Глава 14
Он, как больной, как самый настоящий неврастеник, за час несколько раз заходил к ней в спальню проверял, есть ли пульс. Ужасался, что войдет в следующий раз, а его призрачного биения под кожей снова нет.
Пульс был.
Был.
Живая.
И лишь после очередной проверки позволил себе выйти на крыльцо сел на ступени, оперся спиной на столбик перил, вытащил из нагрудного карманы сигареты. Закурил. Долго смотрел прямо перед собой не на двор, не на туман или сарай смотрел внутрь себя, вспоминал.
Она выбрала его он до сих пор не верил. Выбрала его Баала. Долго смотрела на него там, изучала, пыталась узнать, а потом двинулась в его сторону.
И Смерть зашипела с презрением:
— Человек. Выбрал. Демона?
— Человек. Выбрал. Человека.
И он обнял Альку. Всем черным и белым, что было в нем, всем своим существом своей душой. И принялся выстраивать для нее новый Коридор.
А кто стоял за спиной? Он до сих пор не знал, не повернулся, но теперь мысленно отправил ему своему защитнику спасибо. И благодарил долго, искренне, от сердца. А все потому, что здесь, уже не под стылым дождем, а на сухих ступенях крыльца, с живой Алькой в спальне, он чувствовал себя новым. Чистым.
Впервые в жизни в нем что-то щелкнуло настолько, что слетело внутреннее к себе презрение, и появилась вера в хорошее.
А она, наверное, и не вспомнит. И пусть. Пусть никогда не помнит, что Смерть пыталась в неурочный час прибрать ее к рукам. Пусть не помнит, как шла за ней, как близко находилась к финальной черте, как выбрала его после.
Помнит он. И всегда будет помнить — это главное.
Смешно, но Баал за всю жизнь прошлую и будущую не верил и не поверил бы ни одной женщине не смог бы. Ни словам, ни клятвам, ни заверениям. И никому не дал бы шанса. Ибо он попросту не был способен верить в то, что достоин любви, не смог бы ни в чем себя убедить.
А она смогла. Женщина, что увидела его без маски, без кожи, без лица и без тела. Женщина, которая увидела его душу и шагнула навстречу.
Алька.
Его Алька.
* * *
Дрейк позвонил в полночь, и разговор вышел странным, необычно коротким.
— Баал, ты уже сутки не появлялся на работе. Не думаешь, что нам стоит поговорить?
— Думаю.
— Подъедешь ко мне?
Регносцирос нервно сглотнул он не любил перечить Начальнику, никто не любил, — но попросту не мог ответить согласием.
— Не могу.
На том конце помолчали.
— Хочешь, чтобы к тебе подъехал я? Объяснишь мне все?
— Да. Объясню. Подъезжай.
— Хорошо, скоро буду.
И он принялся ждать разговора, который откладывал так долго. Они устроились в тесной и полутемной гостиной Дрейк на диване, Баал в кресле. Ни вина, ни дружеских жестов, ни разговоров о погоде уже давно миновали стадию наигранного вранья. Дрейка Дамиена-Ферно Баал, как ни странно, считал кем-то вроде отца защитником, помощником, другом, наконец. Хотя, Дрейк, наверное, никому и никогда не был другом.
Но ему он мог доверять.
— Она выбрала меня там, между мирами, — рассказывал он хрипло после того, как показал Начальнику спящую Альку. Выбрала, Дрейк. Никто бы не выбрал, а она да.
Тишина. Долгая, длинная, томительная.
Регносцирос маялся знал, что нарушил множество правил. Дергался оттого, что собирался нарушить еще.
— И что? спросил, наконец, человек в кресле. Что будет дальше?
— Я как раз хотел об этом поговорить.
— Вернешься на работу, сделаем вид, что ничего не случилось, заживем счастливо? У меня нет тебе замены, Баал. Души провожать некому, а за ними всегда охотятся.
— Демоны. Такие, как я, — Баал горько ухмыльнулся. Посмотрел в сторону. А она выбрала демона.
— Она выбрала человека.
Дрейк, сам того не зная, только что повторил те же слова, которые Регносцирос озвучил Смерти. Он один в него верил собственный Начальник, — больше никто. И Алеста.
— Я хочу уйти.
— Что?
— Хочу уйти, Дрейк.
— Куда? Нашел новое место? Надоели старые условия? Серебристая форма напряглась вместе с плечами, недовольно зашуршала, когда человек в кресле подался вперед.
— Помнишь, ты однажды дал мне обещание, что я смогу попросить тебя о чем угодно? (*эти события подробнее описаны в книге Мистерия прим. автора)
— Ты хорошо подумал?
— Да.
— Точно хорошо?
Брови Дрейка сошлись на переносице он предчувствовал напряженный момент.
— Хорошо, пальцы Баала то расслаблялись, то вновь сжимались так, что белели костяшки напряжение. Ты поможешь мне с тем, о чем я попрошу?
— Я же обещал.
— Тогда Дрейк, я хочу уйти с работы.
— Почему?
Жесткий вопрос, а в глазах растерянный огонек, оттенок мольбы. Показалось?
— Потому что хочу жить в другом месте. Переехать туда, где идет время. Чтобы мы я и Аля могли построить свой дом и создать семью.
— Создавайте здесь.
Кажется, Начальник сразу же соглашался на все условия, лишь бы демон не уходил.
— Здесь не получится, неловкая пауза. Аля хочет детей. Хочет родить от меня
— А ты?
Регносцирос впервые в жизни видел, чтобы Начальник позволил выражению своего лица принять крайнюю форму удивления. Даже возликовал внутри, что единожды в жизни сумел по-настоящему его удивить.
— Я тоже этого хочу. Подумал, что, если я с половинчатой душой все-таки могу быть человеком, то они с тремя четвертями смогут тоже. Я надеюсь.
Теперь он смотрел в пол. Не мог смотреть собеседнику в глаза, ибо до сих пор удивлялся себе сам.
Он и дети — он принял эту мысль. Не сразу, но принял.
— Баал, ты, правда, хочешь уйти?
Они долго смотрели друг на друга в тишине.
— Ты мне как сын.
Никогда и никому Дрейк не говорил таких слов. Теперь сказал. У Баала раздувались ноздри и тряслись ладони.
— Знаю.
— И у меня нет тебе замены. Нет другого Карателя.
— Это я тоже знаю.
— И где я должен его взять? Кого обучить? Кем тебя заменить? А ребята твои друзья с ними ты видеться не хочешь?
Хочет, конечно, хочет нельзя давить на больное.
— Зря я тогда дал тебе это обещание.
— Но теперь ты не можешь отказать.
— Не могу! начальник злился подобной реакции Регносцирос не ожидал, но, тем не менее, был готов стоять на своем.
— Отпусти меня.
— Не могу. Не хочу.
— Ты обещал.
— Дай мне подумать.
— Ты обещал!
— А я и не отказываюсь ничего выполнять, но дай мне подумать, ладно?
— Ладно.
— Два дня.
— Два дня.
Когда Дрейк покинул хижину, Регносцироса трясло.
В шкафчике на кухне он нашел закрытую бутылку со скотчем, резко отвернул крышку и приложился к горлышку. Дрожь внутри начала униматься.
* * *
Чего Ева не ожидала с самого утра, так это стука в дверь и соседа с котомкой продуктов в руке.
— Свари мне суп, — попросил он с порога и протянул сетку с луком, морковью, чесноком и еще бог знает чем.
— Овощной?
Она, как всегда, не успела даже причесаться. Всегда представала перед ним лохудрой и мало переживала по этому поводу.
— Какой получится.
— Мясного без мяса не выйдет.
— Я не знаток. Свари, чтобы не густой. Чтобы подошел для восстановления.
— Заболел кто?
«Меньше спрашивай», — зыркнули в ответ черные глаза. Все, как обычно, доброе утро, сосед.
— Сварю.
Через час она несла в чужой двор украшенную синими цветами эмалированную кастрюльку.
* * *
Он кормил ее с ложки. Дул на нее, подносил к ее рту, хотя Алька могла есть самостоятельно. Раны, конечно, болели, и встать она пока бы не рискнула, но ложку бы удержать сумела.
— Ева варила?
— Кто?
— Соседка твоя.
— Наверное. Я не знаю, как ее зовут.
Алеста проглотила еще порцию пресноватого бульона, поморщилась, потому что все-таки обожглась, заметила на автомате: — Я бы положила больше специй.
— Будешь варить сама, тогда и положишь.
Раздраженный тон ее не покоробил, она к нему привыкла; Баал отставил тарелку с ложкой прочь и молча вышел из комнаты. Альку печалило другое она его подставила. Баала. Отправилась на Равнины без разрешения, не смогла далеко уйти, стащила чужой пистолет, заставила ради себя рисковать. А если бы его ранили? Убили?
Нутро скрутила апатия.
Все тщетно. Смотреть в его хмурое лицо больно, потому что до сих пор любит, а разговаривать им не о чем. Ее спасли, теперь доставят в Город и даже хорошим словом не помянут. А на Танэо ей самой теперь, увы, не добраться.
В обед спросила:
— Ты проводишь меня назад в мой мир?
Тишина. Губы поджаты, волосы убраны в хвост, брови нахмурены хозяин дома не желал с ней говорить. Алька его не винила, только расстраивалась.
— Я не дойду одна.
Об этом он уже знал, видел ее потуги.
— А здесь мне делать нечего.
Хотелось не пресного супа, а мяса. Или сырного пирожка. И еще свербело в груди при мысли о том, что он и сам может быть ранен. А еще из-за нее снова пропустил работу, выхаживает, откармливает, все раны обработал и залепил пластырем.
— Тебя не ранили там? Самого? спросила тихо и не удивилась, когда вновь не получила ответа.
Пожалуйста, проводи меня. Проводи обратно, ты ведь предлагал
— Нет.
Жестко, хлестко. И ее вновь оставили одну.
Алька вытерла одинокую слезинку и стала смотреть в окно. Раньше ей предлагали дорогу домой, сопровождение.
Теперь не предлагали ничего.
* * *
Верил ли он, что у них что-то получится? Видел ли совместное будущее безоблачным, знал наперед, что оно обойдется без стычек, что любой проблеме сразу же найдется решение, а ссоре компромисс?
Нет.
Но был готов дать этому шанс. Ей и себе.
Регносцирос снова сидел на крыльце, смотрел на ночное небо, курил. Сегодня он кормил ее четыре раза, она дышит, поправляется, все будет хорошо. Вот только Дрейк С какими новостями к вечеру завтрашнего дня появится он? Отпустит ли? Сдержит слово?
Сдержит, всегда держал Регносцирос в Начальнике не сомневался. Только почему-то волновался как мальчишка, как в детстве, когда приносил матери цветы.
Сигаретный дым, похожий на белесые, растянувшиеся до горизонта облака, подхватывался ветерком и уплывал за угол.
* * *
А утром со двора доносился стук молотка и долетал свежий ветер.
Солнечно.
То принималась жужжать пила, то замолкала, уступая место спокойному пению птиц и шороху трав, то двор вдруг вновь сотрясался от рубящих ударов, постукивания друг о друга плиток черепицы, вжиканий рубанка Баал работал.
Аля поднялась с кровати, смогла. Ныло бедро, болела спина, не поворачивалась вправо шея застудилась, что ли, той ночью? Ничего, отойдет.
Какое- то время сидела на кровати, свесив ноги на пол водила ступнями по шероховатым доскам. Все хотела вписать в список новый половик — постелить в спальню, не успела. Когда-нибудь забудется и это. Бабуля учила, что все проходит пройдет и это, — просто пережить.
А утро чирикало воробьями, искрилось теплым светом, носилось за окном вместе со шмелями от цветка к цветку хорошее утро.
Еще бы мысли не такие мрачные, еще бы проблеск надежды в душе и лучик солнца внутри, чтобы разогнать мрак, но хватит и достойного прощания, чтобы без слез.
Алька много думала этой ночью расставляла детали по полочкам, вспоминала, тонула в сладких грезах несбыточного и жестких мыслях о реальности. Решила, что нужно извиниться, это главное, — а там идти своей дорогой.
Встала. Запретила себе плакать.
Позавтракает, а там во двор.
Она подошла к нему со спины и долго любовалась ей: рельефными мышцами, мощной шеей, широким разворотом плеч, выступающим рисунком бугорков знала, какими они ощущаются под пальцами. Теплыми, тугими, сильными. Помнила, какой гладкой от пота может стать кожа, какими шелковыми и тяжелыми ощущаются вьющиеся локоны, обожала покусывать мочки ушей.
Вновь едва сдержалась, чтобы не расклеиться. Не в такой солнечный день.
— Баал, — позвала тихо, и мужчина у стены сарая застыл. Мне пора. Он не обернулся.
— Я придумала себе имя. Пусть меня зовут Эльзой, ладно? А фамилия может быть любой Кристи, например. Или Риттон без разницы.
Тишина; скрип старого флюгера на крыше, покачивание цветов у крыльца.
— Эльза Кристи, говоришь?
— Да, — Алеста смутилась. Не звучит?
— Нет.
— А Эльза Риттон?
— Тоже.
Он ударил молотком по стене три раза вколотил по самую шляпку торчащий гвоздь.
— А какое звучит?
— Думай. Время есть.
Нет у нее времени, совсем нет, надо уходить.
— Я — Алька замялась, — хотела сказать тебе спасибо за одежду. И за то, что спас, за все.
Стали холодными ладони, ватными ступни, замутило живот. Ей не хотелось уходить, не хотелось, чтобы это все утро, диалог и прощание — вообще происходило, но разве судьбу выбирают? Иногда она выбирает за тебя.
— Ты отвезешь меня в город?
— Нет.
Пауза.
Придется идти самой?
— Тебе некогда сейчас? Тогда, может, позже?
— Нет.
Интересно, сколько километров до города, сможет ли она дойти? А телефона здесь нет, такси не вызвать. Да и, опять же, куда без документов? Наверное, теперь он откажет ей и в этом.
Что ж
— Пожалуйста, отвези меня.
Ей вдруг захотелось перейти на «вы» — сказать «отвезите». Стало одиноко и неуютно стоять здесь, в чужом дворе Алька никогда не умела ни клянчить, ни выпрашивать, но как добраться самой?
— Пожалуйста.
— Нет.
— Я ведь пешком не дойду!
— Не дойдешь.
— Ну, хотя бы вызови мне такси я потом накоплю отдам. И за пистолет отдам, за все. За все, что скажешь.
— Не буду я ничего этого для тебя делать.
Баал, наконец, обернулся. Отложил молоток, откинул со лба волосы, посмотрел хмуро и исподлобья.
— Но почему? Почему? Я ведь не прошу о многом вызовите такси, доставьте в Город, и Вы (она все-таки перешла на «вы») никогда меня больше не увидите.
— Нет.
Он, кажется, ее «выканья» даже не заметил.
По щекам покатились слезы, стало обидно.
— Но почему? Я ведь не прошу многого.
— Да потому что, — грубовато ответили ей и уперли мощные руки в бока, если я сделаю тебе новые документы, вызову такси и отпущу в Город, кто тогда будет рожать мне детей?
Алька не верила собственным ушам.
Стояла, обдуваемая ветром, слушала, как стучит собственное сердце, точнее, как оно сначала силится выдать хоть удар, а потом переходит на галоп, — чувствовала, как жар расходится от груди к ладоням, от ладоней обратно к груди, как пересыхает во рту, как отчего-то немеет затылок, и не могла выдавить ни слова.
Кто будет рожать детей?
Секунда. Две. Три.
Ему детей?
И вдруг сквозь недавнюю обиду, сквозь слезы — расцвела. Расплылась в робкой и одновременно радостной улыбке, шагнула навстречу, распахнула руки и обняла его соленого от пота, крепкого, на две головы выше ее мужчину.
Вредного демона, самого невыносимого в мире человека, своего персонального «дикого».
— Правда? спросила срывающимся голосом.
Правда?
— Правда.
И ее прижали носом к пахнущей летом, солнцем, а еще чем-то очень нужным и родным обнаженной груди.
* * *
Дрейк приехал вечером.
Попросил Баала сесть к нему в машину, долго молчал, прежде чем начать, смотрел не на подчиненного, а почему-то на собственные, покрытые светлыми волосками и вдутыми прожилками вен руки.
— У меня есть план, — начал издалека.
Регносцирос напрягся и расслабился одновременно. С какими бы новостями Начальник не приехал, появился он, судя по голосу, в хорошем расположении духа, а это всегда к добру.
— Какой план?
— Хочу предложить тебе не совсем то, о чем ты просил. Ты еще не передумал уходить?
Салон машины пах кожей; Регносцирос вдруг поймал себя на мысли о том, что почти отвык от городских запахов и не желает к ним возвращаться. Разве что ненадолго. Может, устал, а, может, просто «не его».
— Нет.
— Я так и думал. Но попробую найти компромисс. Готов?
Готов ли он? Можно ли вообще быть готовым к компромиссам Дрейка, когда тот смотрит так загадочно и с хитрецой? Нет, он однозначно что-то задумал.
— Я попробую угодить и «вашим», и «нашим». Думаешь, у меня выйдет?
— Поделись уже, — буркнул Баал, заинтригованный.
И Начальник, явно довольный собой и собственными идеями, заговорил.
Невдалеке, сразу же за покосившимся забором, стоял вросший в землю от времени дом. В доме светилось окно единственная лампочка под потолком, дребезжал холодильник, и колыхались новые занавески на окнах.
В доме готовили ужин.
