15. Дуэт
Ребенок зашелся в крике.
Из соседней комнаты донесся обиженный писк младенца, потом раздался нежный успокаивающий голос Корделии: «Тише, ангелочек… не сердись, леденчик… кто тут мамина любишка, зайчик мой сладкий…» — и малыш умолк.
Кристина огляделась.
Мебель из «Икеи», грошовые безделушки, постеры фильмов «Шоссе в никуда», «Ворон», «Порок на экспорт»… Слишком громкая музыка — бухающие басы, двухчастное техно для танцпола, запах горящих свечей, вопли ребенка, алкоголь, нагота Корделии… Штайнмайер с трудом перебарывала дергающую боль под черепом.
В этой квартире было слишком жарко. Уже через секунду незваная гостья начала задыхаться. Бросив сумку, она вышла на балкон. В небе над домами догорали последние всполохи дня, пробивавшиеся через низкие темные облака. Четырьмя этажами ниже по-прежнему громко перекликались фигурки в капюшонах: «Эй, мужик, твой братишка меня достал!» Они прогревали мотор машины и слушали рычащий рэп, извергающий на предместье поток избитых истин. Кристина представила, как будет возвращаться пешком к метро, поежилась и вернулась в комнату.
Все получилось совсем не так, как она предполагала: увидев ее, Корделия ничуть не удивилась. «Интересно, она всегда разгуливает по дому голяком или это “выступление” для меня, чтобы сразить наповал?» — думала Штайнмайер. Нужно было взять себя в руки, переломить ситуацию.
Она и подумать не могла, что у ее помощницы есть ребенок. Сколько ей лет? Двадцать, не больше. Стажерка получает жалкую зарплату… Интересно, где отец ребенка?
Когда Корделия вернулась из детской, на ней был черный пеньюар — она и в нижнем белье предпочитала этот цвет остальным. Хотя обшлага рукавов и надпись по подолу FACK ME, IʼM FAMOUS были красными. Пеньюар был коротеньким и едва прикрывал бедра девушки.
— Какого черта ты сюда заявилась? — поинтересовалась она у посетительницы.
— Хочу понять, зачем ты соврала, — ответила та.
Они встретились глазами, и Кристина нарочито спокойно опустилась на продавленный диван, пытаясь унять бешеный стук сердца.
— Убирайся! — прошипела стажерка. — Вали отсюда. Немедленно.
Гостья проигнорировала угрозу, прозвучавшую в голосе хозяйки.
— Итак? — Штайнмайер выдержала паузу, подняла глаза и изобразила удивление: «Чего стоишь, подруга?»
По лицу Корделии было понятно, что она пытается взвесить ситуацию, прикидывает, как не прогадать. Ее густо подведенные черным глаза, не отрываясь, смотрели на Кристину:
— Ты не имеешь права здесь находиться. Вон! Уноси ноги!
— А если не унесу, что ты сделаешь? — небрежным тоном поинтересовалась ее коллега. — Вызовешь полицию?
Ей показалось, что на долю секунды стажерка засомневалась. Наконец Корделия издала нервный смешок и кивнула.
— Ладно, будь по-твоему… — Саркастический тон говорил о том, что наглая лгунья не утратила хладнокровия.
Хозяйка ушла на кухню, и Кристина услышала, как открылся холодильник и как хлопнула, закрываясь, дверца. Затем девушка вернулась с двумя запотевшими бутылками пива. Она поставила одну из них перед гостьей и устроилась в кресле напротив нее.
— Итак, мадам-я-все-воспринимаю-всерьез, что будем делать? — насмешливо поинтересовалась она. Ее пеньюар задрался, но нахалка и не подумала одернуть полы и прикрыться. Она схватила бутылку, сделала глоток, и Штайнмайер последовала ее примеру — она чувствовала жажду из-за выпитого в кафе коньяка.
— Кто уговорил тебя соврать? — спросила Кристина.
— Какая разница? — Зрачки Корделии были расширены, и ее коллега спросила себя, уж не под кайфом ли она. — Ты притащилась только для того, чтобы задать этот вопрос? Сюда, в этот квартал? Не побоялась? Что за прикид ты напялила, где откопала это уродство?
— Кто мне звонил, Коринна? Твой дружок? А может, твой… сутенер?
Глаза стажерки полыхнули гневом.
— Что-о-о?! Что ты сказала? — Ее голос опасно зазвенел. — Не смей меня оскорблять! За кого ты себя принимаешь? Думаешь, богачкам все позволено?
— Где папаша твоего сына? — невозмутимо спросила Кристина.
— Не твое дело!
— Ты мать-одиночка? Кто сидит с малышом, когда тебя нет? Как ты выкручиваешься?
Корделия насупилась, взглянула на гостью исподлобья, и та не заметила в ее глазах прежней агрессивной уверенности:
— Я не обязана отвечать… Что это за чертов допрос?
— Наверное, нелегко так жить, — миролюбивым тоном продолжила Штайнмайер. — Могу я… на него посмотреть?
— Зачем?
— Да ни за чем, просто так, я люблю детей.
— Так чего сама не рожаешь? — сквозь зубы спросила Корделия.
Ее собеседница пропустила эти слова мимо ушей, хотя язвительный выпад подействовал на нее как удар под ложечку.
— Как его зовут? — спросила Кристина.
— Антон…
— Красивое имя.
— Кончай подлизываться, я на твои уловки не поддамся…
— Так можно или нельзя?
Стажерка на мгновение задумалась, а потом встала, вышла в соседнюю комнату и вернулась со спящим ребенком на руках.
— Сколько ему? — поинтересовалась Штайнмайер.
— Год.
Кристина встала и подошла ближе.
— Красивый мальчик.
— Все, хватит! — Корделия уложила сына и скомандовала: — А теперь исчезни! И не возвращайся!
— Так кто велел тебе соврать? — повторила Кристина, и не подумав шевельнуться.
— ТЫ МЕНЯ ДОСТАЛА! Пошла вон!
Лицо Корделии выражало такую густую ненависть, что Кристина слегка отодвинулась. Но она по-прежнему не показывала страха.
— Не шуми… Разбудишь Антона… — сказала она. — А я все равно не уйду, пока ты не ответишь.
Затем сдвинула колени, сцепила пальцы, пытаясь унять дрожь, и добавила:
— Я знаю один отличный детский сад и хорошую частную школу.
— Что… О чем ты?.. — не сразу поняла ее Корделия.
— Для твоего сына… Директор — мой близкий друг. Дороговато, но это мы уладим. Или ты предпочитаешь, чтобы Антон рос тут, в бедном и очень опасном квартале? Представляешь, что может случиться через несколько лет? Мальчик подрастет, и подростки из банд предложат ему… ну, скажем, постоять на стреме — за небольшие деньги. Или за пакетик кокаина… Это станет началом конца… Если Антон попадется на крючок лет в восемь-девять, сколько он проживет, а?
В глазах стажерки заплескался ужас.
— Я предлагаю тебе решение: твой сын может пойти в хорошую школу и получит шанс избежать участи тех, кто кучкуется у подъезда, — продолжала ее гостья.
— Ты блефуешь! Думаешь, я куплюсь на твои сладкие обещания? Я дам тебе информацию, и ты тут же о нас забудешь!
Кристина мысленно отметила слово «нас» и с трудом удержала улыбку. Клюнула… Она достала телефон, включила громкую связь и набрала номер.
— Ален Мейнадье, «Креди мютюэль», слушаю вас… — послышался из телефона мужской голос.
— Привет, Ален, это Кристина Штайнмайер, — заговорила журналистка, — я хочу перевести деньги на один счет. Это можно сделать по телефону?
Выслушав утвердительный ответ, она поблагодарила и сказала, что перезвонит через четверть часа.
— Итак? — обратилась она затем к хозяйке дома.
Та ничего не ответила — не съязвила и не выругалась. В ее взгляде появилось нечто новое.
— Подумай о сыне. О его будущем, — настаивала Штайнмайер.
— Почему ты думаешь, что «заказчик» не предложил мне больше, чем можешь дать ты? — поинтересовалась стажерка.
— А будущее твоего ребенка он пообещал обеспечить?
Туше… Корделия отпрянула, как от удара:
— Ты… тебе так сильно хочется выяснить правду?
— Вся моя жизнь летит к черту. Еще бы мне не хотеть…
Корделия задумалась. Только не спугни ее… Стажерка поднесла бутылку к губам, сделала два глотка и посмотрела на Кристину. Та взяла свою ополовиненную бутылку и тоже отхлебнула.
— Я не хотела этого делать, — сказала наконец Корделия. — Не хотела, правда… они меня заставили.
«Ложь», — подумала ее коллега, но промолчала.
— Заставили, — повторила Корделия. — Дали денег. И пригрозили — если ослушаюсь, окажусь на улице, а потом меня вышвырнут из страны. Вместе с ребенком…
Она положила ногу на ногу, и Кристине пришлось сделать над собой усилие, чтобы не разглядывать ее.
— Я ушла из дома, и один друг уступил мне эту квартиру, — стала рассказывать стажерка. — Отец Антона исчез с концами…
— Почему ты решила жить отдельно от родителей? — спросила Штайнмайер.
Взгляд исподлобья, нервы у девчонки сдают, на глазах слезы.
— Мой отец пил, мать пила, дружок пил… Отец сидел на пособии, любовник тоже… Когда мне было пятнадцать, дорогой братец попытался меня трахнуть, а я не далась и получила в зубы. Семейка придурков из четырех человек на пятидесяти квадратных метрах… Я не хотела, чтобы Антон рос среди них.
«Ты поэтому так ожесточилась? Из-за родных стала холодной, как камень? Расчетливой до невозможности? Или это очередное вранье? Еще одна выдумка?" Слова Корделии так походили на ложь, что вполне могли быть правдой… От нее словно веяло запахом социальной нищеты, интеллектуальной скудости, грязи, мерзости и алкоголизма. Несколько случайных книг (а может, и ни одной), зато игровая приставка и телескопическая антенна — не глушить же мозг только алкоголем, нужно сдобрить его вульгарщиной… Чуточку слишком стереотипная картина? Стереотипная, но правдивая — достаточно взглянуть на лица прохожих на улицах.
— Вы с Иланом и представить не можете, что для меня значит эта стажировка… Работать на радио. Учиться. Выбраться из низов и оказаться в раю… Я впервые увидела свет в конце тоннеля… — вздохнула Корделия.
— Как ты к нам попала?
Корделия колебалась, стоит ли отвечать, но, видимо, решила, что раз уж начала…
— Послала резюме… Фальшивое от первого до последнего слова, — призналась она. — Но я имею право на это место. Пока мои родители пялились в телевизор, а придурок-братец играл в Grand Theft Auto IV, я брала книги в медиатеке и читала все, что попадалось под руку. Я бросила школу в шестнадцать, но пока училась, у меня все годы были лучшие оценки по французскому. Да, я соврала, но работу свою делаю хорошо, разве нет? Во всяком случае, не хуже любого другого…
«Не совсем так», — подумала Кристина. Она не раз удивлялась пробелам в знаниях Корделии и спрашивала себя, как девушка попала на радио.
— Я пытаюсь совершенствоваться, правда пытаюсь, — продолжила стажерка.
«Она что, уловила сомнение в моем взгляде?» — удивилась ее собеседница. А девушка продолжала:
— Я знаю, что смогу всего добиться. Я ценю мою работу и работаю на износ, ты ведь знаешь…
Штайнмайер кивнула. Девчонка действительно умела вкалывать. Последняя ее фраза прозвучала вполне искренне. Гостья сказала себе, что не должна поддаваться эмоциям, что нужно сохранять хладнокровие и отстраненность. Корделия просто бьет на жалость, хочет ее умаслить.
— Назови имя, — жестким тоном произнесла Кристина, ставя бутылку на стол.
— Хочешь еще пива? — спросила Корделия.
— Имя! — повторила ее коллега.
Молчание, глаза стажерки опущены.
— Корделия… — осторожно позвала ее Штайнмайер.
— Если я скажу, меня заставят заплатить. Дорого.
— Подумай о сыне. Я дала слово, что помогу. Если ты поможешь мне.
По испуганным глазам Корделии Кристина поняла, что та не знает, как поступить, и решила подтолкнуть ее:
— Вот мое предложение: ты все расскажешь Гийомо, а я обеспечу тебе защиту — скажу, что ты стала жертвой шантажиста. Я сумею убедить его, что ты отлично работаешь и должна остаться на радиостанции. Я не только не стану подавать жалобу, но и помогу тебе — в том числе деньгами. Поговори с Гийомо, но имя назови только мне, никого другого это не касается.
— Они причинят вред моему сыну!
Зрачки Корделии снова расширились, и Кристина поняла, что она не блефует — ей действительно страшно.
— Я… я… послушай, мы найдем… где спрятать… твоего… сына и тебя… — забормотала Штайнмайер неуверенно.
Черт, да что с ней такое?
Слова вдруг стали липнуть к зубам, как карамельки, а губы отказывались шевелиться. Кристина протянула руку к столику, и это движение показалось ей ужасно медленным. Мозг явно тормозил… А может, это тело взбунтовалось? Бутылка из-под пива опрокинулась и покатилась со странным, объемным и каким-то искаженным звуком, а потом в полной тишине упала на ковер.
— Что… что со мною происходит? — с трудом выговорила Кристина заплетающимся языком.
Хозяйка смотрела на нее, сжав губы.
Штайнмайер встряхнулась. Соберись, малышка.
— Кристи-и-иннна-а-а-а… ты уве-е-е-е-ере-ена-а-а, что хо-о-оро-о-ошо-о-о се-ебя-я чу-увствуе-е-ешь? — донеслись до нее слова стажерки.
Что у нее с голосом? Наверное, девчонка что-то приняла… Какая смешная интонация…
Кристина с трудом сдерживала нервный смех. Они заторчали. Обе.
Потом было ощущение холода в пальцах, а комната и диван, на котором сидела Штайнмайер, раскачивались, как палуба корабля. Глаза Корделии. Сигнал опасности в мозгу: ее взгляд стал прежним — холодным и расчетливым.
На щеках Кристины выступила испарина: «О, черт, мне и правда нехорошо…» Сердце колотилось, как сумасшедшее. Ее все сильнее тошнило. Вот ведь кошмар…
Происходило что-то неправильное.
Кристина подняла глаза и ужаснулась: девица снимала пеньюар. Ее длинное, покрытое татуировками тело напоминало иероглиф.
«Корделииия… Что ты делаешь?..»
«Мне пло-о-охо… совсем пло-о-охо-о-о…»
Корделия поднялась и пошла через комнату. Она обогнула журнальный стол, и ее промежность снова оказалась в поле зрения Кристины, заворожив ее блеском пирсинга. А потом на почти потерявшую сознание женщину надвинулось кукольное личико стажерки, и теплые, влажные губы накрыли ее рот.
— Не дви-и-ига-айся-я-я…
Кристина попыталась отбиться. Она судорожно моргала, пот заливал ей глаза, а внутри у нее все дрожало. Она хотела встать и уйти, но не сдвинулась с места ни на миллиметр и с трудом сфокусировала взгляд на Корделии.
Девушка стояла к ней спиной. Она открыла ноутбук и начала печатать.
Штайнмайер смотрела на ее круглую попку, на широкую нервную спину с выступающими лопатками. Татуировки расплывались…
— Ну-у-у во-от… гото-о-ово…
Корделия обернулась. Кристина почувствовала, что теряет сознание.
Затемнение…
