«Ксанакс», «Прозак», «Стилнокс». Почему названия всех этих лекарств напоминают тарабарский язык из дурацкого научно-фантастического фильма? Почему они кажутся опасными? Этот вопрос она задала себе накануне, глядя мутными глазами на невообразимое количество легальных наркотиков в своей аптечке, штабеля коробочек с красной полосой, различными символами и предупреждениями, внушающими такое же «успокоение», как предупреждающие знаки вокруг АЭС.

«Знаешь, детка, тот, кто постоянно нуждается в подобных препаратах и держит их дома в таких количествах, должен серьезно задуматься о своем душевном здоровье».

Женщина взглянула на свою ладонь: двухцветная желатиновая капсула, большая голубая овальная таблетка с насечкой в центре, маленькая белая палочка, тоже с насечкой, чтобы было легче делить (она этого не сделала) — антидепрессант, анксиолитик, снотворное. Свидетельство времен, когда демоны в ее голове так распоясались, что остановить их могли только химические доспехи. Кристина спросила себя, не будет ли правильней сейчас, немедленно, увеличить дозу раз в десять, а то и в двадцать. Потом она закинула в рот все сразу и запила таблетки водой из стаканчика для зубных щеток. Рука у нее дрожала так сильно, что половина воды пролилась на подбородок. Женщина вытерла лицо, залезла под одеяло и свернулась клубочком. Собственный мозг казался ей взлетной площадкой для самоубийственных мыслей.

Когда наступило спасительное утро, Штайнмайер толком не помнила, о чем именно думала накануне (зато она не забыла полукоматозное состояние, предшествовавшее отчаянному погружению в сон, больше похожий на черную безжизненную бездну), но точно знала, что ей грозит опасность. Самая страшная за всю ее жизнь. Смертельная опасность. Проснувшись утром в состоянии оцепенения, с жуткой мигренью, журналистка осознала, что если немедленно не остановит обрушившуюся на нее лавину, то до Нового года не доживет… «Все просто как трусы, так-то вот, девчушка». Трезвый взгляд на ситуацию так ее напугал, что она мгновенно замерзла и даже зубами застучала от холода. Кристина встала, накинула на плечи покрывало — в точности как спящий на улице бездомный — и, шатаясь, побрела в гостиную. Ей не померещилось — в квартире действительно было холодно… Наверное, она подкрутила батарею, когда была не в себе.

Мадемуазель Штайнмайер повернула кран до отказа и поплелась в кухню. Там она посмотрела на часы, и первой пришедшей ей в голову мыслью было: «Пора собираться на радио…» Но в следующий миг в памяти всплыли слова, произнесенные накануне Гийомо, и у нее подкосились ноги, так что пришлось ухватиться за стойку, чтобы не упасть.

Она увидела пустую миску Игги, согнулась, как от удара в поддых, и кинулась в ванную. Скорее, скорее, скорее, одну капсулу и одну таблетку…

В зеркале отразилось ее перекошенное от страха лицо. Ну и?.. Что дальше? Овальная таблетка и двухцветная капсула лежали в горсти, как два шарика мороженого в креманке, но дружок-голосок еще не сказал своего последнего слова: «Именно такой реакции они от тебя и ждут, дурища. Нельзя быть настолько предсказуемой».

«Ну и что?! — хотелось крикнуть Кристине. — Какая, к черту, разница, что это меняет?! У тебя есть решение? Нет? Тогда не вякай!»

Она посмотрела на таблетки и положила их на край раковины… Бросила в стакан растворимый аспирин. Вернулась в гостиную, опустилась на диванчик и долго сидела неподвижно, вслушиваясь в звуки просыпающегося дома: загудели трубы, кто-то прошелся по комнате в квартире наверху, заговорило радио, зазвучали приглушенные голоса… И тут женщина осознала, что осталась один на один с невидимым противником, хитрым, изворотливым и куда более сильным, чем она.

Когда Кристина в следующий раз посмотрела на часы, оказалось, что прошел целый час. Она попыталась встряхнуться, но в голове не было ни одной дельной мысли. Что ей делать, куда идти, кого просить о помощи? Чудовищная усталость давила на плечи, страх перед следующим выпадом врага парализовал волю. Кристина напоминала себе корабль, дрейфующий без руля и ветрил, который прибой несет прямо на скалы… Будет намного легче сдаться… «Правда в том, что у меня нет выбора: я потеряла работу, любимого человека — и это еще не конец…»

Жестокая правда сокрушила ее. «Но это не мешает тебе думать», — не успокаивался голосок у нее в голове, никак не желавший заткнуться.

Она подчинилась. Первой мыслью было: «Я теперь существую в совсем другом, незнакомом мире…» По ее жизни пронесся ураган, сметая все на своем пути. И в этом неузнаваемом, перевернутом вверх дном мире правила стали иными. Чтобы выжить, придется приспосабливаться. Новый мир похож на топкое болото, а у нее нет ни компаса, ни карты. Единственный кусочек «твердой суши», как это ни странно, все тот же — Корделия. Мысль, пришедшая Штайнмайер в голову, когда она решила следить за стажеркой, была вполне здравой: Корделия наверняка знает того или тех, кто за этим стоит… Кристина больше не считала, что все случившееся с нею было идеей ее юной коллеги. Это было слишком умно и слишком сложно для простой обитательницы неблагополучного района. Разве могла эта девка составить и воплотить в жизнь такой план, работая на полставки, да еще с ребенком на руках? Она — наемник. Кто-то пообещал ей — или уже заплатил — кругленькую сумму.

Следующий вопрос напрашивался сам собой: как навести справки о Корделии, не привлекая внимания того или тех, кто постоянно следит за Кристиной? Ответ был прост: в одиночку — никак. Животный инстинкт подсказывал, что ей противостоят как минимум два человека — стажерка и мужчина, звонивший на радио, — но врагов может быть и больше. Одна она с ними не справится. Нужно найти «напарника»… Но кого? Жеральда? Исключено. Илана? Он тоже не годится. Как и родители.

Внезапно журналистке пришла в голову парадоксальная идея. Есть два человека, которых ее мучители наверняка не знают, и один из них сейчас находится на улице, напротив подъезда ее дома. Идея была такой идиотской, что им это в голову точно не придет. Дело за малым — убедить будущего помощника.

Кристина подошла к окну спальни и взглянула на мужчину, сидевшего на тротуаре, среди картонных коробок и мешков для мусора, где хранилось все его «имущество». Он крутил головой влево-вправо, зорко следя за прохожими. Идеальная кандидатура… Штайнмайер вспомнила их разговоры. Этот человек всегда казался ей проницательным, спокойным и разумным. А еще у бездомного бродяги был очень живой ум.

«Может, объяснишь, почему в таком случае он живет на улице?» — поинтересовался ехидный голосок, обожавший ей противоречить.

Кристина заметила, как какая-то женщина бросила монету в стаканчик бездомного, и тот рассыпался в благодарностях. Она отошла от окна. Сначала нужно проснуться. Отрава все еще гуляла у нее в крови, а мозг гудел, как растревоженный улей.

Ледяной душ взбодрил журналистку. Она выпила чашку очень крепкого кофе, быстро оделась и выскочила на улицу, чувствуя себя на удивление бодрой.

Подойдя к своему старому знакомому, Кристина подняла руку в приветственном жесте. Тот махнул в ответ, и женщина направилась к площади де Карм, где находился ближайший банкомат. Максимальная сумма, которую можно было каждый месяц снимать с кредитной карты, составляла три тысячи евро. Накануне ее невидимые мучители сняли две, так что карту в щель она вставляла с некоторой опаской. Что, если они взяли больше? Не лишится ли она карты? Но опасения оказались напрасными: банкомат «выплюнул» нужную сумму. Штайнмайер зашла в булочную, купила два круассана и заслужила недовольный взгляд продавщицы, протянув банкноту в пятьдесят евро. Дома она взяла блокнот и ручку, написала записку и сунула ее в карман. «Ты, часом, не бредишь?» — подумалось ей, но она решила, что нет, и налила черный кофе в пластиковый стаканчик, сунула круассаны в микроволновку, подогрела их, а затем сложила все в бумажный пакет и вернулась к лифту.

Две минуты спустя Кристина оказалась на улице, перешла на другую сторону и протянула угощение бездомному:

— Вот, держите…

Мужчина улыбнулся в черно-серебристую бороду, показав кривые желтые зубы. В уголке его рта блеснули металлические пеньки коронок.

— Балуете вы меня… Первый завтрак в постель, кто бы мог подумать! — В тоне бродяги прозвучало искреннее удивление.

— Как вас зовут? — спросила Кристина.

— Макс… — не сразу ответил старик, словно не был уверен, что правильно поступает, открываясь «дамочке».

— Макс, — повторила журналистка, — я хочу вам помочь… Я положила вам в карман записку («и двадцать евро…»). Прочтите ее — только так, чтобы никто не видел. Это очень важно.

На сей раз в глазах ее собеседника промелькнуло не удивление, а настороженность. Он кивнул со всей возможной серьезностью и смотрел ей вслед, пока она шла к подъезду. Вернувшись в квартиру, Кристина встала у окна спальни и встретилась взглядом с Максом: ага, оказывается, он прекрасно знает, где именно она живет. Даже на таком расстоянии было заметно, что этот человек пребывает в задумчивости. Потом он медленно поднял стаканчик, как будто хотел произнести тост за ее здоровье — не отводя взгляда и без улыбки. После этого он допил кофе, доел круассан, лег и натянул на себя картон и одеяло.

Кристина помнила каждое написанное ею слово:

Только отойдя от окна, Штайнмайер осознала, что натворила, и испугалась. Разумно ли было вот так, запросто, приглашать к себе незнакомого человека, бродягу? Что ей о нем известно? Ни-че-го. Он может оказаться преступником-рецидивистом, наркоманом со стажем, вором, насильником…

Поздно. Она уже назвала ему код.

Можно, конечно, не открыть на звонок — не станет же он ломать дверь! Кристина подошла к двери и проверила задвижку, после чего вернулась в комнату. Макс сидел и смотрел на ее окно. На нее. Но он не подал знака, чтобы она поняла, согласен он или отказывается: мужчина просто смотрел снизу вверх с непроницаемым видом. Журналистка вдруг почувствовала себя ужасно неловко: этот человек наверняка принимает ее за сумасшедшую.

Она подходила к окну каждые пять минут. Ее мучило нетерпение — а бездомный все не двигался, сидел себе и сидел. Через час женщина снова бросила взгляд на улицу — и застыла: тротуар был пуст: он покинул свой пост. Когда тишину квартиры разорвала трель звонка, Кристина оцепенела. А между тем Макс в точности исполнил ее указания.

Кристина сделала глубокий вдох, а затем почти бегом преодолела расстояние до двери и открыла ее.