Шестнадцатого октября Хуан Ильянес привел шестерых своих товарищей-шахтеров в здание Департамента социальной защиты Чили для их первой официальной пресс-конференции. Мужчины сидели перед целой кучей микрофонов. Их кожа была все еще болезненно-серого цвета после десяти недель, проведенных под землей. Тридцать два шахтера уже выписались из больницы – только Виктор Замора, страдающий от гниения зубов, оставался под наблюдением врачей, – и банды репортеров уже объявились у них дома. Марио Сепульведу увезли из больницы тайком, с полотенцем на голове, чтобы избежать встречи с толпой журналистов, желающих с ним пообщаться. И вот Ильянес попросил прессу уважать их личную свободу. «Дайте нам возможность привыкнуть ко всему этому», – сказал он и попросил журналистов «не разрушать образ» шахтеров как единой группы, и особенно пожалеть таких людей, как Йонни Барриос, который стал персонажем многочисленных низкопробных рассказов, высмеивающих его любовные похождения. «Примите во внимание его эмоциональное состояние», – говорил он. В Латинской Америке, как нигде в мире, пресса любит вначале создавать героев, а затем уничтожать их, особенно если они не идут навстречу индустрии шоу-бизнеса, и Ильянес чувствовал, что очень скоро нечто подобное может произойти и с ним. Он ответил на несколько неожиданно скептических вопросов по поводу того, как люди вообще соглашаются работать на такой опасной шахте: «Мне были нужны деньги», – сказал Хуан. Но он отказался говорить о том, как шахтеры выживали первые семнадцать дней, до того, как им удалось установить контакт с внешним миром. Шахтеры подписали договор, согласно которому они пока не будут рассказывать об этих семнадцати днях, но поделятся этим для будущей книги и фильма. Журналисты, присутствующие на пресс-конференции, и те, что толпились у дверей их домов, – все они жаждали услышать страшные и скандальные истории, которые, как они думали, непременно должны скрывать эти бледные люди. Вы дрались между собой? Вы хоть раз думали о сексе? Вам являлся Бог? Вы задумывались о каннибализме? Чилийские журналисты даже начали намекать на то, что герои шахты «Сан-Хосе» – не такие уж и герои. Ясно, что они перессорились между собой, и некоторые газеты уже сообщили, что спасатели якобы слышали, как шахтеры кричали: «Наконец-то мы от него избавились!», когда Марио Сепульведу поднимали в капсуле наверх.

Репортеры окружили дом Виктора Сеговии на Халькопиритной улице в районе Лос-Минералес, и когда он наконец вошел, то обнаружил репортеров даже внутри, включая одного из самых известных журналистов Чили, Сантьяго Павловича, того самого одноглазого ведущего шоу «Informe Especial». Еще один репортер находился на кухне (он разговаривал с матерью Виктора), и рядом еще один – из Азии. Виктор решил пойти на задний двор выпить пива, но и там его поджидал репортер. Родственники просили: «Пожалуйста, поговори с этими людьми, чтобы они поскорее ушли». И на фоне этого репортерского безумия Виктор пытался утешить своего семидесятисемилетнего отца. Старший Сеговия был болен, у него проблемы с памятью, и когда он увидел сына впервые за десять недель, то начал рыдать. «Я никогда, никогда не видел, чтобы он плакал, – сказал Сеговия. – Он всегда был невозмутимым». Кроме всего прочего, Виктора смутила та смесь трепета и неприязни, с которой к нему обращались в его собственном доме, – как будто он был богачом или знаменитостью. Они были нетерпеливы, они просили его улыбнуться, они хотели знать, каковы его планы на будущее – теперь, когда ему не надо больше работать, – все ведь знают, что один из самых богатых людей Чили пообещал сделать всех шахтеров миллионерами. Даже бывшая жена Виктора, которая бросила его несколько лет назад, вдруг изъявила желание помириться и попросить прощения. Все это было так же странно и так же похоже на сон, как и человек с бородой и повязкой на глазу, который каким-то образом переместился из телевизора прямо к Виктору в дом и сейчас спрашивал: «Мы можем поговорить?»

Журналисты успели полюбить Тридцать Трех – и уже успели на них обидеться. Новоиспеченные национальные герои Чили превратились в группу жадных рабочих, которые посмели проигнорировать самые острые вопросы прессы, чтобы потом заработать на своих рассказах – и не в Сантьяго, а где-нибудь в Голливуде или Нью-Йорке. Некоторые, правда, уже начали распродавать большие и маленькие кусочки своей истории. «Он взял 50 долларов, но, кажется, что-то все-таки утаил», – жаловался японский репортер после визита к одному из шахтеров. Если чилийской прессе не позволено сделать из них героев, то она может вместо этого унизить их и облить грязью. Для начала некоторые газеты стали указывать на то, что за спасение шахтеров страна заплатила немалую цену. По подсчетам правительства, не менее двадцати миллионов, включая шестьдесят девять тысяч на создание капсулы «Феникс» и почти миллион, потраченный государственной нефтяной компанией на топливо для буров и грузовиков. Девятнадцатого октября бульварная газетенка «La Segunda» подсчитала стоимость всех подарков, которые получили шахтеры, – более тридцати восьми тысяч долларов (или девятнадцать миллионов песо) на каждого, включая очки Oakley (по четыреста долларов) и самую новую модель iPod touch, которую передала Apple. А кроме того, были запланированные поездки в Британию, на Ямайку, в Доминикану, Испанию, Израиль и Грецию (шахтеров пригласили либо официальные лица этих стран, либо предприниматели). В итоге состоятся не все эти поездки, и всего несколько шахтеров примет в них участие. Но Луис Урсуа почувствовал, как изменилось к нему отношение. «После той статьи в “La Segunda” люди решили, что мы разбогатели. И стали по-другому на нас смотреть», – вспоминал он. Да, первое время их действительно осыпали подарками. Через несколько дней после публикации в «La Segunda» компания «Кавасаки Чили» заявила, что каждый из тридцати трех шахтеров получит новый мотоцикл. Главный менеджер уточнил, что это будет самая дорогая модель (стоимость – 3,9 миллиона песо за каждый). «В конце концов, они это заслужили, – сказал прессе представитель компании, тут же ловко вплетая аналогию между шахтерами и брендом Kawasaki. – Эти люди олицетворяют трудолюбие, самопожертвование, упорство и способность преодолевать препятствия – качества, которые являются основными и для Kawasaki – одной из ведущих компаний Японии». Франклин Лобос принял подарок и сказал примерно то же, что все шахтеры повторяли снова и снова с того момента, как выбрались на поверхность: «Мы не герои, как о нас говорят. Мы просто пострадавшие. Мы не кинозвезды и не голливудские знаменитости».

Несколько дней спустя Ариель Тикона оказался в студии Мадрида, с женой и недавно появившейся на свет дочерью Эсперансой, отвечая на вопросы ведущего испанского ток-шоу. «У нас есть для вас подарок», – говорит ведущий, и из-за сцены тут же появляется молодая женщина в обтягивающем платье, толкая перед собой новенькую детскую коляску. Следующая остановка Ариеля в Испании – это «Сантьяго Бернабеу» – священное место для мирового спорта и родной стадион футбольной команды «Реал Мадрид». Как и у трех других шахтеров, у Ариеля была VIP-экскурсия, включающая выход на поле вместе со съемочной группой. «Я просто обомлел от этой красоты», – сказал Ариель, глядя вверх на восемьдесят пять тысяч пустых сидений через свои темные очки Oakley. В том, как он улыбался и как вертел головой, пытаясь охватить взглядом весь стадион, было что-то по-детски наивное и волшебное.

В первые недели после освобождения из темных туннелей шахты «Сан-Хосе» Тридцать Три находились в фокусе внимания общественности, в то же время каждый с памятью о своей скромной прежней жизни и о десяти неделях в подземном плену. Эдисон Пенья получил не меньше славословий и лести, чем все остальные, – тот самый, который под землей бегал трусцой и пел «Отель разбитых сердец» и который, если говорить серьезно, был примером того, насколько крепок и силен вообще может быть человеческий дух. Но после спасения Эдисон никак не мог привыкнуть к повседневной жизни «обычных». Его разум словно был не вполне вместе с телом, а все еще находился в той горе, и она снова и снова падала на него сверху, как огромная каменная гильотина. Гора продолжала нависать над ним, когда он путешествовал по миру как посланник Чили, представитель всех шахтеров и всех бегунов, посещая Токио, Тупело, Миссисипи и многие другие места. Но особенно – когда он вернулся в Сантьяго. «Вся эта жизнь, ее светлая сторона просто поразила меня, – рассказывал Эдисон. – Я был в шоке, глядя на прогуливающихся людей, живущих нормальной жизнью. Мне хотелось сказать им: “Эй, там, где я побывал, все иначе. Там за жизнь надо было бороться изо всех сил!” Я вернулся к жизни и увидел это дерьмо, которое они называют “мирная жизнь”. Такая жизнь оттолкнула меня. Многих из нас оттолкнула». В шахте Эдисон пытался не думать о том, где он, а теперь – снова пытался не думать о том, что с ним сейчас. 24 октября, всего через одиннадцать дней после освобождения, Эдисон Пенья принял участие в одном из забегов троеборья в Сантьяго, пробежав десять с половиной километров. «Доктора и психологи назначили мне строгий режим, – сказал он журналисту после забега, – и я чувствую себя не вполне нормально». Как в публичных заявлениях, так и в частных беседах Эдисон признавался, что его состояние нестабильно. Это тем не менее не помешало ему принять приглашение посмотреть Нью-Йоркский марафон. В Нью-Йорке он спел песню Элвиса на шоу Дэвида Леттермана и поучаствовал в пресс-конференции перед началом соревнований. «Зачем вы бегали в шахте?» – спросил кто-то. «Таким образом я говорил шахте: ты меня не догонишь! Я могу победить свою судьбу!» – ответил Эдисон. До аварии он был в большей степени велосипедистом, чем бегуном, но он решил, что не будет просто зрителем на Нью-Йоркском марафоне: он примет в нем участие и попытается пробежать дистанцию до финиша. Врач и члены местного клуба бегунов сказали, что участвовать в марафоне без предварительных тренировок – это глупая идея, но Эдисон был настроен решительно. Естественно, примерно через час после старта колени начали его подводить, и последние шестнадцать километров он прошел пешком, но все же добрался до финиша (показав время 5 часов, 40 минут и 51 секунду), частично благодаря помощи двух иммигрантов из Мексики – членов спортивного клуба, – которые сопровождали его на протяжении всей дистанции. «В этом марафоне я боролся, – сказал он потом прессе. – Боролся с самим собой. И с болью». Некоторые его коллеги затем утверждали, что поездка в Нью-Йорк вышла для Эдисона Пеньи боком: именно там он сильнее, чем раньше, пристрастился к алкоголю. «Если бы мы действительно были вместе – тридцать три человека, – мы бы проследили за Эдисоном и не позволили бы ему попасть в беду», – сказал молодой шахтер Педро Кортес. В Нью-Йорке Пенья начал спорить со своей девушкой по поводу того, стоит ли ему путешествовать, но когда ему предложили новую поездку, он не смог сказать нет. «Ты начинаешь превращаться в куклу. Мы куклы. Идите сюда, идите туда. Стойте вот так. Ближе, ближе, под прожектор. Нам хотелось убежать и послать все к черту. Мы ведь родились заново, и тут… Этот первый год… Заберите свой багаж, станьте в очередь. Сделайте это, сделайте то. Делайте! Если говорить по-честному – то у нас как будто отобрали наши жизни». Когда в январе Эдисон приехал в Мемфис и Грейсленд – как раз ко дню рождения Элвиса, – гора нависла над ним еще плотнее. На пресс-конференции он спел один куплет из «The Wonder of You» своим приятным баритоном, хоть и с акцентом. «Когда вся жизнь трещит по швам, ты мне одна даешь надежду…» – эти строки он как будто не просто спел, а действительно пережил, и публика в Грейсленде хоть и не понимала, что его гложет, но взорвалась одобрительными криками еще до того, как он закончил петь.

В течение первых нескольких недель шахтеры общались с психологами и терапевтами. «Моя девушка говорит, что я стонал во сне и просыпался среди ночи», – жаловался психологу Карлос Бугеньо. Вскоре ему прописали таблетки, которые помогли нормально спать. «Всю ночь донимают воспоминания», – признался Педро Кортес. В течение дня длительная тишина или, наоборот, резкие громкие звуки вызывают тревогу. Когда Бугеньо, Кортес и еще несколько их товарищей ехали в фургоне и поблизости раздался рев мотоцикла, все бросились на пол. Когда на сессии групповой терапии в Копьяпо терапевт закрыл дверь, несколько шахтеров тут же захотели выйти. «Вы нас здесь заперли, – сказал один из них. – Не запирайте нас!» Вид закрытой двери и одновременно лиц товарищей рядом вернул нескольких человек в то эмоциональное состояние, в котором они находились под землей. «Мы подошли к окнам и открыли их все, – рассказывал Кортес. – Они не должны были проводить это собрание с нами всеми, это слишком сильный стресс». Индивидуальные посещения терапевтов продолжались, но в основном – не более нескольких недель.

Психолог Итурра выступил с резкой критикой тех способов реабилитации, которые применялись к шахтерам. Но большинство его рекомендаций были проигнорированы, включая и довод о том, что шахтеры должны вернуться к спокойной размеренной работе (естественно, на поверхности) после одной-двух недель отпуска. Вместо этого большинство рабочих продолжало сидеть дома, «наслаждаясь» плодами своей всемирной известности и посещая всевозможные официальные и неофициальные мероприятия в их честь. «Они стали трофеями, – объяснил Итурра. – Они стали символами». А если из человека сделать символ того, чем он не является, – если кто-то из живых людей вообще может быть символом чего-нибудь, – то вы рискуете лишить его смысла существования. «Худшее из того, что с ними можно было сделать, – это называть их героями», – так сказала жена одного из шахтеров. Правительство, которое предприняло беспрецедентные меры, чтобы спасти тридцать трех обычных человек, должно было также понимать и то, что стресс, который эти люди получили, – тоже беспрецедентный. Но для большинства из них местом реабилитации стал собственный дом, и никто из чиновников не взял на себя ответственность за возвращение этих людей к нормальной жизни.

Вместо этого в конце октября все тридцать три получили приглашение посетить публичные торжества в президентском дворце Ла-Монеда. Для нескольких из них, таких как Флоренсио Авалос, это стало последним или одним из последних выходов на публику. «Я поехал в Ла-Монеда, потому что никогда там не был и всегда хотел его увидеть. После этого я никуда уже не ездил». Шахтерам за их героизм вручили недавно выпущенную Двухсотлетнюю медаль, которая олицетворяла все то, чем республика Чили могла гордиться за свою историю. Они слушали речь президента Пиньеры, в которой тот использовал метафору «Спасение» применительно ко всему тому, что он собирается сделать, оставаясь на должности. Президент говорил о построении государства, в котором не будет бедности, и отношение к рабочим будет лучше, и еще о том, что семисотметровый лифт, созданный «нашими инженерами и техниками» и который стал «мостом жизни, веры, надежды и свободы», будет не последним грандиозным проектом в Чили.

Для тридцати трех мужчин из шахты «Сан-Хосе», как и для всей страны, будущее было наполнено обещаниями. Когда в декабре шахтеры посетили офисы своих новых юристов в Сантьяго, то в самом буквальном смысле поднялись на новые высоты. Следуя многочисленным рекомендациям, они выбрали самую крупную юридическую фирму в стране – «Carey&Co», чтобы превратить то устное соглашение, которое они заключили, в документ, имеющий юридическую силу. Эта же компания будет представлять их интересы на переговорах по вопросу прав на фильм и книгу. Но вначале шахтерам нужно было понять, что им вообще могут предложить, и для этого пришлось посетить новые офисы фирмы на сорок третьем этаже самого высокого здания в Чили – недавно построенного небоскреба «Титаниум».

Десять юристов компании занимались подготовкой чернового варианта договоров. Это были одни из лучших адвокатов в стране, талантливые и амбициозные мужчины и женщины, которые проходили обучение и стажировку не только в Чили, но также в Европе и США. Но когда они наконец встретились с шахтерами из «Сан-Хосе», то вдруг испытали трепет. «Когда смотришь на них, тебя переполняет чувство патриотизма», – сказал один из юристов. Это все равно что смотреть на флаг или на панораму Анд – тем ни менее, когда все перешли к делу, замешательство быстро прошло. Шахтерам показали двадцатистраничный контракт и презентацию в «PowerPoint», но объяснение разницы в законах Чили и США по поводу интеллектуальной собственности не вызвало особого интереса среди горняков. Один из юристов заметил, что какой-то молодой шахтер, который сидел дальше всех, играл на своем мобильном телефоне.

Завершив презентацию, юристы оставили шахтеров одних в конференц-зале, чтобы те решили, подходят ли им условия. Эта комната на сорок третьем этаже была одной из самых впечатляющих в Латинской Америке – она называлась «Манехью», потому что окна выходили на гору с таким названием. Хотя несколько шахтеров и были разозлены на Марио Сепульведу за то, что тот дал интервью журналисту BBC – автору книги, за которую они не получат ни цента, – в целом дискуссия была спокойной и краткой. Марио также успел переговорить и с кинопродюсером из Латинской Америки, который сказал, что может предложить астрономическую сумму за право на съемку. Договор, составленный «Carey&Co», сертифицировал создание целой компании «Интеллектуальная Собственность Шахтеров» – но этот договор не будет стоить и гроша, пока его не подпишут все тридцать три участника событий, включая и Марио Сепульведу. А этот человек, между прочим, успел стать одним из самых популярных людей в Чили и легко мог заключить свою собственную сделку. «Марио отлично осознавал свою власть над ситуацией», – сказал потом один из шахтеров. Перед юристами он хвастался, что может позвонить президенту «и в тот же вечер прийти к нему в гости на ужин».

Чувствуя давление со стороны коллег и понимая, что если он пойдет против общей линии, то остальные измажут его грязью в прессе, Сепульведа все же согласился поставить свою подпись. «Интеллектуальная Собственность Шахтеров» была успешно создана, и люди, которые 5 августа спустились в штольню – в одно из самых неприятных рабочих мест в Чили, – на минуту почувствовали себя чуть ли не олигархами – хозяевами жизни и этого небоскреба. Высота здания была в три раза меньше, чем глубина шахты «Сан-Хосе», зато вид из окна не ограничивало ничто, кроме легкой дымки над Сантьяго. Было видно даже новое строящееся шоссе над рекой Мапочо – амбициозный проект, символ вхождения Чили в число развитых стран. Это было рождение нового Чили, и будущее страны было безграничным, как и их будущее. Они – символ стойкости нации, сам президент так сказал. А конгресс выдал каждому медаль, выплавленную из руды, собранной в горах Чили руками людей, которые трудятся и страдают глубоко под землей.