Перейдем непосредственно к самим личным дневникам наших авторов.

Мы рассмотрим: каким образом в личных дневниках современных девушек репрезентируются особенности структуры самосознания и динамические изменения содержания звеньев самосознания с подросткового по юношеский возраст; конструируются ли при этом звенья структуры самосознания в дневниковых текстах; какие из звеньев отрабатываются и как это выражается; что регистрируется в аспекте самосознания.

Преобладающим поводом для начала ведения дневника у девушек-подростков по нашей выборке является отсутствие подходящего собеседника или же наличие какого-нибудь значимого события. Преобладающее отношение к дневнику – прагматическое (как к средству, предназначенному для записей; как к месту, где должно фиксировать все, что захочется; при этом обращения к дневнику – диалога с ним – нет; а также не происходит его одушевления: «Я просто писала в него все, что хотела и как хотела»). В юношеском возрасте основной проблемной темой, репрезентируемой в личных дневниках, является «самоаналитический» характер своих записей (в дневнике авторы пытались самостоятельно анализировать самих себя и свои поступки). Менее репрезентирована дружеская проблемная тематика, которая рассматривается во взаимодействии и взаимовлиянии с проблемой одиночества (испытуемые пытаются в своих записях найти основные пути разрешения затруднительных ситуаций, складывающихся между знакомыми, друзьями; стараются понять, что такое одиночество и какова роль друзей в жизни каждого и т. п.). Но при этом у всех авторов можно найти мысли, чувства и переживания, касающиеся всех остальных проблемных сфер (учебной, профессиональной, творческой самореализации и т. д.). Преобладает репрезентация позитивного эмоционального фона (оптимистичность, радость, восторг, восхищение, эйфория, жизнерадостность, веселость, жизнелюбие, чувство юмора, самоирония и т. п.); это может объясняться желанием выговориться и поделиться хорошими, положительными мыслями, чувствами и эмоциями; оптимистичная жизненная позиция. Личный дневник выступает в большинстве случаев как средство психологической саморегуляции авторов и способствует личностной рефлексии.

У наших респондентов личный дневник выступает в большинстве случаев как средство психологической саморегуляции авторов и способствует личностной рефлексии.

Для проведения факторного анализа нами по принципу дихотомических шкал, предложенных Ч. Э. Осгудом на основе идей структурализма о бинарных оппозициях (К. Леви-Стросс и др.) как методе исследования мировоззренческих структур, были разработаны шкалы, каждая из которых отображает наиболее значимые для личностного развития аспекты самосознания:

1 – монологичность – диалогичность (как формы организации внутреннего диалога, который может способствовать развитию рефлексивного самосознания);

2 – аналитичность – описательность (рефлексивность, поиск смыслов и сути происходящего – регистрация, фиксация происходящего);

3 – идентификация – обособление (как механизмы личностного развития: способность чувствовать состояния других, способности переживать эмоционально эти состояния как свои – стремление оградить свой уникальный мир от вторжения сторонних и близких людей для того, чтобы через рефлексии укрепить чувство личности, чтобы сохранить свою индивидуальность, реализовать свои притязания на признание);

4 – позитивная эмоциональная окраска – негативная эмоциональная окраска (преобладание в тексте положительных эмоций – преобладание в тексте отрицательных эмоций);

5 – «я» – «другие» (то есть как факторы развития личности: индивидуальное, внутриличностное – межличностное, социальное). Для каждой из этих шкал нами были разработаны специфические критерии ранжирования каждого из обозначенных в них признаков. Разработка данных шкал, на наш взгляд, позволит, изучить различные неотъемлемые аспекты самосознания развивающейся личности, репрезентируемые в личных дневниках.

Монологичность и диалогичностъ отображают особенности внутреннего плана развития личности в ее саморегуляции и самодетерминации. Можно выделить такие особенности проявления в текстах личных дневников диалогичности и монологичности как: преобладающие типы диалогов (диалог автора с самим собой, с дневником или с кем-то), динамика типов диалогов (изменяется ли тип диалога с подросткового по юношеский возраст, а если изменяется, то как), а также – преобладание у авторов в дневниковых текстах диалогичности того или иного типа или монологичности (которую мы не типологизируем). Особенности внутреннего плана развития личности и смыслового наполнения структурных звеньев самосознания можно изучать сразу в нескольких аспектах:

1 – в зависимости от специфики характера отношений «говорящий – слушающий»;

2 – в зависимости от типов диалогов, преобладающих в текстах дневника у каждого отдельного автора;

3 – в зависимости от типов диалогов, представленных в дневниковых записях наших авторов, отдельно в подростковом и юношеском возрастах;

4 – в зависимости от динамики типов диалогов (при переходе от отрочества к юности) у каждого из авторов;

5 – в зависимости от динамики типов диалогов на отдельном возрастном этапе (подростковом или юношеском) у каждого из авторов;

6 – в зависимости от динамики типов диалогов, проявляющейся в той или иной степени, у всех авторов при переходе с подросткового на юношеский возраст, что позволяет сделать возрастной срез отдельно по каждому из данных периодов развития личности.

Под диалогичностью мы будем понимать отражение характера отношений «говорящий – слушающий» (то есть когда автор дневника выступает в качестве рассказчика, а сам дневник – в качестве собеседника, дающего «обратную связь»). Равноправные отношения между субъектом и адресатом речи (то есть между автором и дневником), когда рассказчик «видит своего партнера по общению принципиально таким же, как он сам, – живым, чувствующим, активным и деятельным субъектом», определяются А. К. Михальской как субъект-субъектные, симметричные. В случае, когда рассказчик считает своего партнера «неким сосудом, который нужно наполнить, чистым листом, который надо исписать, неким объектом, которым можно манипулировать», возникает речь монологическая по содержанию (то есть при этом личный дневник выступает в качестве «немого слушателя»). Данный тип отношений между участниками коммуникации (автором и дневником) квалифицируется как субъектно-объектный, асимметричный.

Ведение личных (интимных) дневников спонтанного ведения не предполагает обмен ими или совместное прочитывание записей, но дает возможность для снятия эмоционального напряжения, для рефлексии на собственные переживания и значимые события. Тексты личных дневников, зачастую, выстраиваются по диалогическому принципу: автор ведет диалог или с дневником, или с самим собой, или же с кем-то другим, посредством дневниковых записей («Дорогой дневник, как ты считаешь.?..»; «Я что-то волнуюсь за то, что… /Да не волнуйся ты так, Оля, ведь…» (автор – Т. О., 1985 г. р., запись от 14.11.2001)), а не монологическому (при этом мысли не всегда адресуются кому-то конкретному, а сам интимный дневник выступает как «немой слушатель»). При сравнении дневниковых записей с другими автобиографическими жанрами (альбомами, письмами и т. д.), выявляются следующие особенности: в дневниках в меньшей степени просматривается готовность к диалогу, нежели, к примеру, в письмах (то есть коммуникативный момент здесь уступает место нарративному – повествовательному).

В психологическом плане значимо, какую позицию занимает автор при написании личного дневника. Условно можно выделить следующие позиции:

а) позиция наблюдателя – автор как относительно отстраненный регистратор происходящих и значимых для него событий (автор-нарратор);

б) диалогическая позиция – автор ведет диалог с дневником как с равным себе участником общения; автор ведет диалог с самим собой, обращаясь, зачастую, при этом к себе по имени; автор, ведущий диалог с кем бы то ни было посредством дневниковых записей;

в) повествовательная позиция – обращение автора к адресату (к кому-нибудь) – при этом встречаются такие обращения («Я вам хочу рассказать, что сегодня было…», «Знаете ли вы, что…») – автор обращается к какому-то известному ему одному адресату (семья, друзья, потомки) и повествует ему о значимых событиях из своей жизни; при этом подтекст может быть назидательным, литературно-публицистическим; автор, занимающий данную позицию, не пытается получить обратную связь (момент коммуникации здесь отсутствует);

г) философствующая позиция – автор использует дневник как средство фиксации своих размышлений о бытийных вопросах, занимающих его сознание.

Большое значение для исследования играет коммуникативная функция личных дневников. При этом дневник выступает как «друг», «безоценочный слушатель» («немой» – в случае монологичности, когда автор не ведет диалога с ним; или же – напротив – «говорящий» собеседник, в случае диалогичности: «Дорогой дневник, как у тебя дела? Нормально?! Это хорошо! А у меня…»; «Я так волнуюсь, что есть не могу… /Да успокойся, не волнуйся ты так… /Да? А как же тогда я…»). Данная функция актуализируется, когда человеку не с кем поделиться своими мыслями, чувствами, переживаниями: если нет рядом подходящего человека, или же если автор никому не доверяет свои чувства. В отроческом возрасте, когда ведущей деятельностью является межличностное общение, подростки зачастую делятся самым сокровенным с лучшими друзьями (но не с родителями), и именно таким «лучшим другом» для «секретного» общения для многих выступает личный дневник. В юношестве же эта функция становится более значимой для большинства, поскольку характер «разговоров» с дневником приобретает более глубокий личностный смысл, суть которого автор просто не может или не желает передавать знакомым и близким людям. Испытывая потребность в обсуждении интимных, имеющих высокую субъективную значимость проблемных вопросов, автор, зачастую, сталкивается с ситуацией, при которой ему не с кем обсудить обозначенные проблемные моменты (поскольку в «кругах близости» у рассказчика отсутствует такая значимая персона, которую он мог бы и хотел бы посвящать в свои вопросы и делать собеседником при их обсуждении). В этом случае личный (интимный) дневник спонтанного типа выступает замещением такого «интимного собеседника».

На основе анализа личных (интимных) дневников спонтанного ведения современных девушек мы можем сделать следующие обобщения.

При преобладании коммуникативной функции (при этом девушка-автор ведет диалог с дневником, олицетворяя его, одушевляя и наделяя особым характером («Только не обижайся… ведь ты у меня – веселый и добрый… /Да на что же мне обижаться, я же все понимаю, как у тебя дела сейчас?»). В тексте же авторы иногда обращаются сами к себе по имени (когда ведут диалог с дневником: «Так, Ульяна, успокойся, ничего страшного не произошло…»), чаще всего встречается такая позиция автора, как диалогическая.

Касательно типа диалогов, заметим, что из девяти авторов, ведущих диалог с интимным личным дневником, только у одного из них выявлен диалог с самим собой («Извините, что влезаю…»); семеро рассказчиков вели диалог с обязательным одушевлением дневника, который выступал как слушатель, как оппонент, как активный участник коммуникации; а у последнего (девятого) рассказчика выявлено «прагматическое» отношение к интимному дневнику, который используется при этом только как средство для регистрации записей.

Основным механизмом развития личности при этом остается рефлексия, самоанализ человеком себя и своей деятельности. Ведение дневника в данном случае способствует рассмотрению себя же с различных сторон. При этом распространенной позицией автора является именно «диалогическая», что дает возможность увидеть себя «со стороны» («Как я могла так сделать?! Это же не правильно… /Так, соберись, успокойся. Ты все сделал правильно. По-другому – никак…»).

С подросткового по юношеский возраст, рассматривая динамику внутреннего плана развития личности, следует сказать о том, что с развитием рефлексии изменяется не только содержание дневника (основная проблематика) и функциональные приоритеты авторов (изменение психологического значения интимного дневника). Также наблюдается динамика типов диалогов и изменение преобладающей тенденции: монологичности или диалогичности в дневниковых записях.

Прослеживая особенности динамики монологичности и диалогичности как позиций автора в отношениях «говорящий – слушающий» при переходе с подросткового на юношеский возраст у наших авторов, мы выявили тенденцию смены диалогической формы на монологическую. Дневниковые тексты «юношеского» возраста зачастую не имеют адресата, записи в них не ориентированы на «немого» слушателя, автор не ожидает «обратной связи» в ответ на свои мысли, описанные чувства или ожидания. В таких дневниковых записях чаще автор или описывает какое-то событие или явление, или дает рефлексию на значимые для него события и переживания.

Ведение дневника может способствовать развитию рефлексии посредством особой формы организации внутреннего диалога, вынесенного во внешние текстовые формы (это позволяет автору лучше увидеть ситуацию со стороны и дает возможность переосмыслить ее). Дневниковые записи дают авторам возможность структурировать основные жизненные события, найти оптимальный стиль поведения в проблемных ситуациях, снять психоэмоциональное напряжение. Ведение дневника, таким образом, может способствовать развитию рефлексии, что в свою очередь является движущей силой личностного развития человека.

Таким образом, нами выявлены особенности, проявляющиеся в текстах личных дневников спонтанного ведения. Преобладающим типом отношений «говорящий – слушающий» в записях подросткового возраста у наших авторов является диалогичный, когда автор дневника выступает в качестве рассказчика, а сам дневник – в качестве собеседника, дающего «обратную связь». При переходе с подросткового на юношеский возраст выявляются особенности динамики монологичности и диалогичности: наблюдается тенденция смены диалогичности на монологичность. Касательно типов диалогов (кто для автора выступает в качестве активного участника общения), необходимо отметить, что превалирующим является диалог с дневником, который выступает в качестве слушателя, оппонента и собеседника; диалог с кем-то из персонажей, упоминаемых в записях, или диалог автора с самим собой встречаются реже. Также наблюдается динамика диалоговых типов при переходе с подросткового на юношеский возраст (в тех личных дневниках, в которых не происходит четкой смены диалогичности на монологичность, а записи оказываются смешанными). В этом случае чаще наблюдается обращение к персонажам, упомянутым в дневнике и попытки обсудить или даже изменить описываемые ситуации с их помощью, а также увеличивается количество записей, в которых автор ведет диалог с самим собой, что позволяет ему не просто увидеть ситуацию с другой стороны (а часто – и не с одной), но и выступать одной частью своего «Я» как пассивный, бездеятельный участник коммуникации, а другой частью – как активный и деятельный субъект, включенный в разнообразные взаимоотношения.

Репрезентация смыслового наполнения шкалы «аналитичность – описание» изучалась в соответствии с такими критериями для: аналитичности – рефлексии, описание мыслей, переживаний, чувств, эмоций, поиск причин различных событий; для описательности – те текстовые фрагменты, которые указывают характеристику признаков кого-то или чего-то, напоминающие записную книжку или заметки о распорядке дня, о каком-то персонаже, алгоритме действий и т. п. Описательность чаще репрезентирована в записях, относящихся к отрочеству («…я видела эту новенькую… страшная, прыщавая, длинная, так смотрит на всех… Ноги как бревна…»; «Сегодня видела такое… Они шли вместе, а она так смотрела на него, вцепилась в руку, чуть не оторвала… А на лице улыбка как у крокодила…»). Аналитичность отображена в личных дневниках наших респондентов преимущественно в юношестве. В таких записях превалируют рефлексивность и попытки переосмысления или собственного отношения к чему-то (кому-то), или поступков. Начиная с 18-летнего возраста в текстах возрастает репрезентация мыслей и переживаний, связанных с поиском и попытками осмысления собственного жизненного пути («Я так запуталась, не могу понять, чего я хочу… я планировала, что добьюсь уже многого, а получается, что… я не укладываюсь в свой „жизненный“ график…»; «…надеюсь, что он будет думать так же как я, а иначе… у нас просто может произойти несовпадение жизненного сценария…»).

Шкала «идентификация – обособление» ранжировалась нами в соответствии с тем, что именно отображено в исследуемом текстовом отрывке: или автор репрезентирует свое «я», свой внутренний мир как уникальный, противопоставляет свою самость другим или же соотносит собственные мысли и чувства с чужими, относится к ним как к своей собственной индивидуальности. В дневниках юношеского возраста преимущественно представлено обособление, при помощи которого авторы подчеркивают уникальность своего внутреннего мира, своего «я» как идеального и не похожего на другие («Они все равно ничего не поймут, потому что я такая единственная, они даже не воспитаны и не имеют собственных понятий и мировоззрения… На такую тему даже не с кем разговаривать, они просто не смогут осмыслить мои слова»). В отрочестве чаще репрезентированы внешние неповторимые особенности («…я и так прекрасно знаю и понимаю, что вообще никто не имеет такой красивой и длинной шеи, и пусть даже не пытаются померяться со мной… потому что только я участвую постоянно в конкурсах красоты, а остальные даже не достойны…»). Идентификация имеет несколько другое отображение в личных дневниках современных девушек: соотнесение собственных мыслей, чувств, особенностей с другими и отношение к ним как к своей же индивидуальности чаще встречается в подростковом возрасте и снова больше – по внешним признакам («Ой, у нее такие же волосы, как у меня…»; «Он тоже записался в эту секцию, значит, тоже интересуется теннисом, потому что интересы у нас одинаковые и способности – тоже»).

В юности больше представлена идентификация по социальному статусу и личностным особенностям («Я знаю, что она тоже замужем, наверняка, реагирует на эту ситуацию так же, одинаковое проявление должно быть, как и у меня…»; «…он хоть и мужчина, а характер такой же, мы очень похожи, потому что знаки одинаковые, наверное, или просто темпераменты совпадают наши…»).

Критериями ранжирования для шкалы, названной нами «позитивная эмоциональная окраска – негативная эмоциональная окраска», выступают описываемые в тексте эмоции, вызванные соответствующими событиями или проявлениями: положительные (радость, счастье, удивление и т. д.) или же – отрицательные эмоции (гнев, ужас, обида и т. д.).

Негативные эмоции превалируют в записях девушек подросткового возраста, но больше это репрезентировано в текстах 14–18 лет и в контексте описания тех ситуаций, которые связаны с особенностями межполового общения («Я его ненавижу! Как он мог… Не могу успокоиться и пока не отомщу ему…!»). При переходе к юношеским дневниковым записям эмоциональный фон становится преимущественно положительно окрашенным, но если на данном возрастном этапе репрезентированы отрицательные эмоции, то, как правило, они связаны с неудовлетворением потребностей в признании, в самоактуализации («… Когда я ее вижу, вообще не понимаю, почему я из-за такой коллеги должна терпеть все это… Сама не профессиональна так и меня такой же считает и другим говорит…!»). В общем, можно говорить о том, что негативный эмоциональный фон при переходе с подросткового на юношеский возраст снижается, а позитивный начинает преобладать и связан с построением планов на будущее и прогнозированием собственной жизни.

Репрезентация шкалы «я – другие» (индивидуальное – социальное) зависит от того, о ком чаще упоминается автором в тексте – о себе или о других людях.

Динамические изменения представленности признаков шкалы «я – другие» (индивидуальное – социальное) таковы: от отрочества к юности уменьшается репрезентация в тексте социального, а индивидуального – увеличивается. Это соответствует также показателям по параметру «кругов близости», поскольку количество персонажей, действующих и упоминаемых в личных дневниках снижается от подросткового к юношескому возрасту. В младшем подростковом возрасте репрезентирована сфера социального, ограниченного в основном семьей и близкими родственниками. Примерно с 12 до 14 лет «другие» представлены одноклассниками и друзьями «со двора». С 14 до 18 лет в текстах большой массив информации отображен о компании, в которую обычно входит порядка пятнадцати человек, и родителями. Далее, несмотря на то, что респонденты приблизительно с 18-летнего возраста попадают в такой социальный институт, как вуз, и категория «других» увеличивается, записи в дневниках только поначалу (18–20 лет) чаще репрезентируют «социальное», а уже с 20 до 25 лет в них начинает доминировать «Я» (индивидуальное).

Рассмотрим, каким образом в личных дневниках современных девушек репрезентируются особенности смыслового наполнения звеньев структуры самосознания (по структуре самосознания в рамках концепции B. C. Мухиной).

Первое звено структуры самосознания – имя, духовный образ «Я» и телесный образ «Я». Касательного отношения респондентов к своему имени, репрезентированному в личном дневнике, необходимо сказать о том, что и в подростковом, и в юношеском возрасте свое поименование они фиксируют достаточно аккуратно, максимально красиво и «прочно» (чтобы не стерлось, не запачкалось), чтобы любой видел сразу, чей это дневник. При этом положительное принятие своего имени (упоминание своего имени в тексте, указание авторства дневника, частые подписи поименований) встречаются у половины нарраторов и в отрочестве, и в юности. В тексте же авторы иногда обращаются сами к себе по имени (когда ведут диалог с дневником: «Так, Ульяна, успокойся, ничего страшного не произошло…»).

В содержимом дневников, в записях подросткового возраста, у многих авторов выявляется характерная проблема – это или собственное недовольство своим именем, или же депривация подростка посредством отношения к его имени (оскорбления, обесценивание имени, обращение к нему по фамилии или обзывание). В результате – уменьшение уверенности в себе, снижение чувства доверия к людям, снижение самооценки и т. д. Негативное отношение к имени, недовольство им, желание изменить, просьбы не называть по имени, а как-то иначе, или же отсутствие упоминаний о своем имени в тексте более выражены в записях подросткового возраста. Это можно объяснить тем, что само по себе имя связано с внешним и духовным «Я» личности. Подросток идентифицируется не только со своими телесными особенностями и духовным «Я», но и со своим именем, поэтому, если он недоволен, к примеру, своими физическими данными, у него может выражаться и непринятие имени собственного. Еще у троих девушек из двадцати в подростковых записях репрезентировано чувство гордости своим именем автор рассказывает историю своего имени, почему его так назвали, что именно его восхищает в своем имени (к примеру, «…ведь мое имя говорит само за себя – Екатерина! Екатерина Великая была легендарной женщиной…! Мою прабабушку звали Екатериной, в честь нее меня и назвали…! Горжусь этим… Она была потрясающим человеком и непревзойденной женщиной…!»). У оставшихся респондентов – нейтральное отношение к имени (автор просто указывает авторство дневника, подписывая его). В юношеском возрасте репрезентация отношения к имени собственному претерпевает некоторые изменения: негативное отношение к своему имени сохраняется у двоих из двадцати авторов (тогда, как в отрочестве это было репрезентировано у пятерых из двадцати); чувство гордости именем собственным испытывает четверть всех респондентов; нейтральное отношение к имени осталось у тех же двоих нарраторов из двадцати, а у одного из тех, кто отрицательно, с неприятием относился к имени стало репрезентироваться отношение к нему как к уникальности (автор говорит о том, что благодаря имени его судьба и действия не похожи ни на чьи, что имя «задает», программирует всю его жизнь: «М-да… Ведь, действительно, все – на поверхности…! Все зависит от того, как "корабль назовешь…"»).

В записях, относящихся к отрочеству, в интимных дневниках наших девушек превалирует депривация имени со стороны других людей. Выражается это следующим образом: более выражена депривация в форме оскорблений, обзываний, чуть менее – в смене имени на прозвище или на фамилию. Только у пяти нарраторов из двадцати отсутствует депривация имени, репрезентированная в тексте личного дневника. В юношеских записях наших респондентов депривация имени отсутствует уже у пятнадцати человек из двадцати, у двоих наличествует стигматизация (навешивание социальных ярлыков, клеймение), смена имени на фамилию или отчество репрезентирована в текстах двоих нарраторов, и у одного автора остается смена имени на прозвище.

Отношение к своему телесному образу «Я», к физическим особенностям и трансформациям тела в записях подросткового возраста никак не отражено в личных дневниках только троих из двадцати респондентов. В юношеских текстах такое нейтральное отношение встречается уже у большинства авторов. Непринятие своих физических особенностей, когда автор считает телесные изменения бессмысленными, мешающими жить, ненужными, воспринимает все трансформации как негативные, не желает к ним приспосабливаться, репрезентировано в дневниках половины авторов в отрочестве и четверти авторов в юности. Отношение к своему телесному «Я» как к физиологической уникальности («больше ни у кого нет такой родинки…», «только у меня такие красивые, утонченные руки…») отражено в текстах троих нарраторов из двадцати (в подростковых записях) и у одного нарратора (в юношеских записях).

Принятие своих физических особенностей, когда автор понимает необходимость всех процессов, происходящих с его телом, и старается адекватно их принимать, все трансформации тела воспринимает как позитивные и старается к ним приспособиться отображается в текстах двоих респондентов (в отроческих записях) и одного (в юношеских). Отношение к телесному «Я» как к потенциально перспективному (на данном этапе автор принимает свое тело со всеми его особенностями, но ориентирован на будущие сознательные изменения или коррективы в своем теле) репрезентировано в подростковом возрасте у двоих нарраторов из двадцати, а в юношеском – у одного. В отношении смысловой нагрузки имени наших девушек-авторов, необходимо сказать, что большинство из них были названы в честь кого-то, ради чего-то или во имя кого-то (к примеру, в честь прабабушки или ради того, чтобы «наделить» ребенка специфическими качествами, присущими данному имени). У двоих респондентов из двадцати имя указывает на принадлежность автора к определенной нации, к роду, семье (одна из них – представительница мусульманской веры, а вторая – представительница традиционной деревенской культуры). Оставшиеся авторы ориентированы на то, чтобы «делать себе имя», добиваться личностного роста, развиваться. Репрезентация особенностей смысловой нагрузки имени в дневниковых текстах наших авторов не меняется с подросткового по юношеский возраст.

Во всех личных дневниках наших авторов, и в отрочестве, и в юности, репрезентировано также отношение их к своему духовному образу «Я» (собственные переживания, мысли, чувства). В подростковых записях у двенадцати авторов из двадцати отображается отрицательное отношение к своему духовному «Я» (автор не доволен своим внутренним миром, считает себя не способным обдумывать и описывать собственные чувства и переживания, в тексте превалируют негативные эмоции, мысли). При этом такие негативные переживания в большей степени затрагивают проблему межличностного взаимодействия, которое наиболее четко репрезентировано в плане общения с представителями противоположного пола (это может быть объяснено спецификой нашей выборки, а также особенностями возраста). В отрочестве подобное отрицательное отношение к собственному духовному образу «Я» встречается у половины респондентов, причем чаще касается уже сферы профессионального и личностного становления автора.

Репрезентация положительного отношения автора к своему духовному «Я», он доволен своим внутренним миром, считает его богатым и развивающимся, превалируют положительные переживания, мысли, эмоции, встречается в пяти подростковых и в четырех юношеских дневниках из двадцати. При этом в отрочестве такое удовлетворение своим внутренним «Я» чаще связано с успешностью в образовательной среде, а в юности – в сфере интимных отношений.

Репрезентация в дневниковых текстах наших респондентов отношения автора к духовному «Я» как некой «помехе», которая мешает действовать (автор считает, что все переживания, мысли и эмоции – липшее, что главное – рациональность в действиях, а уже после – можно отрефлексировать) встречается в тексте у одного и того же автора и в отрочестве, и в юности. Нарратор занимает негативистскую позицию относительно излишней рациональности в поступках и действиях в любой из сфер жизнедеятельности («Сила и ум проявляются только в действиях определенных – четких и сильных, а не в слюнопускании и обмусоливании всего подряд…!»).

Были выявлены следующие тенденции в динамических изменениях данного звена структуры самосознания с подросткового по юношеский возраст, репрезентированного в личных дневниках современных девушек:

1. превалирование в дневниковых текстах и подросткового, и юношеского возраста поименования себя авторами по имени;

2. и в отрочестве, и в юности авторы относятся к имени собственному положительно, принимая его и идентифицируясь с ним;

3. динамические изменения наблюдаются относительно депривации имен авторов со стороны других людей: если в подростковом возрасте она преобладала в дневниковых записях наших респондентов, то в юношеском возрасте она сходит на нет;

4. отношение к своему телесному образу «Я» претерпевает динамические трансформации: если в отрочестве у наших авторов преобладала репрезентация негативного отношения, непринятия своих физических особенностей, то в юности данный критерии просто не отображается в текстах;

5. в отношении смысловой нагрузки имени динамические изменения отсутствуют: большинство наших авторов были названы в честь, во имя кого-то или ради чего-то;

6. репрезентация отношения к своему духовному образу «Я» также не подвергается динамическим изменениям с подросткового по юношеский возраст: отношение остается отрицательным, автор не доволен своим внутренним миром, считает себя не способным обдумывать и описывать собственные переживания, чувства, мысли и эмоции.

Второе звено структуры самосознания – притязание на признание. У каждого автора, в силу возраста, наблюдается репрезентация высокой амбициозности. В дневниковых записях каждый из них предъявляет свои права на то, что именно он должен быть признан уникальным, талантливым, именно его должны все уважать и любить («Странно! Даже я бы сказала – просто тупо и нагло – дали мне второе место. Хотя именно я достойна была первого… Так, как танцую я, никто из участников даже не умеет!..»; «Как он мог выбрать ее… Не знает, какую ошибку совершает… Но уже поздно… Такая как я – редкость, уникальность! И достанется только хорошему супермужчине…!»). Притязание на признание в исследуемых дневниках большей частью относится к любовной сфере (это обуславливается тендерными особенностями и возрастными – девушки в подростковом и юношеском возрастах), но также многие авторы имеют высокие притязания в учебно-профессиональной сфере («Если мне не дадут медаль, то сильно пожалеют об этом! Ведь я – лучшая ученица в выпускных классах! Пусть только попробуют!..»).

Репрезентация данного звена структуры самосознания в текстах личных дневников с подросткового по юношеский возраст имеет свои особенности. Социальные ожидания и желания автора (то, как он хочет, чтобы его психологически воспринимали и оценивали другие) в дневниковых записях отражены следующим образом. В отрочестве девушки-авторы репрезентируют себя, в первую очередь, как неповторимую, уникальную и «самую-самую» девушку (по тендерным особенностям). Для них важно чувство собственной тендерной «полноценности», ощущение привлекательности, несравненности, потребности в себе со стороны юношей. Как уникальную личность (по психологическим особенностям и личностным характеристикам) репрезентируют себя пятеро из двадцати респондентов в этом возрасте. Притязание на признание в учебно-профессиональной сфере отображено в записях двух нарраторов, и у одного (не меняясь с подросткового по юношеский возраст) – как творческой одаренной, личности (данная девушка-автор активно пишет стихи с претензией на собственную поэтическую гениальность). В юношеском же возрасте авторы репрезентируют желания и ожидания относительно того, чтобы их воспринимали в первую очередь как лучших и квалифицированных специалистов, как уникальных; во вторую очередь как непохожих ни на кого девушек и в третью очередь как незаурядных личностей. Чтобы его воспринимали как самого успешного в учебно-образовательной сфере, хочет один автор из двадцати.

Позиция автора по отношению к своим внешним особенностям (поведенческим, физическим – каков его внешний эталон) в текстах личных дневников репрезентирована в зависимости от возрастного периода по-разному. Негативная позиция, когда нарратор не удовлетворен собой, считает, что он не идеален и пока не соответствует своему идеальному «Я» (по физическим особенностям) преобладает в отроческих текстах (у половины авторов), а в юношеских отражена уже только у четверти респондентов. В юношеском возрасте превалирует нейтральная позиция автора, при этом в тексте не отражены особенности отношения к своей внешней представленности – физическим и поведенческим, а в подростковом возрасте она встречается только у троих из двадцати авторов. Без существенных динамических изменений (с отрочества до юности) в личных дневниках отражены: позитивная позиция, респондент удовлетворен собой, считает себя «совершенным» и идеальным (в поведенческом отношении); негативная позиция, автор не удовлетворен собой, считает, что он не идеален и пока не соответствует своему идеальному «Я» (по поведенческим особенностям); позитивная позиция, когда он удовлетворен собой, считает себя «совершенным» и идеальным (по физическим особенностям).

Понимание и представление авторами того, какими их видят и как оценивают другие люди значимых динамических изменений не претерпевает при переходе от подросткового к юношескому возрасту: более половины нарраторов в отрочестве и в юности считают, что другие недооценивают его (оценка себя автором выше, чем оценка его другими людьми, он не воспринимает критику). Оценка респондентом себя совпадает с оценкой других (в тексте он соглашается с мнением других людей о себе – и при положительном оценивании, и при отрицательном) репрезентирована из двадцати дневников: в двух подросткового и четырех юношеского возраста. Позиция нарратора, при которой он считает, что другие переоценивают его (оценка автором себя ниже, чем оценка его другими – критичен к себе) отображена в дневниках двоих представительниц юношеского периода (в отроческом же – ни у кого не встречается). Нейтральное представление (в тексте не отражены представления автора о том, каким его видят и как оценивают окружающие у одной девушки) и репрезентация в записях понимания того, что другие люди формируют об авторе субъективное мнение, но характер их представлений о нем автором не описывается (в тексте указан только факт того, что другие проявляют к нему интерес, общаются с ним, считают участником общения, но качество такого отношения автором не прописывается: «он посмотрел на меня, помахал рукой и улыбнулся…» – также у одной девушки), репрезентированы только в отрочестве.

Касательно отношения нарратора к своему социальному статусу, необходимо отметить, что в подростковых записях доминирует репрезентация удовлетворения своим нынешним социальным статусом, причем он не стремиться к дальнейшему саморазвитию (в юности же эта позиция выявлена только у двоих из двадцати), а в юношеском возрасте превалирует неудовлетворение автора своим социальным статусом, поэтому он стремится к развитию и самосовершенствованию (в подростковом же возрасте этот критерий отображен только у троих нарраторов из двадцати). Нет динамических изменений в таком отношении респондента к своему социальному статусу, при котором он не удовлетворен и не стремится ничего менять и развиваться (один и тот же автор в отрочестве и в юности, что можно объяснить обеспеченностью со стороны родителей, либерально-попустительским стилем воспитании и гиперопеки). Также не имеет значимых динамических трансформаций удовлетворенность автора своим социальным статусом на настоящий момент, но при этом он планирует дальнейшее саморазвитие (из двадцати дневников в двух – в отрочестве и в трех – в юности).

Притязание на признание со стороны значимых других репрезентировано в отроческих и юношеских текстах личных дневников по-разному. Если в подростковых записях превалирует репрезентация притязания на признание со стороны сверстников, то в юности – со стороны родителей («Я делаю это для того, чтобы мои родители могли мной гордиться, я смогу им помогать и содержать их, чтобы они могли отдыхать…»). Во вторую очередь, в подростковом возрасте отображено притязание на признание со стороны представителей противоположного пола (у шести респондентов из двадцати). У оставшихся авторов-подростков превалирует притязание на признание со стороны родителей. В отрочестве в меньшей степени отображается в дневниковых записях притязание на признание со стороны братьев или сестер (у одного нарратора из двадцати) и значимого другого (преподавателя, возлюбленного, друга, подруги – также у одной девушки-автора).

В юности второй по значимости выступает репрезентация в личном дневнике притязания на признание со стороны молодых людей, далее – со стороны сверстников и со стороны значимого другого (друга, подруги, тренера, возлюбленного).

В личных дневниках исследуемых нами современных девушек также репрезентирована позиция автора по отношению к своим психологическим способностям в эмоциональной, интеллектуальной, волевой сферах.

Нейтральная позиция автора, когда в тексте не отражены особенности отношения к своим психологическим характеристикам, преобладает в подростковом возрасте у половины респондентов, а в юношеском – выявлена только в четырех текстах из двадцати. В юности в дневниковых записях превалирует позитивная позиция, когда автор удовлетворен своими психологическими особенностями, считает себя идеальным тогда, как в отрочестве данная позиция выявлена только у троих из двадцати авторов. Репрезентация негативной позиции, при которой респондент не удовлетворен собой, считает, что он не идеален и пока не соответствует своему идеальному «Я» (в плане психологических личностных характеристик), не претерпевает динамических изменений в личных дневниках наших авторов при переходе от подросткового к юношескому возрасту (встречается у четырех девушек из двадцати). Также динамически не изменяется позиция автора, когда он не выделяет собственные психологические способности, не придает им особого значения (ни положительного, ни отрицательного), а приравнивает свои возможности к возможностям остальных («…я, как и мои друзья, в этой компании стараюсь казаться серьезным и агрессивным, чтобы они нас боялись даже спрашивать…»). Она отражается и в подростковом, и в юношеском текстах у двоих нарраторов из двадцати.

Позиция, при которой автор считает себя уникальным, одаренным (по соотношению своих психологических особенностей), репрезентирована минимально в отрочестве (у одного респондента), а в юности – у троих из двадцати.

Репрезентация в личных дневниках современных девушек такого звена структуры самосознания, как притязание на признание, претерпевает динамические изменения с подросткового по юношеский возраст, которые можно отразить в некоторых тенденциях:

1. при переходе от отрочества к юности социальные ожидания автора (то, как он хочет, чтобы его психологически воспринимали и оценивали другие) и связанные с ними желания динамически изменяются: в подростковом возрасте нарраторы хотят быть воспринятыми как неповторимые, уникальные по тендерным особенностям, а в юношеском возрасте большинство из них предпочитают быть признанными уникальными как перспективные и лучшие специалисты;

2. очевидными динамическими изменениями при переходе от отрочества к юности, репрезентируемыми в личных дневниках наших авторов отличается позиция автора по отношению к своим внешним особенностям (поведенческим, физическим – каков его внешний эталон): в записях подросткового возраста преобладает негативная позиция, при которой нарратор не удовлетворен собой, считает, что он не идеален и пока не соответствует своему идеальному «Я» (по физическим особенностям), а в юношеских записях начинает превалировать нейтральная позиция автора (в тексте не отражены особенности отношения к своим внешним особенностям – физическим и поведенческим);

3. понимание и представление автором того, как его оценивают другие, не имеет значимых показателей, которые могли бы указывать на динамические изменения репрезентации: и в отрочестве, и в юности большинство авторов считают, что другие недооценивают его (оценка себя автором выше, чем оценка его другими людьми – не воспринимает критику);

4. динамические изменения выявляются в отношении автора к своему социальному статусу: в подростковых дневниковых текстах доминирует позиция респондента, при которой он удовлетворен своим нынешним социальным статусом и не стремиться к дальнейшему саморазвитию, а в юношеских – нейтральная позиция (в тексте не отражено отношение автора к своему социальному статусу);

5. притязание на признание со стороны сверстников репрезентировано в большей степени в отрочестве, а в юношестве – со стороны родителей;

6. нейтральная позиция автора, при которой в тексте не отражена специфика отношений к своим психологическим особенностям (эмоциональным, интеллектуальным), превалирует в подростковых личных дневниковых записях, а позитивная позиция, при которой он удовлетворен своими психологическими особенностями и считает себя идеальным, начинает преобладать в юношеских текстах.

Следующее звено структуры самосознания – половая идентификация. В подростковом и юношеском возрастах, к которым относятся наши авторы, половая идентификация, как правило, является уже сформированным звеном. Поэтому все участники нашего исследования имеют четкие представления о нормах и правилах поведения, о предписанных им особенностях, соответствующих их полу. Половая идентификация определяет развитие самосознания, включает в себя генетически-биологические задатки, социальные ожидания (человек в своей жизнедеятельности ориентируется на свой биологический пол), а также внутреннюю позицию самой личности (осмысление собственной идентичности). В настоящее время теряет свою значимость идентификация, обусловленная трудовой деятельностью (как было в родовой культуре), нет четких представлений о работе, которую должны выполнять только мужчины или только девушки. Сейчас вообще происходит смешение тендерных стереотипов, что связано во многом с эмансипацией женщин.

Также на формирование половой идентичности, особенно в подростковом возрасте, влияют телевидение и СМИ. В результате этого происходит присвоение и усвоение девушками черт и особенностей поведения, традиционно считавшихся мужскими (твердость духа, ориентация на карьерный рост, мужественность, самостоятельность; из охранительницы очага женщина становится «добытчицей» и т. п.).

Несомненно, все это сказывается и на характере дневниковых записей современных авторов: девушки, осознавая свою половую идентичность, стремятся доказать всем, и в первую очередь самим себе, собственное превосходство не только над ровесницами, а скорее – над противоположным полом (к примеру: «Вот он… что себе возомнил… Думает позвал, а я и побежала!.. Не на ту напал! Если он меня хоть пальцем попробует тронуть, я его так отделаю… Посмотрим, кто круче» (автор – Ч. Е., 1986 г. р., запись от 15.12.2002)).

В подростковом возрасте в личных дневниках наших респондентов идентификация автора с кумиром, с известной и успешной личностью по внешним, физиологическим особенностям репрезентирована в текстах почти половины авторов. По социальной или личностной успешности и по поведенческим особенностям с такой личностью себя идентифицируют соответственно четверо и пятеро нарраторов из двадцати. Из оставшихся двое идентифицируются по особенностям характера с таким известным человеком и двое – по психологическим особенностям (эмоциональным, интеллектуальным). В юношеском возрасте преобладает репрезентация идентификации с известной личностью на основе успешности. У пяти респондентов из двадцати репрезентирована в личном дневнике идентификация по внешним особенностям. Из оставшихся двое идентифицируют себя со своим кумиром по особенностям характера и трое – по поведенческим проявлениям.

В личных дневниках современных девушек также репрезентирована идентификация с героями произведений искусства, литературы, кинематографа, музыки. При этом в отрочестве преобладает репрезентация идентификации по внешним особенностям, а в юности – по специфике поведения. По особенностям поведенческих проявлений и реакций в отрочестве с героями различных произведений себя соотносят семеро из двадцати респондентов. Идентификация по физиологическим (телесным, внешним) характеристикам репрезентирована в юности у четверти авторов. По успешности (социальной или личностной) и по психологическим личностным особенностям (эмоциональным, интеллектуальным) себя идентифицируют с такими героями в обоих возрастах по одному нарратору.

Идентификация со сверстницами-девушками по внешним, физиологическим особенностям репрезентирована в большинстве отроческих дневниковых текстов и только в пяти юношеских. По социальной или личностной успешности – у одного нарратора в подростковом возрасте и у половины в юности. По специфике характера и по поведенческим проявлениям показатели совпадают в отроческих записях (по три респондента из двадцати) и в юношеских (по одному). Идентификация со сверстницами по психологическим личностным особенностям (эмоциональным, интеллектуальным) репрезентирована и в подростковых дневниках, и в юношеских у одного автора.

В личных дневниках современных девушек также выявлена репрезентация идентификации со сверстниками – молодыми людьми. В отроческих записях преобладает репрезентация идентификации по особенностям в поведении. По специфике характера соотносят себя в этом возрасте семеро респондентов из двадцати. По психологическим личностным особенностям (эмоциональным, интеллектуальным) идентифицируются двое респондентов. По одному автору идентифицируют себя с молодыми людьми, основываясь на внешних, физиологических особенностях и на успешности (социальной или личностной). В юношеских текстах также репрезентирована идентификация по особенностям характера и по поведенческим проявлениям (по шесть дневников из двадцати). Репрезентация идентификации со сверстниками по психологическим личностным особенностям (эмоциональным, интеллектуальным) встречается у троих из двадцати респондентов, а еще у пяти – по личностной или социальной успешности.

Репрезентация идентификации с лидерами из ближайшего окружения автора (из компании, из команды) в личных дневниках превалирует и в отрочестве и в юности. По поведенческим особенностям нарраторы идентифицируют себя в этих возрастах одинаково (по два автора из двадцати в подростковых и юношеских записях). Репрезентация особенностей идентификации на основании характерологической специфики не претерпевает динамических изменений (у трех авторов из двадцати в отрочестве и в юности). По психологическим личностным особенностям (эмоциональным, интеллектуальным) респонденты соотносят себя с лидерами (в подростковых записях – один автор, а в юношеских – двое из двадцати). Внешние, физиологические, телесные характеристики являются основой для идентификации в отрочестве – для четверых нарраторов из двадцати и для двоих в юности.

Идентификация с братом или с сестрой репрезентирована только в текстах четверти наших авторов, поскольку остальные респонденты или являются единственными детьми в семье, или не поддерживают связь с имеющимися родственниками (в лице двоюродных, троюродных сестер, братьев). Идентифицируют себя со своими родственниками и в подростковом, и в юношеском возрасте по внешним особенностям и специфике характера по одному нарратору (по физиологическим данным девушка-автор соотносит себя со своей сестрой, а по характеру – другая девушка сравнивает себя с братом). По поведенческим проявлениям в отрочестве соотносят себя с братом или с сестрой двое из пяти, а в юношеском – один автор. На основе социальной или личностной успешности респонденты идентифицируются с братом или с сестрой только в юности (двое из двадцати), а по психологическим личностным особенностям (эмоциональным, интеллектуальным) – только в отрочестве (один автор).

Идентификация с родителями или с другими членами семьи по убыванию представленности в дневниковых записях подросткового возраста репрезентирована так: по характерологическим особенностям; по внешним, физиологическим данным и по успешности (социальной или личностной); по специфике поведения; по психологическим личностным особенностям (эмоциональным, интеллектуальным). В личных дневниках юношеского возраста по убыванию представленности данная репрезентация выражена: на основе идентификации по успешности; по внешним, характерологическим и поведенческим особенностям.

Особенности идентификации наших респондентов со значимыми для них взрослыми (преподавателями, тренерами) также репрезентированы в текстах их личных дневников. В подростковых записях доминирует репрезентация идентификации, связанной с особенностями поведения. У семи авторов из двадцати преобладает репрезентация идентификации, основывающейся на характерологической специфике. По внешним, телесным, физиологическим особенностям себя со значимыми взрослыми соотносят трое нарраторов из двадцати. И по одному автору идентифицируются в соответствии с показателями успешности и психологическими личностными особенностями. В юношеских записях преобладает репрезентация идентификации со значимым взрослым по личностной или социальной успешности. И по два автора из двадцати в своих дневниковых записях соотносят себя на основе телесных, психологических и поведенческих особенностей.

Репрезентация идентификации с идеальным «Я» (с созданным самим автором собирательным образом, включающим в себя все субъективно значимые психофизиологические личностные характеристики) имеет динамичные изменения при переходе от отрочества к юности. Если в подростковых записях соотнесение реального «Я» с идеальным «Я» было отображено в тексте только у одного автора из двадцати, то в юношеском у большинства. По поведенческим реакциям, проявлениям себя идентифицировали семь девушек-подростков из двадцати, и только одна, находясь уже в юношеском возрасте. По особенностям телесного образа, физиологического «Я» в отрочестве идентификация отображается у семи нарраторов из двадцати, а в юности у двоих. Один автор соотносил свое реальное «Я» с субъективно идеальным, собирательным «Я» на основе психологических личностных характеристик и в подростковых текстах, и в юношеских. Особенности характера стали основой для идентификации, репрезентированной в меньшинстве записей и в отрочестве, и в юности.

Репрезентация в личных дневниках современных девушек такого звена структуры самосознания как половая идентификация претерпевает динамические изменения с подросткового по юношеский возраст, которые можно отразить в некоторых тенденциях:

1. репрезентация идентификации автора с кумиром, с известной и успешно воспринимаемой им личностью на основании социальной или личностной успешности возрастает к юности;

2. репрезентация идентификации с героями произведений искусства, литературы, кинематографа, музыки по внешним, физиологическим особенностям при переходе от отрочества к юности снижается;

3. динамические изменения репрезентации идентификации со сверстницами по телесным, внешним особенностям выражаются в ее уменьшении; а по успешности (личностной или социальной) – в ее возрастании при переходе от подросткового к юношескому возрасту;

4. репрезентация идентификации с лидерами из ближайшего окружения автора (из компании, из команды) на основе критериев успешности превалирует и в юношеском, и в подростковом возрасте и динамических изменений не претерпевает;

5. репрезентация идентификации со значимым взрослым претерпевает возрастные трансформации: по успешности увеличивается; по особенностям характера и по особенностям поведения – уменьшается;

6. динамические изменения претерпевает и репрезентация в личных дневниках идентификации с идеальным «Я» (с созданным самим автором собирательным образом, включающим в себя все субъективно значимые психофизиологические личностные характеристики): по социальной и личностной успешности – возрастает; по поведенческим особенностям и по внешним, физическим – снижается.

Следующее звено – психологическое время личности. Данное звено формируется индивидуально, но обязательно в сознании человека все три времени должны быть взаимосвязаны. Если человек погружен в какое-то одно время (живет только прошлым), то это может приводить к всевозможным нежелательным последствиям (психическим расстройствам). У каждого преобладает какое-то одно психологическое время личности, что может быть обусловлено особенностями культуры и религии (это зависит от родовой культуры).

Исследуемые нами авторы, заранее ориентированы на прошлую часть в психологическом времени: они регистрируют уже прошедшие события, которые важны для них и к которым они смогут возвращаться в будущем и переживать их снова. Правда, стоит сказать о том, что записи, в большей части, содержат «ориентации на будущее» – мечты, желания, планирование (учеба, работа, семья). В сознании каждого из наших авторов присутствуют все три времени: они живут настоящим, фиксируют происходящие и происшедшие события с целью дальнейшего возвращения к ним в будущем и их актуализации.

В отрочестве и в юности в личных дневниках современных девушек репрезентация в тексте психологического прошлого (воспоминаний, попыток пересмотреть и переосмыслить определенные события, описаний тогдашних мыслей, эмоций, состояний) претерпевает как динамические изменения, так может выступать и в неизменном виде при переходе с подросткового к юношескому возрасту. В дневниковых записях, относящихся к обоим периодам развития, преобладает репрезентация прошлых переживаний, эмоций, чувств, мыслей («…я готова была сквозь землю провалиться, думала, что лицо у меня цвета помидора, чувствовала себя не в своей тарелке…»). Психологическое прошлое как негативное в подростковых записях отрицательно оценивается только одним автором из двадцати. Отображение в дневнике регистрационных аспектов – в качестве фиксации воспоминаний («Помню, когда я пришла на эту дискотеку…») – не имеет динамических трансформаций (наличествует у четверых авторов из двадцати и в отрочестве, и в юности). Также отсутствие динамики репрезентации выявлено в меньшинстве дневниковых текстов в репрезентации переосмысления происшедшего события с учетом особенностей межличностного взаимодействия («…если бы тогда я сделала иначе, то, возможно, они бы…»). Позитивное оценивание собственного психологического прошлого репрезентировано в одном личном отроческом дневнике и уже в четырех юношеских из двадцати.

Репрезентация психологического настоящего (констатация происходящих событий, описание переживаний, которыми живет автор, описание особенностей межличностного взаимодействия, в которое включен нарратор, регистрация значимых явлений и ситуаций, их приписывание к определенной календарной дате по принципу записной книжки) также имеет свои особенности. В личных дневниках обоих возрастных этапов превалирует отображение описания нынешних переживаний, мыслей, чувств, которыми живет автор («…не могу думать больше ни о чем, кроме этого радостного чувства, оно занимает мои мысли целиком, кажется, что я тону в нем…»). Репрезентация в дневниковых текстах негативного отношения автора к своему настоящему встречается у одного автора в отрочестве. Положительно собственное настоящее оценивают меньшинство нарраторов и в подростковом, и в юношеском возрасте. Описание особенностей межличностного взаимодействия, в которое включен автор репрезентировано у четверти респондентов в отроческих записях и у троих – в юношеских.

Репрезентация психологического будущего (целеполагание, прогнозирование возможных событий или исхода дел, происходящих в настоящем, построение планов, идей, мечтаний, желаний) имеет несущественные динамические изменения. Отображение в тексте мечтаний, желаний, идей («как было бы здорово, чтобы мы с ним все-таки стали уже жить вместе… я бы тогда…») выявлено у семи авторов из двадцати в подростковом возрасте, а в юношеском – у четырех. Репрезентация в дневниковых текстах планирования, целеполагания (автором намечается определенная цель и разрабатываются шаги для ее достижения: «Для того, чтобы мне сдать эти экзамены, надо потратить примерно на каждый… значит…») встречается у троих из двадцати нарраторов в отрочестве и почти у половины – в юности. Позитивная оценка психологического будущего присутствует в записях четверти респондентов в обоих возрастах. Репрезентация негативно оцениваемого будущего наличествует в личных дневниках двоих из двадцати нарраторов-подростков, а в юношеских записях отсутствует. Прогнозирование возможного исхода дел, происходящих в настоящем («…если я скажу ей это, она может обидеться, и мы не станем тогда вместе поступать в тот вуз…»), отражено в меньшинстве подростковых и юношеских дневников.

Репрезентация в личных дневниках современных девушек такого звена структуры самосознания как психологическое время личности претерпевает динамические изменения при переходе от подросткового к юношескому возрасту, которые можно отразить в некоторых тенденциях:

1. репрезентация психологического прошлого на основании описания бывших переживаний, эмоций, мыслей, чувств преобладает в текстах личных дневников подросткового и юношеского возрастов, но при этом значимых динамических изменений не выявлено;

2. репрезентация психологического настоящего на основании описания нынешних эмоций, мыслей, переживаний, чувств превалирует в дневниковых текстах и отрочества, и юности без значимых количественных изменений, которые могли бы указывать на динамические трансформации;

3. динамические изменения репрезентации психологического времени личности выявлены в связи с репрезентацией в личных дневниках психологического будущего авторов: отображение в тексте мечтаний, желаний, планов, идей в подростковом возрасте превалирует, а к юношескому – снижается; планирование, целеполагание (когда автором намечается определенная цель и разрабатываются шаги для ее достижения) репрезентировано больше в юности;

4. негативная оценка авторами своего прошлого, настоящего и будущего одинаково репрезентирована в меньшинстве подростковых записей, а в юношеских – не отображена ни в одном из личных дневников (чаще такая негативистическая оценка сменяется на позитивную).

Пятым является звено социально-нормативное пространство личности, которое в контексте социальных ценностей является наиболее сложной проблемой. Человек в первую очередь выступает в качестве социально ответственной единицы. B. C. Мухина говорит о том, что социальное пространство как феномен культуры и как психологическое пространство личности соединяет в особый феноменологический узел все факторы и все условия, определяющие развитие и бытие человека, генотипически обусловленные предпосылки и внутреннее пространство личности. Эти факторы вводят человека постепенно в сферу прав и обязанностей. Социальное пространство всегда культурно и этнически определено, а также зависит от внутренней позиции самого человека.

«Социальное пространство личности – это нерасторжимый комплекс знаковых систем предметного и природного мира, а также человеческих отношений и ценностей». Условиями развития и существования человека при этом выступают: место, где протекает жизнедеятельность человека; особенности общения, зависящие от культуры человека; внутренняя позиция самого человека. Социальное пространство обусловлено, в первую очередь, культурно-этническими особенностями, на основе которых определяются значения и смыслы прав и обязанностей. В процессе развития личности освоение социального пространства происходит постепенно – сначала через реализацию ребенком своих притязаний на признание. Чтобы быть признанным и одобренным, ребенок должен усвоить ценностные нормы к своим обязанностям и правам. Современные подростки, молодежь, рефлексируя на себя и на других, стремятся к становлению себя как личности. При этом у каждого процесс присвоения и усвоения обязанностей и прав, социальных норм и ценностей – индивидуален.

Все это отражается и в текстах личных дневников юношей и подростков. Основным механизмом развития личности при этом остается рефлексия, самоанализ человеком себя и своей деятельности. Ведение дневника в данном случае способствует рассмотрению своего «Я» с различных сторон. При этом распространенным методом является «диалоговый», то есть автор ведет беседу со своим дневником, что дает возможность увидеть себя «со стороны» («Как я могла так сделать?! Это же неправильно…/Так, соберись, успокойся. Ты все сделала правильно. По-другому – никак…»). Одной из доминирующих проблематик в личных дневниках является проблема межличностных, социальных взаимодействий (в классе, в семье, на улице и т. п.). И именно ведение дневника во многом способствует следованию автора ценностным и нормативным особенностям, в которых он бытует (к примеру, снятие эмоционального напряжения посредством терапевтической функции дневниковых записей – вместо общественных конфликтных ситуаций: («…Эта училка – просто дура! Если она еще раз заставит меня бегать столько… Вообще! Ненормальная…! Ох! Как-то даже, кажется, немного полегчало!.. И вообще она недостойна, даже, чтобы я к ней прикасалась…!» (автор – Ч. Е., 1986 г. р., запись от 03.05.2001)).

В личных дневниках современных девушек репрезентация такого звена структуры самосознания, как психологическое пространство личности, имеет свои особенности. Динамичные изменения при переходе от подросткового к юношескому возрасту выявлены в положительном отношении автора к своим правам, в их принятии и осознании. Игнорирование собственных прав («… мне все равно, я не стану никому жаловаться и подавать апелляцию, пусть это останется на их совести…») отображается у половины девушек в подростковых записях, и у меньшинства в юношеских. Репрезентация непринятия, отрицания своих прав («…все равно я не имею права так с ними поступать…»), а также – незнания и неимения интереса к этому познанию не претерпевают динамических трансформаций: выявлены у двоих авторов-подростков из двадцати, и у одного – юноши. Также у одного респондента в юношеских записях не отображено отношение к своим правам вообще (в тексте не упоминается), в отроческих – таких респондентов не выявлено.

Динамические изменения репрезентации существуют и в положительном отношении к чужим правам, которые приемлемы для самого автора, в их осознании и принятии («…Им виднее, они знают, что делают и их за это не накажут, потому что все – по закону…»): в отроческих дневниках – у троих нарраторов, а в юношеских – у семи из двадцати. Отображение неприемлемости и отрицания, несогласия автора с правами других выявляется менее, чем в половине отроческих и юношеских записей. Игнорирование прав («… плевать я хотела на нее, я еще не совершеннолетняя – у меня прав больше…!») репрезентировано примерно у половины респондентов – подростков и у четверти – юношей. Незнание чужих прав отображено только у одного нарратора из двадцати в отроческих дневниковых текстах, а в юности – ни у кого из них. Слабо репрезентировано отношение к правам других людей в личных дневниках на обоих изучаемых этапах развития личности.

Положительное отношение, принятие, личностная значимость, осознание своих обязанностей («Я знаю, что должна это сделать, никто кроме меня все равно не станет…») репрезентированы в текстах личных дневников и претерпевают некоторые динамические изменения: возрастают к юности. Непринятие, отрицание своих обязанностей («Я не обязана так делать… если кому-то надо, пусть сами делают…») отображены в половине подростковых записей и в четверти юношеских. Отношение к своим обязанностям совсем не отображено у одного и того же автора в текстах обоих возрастных периодов. Репрезентация игнорирования обязанностей («…я не собираюсь тратить на это свое время…») динамической выраженности не имеет: у шести из двадцати нарраторов в отрочестве и у пяти в юности. Незнание своих обязанностей демонстрирует один респондент и только в подростковых текстах.

Отношение автора к обязанностям других людей, социума не имеет значимой динамики при переходе от подросткового к юношескому возрасту. Непринятие, отрицание чужих обязанностей («Он не обязан это делать, его родители – себе на уме, только и знают, что заставлять его…») и игнорирование чужих обязанностей («… я сама это сделаю, чтобы он не тратил время, мне не сложно, помогу…») одинаково слабо отображены в личных дневниках. Незнание чужих обязанностей выражено только у одного респондента и только в подростковых записях. Из двадцати респондентов отношение к чужим обязанностям в тексте вообще не отображено у пяти девушек-подростков и у семи – в юношестве. Положительное отношение, принятие, личностная значимость, осознание чужих обязанностей («Они не должны так относиться к своей сестре, они же – старшие братья, и обязаны защищать и оберегать ее…») репрезентированы в половине отроческих и юношеских текстов.

Самоощущение и переживания автора о себе как об идеальном «Я» в семье, которое репрезентировано в тексте в виде положительно или отрицательно «окрашенной» рефлексии о соответствии своему неформальному статусу в семье, а также в виде соответствия или несоответствия идеального «Я» реальному «Я», на основе принятия и соблюдения прав и обязанностей как члена семьи превалирует в обоих возрастах. Следование семейным ценностям, традициям и нормам отображено в четверти отроческих и юношеских дневников. Несоблюдение прав и обязанностей как члена семьи слабо отображается и в подростковом, и в юношеском возрасте. Непринятие и неследование семейным традициям, несоблюдение семейных норм репрезентировано у двоих респондентов из двадцати в их отроческих записях и одного – в юношеских. Самоощущения и переживания автора не выражены в текстах одного личного дневника и только в отрочестве.

Самоощущение и переживания автора о себе как об идеальном «Я» в референтной группе, которое репрезентировано в тексте в виде положительно или отрицательно «окрашенной» рефлексии о соответствии своему статусу в референтной группе, а также в виде соответствия или несоответствия идеального «Я» реальному «Я», имеет динамические изменения: на основе принятия и соблюдения своих прав и обязанностей как члена референтной группы – репрезентация увеличивается; на основе следования нормам и традициям группы и на основе неследования нормам и традициям группы – уменьшается. Не претерпевает значимых динамических изменений репрезентация переживаний и самоощущений нарраторов, основанная на непринятии и несоблюдении прав и обязанностей как члена референтной группы (у четверых из двадцати респондентов в отрочестве и у пятерых в юности).

Самоощущение и переживания автора о себе как об идеальном «Я» в социуме, которое в тексте репрезентировано в виде положительно или отрицательно «окрашенной» рефлексии о соответствии своему статусу в социуме, а также в виде соответствия или несоответствия идеального «Я» реальному «Я», претерпевает значимые динамические трансформации при переходе от подросткового к юношескому возрасту: на основе несоблюдения прав и обязанностей как социальной единицы – уменьшается (вплоть до исчезновения в тексте в юности); на основе соблюдения прав и обязанностей как социальной единицы – возрастает; на основании не отображения нарратором данного критерия в записях (у четырех авторов из двадцати и только в юности). Отображение неследования социальным нормам и традициям выявлено в двух отроческих дневниках из двадцати и ни в одном юношеском. Отображение следования социальным нормам и традициям динамически не изменяется (у одних и тех же четырех из двадцати респондентов в обоих возрастах).

Репрезентация самоощущения и переживания автора о себе как об идеальном «Я» как представителя рода, этноса, конфессии не претерпевает динамических изменений, но имеет преобладание по представленности в тексте на основе того, что не отображается в записях большинства авторов и в подростковом, и в юношеском возрасте. Принятие и соблюдение прав и обязанностей как представителя рода, этноса, конфессии и неследование родовым, этическим и религиозным традициям и нормам одинаково репрезентированы в личных дневниках (по одному респонденту из двадцати в обоих возрастах). Следование родовым, этническим, религиозным традициям и нормам отображено в текстах одних и тех же двух респондентов и в отрочестве, и в юности. Непринятие и несоблюдение прав и обязанностей как представителя рода, этноса, конфессии не репрезентировано вообще (ни у одного из авторов, ни в подростковых, ни в юношеских текстах).

Восприятие автором своего индивидуального жизненного пути в качестве динамических изменений репрезентации имеет показатели только на основе того, что является не отраженным в тексте (у трех из двадцати нарраторов в подростковом возрасте и ни у кого – в юношеском). Позитивное восприятие, когда автор доволен своей жизнью, принимает ее такой, отображено в половине отроческих и юношеских записей. Негативное восприятие, когда автор не доволен своей жизнью, старается что-то изменить, репрезентировано у пяти из двадцати девушек-подростков и у шести – в юношестве. Отражение респондентами своего жизненного пути: как уникального встречается редко и в подростковом, и в юношеском возрасте; а как сознательно повторяющего чей-то – выявлено у одного автора из двадцати и только в юности.

Репрезентация в личных дневниках современных девушек такого звена структуры самосознания как социально-нормативное пространство личности претерпевает динамические изменения при переходе от подросткового к юношескому возрасту, которые можно отразить в некоторых тенденциях:

1. в процессе развития личности с отрочества до юности репрезентация игнорирования своих прав снижается;

2. отображение положительного отношения и осознанного принятия своих прав увеличивается;

3. положительное отношение автора к правам социума и их осознанное принятие возрастает в своей репрезентации;

4. отображение положительного отношения к своим обязанностям увеличивается; а непринятия и отрицания своих обязанностей уменьшается;

5. репрезентация принятия и соблюдения своих прав и обязанностей как члена семьи возрастает;

6. принятие и соблюдение прав и обязанностей как члена референтной группы становится более репрезентированным к юности;

7. репрезентация следования традициям и нормам референтной группы сходит на ноль в юности (как и неследование нормам и традициям референтной группы до ноля в юношеском возрасте);

8. соблюдение прав и обязанностей автором как социальной единицы чаще репрезентировано в юношеском возрасте; а несоблюдение прав и обязанностей в юношеских дневниковых записях не выявлено;

9. репрезентация самоощущения и переживаний автора о себе как об идеальном «Я» как представителя рода, этноса, конфессии превалирует в личных дневниках на обоих этапах личностного развития и не имеет динамических изменений; а непринятие и несоблюдение прав и обязанностей как представителя рода, этноса, конфессии вообще не репрезентированы ни в одном тексте.

Поскольку в нашем исследовании применение факторного анализа обусловлено необходимостью изучить, каким образом в личных дневниках динамически изменялась репрезентация выделенных нами переменных (которые образуют пять шкал) при переходе от подросткового к юношескому возрасту, мы считаем необходимым дать характеристику полученных результатов не только отдельно для каждого из обозначенных выше возрастных этапов, но также, первостепенно, обозначить общие тенденции, которые выявились в результате проведения факторного анализа.

Для начала стоит сказать о том, что пять шкал, отображающих репрезентацию исследуемых нами переменных, на каждом из изучаемых при помощи факторного анализа возрастных этапов, объединялись в одинаковые факторы: F1 как фактор «рефлексивность». А в фактор F2 – «внутриличностное – социальное». Соотношение же самих факторов (их корреляционные связи) репрезентированы на каждом этапе специфически.

В целом в подростковом возрасте у большинства авторов репрезентация в тексте низкого уровня рефлексивности влияет на снижение внутриличностного и повышение социального аспекта. Это говорит о том, что в личных дневниках преобладает диалогичность и описание других людей, их особенностей, их взаимоотношений, а не описание и характеристика собственных переживаний, эмоций, ожиданий, чувств автора; а также в тексте упор сделан на описании кого-то или чего-то, без аналитичности, желание обособиться от социума в целом или же от конкретных лиц, воспринимаемых при этом негативно. В юношеском возрасте картина репрезентации в дневниковых записях изменяется: повышения показателей рефлексивности влечет за собой увеличение представленности внутриличностного плана развития. При этом диалогичность сменяется монологичностью и ориентацией на собственное «Я», в тексте начинает преобладать аналитичность (как правило, самонаблюдение, самоописание, самоанализ), все чаще автор через соотнесение себя с другими формирует свою мировоззренческую опору, все это сопровождая общим положительным эмоциональным фоном.

Таким образом, можно обозначить следующие особенности репрезентации развития самосознания личности в интимных дневниках современных девушек с подросткового по юношеский возраст.

Основным поводом для начала ведения дневника у девушек-подростков по нашей выборке является отсутствие подходящего собеседника или же наличие какого-нибудь значимого события. При этом преобладающее отношение к дневнику – прагматическое. У наших респондентов личный дневник выступает в большинстве случаев как средство психологической саморегуляции авторов и способствует личностной рефлексии.

С подросткового по юношеский возраст происходят динамичные изменения содержания звеньев самосознания, репрезентируемые в личных дневниках современных девушек:

«Имя, образ тела и духовное "Я"». С переходом записей от отроческих к юношеским у наших авторов наблюдается тенденция «отказа» от имени собственного. При этом в подростковом возрасте эти авторы или обращались к себе по имени, или же прописывали собственное поименование в некоторых смысловых значимых отрывках, но в юности девушки не употребляют имен собственных. Это может быть обусловлено в первую очередь тем, что при переходе от подросткового к юношескому возрасту в дневниках наших авторов происходит смена диалогичности на монологичность, а также – особенностями самосознания на этих возрастных этапах.

«Притязание на признание». Если в подростковом возрасте для девушек-авторов важнее было притязать на признание окружающих, то в юношеском – они притязают на признание со стороны самих себя: для них становится значимой самоактуализация и самоуважение, а также оценка собственных достижений и определенных результатов.

«Половая идентификация». У исследуемых нами авторов это выражается в том, с кем именно они идентифицируют себя, будучи в подростковом возрасте, а с кем – достигая юношеского. Выявилась тенденция, указывающая на то, что в отрочестве идентификация происходит не только по внешним признакам, но и с определенными личностями: чаще – с медийными персонажами или с ровесницами. В отрочестве авторы идентифицируют себя больше по личностным качествам со значимыми взрослыми, с авторитетными личностями или же с идеальным обобщенным образом, субъективным для каждого из них.

«Психологическое время личности». В дневниковых записях каждого автора в той или иной степени отображаются и психологическое настоящее, и прошлое и будущее: они живут настоящим, фиксируют происходящие и происшедшие события с целью дальнейшего возвращения к ним в будущем и их актуализации; в текстах подросткового периода преобладает репрезентация психологического прошлого (в виде воспоминаний, попыток пересмотреть и переосмыслить определенные события, описаний тогдашних мыслей, эмоций, состояний); в текстах, относящихся к юности, преобладает репрезентация психологического настоящего в форме отображения, описания нынешних переживаний, мыслей, чувств, которыми живет автор; репрезентация психологического будущего в виде целеполагания, прогнозирования возможных событий или исхода дел, построения планов, идей, мечтаний, желаний имеет несущественные динамические изменения – от большей выраженности в отрочестве к меньшей в юности; динамика отображения в дневниковых текстах планирования, целеполагания, когда автором намечается определенная цель и разрабатываются шаги для ее достижения, растет к юности; позитивная оценка психологического будущего превалирует на обоих возрастных этапах, а негативная – встречается у двоих авторов в отрочестве и ни у одного в юности.

«Социально-нормативное пространство личности». Основное значение, уделяемое авторами при этом отводится социально-нормативному пространству. В записях подросткового возраста проблема прав, обязанностей, нормативности и морали репрезентируется только вскользь: редко авторы задумываются и стараются разобраться в каких-нибудь ситуациях, событиях посредством привлечения данных категорий. Если в отрочестве они упоминаются, то чаще – в негативном аспекте (это касается в большинстве случаев обязанностей). В юношеской репрезентации отношение к социально-нормативному пространству не только увеличивается у большинства авторов, но и приобретает статус некой мировоззренческой опоры (все рефлексивные записи при этом обязательно анализируют жизненное с учетом прав, обязанностей, понятий о морали и нравственности, о нормах).