика, который в два года целовал распятие, отчетливо произнося: «Это не игрушка!»
Словом, религиозное воспитание должно опережать воспитание разума, воли и даже духа. Особенно важно понимать это в нашу эпоху — нам ведь приходится иметь дело с вопросами, которые поставил Фрейд: откуда берутся душевные муки, когда разум еще не созрел и ребенок даже не понимает слова «нравственность». Фрейд говорит о какой-то вине. На самом деле, причины куда существеннее: маленький ребенок создан так, чтобы у него была прямая связь с Богом. Его сердце открыто вере, надежде и любви. Если он не получает того, что ему нужно, он мучается неудовлетворенностью — мукой, которой не ведают животные.
То же самое и с умственно отсталыми людьми. Меня поразило с самого начала, что они не способны на полноценный человеческий поступок (так считает святой Фома Аквинский), но охотно говорят о Христе, и видно, что они живут в каком-то союзе с Ним, выходящем за пределы привычных представлений. Надо особо воспитывать в них христианские добродетели веры, надежды и любви, которые укоренены в сердце человека гораздо глубже, чем добродетели кардинальные. Воспитание подразумевает, что есть какой-то внутренний источник. Христос учил нас благовествовать нищим.
Язык сердца
Он пришел принести нам религию любви и сказал об этом, не прибегая к языку разума. В Своем Завете Он не пользуется языком Платона и Аристотеля, не пользуется и «духовным», то есть поэтическим языком. Он обратился к языку сердца, к тому языку, на котором мать говорит со своим ребенком.
Великая тайна скрыта здесь. Сердце ждет того слова, которое его пробудит. Еще не войдя в разумный возраст, младенец начинает говорить. Говорят и умственно отсталые, хотя по большей части не умеют читать. Язык сердца — это прежде всего устная речь. Письменная обращена к памяти и воображению, а язык сердца предполагает, что люди общаются лицом к лицу и они говорят о самом важном для каждого из них. Современная цивилизация создает все более сложные средства связи, а мы думаем: как далеко может зайти общение без общности? Дискуссии психиатров, философов и даже богословов не способствуют личностному общению; скорее, они разделяют и удаляют людей друг от друга.
Язык сердца не печется об идеях, идеалах и символах. Сердцу нужно кого-то любить, кого-то непосредственно знать, вступать с кем-то в прямые отношения. Подлинная любовь не удовлетворяется расплывчатой симпатией, ей нужно прикосновение, физический контакт, ей нужно назвать другого по имени. Тому, кто любит, хочется повторять имя любимого существа. Имя неотделимо от любви. Когда «другого» нет рядом, имя замещает его.
Наши «нищие» и «малые» открыли мне тайну имени Иисусова. В первые годы жизни, вплоть до 1968 года, почти все работники называли Его «Христом» или «Господом». Более или менее сознательно они предпочитали те имена, которые обозначают социальную или пророческую Его миссию, а не то личное имя, которым называла Его Мария в их скрытой от всех жизни. Ведь это не «фамилия», это — имя, связанное с данным, неповторимым человеком. А вот наши бедняки, услышав его, когда читали Евангелие, естественно, спонтанно, употребляли только его. Так же поступают и маленькие дети. Они обращаются непосредственно к Иисусу.
Господь бедняков
Иисус вложил в этот язык сердца Себя всего. Он научил нас знать Его Отца и Духа Святого. Он явился на земле, сделав Марию Своей Матерью и Матерью Церкви. Через язык и разум сердца Он дает каждому возможность непосредственно соединиться со всеми лицами Троицы. Это поразило меня больше всего, когда я попал в Троли. До тех пор я привычно преподавал нравственное богословие по святому Фоме Аквинскому, и язык его оказался совершенно недоступным для умственно отсталых. Я собирался поговорить с ними о Ветхом Завете, об Аврааме и пророках, собирался ввести их понемногу «в курс дела», но увидел, что все это нисколько их не трогает. Зато они сразу входили в самую суть тайн, переживаемых вместе с Иисусом при чтении Евангелия или Розария, в самый дух тех событий, которые мы вспоминаем в течение литургического года. Волей-неволей я признал: что-то они способны понять сразу и во всей полноте.
Так стало мне ясно, что они могут начать духовную жизнь раньше, чем обретут самодостаточность в здешнем мире. Физическая или умственная обделенность, быть может, никогда не позволит им полноценно «участвовать в жизни», но духовная, вечная жизнь становится все полнее. Добродетели веры, надежды и любви даруют им Иисуса как начало и конец. В Нем находят они прочное основание и путь, по которому пойдут до той последней минуты, когда Он призовет их к Себе.
Ведь Иисус — не только Начало и Конец, Он еще и Путь. Благодаря Воплощению, искупившему нас, и особенно же — благодаря Марии, Которую Он признал Своей Матерью в тайне Благовещения (первая тайна Розария), и Которую передал нам в дар, как Матерь грешников и Матерь Церкви (пятая скорбная тайна), Он дал нам очевидный и живой пример для всех возрастов человеческой жизни, для всех этапов нашего пути во времени.
Личность Иисуса и личность Марии открываются нашим беднякам в чудесах их таинственной и скорбной жизни. Чтобы говорить с ними об Иисусе, не надо прибегать к толкованиям или рациональным доказательствам. Дух Святой наставляет их изнутри, просвещает, учит любить. Обращаясь к нашим беднякам со словом Иисусовым, надо сразу ввести их в эту «науку сердца», чтобы они начали жизнь вечную.
Так я увидел в Пресвятой Троице Господа бедняков и малых сих. Наши бедняки гораздо лучше понимают Бога Любви, Бога Живого, чем Господа-Творца или Господа Ветхого Завета. Для них важна только личность. Поэтому нельзя отделять Иисуса ни от Его Отца, Отца Света, Создателя неба и земли, ни от Святого Духа, живущего в нашем сердце. Не надо и разлучать Иисуса со Святой Девой.
Я уже говорил, что Спасителя они сами начинают именовать Иисусом, а вот Матерь Божию предпочитают называть не Марией, а «Святой Девой» или «Матерью Иисуса». Иисус не нуждается в дополнительных определениях. Согласно Божественной логике любви и откровения, Он явился открыть нам Своего Отца, и это откровение дано нам через Духа Святого. Мария же соотнесена с Иисусом, она — Его мать, и мать эта остается «Святой Девой», поскольку Сам Святой Дух создал Иисуса в ее чреве. Такова дивная логика откровения, которую я увидел во всей простоте и полноте благодаря нашим беднякам.
Умственно отсталые люди, как и маленькие дети, чувствуют то единство, которое заключено в сердце и не связано ни с уровнем разума, ни даже с уровнем духа. Это единство — дар общности и общения между людьми, единство Пресвятой Троицы. С этой точки зрения просто поражаешься, как наш символ веры соединяет все ее дары с Лицами Бога — с Отцом, с Его Сыном Иисусом Христом и со Святым Духом. Эта тайна заключена в первой же проповеди, с которой обращается к нам церковь, и бедняки или малые дети нередко помогают нам открыть заново или сохранить в душе этот первый и главный урок. Тайна Пресвятой Троицы могла быть открыта греховному человечеству только через Воплощение, и Воплощение нельзя постигнуть иначе чем через тайну Пресвятой Троицы. Никто не узнает Отца, если не узнает Сына, и никто не сможет узнать Сына, если Отец не даст ему Духа Святого.
Молитва любви
Умственно отсталые люди и очень маленькие дети научили меня понимать тайну молитвы в том смысле, в котором говорил о ней святой Доминик, который всегда был моим образцом. Для святого Доминика молитву рождал преизбыток созерцания: мало просто повторять слова Господни, надо повторять их языком сердца, языком, идущим от сердца и обращенным к сердцам; языком, который дает нам ощутить присутствие Божье. Другими словами, тайны веры сообщаются в молитве и через молитву. Чтобы наша проповедь соединяла нас с Иисусом и со всем, что пережил Возлюбленный Сын Отца, начинать надо с молитвы.
Чтобы пробудить сердца к вере и надежде, надо прежде всего открывать их для молитвы. Чтобы благовествовать ребенку, надо прежде всего молиться вместе с ним, молиться, а не делать вид, будто молишься, снисходя к его уровню. Надо самому стать совсем маленьким и возлюбить Бога в духе и в истине. Эта же мысль поразила меня, когда я отправился «благовествовать» в психиатрическую больницу Клермонта. Я увидел маленьких детей, умственно отсталых, никогда в жизни ничего не слышавших о Боге и живших в этом помещении практически с самого рождения. Я стал говорить о нашем Отце, и они мне ответили: «У нас никогда не было папы». Я им ответил, что именно поэтому Небесный Отец так сильно их любит. Потом я стал рассказывать им о Пресвятой Деве и увидел, что сумел тронуть их сердце. Я скоро понял, что их не надо учить молиться, им бы это показалось очень скучным, у них остались бы только самые дурные воспоминания, наконец, они просто не способны были молиться сами. Я должен был молиться вместе с ними и за них. И чем пламенней была моя молитва, чем глубже соединялась она с моим сердцем, тем глубже она входила в их сердца.
Молитва любви и для маленького ребенка и для умственно отсталого становится первой формой молитвы, самой отвлеченной и созерцательной и в то же время самой простой. Если верить психологам, «активный метод» обучения показал, что способность удивляться и даже изумляться опережает у маленького ребенка даже способность к различению истины и добра. Маленький ребенок просто говорит: «Хорошо!», когда открывает окружающий его мир. Но если он воспитывается по-христиански, к способности удивиться или изумиться присоединяется еще одна, более важная: способность любить и воздавать хвалу. Ему достаточно увидеть, как воздает ее другой, чтобы перенять это желание, без объяснений и принуждения. Трогательно видеть, как собираются наши малыши и умственно отсталые люди к мессе в Троли. Поклонение и хвала не требуют разума, они поглощают все существо, даже тело. Малыш, ползающий по земле, останавливается, он простирается на земле, складывает ручки — и все это выходит естественно. То же самое делают индусы и мусульмане, это — самое первое выражение молитвы.
В акте поклонения рождается вера. Поклонение не дар природы; это — дар Божий. Маленький ребенок изумлен уже не чудесами, которые творит Бог, его привлекает сама тайна Бога, сама Его личность.
Малые жертвы
Пресвятая Дева научила Фатимских детей воздавать хвалу. Она же научила их приносить небольшие жертвы. Надежда — дар Божий — рождается из этих жертв. Нетрудно увидеть, с какой радостью совсем маленький ребенок пользуется возможностью чем-то пожертвовать, что-то отдать. Радость надежды гораздо глубже удовольствия, которое доставляет исполнение желаний, мало того — она глубже чем радость открытия, потому что все это коренится в воображении и не имеет постоянной опоры. В нашем мире нас подстерегают две великие опасности — стать идеалистом и стать материалистом. Богословие учит нас соединять реальный мир, который Бог даровал нам, с верой, надеждой и любовью. Научая молитве любви, священник должен научить и тем жертвам, которые пробудят надежду в страданиях и в тех больших и малых унижениях, которые сопровождают любовь. Иисус в Своем Евангелии отвел надежде место рядом с жертвой: чтобы воскреснуть, человек должен страдать, пройти через отвержение, умереть.
Таинства
В Троли меня поразило и то, как умственно отсталые люди восприимчивы к таинствам. Мы часто думаем, что для них нужна облегченная служба, какой-то спектакль, потому что они не способны осознать таинство во всей его полноте. На деле же мы видим, что все эти затеи и спектакли лишь развлекают их на минуту, не оставляя глубокого следа. А вот само священнодействие действует на них очень сильно.
Когда я говорил в Ковчеге со стариками, которые, к несчастью, должны были вернуться в больницу, я заметил, что они не вспоминают ни о праздничных днях, ни о работе в мастерской, но охотно возвращаются мыслями к тому дню, когда их крестили или к первому причастию. Причастие очень важно для них, мы даже не можем вполне это представить. Нередко им хочется принять участие в торжестве, но особенно нуждается их сердце в той простой облатке, которую дает им священник, ибо их любовь различает в ней Христа. Конечно, как и говорил Жан Ванье, наша община — и место прощения и место праздника, но для того, чтобы этот праздник не утратил свою силу, центром его должна быть евхаристия.
Что же до таинства исповеди, я бы сказал, что исповедовать наших друзей, конечно, нелегко, но исповедь для них — источник многих радостей. Сколько раз помощники говорили мне, что кто-нибудь удручен, ожесточился, близок к срыву,— и я спешил поговорить с ним, понять, что не ладится, обнаружить, какое разногласие мешает его отношениям с Богом. Не углубляясь в вопросы нравственности, я старался понять, отчего он печален, почему дела идут плохо, а там предлагал ему прощение от имени Христа. И всегда удивлялся, с какой радостью принимал он прощение и уходил, больше не требуя никакой помощи. Таинство давало ему то, в чем он нуждался, и если, к примеру, он с кем-то поссорился, становилось неважно, кто прав, кто — виноват.
Маленькие дети, как и умственно отсталые люди, часто очень стремятся к примирению и прощению. Главное, чтобы родители были не судьями, а людьми, готовыми принять и простить. Для нас это тоже очень важно: умственно отсталые люди должны знать, что мы — не властители, наделенные властью судить, а друзья, наделенные правом передавать им надежду и веру, прямо от Бога. Именно так и можно им помочь — если мы посредники и примирители.
Старость и смерть
Если мы постараемся присмотреться к человеку с точки зрения Евангелия, мы увидим, что в жизни есть два золотых века, отданных любви: младенчество и старость, когда Господь дает все, что потребно истинной мудрости, и Дух Святой непосредственно действует в сердце (где мы еще встретим это в наше надломленное время?). Раньше человек умирал слишком рано, теперь наука может продлить нашу жизнь, но для этой жизни нужны особые дары Божьи. Какой смысл в старости, если иссякает память, убывают силы, и духовные и физические? Очень большой: наше сердце совершенствуется и в преклонные годы! Тем более это справедливо для умственно отсталых. Многое можно им дать, чтобы они хорошо прожили свою вечную старость, жили в надежде и с любовью принимали те жертвы и мучения, которых потребовал от них Господь. Мы собираемся сейчас поговорить о малых жертвах. Очень важно научиться им, потому что таким образом мы приуготовляемся и к великой жертве.
Духовность умственно отсталого человека — это прежде всего младенческая духовность. Любовь к Богу у него и по-домашнему наивна и очень глубока. В конце своей жизни такой человек, как и все остальные, должен уподобиться Христу в таинстве собственной смерти. Сердце его наслаждается обоими золотыми веками — младенчеством и старостью, во всей их полноте. Уже в детстве он отличается от нормальных детей, в юности и зрелости трудности еще очевидней. Зато он гораздо меньше страдает в старости, особенно в момент смерти. Простота, наивность, вера и доверие столь чисто и полно обращены к Небесному Отцу и к Пресвятой Матери, что этого достаточно, чтобы сгладить муки и унижения исхода. И такой человек, нищий душой и телом, покидает наш мир.
Заметим, что само развитие христианских добродетелей пробуждает в умственно отсталых людях те страдания, которые при «естественном развитии» остались бы им неизвестны. Христианская жизнь требует от нас сопереживания таинствам Господним и среди прочего порождает духовные муки. Страдание в чистом виде, без аффектации и преувеличений, просто необходимо для подлинной христианской жизни, соединенной с тайной и надеждой.
Чтобы научиться этому страданию и смерти, нужно особое воспитание. Многие умственно отсталые женщины всем церковным службам предпочитают заупокойную, это — очевидный факт. Меня всегда поражала настойчивость, с которой они просят молиться за умерших родственников. В молитве они постоянно поминают бабушку или покойных родителей. Смерть значит для них гораздо больше, чем можно было бы предположить, но если они этого не осознают, они беспокоятся, страдают, впадают в уныние. Когда же они научатся соединять смерть с надеждой, когда начинают молиться за брата и сестру из общины, которые недавно умерли (ведь это бывает часто), когда они понимают эту смерть и соединяют ее со смертью Христа, молитвой и умиротворением, они освобождаются от страха смерти.
Церковь в служении беднякам
Чем дольше я жил в Ковчеге, тем больше я привыкал видеть церковь такой, какой ее определил Собор,— услужающей малым и бедным, помогающей раскрыться и расцвести сердцу, этому сокровищу, которым умственно отсталый человек наделен в не меньшей степени, чем нормальный. Иисус оставил Своей церкви важнейшие средства для служения беднякам. Это святая проповедь, соединенная с сердечной молитвой, главное орудие благовествования, самое простое и прямое, ибо она обращена непосредственно к сердцу. Проповедь естественно соединяется с литургией, которая дает нам возможность ежегодно переживать все тайны нашего спасения. Причастие, средоточие литургии, напрямую соединяет каждое сердце с Лицами Троицы.
И еще одно должен я сказать о священнике и о таинствах: священник, епископ и папа — слуги служителей Божьих. Сердце бедняка постигает эту тайну сразу. Меня поражало, что умственно отсталые люди понимают церковь прежде всего как сообщество личностей. С самого моего приезда в Троли им было ясно: «Отец Тома служит мессу, а господин Ванье — нет!» Вскоре нас посетил монсеньер Демазьер, епископ Бове, и они прекрасно поняли, кто он такой, тут же его окружили. Позже мы отправились в Рим, и это он послал нас туда. Он сказал: «Я только что был в Иерусалиме и видел пустую гробницу, а Наместник Иисуса Христа — в Риме!» Святейший Отец занимает огромное место в их сердцах.
Чем дольше я живу в Троли, тем больше убеждаюсь, что Ковчег должен передать миру и Церкви очень важную весть о человеке и об его ценности с точки зрения сердца. В этом смысле Ковчег может очень сильно помочь соединению. Нашим рассеянным братьям он представляет во всей простоте и смирении Божьи пути, установленные Иисусом, которые можно увидеть человеку.
В Ковчеге сбывается евангельская заповедь блаженства: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие Небесное», но лишь в той мере, в какой эти нищие приобщены Евангелию. Делясь опытом пастырской работы среди малых и бедных, я хотел бы теперь рассмотреть с самой богословской точки зрения, как воспитывает и созидает Господь сердце каждого человека.
II. ВОСПИТАНИЕ СЕРДЦА
Тайна сердца человеческого
Сердце человека и составляет таинственную суть личности, ее источник и вершину. Сердце сохраняет непрерывность жизни, поскольку на всем ее пути, во все ее эпохи (детство, отрочество, зрелость и старость) оно помнит то, что соединяет все множество разнообразных событий.
Сердце человека не может истинно и полно объяснить какая бы то ни было философия, будь то этика, метафизика или одна из философий культуры, уж меньше всего она может его сформировать. Она может установить, что в человеке есть духовное начало, более глубинное, чем разум и воля. Но сама по себе она не может открыть сущностную тайну сердца, она бессильна пробудить его живой источник, бессильна помочь ему на разных этапах человеческой жизни. Наконец, она совершенно не способна укрепить и возвысить сердце для того главного, последнего перехода, который отделяет земную жизнь от жизни вечной и зовется смертью.
Сердцу человеческому нужны три вещи: источник; цель и возможность к ней приблизиться; руководитель, личная поддержка, видимая и невидимая, внешняя и внутренняя. Эту тройную нужду может насытить только сердце Иисусово. В том положении, в котором человек пребывает после двойного первородного греха — падения Люцифера и падения наших прародителей, сердце Иисусово может исполнить это только в единении с непорочным сердцем Его возлюбленной Матери, в Своей жизни на земле и в жизни Его мистического тела, Церкви.
В миг Благовещения Мария не только приняла свет, жизнь, любовь; Она сказала «да будет» от имени всего человечества, всего сотворенного мира и стала супругой Духа Святого. В тот таинственный и неповторимый миг Дух Святой окутал ее, Дух Святой сошел и поселился в ней, и она приняла его сознательно и свободно. Гавриил, верный архангел, ангел-хранитель Марии и Слова, воплощенного в человеке, явился приуготовить ее и возвестить явление Святого Духа той, которая была уже Царицей мира в силу своего непорочного зачатия и полноты благодати.
Благодаря непорочности своего зачатия Мария уже вступила в таинственный союз с Богом-Творцом. Но в миг Благовещения она стала явно и во всей полноте супругой Духа Святого. В этом союзе и через этот союз Сам Дух Святой даровал ей Сына Божьего. По прекрасному выражению святого Августина, дар веры и надежды превратил Слово в ее малое дитя, дар веры и надежды питал Слово, становясь Его плотью, Его телом, Его сущностью. Маленький, еще не родившийся Иисус был не только зародышем человека, Он был для Марии Богом, Он отдал ей Свое пылающее Сердце. Иисус сказал, что Он принес на землю огонь. Люцифер был выброшен за грехи в ад, в огонь внешний. Иисус, наш Спаситель, принес грешникам Свое сердце, пылающее любовью. Прежде чем Он дал нам свет Своей собственной проповедью и проповедью Своих апостолов, Он дал нам Мать, которую Он Сам избрал. Первый из даров, врученных Им Марии,— это Его пылающее любовью сердце. Первый из даров, которые Мария, а через нее и все человечество получили от Него,— это Его человеческое сердце, таинственно и всецело соединенное с непорочным сердцем Марии. От начала времен премудрость избрала непорочное сердце Марии, чтобы соединить его союзом любви с сердцем Иисусовым.
Пылающее сердце Иисусово и непорочное сердце Марии, соединившись, созидают сердце каждого человека. Их сердца открывают нам глубинную сущность нашего бытия. Тайна человека не в том, что он двуногий, ни даже в его разуме и совести, хотя с философской точки зрения они — высшее его достоинство. Только сердце делает человека личностью, к которой обращено попечение и провидение Божие. Скажем решительней и проще: сердце и только сердце соединяет человека с источником жизни, с вечным Богом, и только для человеческого сердца Бог становится и Целью и Любовью. Пробудившееся сердце устремляется к сердцу Иисусову, и тогда человек может свободно и осознанно исполнять свой долг по отношению ко всей Вселенной. Он никогда не сумеет исполнить этот долг, если его сердце не соприкоснется с сердцем Бога.
Назначение человека
Теперь мы лучше понимаем, в каком смысле Бог оставляет Себе мудрость сердца. Бог создал человека в мире, полном света и жизни, в особый миг истории мира, и этот акт творения завершил один этап вселенской истории и начал другой, последний. Душа человека соединена с плотью, он и похож на остальные тварные существа, и радикально отличается от них, он — исключение. С самого начала Бог не предназначал человека быть всего-навсего «разумным животным» или даже животным-философом. Бог сотворил человека как Свое возлюбленное дитя. Это дитя нуждается в воспитании, и Сам Господь старается воспитать его, причем не только как учитель, но и как любящий Отец.
Человек — реальное живое существо, единое и многообразное. Он должен свободно и сознательно стремиться к единству со своим Создателем, но это не единство части с целым, когда часть разделяет с целым все и полностью являет целое в себе. Человек может и должен вступать в отношения с Богом как любящий и любимый сын с отцом, он нуждается в непосредственной, личной любви к Богу. Человек в первую очередь задуман даже не нравственным существом, но существом верующим, и его верой должно быть учение любви. Человек ищет цельности, и найти ее он может в единении любви, в личностном единении с Богом.
В молитве за оставляемых учеников, в дарованном нам завете и наследстве Иисус точно определяет, о каком единстве идет речь: не о единстве индивидуальности, со сложно переплетающимися способностями мышления, воли и чувств, но о той цельности, которая соединяет существо человека с Лицами Троицы, даруя человеку новое рождение и полноту жизни. «Отче Святый! Да будут едино, как и Мы!»
Только так человек становится новой сущностью, становится личностью в новом значении этого слова — через прямые отношения с Лицами Троицы. Эта новая личность — не часть целого, она уже не видит источник своей жизни и конечную цель в том тварном мире, который ее окружает, в котором она обретает жизнь и свет. Это новое существо видит источник жизни и свет в лоне Отца, в прямой любви к Сыну и к Святому Духу.
Для того чтобы вполне постичь тайну человеческой личности, надо обратиться к сердцу. Сердце тоже нуждается в воспитании. Но это первичное, самое важное воспитание не затрагивает ни ум, ни волю, оно даже, строго говоря, не духовно, это — воспитание сердца верой.
Человек — живое существо, принадлежащее свету. Его дух пробуждается, укрепляется и в определенном смысле воспитывается его любовью к целому, к свету и жизни, которым он принадлежит. Человек может даже понять, что Бог дал ему родиться в столь обширной (и пространственно и во временном отношении) Вселенной, чтобы все люди образовали одно общество, единую семью любви. Дух, более глубокий, нежели разум, воля и чувства человека, проявляется в этой цельной любви ко всему, которая осуществляется в делах правды, дружбы и мира. Но не грозит ли нам опасность, что эта всеохватывающая любовь останется именем, идеей, не воплотившись во что-то реальное? Только действительная любовь сможет стать реальностью в соприкосновении, общении, даре, передаваемом от человека к человеку.
Если оставаться только в области духа, может показаться, что самые совершенные люди, которые могут послужить всему миру,— это люди «духовные», с самого начала получившие от Создателя дар особого вдохновения или получающие время от времени особые, исключительные дары, например пророчество, чтобы направлять своих братьев. С этой точки зрения нам больше всего нужны одинокие мистики, от природы одаренные исключительной гармонией, телесной и душевной. Принимая исключительные и таинственные дары, выходя за пределы своей природы, они создают и сохраняют основы философии, морали, искусства и культуры, вдохновляя и направляя все виды духовности к предназначенной им вершине. С этой точки зрения именно такие люди созидают совершенство мира.
В таинстве Воплощения Иисус открыл и отдал нам Свое человеческое сердце, которое и есть неувядающий источник и главная цель мира. В Нем и через Него благодаря посредничеству Марии, больше всего служат миру бедные и малые, слабые и больные, гонимые, благословенные всеми восемью блаженствами — но для этого они должны услышать Слово Божие. Именно эти люди больше всех готовы принять имя и Слово Иисуса. Иисус указал нам, что именно по слабости человеческой природы в сердце человека заключена неисчерпаемая способность срастаться с Его сердцем, и теперь мы знаем, в чем подлинное сокровище. Более, чем способности разума и воли, более, чем способности духа, памяти и воображения, мы должны ценить способности сердца. Но сердце не может быть пробуждено только даром Божьим, тройным даром Бога надежды, веры и любви. Этот дар с помощью Иисуса и Духа Святого приводит человека в лоно Отца.
Посмотрим, как Иисус и Дух Святой воспитывают и образовывают сердца младенцев и бедняков. Мы будем говорить о трех важнейших тайнах: молитве любви и поклонения, отношениях веры и жертвы и, наконец, о примирении и прощении.
1. ЛЮБОВЬ И ПОКЛОНЕНИЕ
В молитве Иисус и Святой Дух воспитывают сердце младенца и бедняка. Как мы уже говорили, если мы хотим быть верными орудиями Иисуса и Святого Духа, чтобы послужить самым малым из наших братьев, тем, кого Иисус ставит превыше всех, мы должны научить их имени Иисусову. Это имя святости и спасения, в нем заключена тайна, которую мы не можем постичь только в молитве и через молитву, и это должна быть та молитва поклонения и любви, которая внятна и младенцу и умственно отсталому человеку. Начав с нее, мы входим в безграничное царство молитвы.
Двойственность света и жизни для младенца
Для философа, как и для психолога, сознательная жизнь младенца начинается с удивления и восторга. Он не умеет еще различать истину и добро, он познает мир через красоту. Он открывает реальность жизни и света и говорит «хорошо!» Ребенок еще не трудится, он играет, и игра становится трудом открытия и освоения той среды, в которую он погружен. В игре младенец начинает познавать и самого себя, живое существо, автономную частицу, предназначенную жить среди всего, что ее окружает. В игре ребенок начинает понимать «все» как сферу света и сферу жизни. Красота открывается ему в идеальном, романтическом образе любви, о которой говорил Кьеркегор. В начале у маленького ребенка представления о жизни и свете смешиваются и двоятся.
С самого начала человеческое дитя полностью отличается от звериного детеныша — это маленькое живое существо наделено более глубоким и более сильным стремлением к самостоятельности, даже самодостаточности, и в то же время оно принадлежит свету, тянется к окружающему его свету, и этот природный свет пробуждает в нем вместе с жизнью и сознание. До того, как свет станет его мыслью, он становится его жизнью — Провидение так устроило самую структуру света, что он неразрывно и сущностно соединен с воздухом, со свежим, свободным, прохладным воздухом, первой пищей ребенка, в которой тот нуждается и днем и ночью, в час игры, и в час сна. Его нельзя лишить этой пищи, с самого начала его жизнь в самом своем основании связана с воздухом и светом.
Здесь источник человеческого, одному только человеку свойственного страдания — той двойственности, того противоречия, которое известно уже младенцу: он принадлежит свету и тянется к свету, но в то же время он — частица земной жизни, и все ее потребности знакомы ему.
Любопытство, жажда открытий порождены в младенце его тягой к свету, и они естественно уравновешиваются потребностью в безопасности, доверии, сохранности и заботе, которые порождает его любовь к жизни. Для христианина свет соединяется с верой, жизнь — с надеждой. Иисус открыл нам это искупившим нас Воплощением: кроме тайны человеческого сердца, более глубокой, чем тайны разума и духа, есть еще тайна любви, тайна Бога Живого.
А значит, есть и третья, самая глубокая тайна, в которой наш Отец сотворил сферу света и сферу жизни, чтобы в них открыть Себя нашим сердцам. Сфера жизни и сфера света сотворены не для того только, чтобы мы познали Бога как верховного наставника, которого мы обязаны почитать, но и для того, чтобы мы научились любить нашего Бога, любящего и любимого Отца. Он создал Вселенную, полную света и жизни, и она стала для нас материнским лоном.
Любовь части к целому
У современной философии среди других важных заслуг есть и такая: она доказала, что младенец нуждается в любви своей мамы или той, кто ее заменяет, и что потребность эта превосходит даже потребность в пище и уходе. Конечно, ребенок нуждается и в воспитании, причем намного больше, чем ручные животные, это тоже важно, но воспитание — не есть просто учение или дрессировка. Животное хочет, чтобы его приручили. Для дрессировки используются и награды, и сладости, но прежде всего страх. Если лошадь заметит, что неловкий всадник побаивается ее, она его сбросит, потому что не увидит в нем хозяина, а он ей нужен. Жизненный инстинкт лошади порождает в ней постоянное сознание, что она — только часть, а человек для нее — целое, представитель того целого, которое лошадь любит больше, чем самое себя.
Вот это притяжение к целому обязывает философию полностью изменить свое учение об инстинктах. Инстинктом мы называем побуждение, порыв, вызванный властной внутренней силой, неотвратимым законом или «природой» живого существа. Что, если этот порыв говорит о воздействии Святого Духа? Живое существо автономно, оно должно действовать самостоятельно, в самом себе заключая принцип своего существования, согласно своему облику и природе, своему «закону». Но свет создан и отделен от тьмы очень рано, жизнь появилась во Вселенной, уже полной света, и потому не должен ли инстинкт живого существа проявляться прежде всего как любовь части к целому, а не как любовь этой части к самой себе? Ради самого своего существования оно должно принять и полюбить все прежде, чем полюбит себя.
Все живое тварно, оно не само себе дает жизнь, но получает ее от другого, от Творца. Создатель с самого начала помещает живое существо в то обширное «все», которое окружает его со всех сторон. Тот, кто дал и сущность, и существование, и собственный закон существования, дал и врожденную любовь к целому, более глубокую и всеохватывающую, чем любовь к самому себе как к автономной частице.
В этом — одна из самых глубоких тайн природы. Животное умирает мирно, его смерть естественна и воспринимается как дар, как жертва, приносимая всему. Даже семя растения, упавшее в землю, умирает, чтобы дать всходы. В естественном развитии каждого растения мы видим весну и лето, и осень, когда опадают листья, и мирный, счастливый зимний сон, когда каждое дерево, каждое растение приносят свою жертву более совершенному и завершенному Целому.
Закон всемирного тяготения обязывает философа принять учение о любви части к целому, одну из самых глубоких концепций средневековой мысли. Она не исходит напрямую ни из аристотелева учения о природе ни из других философских учений античности, хотя, согласно выражению святого Фомы, у них можно найти «следы» этого учения. Любовь части к целому — драгоценное открытие святого Бонавентуры, возможное только в христианстве. Святой Фома объединил наследие христианства с наследием Аристотеля в своей теории творения: творение для Бога — не какой-то необходимый, вынужденный акт, оно свободно проистекает из Его милости и любви.
Любовь не могла породить одно-единственное существо. Сам преизбыток святости требовал, чтобы их появилось много, и они были разнообразны и по облику, и по способностям, которые предоставлял им этот облик - ведь ни одно тварное, конечное существо не могло во всей полноте и совершенстве соответствовать величию Создателя. Поскольку это множество разнообразных существ представляет собой различные части, в совокупности образующие единое целое, то понятно, что они наделены стремлением и любовью более глубокими, более всеохватывающими, чем только любовь к самим себе,— любовью части к целому. Посмотрим еще раз на эти два слова: стремление и любовь. Первое пришло из греческой философии и относится только к природе; второе связано с христианством и прямо связано с милостью Творца.
Все эти предварительные замечания необходимы для того, чтобы понять тайну любви и поклонения Богу у младенцев и умственно отсталых людей. Имя Иисусово, сердце Иисусово соединяет их с Личностью Иисуса, позволяет им войти в лоно Отца, обрести личные отношения с Отцом и Духом Святым.
Поклонение младенцев
Пока мы сохраняем изумление, восторженную любовь ко всему, то есть к той сфере жизни и света, в которую мы погружены, мы можем воздать молитву хвалы, внушенную нам чудесами творения. Хвала эта продлится благодарственной молитвой за все те блага, которыми Бог наделил нас в Своем творении. Молитва младенца, покоящегося в сердце Иисусовом, протекает в молчании, в одиночестве и тиши, ибо он еще не отделился от Отца и Духа, он соединен с Духом Святым таинством Крещения. В этом первом таинстве пробуждается, устанавливается, укрепляется и достигает совершенства его христианская вера, он причастен поклонению в духе и истине, и изумляется уже не чудесам Бога, но Богу, сотворившему чудеса.
Наставляемый Духом Святым, то есть — не мимолетным порывом, но внутренним притяжением к Богу, младенец начинает Ему поклоняться, прикасаясь к средоточию Его тайны. Поклонение нельзя создать разумом, оно — дар Бога, благость, которую можно обрести только в прямых отношениях с Ним. Это не акт разума и не акт воли, но отношения любви.
Христианская вера рождается в этом поклонении, то есть прежде всего — в отношении, а не в действии. Непосредственное обращение к Богу выражается в конкретном поступке, но главное здесь — сами отношения любви, пронизывающие всю человеческую личность, так, что она может отвернуться от себя во всепоглощающем доверии к Богу. В той первой любви, которая внушена нам Святым Духом, уже есть что-то сыновнее. Первый порыв этой любви требует самоотречения и доверия и не просто к Богу, а к Богу — личности.
Так маленький человек становится личностью не по своим объективным отношениям с окружающей его реальностью и не по субъективной предрасположенности к добру, но через личные отношения с другой Личностью, своим Богом, Богом любви.
Эта новая любовь не помешает понять, что он тварное существо, частица целого, принадлежащая и сфере жизни и сфере света. Он глубже и нежнее будет любить двойную среду, в которую погружен, поскольку любит ее не только за ее собственные качества и за те возможности, которые она ему предоставляет, но и в тройной тайне всего сущего. Он будет любить свет и во тьме, жизнь — в слабости, в преддверии смерти, предчувствуя вечную жизнь в славе Отца, полный свет, цельную жизнь, вечную славу.
2. НАДЕЖДА И ЖЕРТВА
Поклонение и молитва
Поклонение пробуждает и объединяет разум, волю и тело, восприимчивое и к тому, что внутри, и к тому, что снаружи. Это прежде всего отношение, а потом уж поступок. Когда мы поклоняемся, одновременно с верой, пусть и неосознанно, пробуждаются любовь и надежда. Вот она, первичная форма молитвы. Но когда младенец открывает во Вселенной света, в самом ее центре, мир жизни, в том числе — человеческой, которая требует от него определенных усилий, молитва поклонения переходит в просьбу, в собственно молитву.
Жизнь человеческая заключает тайну. С тайной света она соединяет тайну жизни — той деятельности и подвижности, которая не успокоится сама по себе, и потому натыкается на препятствия. Жизнь, в особенности жизнь человека, полна трудностей, которые приходится преодолевать, но младенец никак не может преодолеть их собственными усилиями. Ему помогает мать.
Младенец — самое беспомощное среди живых существ, будь то растения или животные — с момента рождения жизнь его постоянно находится в серьезной, смертельной опасности. Он не может существовать без матери или тех людей, которые ее заменяют. Мать необходима ему не только как помощница, но и как защитница и попечительница. С самого рождения ему нужна спасительница, которая не только позаботится о нем, но и поспешит на помощь, выручит, защитит. Но у него есть более глубокая и более насущная потребность — он ищет помощника, к которому он мог бы постоянно взывать. Вот мать и должна ему объяснить, что Иисус заботится о нем, что Он — истинный Спаситель, к Которому надо поминутно обращаться.
Чтобы младенец, столь слабый и беззащитный перед своими потребностями и окружающими трудностями, мог сохранить свободу, первичное благо, которое дано ему вместе с дыханием, он должен узнать Бога, любящего Спасителя. Больше всего ребенок нуждается в двух дарах — в свободе и безопасности, и только Бог любви может разом дать ему и то и другое, свободу в безопасности и безопасность в свободе.
Как и вера, христианская надежда — это дар Божий, и она требует маленьких жертв, порождается этими жертвами. Она продолжает веру и пробуждается в младенце, как только он научится первым жертвам. Но он не научится им сам по себе, он не может найти в самом себе достаточно сил. Только в молитве, только в смиренной мольбе он получит эту силу изнутри, от своего Бога.
Радость надежды
В поклонении рождается новое представление о Боге, с пониманием Бога через веру. Первые жертвы становятся новой формой молитвы, которая требует от человека нового вида деятельности и указывает на то, что ему нужны помощь и поддержка. Надежда выходит за пределы человека. Благодать христианской надежды дается нам в новой радости и через новую радость. Надежда рождается в радости, как вера рождается в мире, которым окружает нас молитва поклонения. Радость надежды — совершенно новая, ничуть не такая, как обычные, непосредственные удовольствия, которыми сопровождаются первые ощущения жизни и света. Она проникает глубже и сохраняется надолго. Ей не мешают легковесные и преходящие удовольствия каждого дня.
Конечно, маленький ребенок наслаждается всеми своими естественными и непосредственными движениями, но его радость становится подлинной, когда он впервые откажется от чего-нибудь ради младшего брата или ради родителей. Радость надежды свойственна только человеку. Только он может отказаться от чего-то, отдать самого себя, пожертвовать собой. Уже младенец понимает, что отдавая, он получит больше удовольствия, чем принимая — ведь лишаясь внешнего и временного блага, он тут же получит в подарок от своего Бога благо вечное и внутреннее.
Вот она, радость надежды, расположенная на том же уровне души, что и радость поклонения и веры. Христианские добродетели веры и надежды пробуждаются в нас вместе с новой радостью, той радостью, которая рождается из любви Божьей. Ребенок радуется своей любви к Богу; он рад, что может сообщить Ему свою любовь и в то же время ощутить, как Он нас любит. Едва пробудившись в нас, эта Божья любовь неразрывно соединяет в себе две радости, которые заключены и выражены в глубоком, несказанном ликовании, свойственном только человеку: мы счастливы тем, что Бог нас любит, и тем, что мы любим Его. Любя нас, Бог призывает нас любить Его, то есть — жить человеческой жизнью.
Пробуждение личности
До первого опыта любви мы видим у младенца сознательные движения жизни, направленные к удовольствию или удовлетворению потребностей, но их нельзя назвать эгоистическими или хотя бы эгоцентричными. Эгоцентризм обращен сам на себя, а эти первые движения так несовершенны и незавершенны, что они не требуют отклика того, кто их совершает, он еще не разглядел себя, он не воспринимает себя как нечто особое, тем более — как некое «я». Любовь опережает эгоизм. Для пробуждения и утверждения этой любви нужны христианская вера и надежда, а они в свою очередь рождаются из поклонения и жертвы. В этом первобытном состоянии жертва мало чем отличается от поклонения, она тоже проявляется скорее в расположении сердца, чем в каком-либо поступке. Сердце предлагает себя в жертву, сердце младенца соединяется с сердцем Иисуса. Это единение должно выразиться в жертве, но отказ от какого-нибудь крохотного удовольствия — не такая уж большая цена за полное и глубокое единение с Богом любви. Непосредственные удовольствия не могут быть всеобщими, они касаются только этого, вот этого существа. В них нет свободы выбора, в них нет ничего, свойственного именно человеку. В этом смысле они даже не личностны, ибо не пробуждают самоощущения личности, не обостряют чувств. Животное и растительное существование само по себе не перерастет в сознательную, человеческую жизнь. Пока младенец на стадии простых удовольствий, он еще не осознал своего «я», не стал субъектом. В первом порыве любви пробудится и это «я», и активное начало личности, и человеческое сознание. Среди огромных заслуг святого Фомы Аквинского мы должны назвать и такое его открытие: желание, вожделение или страх — еще не движения человеческой души; человек пробуждается с любовью, а за ней идет надежда.
До любви и надежды мы испытываем какие-то ощущения, но они просто следуют одно за другим без всякой связи, а без нее нет и человеческого сознания. Первыми чувствами пробудившегося сознания могут и должны быть только любовь и надежда; с них начинается человек, «я», личность.
Мы коснулись самой главной проблемы человека. Прежде чем он обретет дух, он обретает сердце. Источником духа может быть и сердце, и разум, но первое из них — сердце, а оно должно быть сформировано верой, причем верой первичной, даже примитивной, то есть верой и надеждой, непосредственно исходящими от Бога и к Нему обращенными.
Эту проблему на свой лад поставил перед современным миром и Фрейд, только он, будучи атеистом, не сумел ее разрешить. Фрейд не мог разглядеть человеческого сердца, его сокровенную тайну, способность к любви и надежде. Однако в самой глубине младенческого сознания он заметил мучение, и решил, что это — инстинктивное знание о смерти. Оно сильнее всех желаний и удовольствий. Оно неизвестно животным, свойственно только человеку, как и чувство вины, которое отличается от этого «инстинкта смерти», но тоже свойственно одному лишь человеку, хотя и на менее глубоком уровне сознания.
Мы часто видим у младенцев глубокую досаду, обиду, отчаяние. Откуда они берутся? От той социальной среды, в которой воспитывались наши далекие предки? От первородного греха? Сама по себе эта реакция негативна, но нет ли чего-то позитивного в ее источнике? Христианин мог бы разглядеть здесь проявление тех способностей сердца, которые должен пробудить и как бы заново создать дар Божий, дар любви и надежды — ведь он укоренен в нас глубже, чем инстинкт жизни и тяга к свету, и только он может соединить в одно целое наш разум, волю, тело и чувство.
Только бальзам надежды исцелит те муки, которые младенец переживает намного острее, чем радости. Фрейд считал, что эти муки свойственны каждому младенцу, ибо в них выражается инстинкт смерти, более глубокий, чем все жизненные инстинкты. Жизнь требует от нас слишком многих усилий, она кажется порой настолько сложной, что инстинкты смерти становятся и более цепкими и более глубокими, чем инстинкты и желания жизни. Страдание, проступающее в младенце еще до того, как разовьется его воображение, по-видимому, дано ему от природы. Оно чисто физическое, оно связано с крайней хрупкостью его телесной жизни, которая требует от него постоянного напряжения всех сил. Для того чтобы выжить, младенец уже обречен на непрерывную борьбу. С самого рождения человеческая жизнь не дает ни минуты отдыха, не позволяет развиться естественным склонностям, идет наперекор сложности и тонкости его внутреннего устройства и той сфере света и жизни, в которой он рожден. Так думает Фрейд.
Однако уже с рождения младенец тянется к свету, и эта тяга проявляется совсем иначе, чем у животных и растений, в ней есть разнообразие и вдохновение. С того дня как Иисус воплотился среди нас, любая мать, если хочет, научит своего ребенка повторять Его имя — имя Того, Кто неразделен с Отцом Света и Святым Духом, Просветителем наших сердец. В любви к Иисусу и преклонении перед Ним в сердце младенца рождается христианская вера; и именно она дает ему мудрость, соответствующую тому свету, в котором он рожден, и глубину жизни, которую должен прожить человек.
К той жизни, в которую погружен младенец, его приучает и христианская надежда. Надежда требует от него не только естественного и индивидуального усилия; он должен понять, что все наши усилия не властны нас спасти, что мы всецело нуждаемся в помощи. Но Помощника мы должны прежде всего постичь не в Его могуществе, то есть в отличии от нас, которое постигает разум, а в Его близости, в Его родительской любви, которая внятна сердцу.
Мы исследовали сейчас глубины младенческого сознания, оставляя в стороне дух ребенка. Конечно, прежде чем он научится понимать что-либо разумом, он начнет постигать духом, но понимание сердца и первичней и глубже. Человеческое дитя рождается таким слабым, таким жалким, что мать, которая носила его девять месяцев и питала собой, еще много дней и много месяцев должна помогать ему во всех его потребностях — в еде, дыхании, пищеварении. Она постоянно устраняет то, что мешает ему дышать, причиняет неудобство, может повредить. Но тайна и чудо — в том, что младенцу больше нужна ее любовь, чем все это, вместе взятое. Мама должна ему помочь в проявлениях его физической жизни, но он лучше будет переваривать пищу и даже легче дышать, если почувствует, что она по-настоящему любит его, любит так, что готова за него умереть. Любовь, которая первой пробуждается в сердце человека, рождается не из желаний, а из слабости, и это — не одно и то же. Малыш не успокоится, если мама будет только делать вид, что она его любит, сюсюкать, прижимать к себе. «Утонченная мать» могла бы обмануть ребенка постарше, но младенец слишком прост, он связан напрямую с первоосновами жизни, он различает в любви только «да» и «нет». Любовь бывает только искренней, истинной. Прежде чем обрести разум и дух, человек обретает сердце, а пробудить и поддержать его может одна любовь. В отличие от духа эта, только человеку свойственная любовь, не удовлетворится подобием и сходством, она нуждается в сущностном соприкосновении личностей.
Любовь, которая исходит от Бога.
Но в самом ли деле эта первая любовь свойственна именно человеку, в самом ли деле она от природы дана нам, развивается естественно, является частью нашего существа? Слова нашего родного языка восстанавливают христианскую традицию и сами по себе способны просветить нас: то, что мы называем себялюбием, не может быть любовью, как не может быть доброй волей своеволие. И любовь, и дух, и воля отграничены от нас самих, от нашего существа и нашего существования. Совершенно очевидно, что жизнь не покинет нас, даже если воля извратится, дух отклонится от цели, любовь угаснет. Любовь, как и дух, и воля, не принадлежат нам самим.
С самого рождения мы обладаем некоторыми способностями, в том числе и зачатками любви, духа и воли. Но главная тайна человека в том, что он рождается в некоей конкретной и вещественной среде, которая и более обширна и более важна, чем он сам. Конечно, как и всякое тварное существо, человек получает жизнь в дар, он существует только милостью Божьей. Но с самого своего рождения, с появления в этом мире, он получает от Бога двойной дар: не только жизнь, но и ту тройную сферу света, жизни и любви, в которой он обитает. С самого своего рождения он соединен с этими дарами двойной и тройной милостью Бога.
Мы говорим уже о третьем даре, о самом таинственном, поскольку он касается не сущности и существования, но соотношения пассивного и активного начала в человеке, различных его отношений с жизнью, и основных и почти случайных. Этот дар — свидетельство глубокого замысла вечной Премудрости, осуществляемого со дня Творения. Иисус пришел открыть нам, что Бог сотворил человека не только как сознательное и свободное существо, соработника Бога и в познании и в действии, но и как Свое дитя — Своего возлюбленного сына или возлюбленную дочь.
Мы уже говорили, что для того, чтобы это восприимчивое к свету существо стало мудрым по отношению к свету совершенно новой, одному только человеку свойственной мудростью, оно должно верить в Бога и поклоняться Ему. Точно так же оно восприимчиво и для того, чтобы стать мудрым новой, только человеку свойственной мудростью в еще более обширной области, оно нуждается в надежде на Бога и, движимое любовью, должно приносить те малые жертвы, из которых рождается радость надежды.
Говорили мы и о том, что в первую очередь человеческое дитя воспринимает не свои естественные усилия, а свою слабость и ту естественную, бескорыстную заботу, которую дает мать. В одно и то же время но сознает и то и другое, не разделяя их, но прочно соединяя той мистической связью, которая предшествует анализу. Иначе говоря, но воспринимает их духовно.
Исследовав это духовное состояние, мы увидели, что надо заглянуть глубже и поставить на первое место не дух, но сердце. Мать или кормилица — помощницы и защитницы, дарованные природой, отдают ребенку самих себя, а они не могли бы этого сделать, если бы не любили это маленькое существо и сами не нуждались в его любви. Значит, здесь в первую очередь участвует сердце. Но ради жизни младенца — и тем более ради его света — мать должна обращаться за помощью к Богу. В ней самой не достанет любви, чтобы полностью удовлетворить потребности ее младенца. Любовь, которую она питает к нему, не принадлежит ей, она получена в дар от Бога. Младенец не почувствует себя в безопасности, не сможет до конца доверять ее любви, пока он не увидит тот Божественный источник, в котором соединяются мать и дитя.
Пробуждение и воспитание веры требуют от него доверия к родителям. Вера в их силу и в силу их любви должна опираться на веру в Бога, Отца Света. Ребенок не обретет мудрости сердца, в которой он так нуждается, если не поймет, что его родители представляют Бога, а Бог — Отец того внутреннего и внешнего Света, который заключает в себя и его — ребенка, и родителей. В сфере жизни мудрость сердца тоже нуждается в помощи (материнской, а лучше всего и отцовской), которая выражала бы, знаменовала, продолжала заботу Бога, Отца Света и Жизни.
Как мы уже знаем, в сфере жизни эта забота прежде всего выражается в любви, поэтому речь не идет о заботе и попечении в обычном смысле слова. Любовь — это дар, дар свободный, но требующий взаимности. Невозможно быть любимым, если сам не любишь. Невозможно любить, не растворяясь полностью в этой любви, не отдавая самого себя, не сознавая, что при всей своей немощи И недостатках мы приносим себя в дар тому, кого мы любим. Еще меньше, чем в сфере жизни и света, возможна истинная мудрость в любви, если мы не сознаем, что любовь эта исходит от Бога, Который создал нас в любви и ради любви.
Как научиться жертве
Попробуем продвинуться дальше. Мы уже говорили, что надежда рождается в радости — не в наслаждении очевидными удовольствиями и эмоциональными всплесками, но в радости малых жертв.
Младенец учится языку у своей матери, повторяя эа ней: «Иисус, Отец» и другие имена, так рождается в нем вера и любовь. Очень важно для него научиться и определенным поступкам. Мама учит его признавать своего брата или даже отца, не требовать для себя первого мести и особых прав, уступать другому. В этих первых уступках, в этих жертвах, для стороннего наблюдателя - не таких уж важных, но для ребенка чрезвычайно ощутимых, он поймет постепенно, какая радость отдавать то, о чем просят; поймет, что просящий — не враг ему, а брат. Он откроет новую тайну любви — радость братской жизни.
Если мать не обработали те психологи, которые ставят свою науку выше нравственности и веры, она поймет, что не должна баловать ребенка, если не хочет вырастить его несчастным, злобным и угрюмым.
С тех пор как Иисус жил среди нас, мы знаем, почему ребенок способен постичь смысл жертвы раньше, чем смысл любого труда или усилия; нам ведома тайна Божественной педагогики, которая требует от нас больших и малых жертв. В первом опыте отказа, в первом свободном акте любви младенец узнает различие между большой и малой жертвой и поймет, что обе они объединяются любовью. Ведь жертва измеряется не размерами, но, так сказать, качеством: маленькая жертва требует полной самоотдачи.
Когда мама впервые просит ребенка что-то уступить младшему брату, нищему или больному, эта маленькая жертва — конфета, облюбованное место — кажется очень трудной, она его пугает, но как только он ощутит радость от того, что чем-то поделился, и еще более глубокую радость от того, что чем-то пожертвовал, он сразу научится отдавать, а самое главное — отдавать всего себя.
Иисус хочет, чтобы Его ученики уподобились детям в той простоте любви и щедрости, с которой мы учимся отдавать наши малые дары.
Конечно, когда мать, представительница любви Божьей, воспитывает ребенка, ему легче начать с жертвы, чем с усилия. Жертва, которую он приносит в дар Иисусу, открывает малым братьям Иисусовым таинство Его Креста и Его сердца, и младенец начинает христианскую жизнь у самой ее вершины, с источника. Иисус открывается ему сразу как Альфа и Омега, Он открывает ему все христианские добродетели, и самые простые, которые коренятся в сердце, формируя его намного раньше, чем сформируются дух и разум, и последние, те, с которых уже здесь начинается наша вечная жизнь.
В жертве Младенец Иисус открывает нам всю полноту Воплощенного Слова, тот путь, на который мы должны ступить в самом начале жизни, чтобы оно совпало с началом любви,— путь, ведущий из этого мира к воскресению.
В жертве Младенец Иисус открывает нам тайну Отца и Святого Духа, Вдохновителя наших сердец. Если мы поняли тайну поклонения и тайну жертвы, мы должны поговорить об еще одном отношении к Богу: о прощении и примирении, в которых мы обретаем любовь Христа.
3. ПРИМИРЕНИЕ И ПРОЩЕНИЕ
Христианская добродетель милосердия, которая становится первой связью, соединяющей нас с Богом любви, может вполне осуществиться только в любви к ближним. Любовь к ближнему, по всей видимости, выражается и осуществляется прежде всего в способности примиряться и прощать.
Как говорит нам Сам Иисус, пока мы любим тех, кто любит нас, и делаем добро своим друзьям, мы не совершаем ничего необычного, мы делаем то же, что делают язычники. Только благотворя врагам, только прощая своих врагов, христианин находит иной, христианский, путь. Конечно, любовь к врагам и прощение несправедливости не заложены в нас от природы. Тут нужен дар от Бога, та новая любовь, которая исходит прямо от Него. Этот дар не будет нам дан просто так, если мы не попросим о нем в молитве. Мы уже говорили, что мольба, молитва о даре продолжает и завершает молитву любви и поклонения; она необходима уже для того, чтобы получить способность к малым жертвам. Эта мольба о даре может стяжать нам и то великодушие, без которого не простишь своих врагов.
Как мы видим, в молитве и через молитву зарождаются в нас все три христианские добродетели, тройной дар Бога. Смиренная молитва необходима для того, чтобы получить от Него все три дара, ибо, молясь, мы вступаем в прямые отношения с Ним.
Следует заметить, что примирение и прощение предшествуют справедливости, как предшествует жертва активному поступку. Сердце младенца, как и сердце умственно отсталого человека, более склонно к прощению, чем к установлению справедливости. Сердце создано для любви, и потребность в любви к людям опережает даже потребность быть справедливым. Сколько раз я видел в Троли, что умственно отсталые люди почти неспособны решать свои ссоры по справедливости, а вот прощение сразу и полностью решает все. Когда им кажется, что кто-то дурно с ними поступил, нет смысла объяснять им, справедлив или несправедлив этот поступок; надо сразу говорить о прощении. Им гораздо легче простить того, кто, на их взгляд, сделал им зло, чем согласиться, что он был прав.
У детей и у бедняков наставление молитвы Господней встречает немедленный отклик: они должны простить все те обиды, которые им причинили, «оставить должникам». Точно так же Иисус требует: «если ты принесешь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь там дар свой пред жертвенником, и пойди, прежде примирись с братом твоим» (Мф. 5:23). Эти слова показывают нам, что любовь к Богу должна идти рука об руку с любовью к ближнему. Так мы постигаем еще одну сторону тайны любви: «не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит?» (1 Ин. 4:20). Но можем ли мы по-настоящему полюбить ближнего, если не любим Бога?
Любовь к ближнему — это таинство, в котором раскрывается любовь к Богу. Полюбив брата, которого вижу, я открываю ту любовь к Богу, которую Он Сам дал мне, любовь, которая создала и пробудила мое сердце. Воспитание сердца начинается с любви, предшествующей справедливости, такова одна из главных истин, которые мы должны получить от Иисуса, не как логическое построение, но как еще один дар.
За Фрейдом значится еще одна заслуга: он обнаружил в сердце ребенка комплекс вины, который складывается до пробуждения разума и влияет на сознание гораздо больше, чем все нравственные наставления. Поскольку Фрейд о христианских добродетелях не думал, он не мог объяснить этот комплекс и отнес его к влиянию среды и семьи. Но для христианина, живущего в согласии со своей верой, это доказывает, что грех против любви коренится глубже и причиняет нам больше мучений, чем грех против справедливости.
Конечно, я не смог бы понять, в чем я погрешил против моих ближних, если б не научился сперва понимать, в чем я погрешил против самого себя. Я люблю другого человека постольку, поскольку вижу в нем брата. Любовь к самому себе, вполне законное уважение к своему достоинству и самостоятельности предшествуют любви к ближним, но для того, чтобы полюбить самого себя, я должен сперва полюбить моего Бога. Первое место занимает любовь к Богу — подлинная любовь к самому себе, любовь, а не животный эгоизм, рождается из любви к Нему. Сам Бог, любя меня, учит меня, как любить себя самого. В этом — еще одна тайна человеческого сердца и человеческой личности.
Быть может, я не знаю еще имени Божьего и не знаю, что Он любит меня... Или из-за недостатка во мне той самой любви, в которой я так нуждаюсь, я усомнился в Его любви ко мне... Или, наконец, я решил, что Он меня не любит и никогда не будет любить; что в силу какой-то роковой случайности я рожден вне этого царства любви... Страдание и чувство вины наполняют меня, я считаю себя ошибкой природы, выродком, лишенным сердца, но, как ни странно, чувствую и вину от того, что не вижу Его любви ко мне. Чувство вины может вылиться в ненависть к Богу, в восстание против Него, и эта ненависть, этот мятеж все равно оставляют чувство вины. Это самое глубокое противоречие, какое только может быть в сердце человека, оно способно низвергнуть нас в бездну отчаяния: Бог меня не любит, Бог виноват в том, что Он не любит меня, но, как ни странно, во всем виноват я.
Глубочайшая тайна любви — в том, что я должен не только любить, но и быть любимым; я научаюсь любить в ответ на любовь.
Заключение
Три ответа, пробуждаемых в нас любовью Бога
Любовь Божья призывает нас к поклонению, жертве и прощению. Эти три ответа не противоречат нашей природе, они напоминают о тройном Его даре, соединяя в нас, с самого начала нашей свободной и сознательной жизни, разум, волю и чувство, сосредотачивая все наши силы на Боге любви. Мы оказываемся не в положении раба, даже не в положении учеников, и должны вести себя как любимые дети, напрямую обращаясь к Богу любви, общаясь со всеми Лицами Троицы, с Отцом, Сыном и Духом. В этих отношениях любви начинается наша вечная жизнь еще до того, как пробудится жизнь земная. Мы видели, что эти три отношения, три способности — самые первичные в нас, но они же будут и последними. И чем больше приучаемся мы к ним, тем больше помогают они внутреннему росту и развитию подлинно человеческой жизни.
Всегда, во всех отношениях, в которые мы вступаем, мы можем и должны помнить о любви к Богу. Она должна постоянно умножаться в нас, мы должны учиться смирению, освобождаясь от всего внешнего в нашей жизни, от тех многообразных внутренних сил, которые разрушают душу.
Когда Иисус говорил самарянке о поклонении в духе и в истине, Он имел в виду не обряд, даже не то поклонение, которое рождается из истинной веры, когда она лишена любви и жизни. Он говорил о поклонении и любви, которые пронизывают все, одухотворяя нашу жизнь и соединяя ее с источником живым, сокрытым, изобилующим жизнью вечной. Именно этот источник (мы не назовем его средой или атмосферой) обновляет внутреннюю жизнь человека, его свободу. Те, кто возлюбил в духе, возлюбил в истине. Истина и свобода обращены к Богу любви, к трем Лицам Единой Троицы. Поклонение посвящает нас Богу любви, в нем согласно действуют все наши силы, само наше существо обретает цельность.
Тот, кто поклоняется в духе и истине, приносит себя в жертву любви. Он не стремится избавить свою жизнь от трудностей и страданий, ибо видит в них лучшее средство соединиться с Богом любви, с воплотившимся Богом, нашим Братом, самым близким из наших друзей. Иначе, как в искупительном Воплощении, Святая Троица, Троица любви, не могла нам открыться. Только Сын знает Отца, и только Отец знает Сына. Отец послал в этот мир Своего Сына, единственного Сына, чтобы открыть всем людям доброй воли, к которым Он был послан, тайну любви, тайну Своей жизни.
Он открыл нам и тайну нашей собственной жизни, ее начало, ее цель, ее путь. Иисус сказал нам: «Я Путь, Истина и Жизнь». Поклонение и жертва увенчаны нашим постоянным стремлением к миру с братьями и с самими собой, милосердием и прощением.
Сердце Иисуса и сердце Марии
После Воскресения и Пятидесятницы Крест Иисусов стал символом нового храма, знамением великой Любви Отца к Его грешным детям, заблудшим и готовым вернуться. Этот знак примирения между Богом и человеком стал для нас и единственным, подлинным, всеобщим знаком примирения между людьми, между враждующими братьями, которые никогда не успокоятся, если Сам Господь не утишит их. От начала Церкви Крест знаменует искупление и спасение.
По замыслу Бога, нашей Церкви предназначено прожить жизнь, которая в самой себе заключает тайну любви. На заре новой эпохи, после стольких веков христианской веры, Иисус и Мария Сами явили Своим братьям и сестрам — самым бедным, самым малым, самым страдающим — Свои пресвятые сердца. Иисус явил нам Свое пылающее сердце и непорочное сердце Своей Матери.
Прежде чем понять тайну сердца Иисусова, все христиане, бедные грешники, миряне и священники, епископы и папы, должны были постичь тайну Креста. Евангелие Иоанна говорит нам, что после того как Иисус умер, копье сотника пронзило Его бок, коснулось сердца и отворило Его. Но еще до Своего рождения, в самый миг Благовещения, дитя непорочной Девы Марии принесло ей Свой первый дар, Свое сердце, пылающее любовью к Отцу и ко вновь обретенным братьям и сестрам.
Мария, Пресвятая Дева, даром Духа Святого стала Матерью Божьей. Прежде чем она стала Его Матерью, она была обручена с Духом Святым, который осенил ее Своей силой. Мария была чиста от рождения, непорочна, но когда Дух Святой, обратившись к ней, пронизал светом ее лоно, Он освятил ее, соединил в единое целое и душу ее и жизнь, и дал ей войти в лоно Отца. Там свершился вечный брак Девы, Отца и Духа. Отец и Дух Святой соединяются друг с другом, в ней и через нее, сделав непорочную Деву, освященную своей девственностью, Матерью Бога. Она зачала своего единственного Сына от Духа Святого, Он дан ей и Отцом и Святым Духом, и Он Сам дарует ей Себя. Это божественное Материнство освящает и материнство человеческое. Прежде, чем Воплощенное Слово стало зародышем человека в лоне Марии; прежде чем Оно доверило ей Свою человеческую жизнь, Оно вручило ей Свое сердце, в котором божественное начало соединено с человеческим.
В Благовещении непорочное Сердце Марии, а через него — и все ее тело посвящается Отцу и Святому Духу, ради Сына воплощенного; и в то же время Благовещение — это посвящение сердца Иисусова, отданного Его Отцу, Святому Духу и Марии. Для Марии этот день был днем ее Крещения Святым Духом и посвящения в сан, жреческий и царский. Она стала жертвой любви, сущностно соединившись с Отцом Предвечным. В день Благовещения все началось и все свершилось, оба сердца соединились в единой жертве и в едином замысле Отца.
Иоанн Богослов, у подножья Креста нареченный приемным и любимым сыном Марии, проник в эту тайну, когда увидел пронзенный бок Иисуса и Его раненое сердце, из которого истекли до последней капли кровь и вода. Прошли века, прежде чем Церковь грешников смогла в мирянах и в священниках, в епископах и папах полно и ясно пережить тайну этих двух сердец. Когда Иисус открыл это святой Маргарите-Марии Алакок, Своей бедной и смиренной служанке, прося ее поведать тайну священнику, чтобы Его сердцу был учрежден особый праздник, понадобилось еще немало времени, прежде чем народ, вся совокупность Церкви все это поняли. Не этой ли тайне должна научить нас Мудрость предвечная? Как поздно отзываемся мы на тайны сердца, тайны любви!..
В самом конце второго тысячелетия в самых развитых, индустриальных странах Иисус хочет, чтобы мы заново научились молитве сердца, той таинственной молитве, с которой начинается Его апостольское служение и жертва, неразрывно связанная с Его смертью и с евхаристией. Сердце — последняя тайна, которую Иисус завещал ученикам. «Больше не буду говорить с вами притчами»,— в последний день Он говорил с ними словами истинной любви, которые бывают обращены лишь к самым близким друзьям.
Эту последнюю тайну апостол Иоанн сумел объяснить нам лучше, чем остальные, поскольку, обращаясь к нему, Иисус соединил со словами и жест любви, прижав его к сердцу. Но во всей полноте эта тайна раскрылась Иоанну, когда у подножья Креста он стал сыном Марии, вместе с ней выслушал последние слова Иисуса, видел последнее движение Его любви и ту посмертную жертву, принести которую помогло копье сотника. Апостолы, грешники, могли узнать тайну сердца Иисусова только после Его смерти, но Марии Он открыл ее еще за девять месяцев до Своего рождения, в миг зачатия, самим зачатием.
Может ли эта тайна быть предметом проповеди? Ее место — среди таинств, рядом с евхаристиией и крещением, двумя главными таинствами нашей жизни. Эта тайна раскрывается только в молитве и через молитву.
Из новой молитвы рождается новая мудрость, мудрость сердца. Она заключена внутри этой молитвы. Молитва остается ее вечно свежим источником, ее завершением. Она выходит за пределы этой мудрости, начиная уже здесь, на земле, жизнь вечную, соединяя нас в тиши с Лицами Святой Троицы. Вспомним, что сказал святой Иоанн Креста: «Молитва — разговор с Богом».
Непорочная Мария, супруга Духа Святого, жила на земле в тишине и уединении, которыми питается мудрость сердца. В этом и заключалась ее миссия супруги и матери по отношению к Христу и к Его Церкви. Так должны жить все малые, все бедняки, которые готовы у нее учиться.
