Шум вспорол ее мозг, как лезвие ножа. Она мгновенно проснулась. Звук повторился, скребя по нервам, и она поняла, что гудит машина.

Гул голосов на улице, тарахтенье мотора — и тишина…

Кристина села.

В комнату через полосатые шторы просачивался слабый серый свет, и к журналистке вернулся страх темноты. Она натянула на себя простыни. Комната, в которой она находилась, казалась чужой, совсем незнакомой. Кристина не сразу осознала, что это ее собственная спальня. Ощущение шелка на коже напоминало прикосновение савана. Она голая… Из глубины памяти всплыло видение — как удар сухой молнии: Корделия — тоже голая — целует ее в губы, просовывает язык ей в рот…

Руки у Штайнмайер задрожали. Она попыталась нащупать выключатель ночника, нажала на кнопку, но свет не зажегся.

Что-то блестело в темноте, на краю кровати. Серый прямоугольник, бледный, выделяющийся на фоне окружающей ее темноты… Экран…

Компьютер включен. «Как я сюда попала, кто меня раздел, кто включил компьютер?» Кристина чувствовала себя ужасно беспомощной и уязвимой. Что с ней делали, пока она спала?.. Она не стала искать ответ на этот вопрос, чувствуя, что не готова узнать правду, которая может оказаться невыносимо страшной. У нее болели подмышки, спина и локоть. Ее что, несли? Тащили по земле? Видимо, да, но кто? Корделия в одиночку не смогла бы… Интересно, как им удалось проскользнуть мимо «бдительных»?

Женщина инстинктивно потянулась к клавиатуре, доползла до нее по кровати, опираясь на локоть, и коснулась тачпэда. Экран ярко загорелся, на мгновение ослепив ее, но затем тьма рассеялась, и она облегченно вздохнула. Треугольная стрелка в центре подрагивала, но что-то удерживало Кристину от просмотра. Она знала, была уверена: увиденное еще глубже погрузит ее в происходящий кошмар.

Наконец она решилась, запустила видео, и ей сразу все стало ясно.

Дверь № 19 Б.

Вид маленькой квартиры изнутри… Веб-камера… Включенная напротив входной двери. Тонкий звук звонка. Это она, Кристина, давит на кнопку. В поле зрения камеры появляется длинный силуэт стажерки. Со спины, обнаженный. Круглые бледные ягодицы, разделенные глубокой щелью. Она отпирает замок и тянет на себя створку двери. На пороге стоит Штайнмайер. Анфас. Удивительно знакомая и совсем не такая, какой она сама себя представляет.

На экране «Макинтоша» Кристина видела саму себя, Кристину, которая смотрела на Корделию. Ее взгляд скользнул вдоль тела хозяйки и надолго задержался на лобке. Кристина почувствовала, как ее лицо заливается краской. На экране у гостьи глаза едва не выскочили из орбит, и ее взгляд стал масленым. Не было никаких сомнений в том, что именно так ее заворожило. Прозвучал спокойный голос Корделии: «Входи», — и Кристина пошла следом за ней.

«Тебя как будто ждали, — сказала она себе. — Как будто ты здесь уже бывала… Как будто так и надо…»

Следующий кадр.

Кристина сидела на диване, спиной к камере. Видны были только ее затылок и плечи, а Корделия стояла перед ней. Поза у стажерки была в высшей степени красноречивая. Она раздвинула бедра: пальцы с неоново-желтым маникюром приоткрыли половые губы — жест шокирующе непристойный и волнующе интимный. Взгляд у стажерки был похотливым, и казалось, что она в трансе. «Это треугольниковый пирсинг, — произнесла она. — Не все женщины могут его сделать; нужно, чтобы капюшон клитора был достаточно объемным. Дело не только в красоте — пирсинг стимулирует клитор сзади. Ты не представляешь, какие потрясающие ощущения обеспечивает эта маленькая штучка, до чего она…» Кристина не двигалась; она застыла, как статуя.

Камера снимала ее со спины, и можно было предположить, что она смотрит на промежность девушки, как в самом начале, в дверях.

Следующий кадр. Кристина вздрогнула: на экране они с Корделией, обнаженные, лежали на диване, на сей раз — лицом к камере. Они поцеловались. Глаза Кристины были закрыты, ее рука лежала между ног стажерки, а Корделия стонала. Кристина при этом не шевелилась — понятно почему.

Последний кадр: Кристина сидела на диване, снова спиной к камере, а стажерка устроилась лицом к ней и пересчитывала купюры: «Тысяча шестьсот, тысяча семьсот, тысяча восемьсот… Тысяча девятьсот… Две тысячи… Ладно, я заберу жалобу… Не только из-за денег, ты меня здорово ублажила».

«Снег» на экране. Конец короткой порнушки для домашнего просмотра.

Журналистка судорожно сглотнула. Кровь стучала у нее в висках. Половина разгадки о том, что происходило, пока она была без сознания, получена.

Монтаж. Если видео обнародуют, никто не сможет оспорить тот факт, что некоторые кадры подверглись склейке. Но никто не усомнится, что Кристина пришла туда по доброй воле, особенно когда посмотрит, как она пялится на лобок этой тощей дряни…

Ей подстроили ловушку… Если Гийомо или кто-то из коллег получит доступ к фальшивке, это подтвердит обвинения Корделии и на карьере мадемуазель Штайнмайер можно будет поставить большой жирный крест. Корделию, конечно, тоже выгонят с радио, но, во-первых, она всего лишь стажерка, а во-вторых, гадина вряд ли сильно дорожит своим местом — у нее наверняка есть планы на жизнь поинтересней. Например, обирать ближнего и дурить головы доверчивым идиотам.

Ладно, что дальше? Шантаж? Ее собираются шантажировать? Этим все закончится? Но она уже лишилась жениха и работы… Что еще она может потерять?

Кристина чувствовала себя измотанной, оглушенной. Не способной думать. На сей раз Большого Отскока Кристины не будет. Наркотик, которым ее накачали, еще не вывелся из крови, руки и ноги были ватными, мозг отупел…

Экспрессионистский свет просачивался через жалюзи, очерчивая тенями лепнину потолка. Штайнмайер любила свою квартиру, но сейчас это место вдруг показалось ей враждебным, готовым прикончить ее, удушить. Она вспомнила о своей сумке, с тревогой огляделась и вздохнула с облегчением, заметив торбу на кровати в углу. Рядом, на черной простыне, лежал белый прямоугольник. Карточка или послание…

Кристина взялась за уголок бумажки и подтянула ее к себе, чтобы прочесть при свете компьютера.

Это был чек из банкомата, и Кристина запаниковала. Она узнала первые и последние цифры — номер ее банковского счета: «Снято, дата 28/12/12, время: 9 ч. 03 мин., банкомат: 392 081». Сегодня утром со счета сняли две тысячи евро! В этот момент она находилась в кабинете Гийомо — выслушивала бредни Корделии.

Журналистка вспомнила, как стажерка на видео пересчитывала пачку денег, и содрогнулась.

На простыне, рядом с ноутбуком, лежало кое-что еще. CD-диск.

«Мадам Баттерфляй». Опера. Ну конечно…

Кристина не сразу сообразила, что в финале главная героиня кончает жизнь самоубийством, и ее затошнило. Больше она об этом музыкальном шедевре ничего не помнила.

Страх сочился через кожу и растекался по дальним закоулкам ее мозга. Ее хотят подтолкнуть к самоубийству? Кошмарное воспоминание: отец прижимает ее к себе — так сильно, что делает ей больно — и, срываясь на фальцет, все повторяет и повторяет одну и ту же фразу: «О, дорогая, случился ужасный, ужасный, ужасный несчастный случай…»

Правду она узнала много позже: Мадлен повесилась.

Повесилась в шестнадцать лет.

«Почему эта история случилась со мной? — в который уже раз спросила себя Штайнмайер. — Что это — лотерея с обратным знаком: вместо одного на миллион невероятного выигрышного шанса — немыслимая, невообразимая беда?»

Кристина заметила, что ее электронная почта осталась открытой. Нет — кто-то ее открыл, пока она спала! Проклятие, она ведь сменила пароль, поставила защиту, как же ему удалось?.. Женщина пробежала глазами свежие мейлы. Один от ветеринара — «Игги», много спама… А это что такое: [email protected]… «OPERA». Она задержала дыхание и открыла сообщение:

Короткое послание…

Радиоведущая вцепилась в ноутбук и освобождающим мстительным движением изо всех сил метнула его в стену. Раздался грохот, и без вины виноватый гаджет упал на пол, почти не пострадав от этого акта вандализма: «Макинтош» — очень прочная машина…

Из маленьких колонок донеслись первые звуки Симфонии № 9 — запели воздушные скрипки, глухо затрубили валторны, заискрилась арфа — подобные мечтательно-грустному дыханию осеннего утра в лесу. И вдруг разразились грозой трубы, загремели литавры. Маленькую комнату под крышей накрыло волной. Сервас на секунду оторвался от чтения и уставился на стену, обратившись в слух, чтобы насладиться глухими ритмичными ударами перкуссиониста? предвещавшими трагедию. Он раз сто слушал «Девятую» и всегда особенно остро ощущал кожей эти чеканные удары — предвестники Судьбы.

«Если в один прекрасный день к нам прилетят инопланетяне и один из них скажет: «А ну-ка, предъявите нам самое прекрасное, что сотворили жители этой планеты!» — я дам ему послушать Малера», — подумал старый полицейский и улыбнулся. Он прекрасно понимал, как феерически обыденна и вульгарна современная эпоха, так что этот аргумент вряд ли окажется достаточно весомым, и маленький зеленый человечек поспешит вернуться на борт своей межгалактической колымаги и улепетнет, предварительно распылив всех людишек смертоносно-профилактическим лучом.

Мартен приглушил звук и сосредоточился на тексте. Он не очень любил читать с экрана и перед тем, как возвращаться в свое временное пристанище, зашел в медиатеку. Сыщик не знал, что именно ищет, но в конце концов выбрал несколько книг с говорящими названиями — например, «Манипуляторы среди нас» и «Моральное преследование, порочное насилие в быту».

Авторы этих трудов утверждали, что некоторые встречи изменяют нашу жизнь к лучшему, а другие могут увлечь в бездну и быть смертельно опасными. Оказывается, среди нас живут люди с извращенным умом, манипуляторы, и они каждый день заманивают в свои сети слабых и уязвимых индивидуумов, женщин и мужчин — они контролируют их, принижают и разрушают. Возможно, Селия Яблонка пережила именно это? Роковая встреча? Доехав до дома, Сервас первым делом зашел в Интернет, набрал слово «Моки» и выяснил следующее: Блю Моки — окунеобразная рыба, обитающая в океане у берегов Новой Зеландии, «Моки Бар» — кабаре в XX округе Парижа, а в японском языке это слово означает вид хокку. Ни в телефонном справочнике, ни в «Желтых страницах» никакого Моки не оказалось — только в ежедневнике Селии Яблонки…

Полицейский продолжил чтение и узнал, что на первом этапе — его называют взломом — манипулятор старается проникнуть на чужую территорию, спутать ориентиры, выяснить мысли объекта и заменить их своими собственными. Следом идут контроль и изоляция: от семьи, близких, друзей… «Как в секте», — отметил про себя Мартен. Одновременно происходят шельмование, унижение и акты устрашения, имеющие целью спровоцировать идентифицирующий разрыв в мозгу жертвы, поколебать ее самоуважение. При определенных обстоятельствах каждый человек может проявить себя как манипулятор — Сервас помнил несколько случаев из собственной жизни, когда он сам поступал подобным образом, — однако тот, кто порочен от природы, действует так постоянно… Мелкий начальник-тиран, пытающийся скрыть собственную некомпетентность, супруг-наркоман, ревнивая мать… Сыщик вспомнил фразу Джорджа Оруэлла из романа «1984»: «Властвовать — значит раздирать в клочья человеческий разум».

Если жертва сопротивляется или реагирует непредвиденным образом, манипулятор применяет угрозы и физическое насилие, а если его жертва — женщина, то и сексуальное — вплоть до изнасилования… или даже убийства. Сервас снова спросил себя, подвергалась ли насилию Селия Яблонка? Стоит ли ему продолжать или он попусту теряет время? У Селии не было мужа, но, возможно, имелся дружок или любовник? Если да, то допросили ли его? В бумагах Дегранжа такого протокола допроса точно не было. Дело о самоубийстве художницы закрыли очень быстро.

И снова Мартен вернулся к чтению.

Итак, психологическое насилие обезличенно, оно выходит за рамки общественных классов. Домашние и профессиональные тираны ходят по улицам, скрываясь за безобидными социальными личинами. В служебной обстановке также могут иметь место преследование и домогательство, однако если жертва подает жалобу, инспекторы комиссии по трудовым спорам заставляют ее пройти освидетельствование, предъявив доказательства, и только после этого начинают расследование. Такое положение дел оставляет простор для самых извращенных и коварных манипуляций, когда жертву принижают, постоянно подвергая словесным и психологическим нападкам, переходящим в унижения, причем в присутствии третьих лиц, отдавая противоречивые указания и поручая невыполнимые задания. Подобные нападки несмертельны (если только объект травли не сводит счеты с жизнью прямо на рабочем месте), но человек, который возвращается домой сломанным, униженным и выдохшимся, навсегда утрачивает самолюбие и жизненную силу. Коллеги при этом чаще всего держатся отстраненно — из трусости или по эгоистическим соображениям. Нередко они даже включаются в игру манипулятора, «обличая» якобы очевидные некомпетентность, дурной нрав и безволие жертвы.

В семейном кругу психологическое насилие часто скрывается под маской воспитания. Швейцарский психолог и философ назвала это черной педагогикой, имеющей целью сломить волю ребенка. Международная конвенция прав ребенка приравняла вербальное насилие, садистское и унижающее поведение, эмоциональное неприятие и излишнюю требовательность, а также противоречивые или невыполнимые приказания к психологическому террору… Если же манипулятором становится один из супругов, он прекрасно знает свою жертву и ее слабые места, что дает ему значительное преимущество. Психологический насильник унижает партнера, внушает ему чувство стыда и лишает его веры в себя: «Да кем бы ты была без меня?» Партнершу часто терроризируют опосредованно — через домашних животных или детей, а кроме того, ее изолируют от старых друзей и методично подрывают ее душевное спокойствие чередой непрекращающихся мелких нападок, пока она не утратит, окончательно и бесповоротно, критический подход к действительности, не погрузится в состояние умственной растерянности и не перестанет отличать норму от аномалии. Пока не начнет терпеть нетерпимое… В семье создается атмосфера постоянного напряжения и страха: жертва никогда не знает, откуда и когда будет нанесен очередной удар. Мучитель уподобляется двуликому Янусу: внешне он приветлив и любезен, но вдали от глаз посторонних людей — неуравновешен, опасен и высокомерен. Когда жертва наконец взрывается — если это вообще происходит! — посторонние находят ее поведение асоциальным.

С развитием Интернета сталкеры — этим англицизмом обозначают преследователей-невротиков — получили возможность выбирать «дичь» не только из числа родственников или коллег. Веб-камеры тоже внесли свой вклад в «демократизацию» этой деятельности, позволив преследовать не только знаменитостей, таких как Мадонна или Джоди Фостер: все стали целью всех… Подростки ни в чем себе не отказывают в социальных сетях.

Сервас подумал об Элизе, которую много лет терзал муж. Может, стоит рассказать ей о Селии, посоветоваться? Элиза наверняка сумеет распознать знакомые приметы…

Мартен встал и подошел к окну.

Вечер опускался на заснеженные поля и лес, и серый сумрак медленно окрашивался в синеву ночи. За спиной мужчины зазвучал финал Девятой симфонии, скрипки затянули медленную, простую и невероятно строгую коду. Какая дерзость, какая нежность, какая печаль! Сервас почувствовал, как встают дыбом волоски у него на руках и волосы на затылке. Эта божественная музыка всегда так на него действовала. Неужто он один совершенно несовместим с современным миром? Каждый раз, включая какой-нибудь национальный телеканал, Мартен чувствовал, что погружается в океан оглупляющей незрелости, что его пытаются насильно накормить чем-то тошнотворно-липким, вроде сладкой ваты. Ничего, у него есть книги и музыкальные записи, авось до конца жизни хватит… Интересно, как прокомментировал бы эти его рассуждения Венсан Эсперандье? Венсан был гиком: он читал японских авторов, о которых майор никогда даже не слышал, играл в видеоигры, смотрел все самые свежие телесериалы, слушал совсем другую музыку и пребывал в полной гармонии с сегодняшним днем. А ведь лейтенант моложе его всего-то на десять лет!

Мысли Серваса перескочили на Шарлен… При встрече в галерее он ощутил исходящую от нее волну тепла и жизненной силы. Эта женщина была подобна опиуму; она могла бы принести ему освобождение, вылечить его от сердечной муки. Но она — жена его подчиненного и друга, а он — крестный отец ее сына: е pericoloso sporgersi.

Итак, Селия…

Если кто-то подтолкнул художницу к самоубийству, он вряд ли сделал это «за просто так». «Благотворительных» преступлений не бывает. Серийными убийцами руководят неосознанные сексуальные побуждения, преступлениями по страсти — ревность, шантажистами — жажда наживы, и даже сталкером человек становится только в том случае, если что-то случайно привлекает его в жертве. Мотив. Всегда есть мотив. И этот мотив — если он существует, если Селия Яблонка не страдала от депрессии и не была больна паранойей — кроется в ее прошлом.

Отзвучали последние ноты Малера — робкие, как шаги лани в лесу, легкие и неуловимые, как дым, — и наступила тишина.