Глава 30
Война и мир

Операция «Немыслимое» закончилась полным фиаско – последним это понял Трумэн. Бомбежка Нью-Йорка не погнала на улицы протестующих демонстрантов – волна страха накрыла Америку. Дело дошло до того, что в Конгрессе собралась едва четверть «народных избранников» – большая их часть попряталась, икая от ужаса, ибо ожидала непременного налета на Вашингтон.

И хозяин Белого дома запросил пардону, осознав, что мощь Соединенных Штатов – это скорее мощи. И если десантные корабли СССР подойдут к Восточному побережью, то американская армия не выстоит, тем более что на Дальнем Западе самураи активно готовились к наступлению.

Чем тут может помочь действительно могучая экономика? Выпуском новых танков и самолетов? Так, во-первых, выходило, что и танки и самолеты, сделанные в СССР, куда лучше американских, а во-вторых, победу одерживает вовсе не бронетехника, даже самая совершенная, а люди.

Могли граждане США превзойти советский народ? Ответ отрицательный.

Правда, на Берлинский конгресс Трумэн вылетать побоялся – скрутят еще, как военного преступника, и посадят в одну камеру с Черчиллем. Представлять в Берлине президента США выехал сенатор Олбен Баркли, будущий вице-президент. Его сопровождала огромная свита помощников, советников и телохранов.

Францию представляли Шарль де Голль и Морис Торез, а от Британии прибыли Клемент Эттли, заместитель премьера, и Раджани Пальме Датт, генсек Компартии Великобритании.

Были тут и представители Японии, Китая, Италии, Польши – куда ж без нее, – а проходил конгресс в Городском дворце Гогенцоллернов.

Людно было – не протолкнуться, но в основном из-за «других официальных лиц», что толпой волочились за особо важными персонами.

Сталин, переговорив с Пиком и Ульбрихтом, открыл «мероприятие». Вождь был краток.

– Советский народ одержал великую победу над гитлеровской Германией, – сказал он, – и он вправе рассчитывать на долгий и прочный мир. Однако Англия и Америка были не согласны с потерей мирового господства, им пришлись не по нраву завоевания СССР, и они развязали новую войну. Спрашивается: в каком положении Британия и США оказались теперь? Господин Баркли передал нам предложения американской администрации о прекращении боевых действий. Мы их внимательно рассмотрим и примем решение. Скажу сразу: мы не хотим войны. Но испытывают ли подобное желание за океаном? Почему Белый дом принял решение послать делегацию на этот конгресс буквально за пару дней до его открытия? Не потому ли, что господину Трумэну донесли об успешном испытании советской атомной бомбы? Пентагон лелеял различные планы атомной войны против СССР, мечтая разбомбить Москву, нефтяные промыслы Баку, уральские заводы. И что же американские вояки скажут теперь, когда мы можем ответить на их удар нашим контрударом? – обведя присутствующих внимательным взглядом, Сталин продолжил: – Здесь собрались друзья и враги, и будет очень сложно разрешить все противоречия, но это необходимо сделать, поскольку альтернативой нашим переговорам является война. Так давайте договариваться.

Жилин скромно притулился среди прочих военных, соседствуя с бригадным генералом из США. Американец угрюмо молчал, зыркая из-под густых, лохматых бровей.

– Мистер Рычагов? – проворчал он, косясь на Жилина. – Вы говорите по-английски?

– Немного, – улыбнулся Иван. – Представьтесь.

– Оуэн Чэнси. Просто Оуэн.

– Просто Павел. Можно – Пол.

– Очень приятно, Пол, хотя совсем недавно я мечтал всадить в ваш самолет длинную очередь!

– Взаимно, Оуэн.

Чэнси затрясся от бесшумного смеха.

– Скажите, Пол, – сказал он, чуток успокоившись, – вы коммунист?

– Конечно.

– Вот! – поднял палец бригадный генерал. – В этом-то вся закавыка! Коммунист никогда не примет свободу и демократию, следовательно, мы с вами обречены на вечный конфликт.

Жилин улыбнулся:

– Знаете, Оуэн, советский человек куда свободнее американца или европейца. За века ваше почитание закона и порядка превратилось чуть ли не в безусловные рефлексы, ваши «свободные» соотечественники зажаты в тисках правил и установлений, ваша жизнь тиха, скучна и размеренна, вы полагаете за счастье знать, что будете делать через полгода. Мы другие, над нами не довлеют ваши табу, поэтому мы вольны нарушить закон, если он нам не подходит. Для вас подобное – очевидное преступление, а для нас – свобода выбора. А насчет демократии… Чем вам не нравится советская демократия?

– Тем, что это не демократия! Ведь у вас правит только одна партия!

– У вас тоже, – невозмутимо парировал Иван.

– Что-о?!

– Оуэн, игра в выборы, борьба демократов с республиканцами – это всего лишь цирк для избирателей. На самом-то деле в США, как и в СССР, правит элита, истеблишмент, по-вашему. А посему совершенно не важно, кто победит – слон или осел, потому что истеблишмент останется нерушим. Между Советским Союзом и Соединенными Штатами разница только одна: мы честно признаем, что у нас однопартийная система, а вы это скрываете.

– Спорить с вами не стану, – проворчал Чэнси, – я не политик. Видимо, нашим народам подходит именно та демократия, которую они имеют. Мы разные, потому что у нас разные цели.

– Да какая у вас цель, Оуэн? О чем мечтает среднестатистический Джон Смит из Айовы? Обзавестись бизнесом, сделать миллион, купить роскошную «тачку» и чтобы у него всегда было много вкусной жратвы и доступных девок. Верно? Об этом, с поправками, мечтали еще в первобытных пещерах.

– А ваша цель – коммунизм? – съязвил Чэнси.

– Достойная цель.

– Вернее, недостижимая!

– Ошибаетесь. Устроить коммунизм можно в один день. Стоит только людям договориться не лгать, не убивать, не воровать, не подличать, а просто жить, любить, строить – и наступит коммунизм! К сожалению, тут же найдутся те, кто жаждет иметь гораздо больше других, кто не захочет работать вместе со всеми на общее благо, а чтобы все работали на него. Такова жизнь! И наша задача – устроить эту жизнь так, чтобы мещан, эгоистов, мерзавцев и подонков становилось все меньше.

– С помощью ГУЛАГа, например, – подхватил Оуэн.

– В том числе, – спокойно подтвердил Жилин.

Чэнси вздохнул и покачал головой:

– Не понять вас, русских…

– Потому и боятся нас, что не понимают.

Оуэн замолчал, видимо, пытаясь разобраться в загадочной русской душе, а Иван, краем уха слушая докладчика – это был Шарль де Голль, прокручивал в уме события последнего года.

В принципе все складывалось неплохо, гораздо лучше, чем «в прошлой жизни». Советский Союз приобрел Маньчжурию и Финляндию, Восточный Туркестан, Западную Анатолию и Проливы. Тысячи заводов Европы работают, выполняя заказы из СССР. Ударными темпами строятся жилье, дороги, заводы, ГЭС.

А Запад еще не раз будет удивлен новыми победами – только уже не советских войск, а советской науки, культуры, промышленности. Во множестве лабораторий ныне создается будущее – ЭВМ и приборы на полупроводниках, синтетические ткани, лазеры и прочая, и прочая, и прочая.

К 30-й годовщине Октябрьской революции обещает грянуть революция мирная, научно-техническая.

Жилин вздохнул. Он ощутил вдруг, насколько эфемерны усилия дипломатов на Берлинском конгрессе. Нет, он верил, что Молотову удастся добиться прекращения войны, закрепить завоеванное и даже добиться передачи под опеку СССР Ливии с Палестиной.

Сейчас-то империалистам нужен мир – не сможет Америка воевать на два фронта, отбиваться от СССР на востоке и от Японии на западе. Договорившись о «дружбе и сотрудничестве» со Сталиным, Трумэн все силы бросит на освобождение Калифорнии.

А потом что? Отдышится Америка, придет в себя и начнет потихоньку перетягивать одеяло на себя, гадить исподтишка, подкупать, свергать, врать и заманивать туземцев побрякушками.

Сколько продержится соцлагерь в составе Германии, Франции, Италии и Великобритании (всякие польши с венгриями – не в счет)? Хорошо, если лет тридцать-сорок. Хотя… «В той жизни» Хрущеву и Брежневу досталась богатая сверхдержава, и надо было не разбрасываться накопленным добром, не менять по-дикарски нефть на ширпотреб «маде ин ненаше», а вести упорную экономическую борьбу – становиться богаче и сильней «загнивающего империализма». И кто знает, может быть, тогда наступит время, когда название великой страны изменят на Союз Советских Коммунистических Республик?..

В перерыве Жилин вышел в Рыцарский зал, где толклось немало народу. Впереди вышагивал старый знакомец – барон Савада, сзади шествовали товарищи Сталин и Молотов.

Вдруг ровный ропот толпы, изредка перебиваемый смехом, перекрыл сухой кашель автоматов. Люди кинулись в стороны, и прямо на Ивана выбежало трое со «шмайссерами». Они вскинули свое оружие, и было ясно, кого именно приговорила к смерти эта троица.

Жилин действовал не инстинктивно, а вполне рассудочно. В этот момент им правила холодная решимость и беспощадность, как обычно в бою.

Иван сделал шаг, выхватывая трофейный «вальтер» и словно прикрывая собой Сталина. Нет, Жилин никогда не был склонен к самопожертвованию – для этого он был слишком рационален.

Иван просто занял наилучшую позицию для стрельбы, а то, что за спиной у него оказался вождь… Тем лучше.

Жилин словно перестал слышать. Он видел только набегавших на него троих со «шмайссерами», видел бешеные глаза, перекошенные в крике рты – и жал на спуск.

Две пули – в рот и шею. Тот из убийц, что бежал посередке, упал и покатился, обливаясь кровью.

Правую руку пронзило, будто раскаленным шкворнем. Пальцы выронили пистолет, но Жилин подхватил оружие левой рукой и вскинул.

Пуля левому – в голову.

Дуло «шмайссера» трясется, брызжет огнем.

Пуля правому – в грудь. И еще одна, и еще…

Вздрагивая от попаданий, Жилин оседал на пол, продолжая жать на спуск.

Тьма…