37

Полоса рассвета разрезала белый мир надвое. Тучи отделились от льда. У залива появился светлеющий горизонт. Снег выпал целиком, утопив пушистыми волнами все. Ветер обессилел и затих до поры. Утро вступало тишиной. День обещал стать сверкающим в брильянтах мороза, как и должно быть перед русским Рождеством.

Доктор Могилевский возвращался в пансион усталым привидением. Впечатлений ему хватило надолго. Он не ожидал, что спокойная жизнь санаторного врача сыграет с ним злую шутку.

Оставшись наедине с телом, покрытым одеялом, в ночной тишине, он испытал приступ панического страха, с которым совладать не смог. Ему стало казаться, что одеяло чуть шевелится, слышались звуки с кушетки, каких не могло быть, и мерзкий холодок пробирался по спине. Не выдержав пытки, доктор распахнул форточку, чтобы не так набирался смрадный дух, и бежал из кабинета. Но и в коридоре не было покоя. Сидя в кресле, он не мог оторвать взгляд от двери. Ему казалось, что там слышатся тихие шаги и она вот-вот распахнется, и тогда… Могилевский не знал, что с ним будет, если вдруг… А в голове, как нарочно, вертелись слова Ванзарова про ожившего. От этого становилось совсем дурно. Ему казалось, что волосы его шевелятся сами собой, быть может, седеют.

Терпеть все это было невозможно и незачем. Разбудив Кабаниху, он приказал отнести тело в ледник. Его помощь не требовалась. Старуха справлялась сама. Могилевский шел за ней следом и клял себя последними словами. Он дал слово заканчивать с криминальными романами, а то воображение что-то слишком резвым стало. Только заперев ледник и отдав ключ Кабанихе, он ощутил облегчение. Но вернуться в пансион решился уже под утро.

Могилевский надеялся тихо пробраться в номер и забыться сном хоть на пару часов, пока не придет время идти на кухню снимать пробу завтрака. Он надеялся, что Ванзаров спит у себя. Как любой нормальный человек. Но «нормальный человек» было явно не про этого господина. Ванзаров сидел в холе этажа. Неловкого скрипа ступеньки было достаточно, чтобы на доктора уставились глаза в узком разрезе век. От взгляда этого Могилевский потерял присутствие духа, обретенное с таким трудом.

Между тем Ванзаров сладко потянулся, как кот, поспавший на печи, по-кошачьи потер ладошкой лицо, отчего усы его приобрели вид взволнованных кустов, и улыбнулся доброй, чистой, утренней улыбкой. Выглядел он свежим и бодрым, будто не проспал полночи в кресле.

– Доброе утро, доктор! – сказал он, так резко вставая с кресла, что Могилевский отпрянул. – Порядок навели?

Этот полицейский бодрячок был особенно неприятен, особенно таким утром, но поделать доктор ничего не мог, только молча кивнул.

– Чудесно… – Ванзаров, ничуть не стесняясь, все-таки врач, скинул пиджак и стал быстро расстегивать сорочку. – Вижу, за ночь хорошо выспались, подежурьте за меня минут пяток тут. Кресла у вас удобные…

Усталые синяки под глазами вряд ли говорили о хорошем сне, но спорить Могилевский не стал. Пусть делает что хочет. Лишь бы пристава здесь не было. Он покорно уселся на мягкую подушку и тут только понял, как устал…

Утро занималось, мороз покусывал голую грудь и спину, но было весело. Ванзаров медленно и глубоко набрал полные легкие жгучего воздуха и выдохнул облако пара. Шагнув до ближайшего сугроба, который вырос за ночь чуть не до колен, он схватил пригоршню сухого, пушистого снега и стал растирать кожу, фыркая бурно и хрипло. Снег летел с него хлопьями и серебрился в воздухе. Телу жалости не давали. Обжигающий снежок покрасил грудь пунцовыми пятнами, взялся за руки и хорошенько прошелся по плечам. В сугробе зияла дырка, а Ванзаров пыхтел разгоряченным конем. С него валил пар. Счастье свежего снега должно быть полным. И с разбегу он кинулся в соседний сугроб, как в омут, замахал руками, стал кувыркаться и раскидывать белые фонтаны, пока не разнес снежную горку в клочья. Так купается здоровое, сильное животное, веселый хищник, не знающий страха, владеющий собой и своими силами.

Могилевский с недовольством обозрел румяный торс, который Ванзаров не считал нужным скрывать.

– Вы что… в снегу барахтались?

– Водная процедура. Чтобы не возиться с умыванием… – ответил Ванзаров. – Украду у вас еще ровно три минуты…

И он вернулся ровно через три минуты. В свежей сорочке, подтянутый, бодрый и сильный. От него, как от печки, шло необъяснимое тепло мужской силы. Даже причесаться успел.

– Доктор, мне потребуется ваша помощь…

От такого предложения нельзя было отказаться. Ванзаров поманил и, прикрыв докторское ухо ладошкой, стал нашептывать указание. Могилевский слушал и не понимал, зачем все это. Но спорить не смел.

– Прямо в начале завтрака, – сказал Ванзаров.

– А если… – только начал доктор. Но ему тут же заткнули рот.

– Вы знаете, как отвечать… – последовал строгий шепот.

– Как прикажете, – доктор совсем сдался.

К нему была протянута ладонь.

– Извольте ключ от пансиона…

Могилевскому было уже все едино, он покорно выдал массивный ключ от нижнего замка.

– Благодарю, что подежурили, – сказал Ванзаров, не позволяя себе фамильярно похлопать по плечу. – Вам пора.

– Куда? – ошалело спросил доктор.

– На кухню. Пробу снимать. Завтрак скоро. Не хотите же вы уморить ваших гостей голодом?

Действительно, на часах было без четверти. Время пролетело, но спать хотелось ужасно. И деваться некуда. Могилевский побрел обратно. А Ванзаров, как ни в чем не бывало, уселся в кресло. Чтобы встречать просыпавшихся гостей.

Первым из номера осторожно выглянул месье Пуйро, криво улыбнулся на пожелание доброго утра и торопливо спустился вниз. За ним вышел нотариус, сухо кивнул и тоже скрылся. Меркумов, не торопясь, вышел из номера, удивился Ванзарову в кресле, ответил на пожелание доброго утра, спросил, не надо ли чем помочь, и только тогда с чувством выполненного долга покинул этаж.

Камердинер явился последним. Заметив снесенную дверь и господина в кресле перед ней, он попробовал сыграть в английского дворецкого с каменным лицом.

– А где мистер Маверик? – только спросил он.

– Его там нет.

Ответ камердинера вполне устроил. Совесть его была чиста.

– Что так припозднились? – спросил Ванзаров. – Хорошо спится на чистом воздухе.

Ему предъявили карманные часы, заявив, что мистер Маверик приказал его разбудить и одевать к завтраку в это время. Что исполнено в точности. Стрелки не врут.

– Чай мистеру Маверику на ночь заварили?

– Разумеется, а как же иначе, – ответил Лотошкин с таким видом, как будто большей глупости не слыхал. – Это входит в мои обязанности.

– Где чаек храните?

– Я его не храню, – последовал ответ с достоинством. – Мистер Маверик просит заваривать свой, держит в сундучке.

– Чай какой-то редкий, американский?

– Самый обычный травяной: ромашка, мята и душица. Для покойного сна.

– Для покойного сна такой чай первое дело, – согласился Ванзаров, показав, что более не задерживает.

Камердинер удалился, неся свое достоинство перед собой, как бы жалко оно ни выглядело. Оставалось только дождаться, когда в бельэтаже отхлопают двери. Ванзарову очень хотелось посмотреть, как вышла Марго, но он не поддался на слабость. Не нужно, чтобы знали про его засаду. Впрочем, никто из нижних жильцов не проявил интереса к номеру с поломанной дверью. В пансионе стало тихо. Он вышел последним и запер входную дверь на ключ. И обошел кругом: открытых окон или форточек никто не оставил. Дом стоял пуст.

В столовой собрались все. По невольной привычке гости сели там же, где их разметало при обеде. Стоял тихий перезвон ложек о посуду. Разговоры даже не прорывались сквозь тишину. Только нотариус часто поглядывал на дверь и почти не прикоснулся к еде. Впрочем, называть едой скудный санаторский завтрак было неразумно. Каких-то жалких три холодных закуски, да тарелки с бутербродами с паштетами пяти сортов, да лотки вареных яиц, да стаканы с молоком, да сладкая каша с сухофруктами – разве это можно назвать завтраком?

Ванзаров прошел в свой угол. Спину ему буравили взгляды. Он их не чувствовал, но знал, что без них нельзя. Только одному взгляду он был рад. Взгляд этот встретился с ним. Организм требовал подкрепления сил, он ел быстро и отчасти жадно. Как и положено хищнику. Можно было не стесняться нелучших манер: Марго сидела к нему спиной.

Когда подали кофе, в столовую вошел Могилевский. Вид его был понурым и помятым, но доктор пожелал приятного аппетита и хорошего дня.

– Господа, у меня несколько важных объявлений, – сказал он. – Прошу минуточку внимания.

Внимания ему предоставили с избытком.

– Вынужден сообщить: снега выпало столько, что перекрыты все подъезды, на некоторое время мы отрезаны от Сестрорецка и внешнего мира… Что поделать, такое зимой у нас случается…

Послышался удивленный ропот.

– Прошу не волноваться: у нас припасено столько, что хватит на месяц. Мы же не на диком острове. Праздник отметим как надо.

– Позвольте! – заволновался Навлоцкий. – А если мне надо в столицу по делу срочно…

Могилевский развел руками.

– Снегу не прикажешь, падает сколько захочет… – заметил он, и особо для месье Пуйрота, который напряженно пытался понять, о чем речь, перевел сообщение. Новость бельгийцу, кажется, показалась занятной.

– Да, но что же нам тут делать? – опять взвился Навлоцкий.

– О, у нас сколько угодно развлечений! – печально сказал доктор. – К вашим услугам библиотека, читальный зал, бильярдная… Дамы, у нас чудесные грязи, придают свежесть лицу. Процедура бесплатная, все уже оплачено… Кто-нибудь желает?

Мадам Дворжецкая была не прочь омолодить увядший цвет лица. Что еще ей оставалось после разорения? Вслед за ней и госпожа Стрепетова выразила желание и заняла очередь. Дарья Семеновна и Марго остались довольны своей красотой.

– Господин Веронин, как насчет лечебной ингаляции? – спросил Могилевский. – Это тоже совершенно бесплатно…

– Да, обязательно, – ответил неудачный игрок, покашливая. – Надо заняться…

– Вот и чудесно. Одно не могу предложить: прогулки. На улицу не выйти. К вечеру расчистим все дорожки. Поэтому пока прошу оставаться в курзале…

Ложка била о стакан молока, призывая к вниманию.

– Господин доктор, а где мистер Маверик? – спросил нотариус, поднявший противный звон.

– Он приболел… Приступ был сильнее, чем можно было ожидать…

– Я должен немедленно его повидать.

– Это невозможно, – Могилевский посмотрел на Ванзарова, ожидая хоть какой-то помощи или поддержки. Помощи не было. И поддержки тоже.

Игнатьев не думал отступать.

– Почему, позвольте узнать?

– Мы отвезли его… В больницу… Ему стало хуже…

– Что это значит – в больницу? – Нотариус был суров. – Как же отвезли, если все дороги перекрыты? Да и когда отвезли: ночью? Он что, был при смерти?

Могилевский задумчиво теребил подбородок.

– Мистер Маверик серьезно приболел…

– Он не может заболеть, – повысил голос Веронин. – Не имеет права! У нас реванш. Я тоже хочу знать, что с моим противником. Прошу отвести меня к нему…

– Это невозможно… Он в отдельной палате… Туда нельзя… Карантин… – Доктор пытался врать как умел.

– Все ясно. – Нотариус встал и оглядел зал. – Господа, прошу вас через час собраться в гостиной. Мне предстоит огласить важный документ. Разумеется, в случае, если мистер Маверик так и не появится. Прошу не опаздывать, – Игнатьев покинул столовую без лишних реверансов.

Доктор последовал за ним слишком быстро, как будто не мог стерпеть новых вопросов. Даже позавтракать не остался.

Ванзаров взглянул на часы: у него оставался небольшой запас времени.