Назад в Тали
Этот бар отличался от остальных не только площадью — между стеной, где располагался вход и противоположной вместился бы амбар с пристройкой, — но и наличием нарисованных на деревянном полу меловых кругов.
Лу смотрела на них с недоумением с медленно зарождающимся презрением. Нет, не на них — не на меловые круги, — а на стоящих внутри женщин. Молодых, постарше, совсем юных, и все, как одна, с бумажными табличками и «ценами» в руках.
Три балла. Семь баллов. Один. Кто-то был готов отдаться даже за четыре десятых. Четыре десятых балла за то, чтобы позволить вон тому вонючему бродяге вставить в себя немытый член? Или, что еще хуже, отсосать у пузатого полицейского в подворотне? Ноль четыре балла?
Да они свихнулись тут все!
— Ты? — Бородач, стоящий в нескольких метрах слева, хрипло рассмеялся. — Ты не стоишь пяти баллов. Сиськи… Сиськи покажи!
Удивительно, но худая брюнетка с длинными нечесаными волосами дрожащей рукой приспустила блузку — взглядам стоящих вокруг мужчин открылась небольшая и упругая грудь с темным ореолом сосков. Не обвислая, приятная на вид; даже Лу оценила.
Обсмеявший девушку мужик на мгновенье притих, а затем открыл рот, чтобы что-то добавить, но его опередил полицейский, который попросту вошел в круг, взял «товар» за руку и повел из бара — видимо, в ближайший переулок.
— Хорошую забрал, блин… — Очнулся бородатый. — Надо было самому. А ты чего смотришь? Уж ты точно не стоишь даже полбалла!
Немолодая дама с ярко алыми губами обиженно отвернулась и принялась демонстративно-равнодушно обмахиваться складным веером.
— Стоят тут… старые… немытые…
А сам-то мытый? У самого вид, как у бродяги с десятилетним стажем, хотелось огрызнуться Лу, но она в силу очевидных причин побоялась привлекать в себе внимание. В баре темно, и это хорошо — тех, кто не стоит в кругах под светом ярких ламп, не разглядеть.
Нет, ей здесь, не место. Ей не может быть место там, где воздух пропах прокисшим пивом, зловонным дыханием и, где яблоку негде упасть от столпотворения тел — одних, выставляющих себя напоказ, и других — бесстыдно разглядывающих «самок», словно продажных животных.
О чем она думала, когда шла сюда? Решила, что сможет решиться? Решиться на такое?
Но на браслете четыре балла — последние четыре балла, а завтра нужно есть…
— Давай за пять? — Внезапно прозвучало сзади. — Жопа хорошая, крепкая… о-о-о, лицо тоже симпатичное.
— Я не стою в круге! — Огрызнулась Лу стоящей за спиной тени.
— Так ты выходи, тебя быстро заберут…
— Ага, и обласкают.
— А чего? Я бы обласкал… И в киску, и…
Она не стала дослушивать про «и» — развернулась и быстро зашагала к выходу из «Красоток Данди».
— За восемь! — Раздалось сзади. — Эй, не уходи! За десять!
— Эй, кого это ты там разглядел за десять? — Тут же заинтересовались стоящие рядом любопытные пахнущие перегаром посетители, но Лу уже успела протиснуться к двери и вывалиться на ночную, почти такую же жаркую, как и днем, улицу.
Она ненавидела этот город и его обшарпанные улицы. Его душную изнуряющую жару, проклятые правила и «цветные» дни.
Кто вообще мог придумать «цветные» дни?! Зачем? Зачем кому-то пришло в голову обряжать всех горожан на сутки в красное, черное или зеленое? Но если с утра прозвучало с экрана объявление, будь добр — оденься в указанный цвет, причем с ног до головы. А если в шкафу нет вещей указанного цвета, так иди и купи.
Но купи на что?!
На что покупать, если вчера на браслете было семь баллов, а сегодня осталось всего четыре? И все потому, что у Лу в шкафу не нашлось коричневых шмоток — коричневой майки, штанов и кроссовок цвета дерьма. Вот незадача! А полицейский ее не пропустил, нет — ни первый, ни второй — оштрафовали оба. Результат на лицо — минус четыре балла, а она так и не смогла опуститься, не смогла ступить в очерченный мелом круг, хотя (с ее-то данными) могла бы за ночь сделать баллов двадцать пять…
От этой мысли Лу сделалось противно.
От «Красоток Данди» до Бэль-Оук парка семь автобусных остановок — всю ночь идти. А на автобус не сядешь, потому что больше не разгуляешься — лишних баллов нет.
Чтобы успеть добраться до пансиона хотя бы к полуночи, Лурдес Аволи подняла воротник тонкой спортивной курточки, прикрыла им лицо — не хватало, чтобы на нее «запал» водитель такси, который предложит подвести за «один раз в киску» — и зашагала быстрее.
То ли из-за злости, то ли из-за страха, Лу дошагала до собственного пристанища раньше, чем предполагала — входная дверь хлопнула как раз тогда, когда часы на тумбе переключились с цифры «22:59» на «23:00».
Отлично. Она дома. В тесной комнате с крохотной кухней, пустым дребезжащим холодильником — пустым, зачуханной ванной и единственной кроватью. Денег нет, еды нет, работы нет, планов тоже — значит, спать.
От вида убогой каморки мутило. Хоть бы досталась комната с противоположной стороны здания — там, где открывается вид на оранжевые горы — какой-никакой, а все-таки пейзаж. Ее же — пыльные — таращились на пустой тихий и выцветший от жары двор: покосившаяся белая стена, тропинка, фонарь, клумба у надписи «Бэль-Оук парк». Да уж, парк. Точно.
Лу казалось — она осиротела в душе. Осталась не только без друзей и знакомых, которые остались за чертой из горной цепи, но так же и без себя самой. А сегодня едва не продавала остатки чести и совести — почти ступила в тот проклятый меловый круг, почти дошла до этой идеи. Как она могла? Всего два месяца прошло — жалких два месяца, а она уже готова опуститься ниже собственного предела — видал ли свет больших неудачниц, чем Лурдес? Видал? Нет? Вот и она тоже.
Ее самобичевание прервалось, когда за окном послышался шум мотора. Такси? Новый жилец? Кто-то из соседей?
Она подошла к выключателю, погасила свет, затем вернулась к окну и принялась наблюдать.
Не такси, нет — хорошая, дорогая машина. Выходит девушка с чемоданом — молодая, уверенная, спокойная. Новенькая? Рыжеватые вьющиеся волосы, стройная фигурка…
Лу, затаив дыхание, смотрела, как незнакомка что-то говорит водителю, затем машет ему на прощанье рукой — машина отъезжает — а после идет к пансиону.
Новенькая. Точно новенькая.
В приоткрытую форточку со двора долетали звуки: шорох подошв, шуршание по земле колес чемодана и пение.
Создатель, она что, еще поет? Здесь? В Тали?
* * *
Ей дали ту же комнату.
Не Бродски, нет — на границе сидел другой мужчина, но тоже усатый и, при виде правильных документов, очень сговорчивый.
Браслет, ключи, карточка с телефоном личного водителя, учтивая улыбка в спину.
А теперь та же комната. Потому что она попросила.
Странно, как сильно иногда тянут назад воспоминания. Да, здесь было плохо — страшно, одиноко, тоскливо и иногда хотелось выть. Но здесь было и хорошо. Здесь находилось то самое ранчо, здесь по улицам ездили скрипучие автобусы, а водители в них выдавали билеты-загадки. Здесь, под вечной духотой, пытались выжить люди — искали способ заработать бесценную тысячу. Здесь она нашла Халка.
Шерин не стала распаковывать чемодан — оставила его в углу, распахнула настежь двери балкона, налила в стакан воды и вышла подышать тяжелым упругим воздухом. Да, те же золотые, но уже погруженные во мрак горы, та же засуха вокруг, то же чувство безысходность.
Если бы не одно «но». Если бы она не вернулась сюда «оунером».
Разговор насчет открытия фабрики состоится завтра утром, а сейчас можно спокойно посидеть, предаться воспоминаниям, позволить себе на чуть-чуть, всего лишь на мгновение, стать прежней Шерин — той бедной девчонкой заключенной, которая отдала последние деньги, чтобы вызволить из несуществующего плена никогда не исчезавшего Алекса.
Наивной же она была…
Они все были.
А горы хороши. Если не смотреть на них «теми» глазами. Если просто любоваться темными красками неба, пребывать в этой минуте и знать — ты выйдешь тогда, когда захочешь. Потому что ты свободен. Ничего нет ценнее этого.
Она понимала это тогда, она понимала это теперь.
* * *
— Что, джем закончился?
— Что? — Девчонка на пороге растерялась. Высокая, худая, с черными глазами и такими же черными волосами, подстриженными под косое каре.
Наверное, было грубо встречать гостью этим вопросом, но ей вдруг вспомнилась Янка — в засаленной майке, в короткой юбке, с толстыми коленями. Эта была нечета ей — тонкая, гибкая, судя по лицу, умная, но ведь тоже постучала в комнату. Значит, что-то надо?
— Я ваша соседка из триста восьмой. Случайно увидела, что вы приехали, решила познакомиться…
Шерин не пригласила войти. Зачем? Стояла, положив руку на сруб двери, ждала.
— Думала, вы можем пообшаться… Подружиться.
— Здесь не бывает друзей.
— Я знаю, знаю! Но…
— Что?
— Мне показалось, что вы не новенькая.
— Почему?
— Вы не выглядели растерянной. И еще — вы приехали на хорошей машине, с хорошим чемоданом. Я подумала, может, вы просто переехали в лучшее место? Сумели заработать? Решили сменить обстановку? Ведь «Бэль-Оук» считается престижным пансионом…
Шерин отдала должное проницательности гостьи. Да, не дура, но очень напугана. Неуверенно переминается с ноги на ногу, что-то хочет, но не решается произнести.
— Вы… могли бы меня научить? Как здесь жить?
Вот оно что. Отчаянная попытка уцепиться за соломинку, а ведь когда-то она сама была такой — была готова броситься на шею за утешением любому, а уж отдать самое ценное за совет…
Шерин долго молчала — знала, ей бы не ввязываться и не привязываться, но в душе шевельнулось сострадание.
— Как вас зовут?
— Лу.
— Это от Луары?
— Если бы! — Гостья впервые улыбнулась. — Если бы меня звали Луарой, я была бы счастлива. Нет, Лу — это сокращение от Лурдес.
— Тоже красиво.
— Да? Вы, правда, так думаете?
И они застыли, глядя друг на друга.
В чужие апартаменты она принесла в качестве подарка джем из холодильника, но его никто не ел; под пальцами шуршала новая страница истории.
Лу вообще не бросалась на «халяву» — не столько спрашивала, сколько говорила, старалась не смотреть на угощение, хоть и была голодна, даже предложила кусочек хлеба из холодильника — последний.
Шерин сидела в кресле и молчала — оценивала незнакомку, оценивала комнату, странным образом наслаждалась тем, что все неуловимым образом так неуловимо походило на прошлое, но им уже не являлось.
— Я пробовала устроиться работать водителем автобуса, представляете? Думала, смогу заработать там больше. Но мне сказали, что придется ночью составлять ребусы загадки, чтобы утром вводить в компьютер. Чем сложнее загадка, тем больше штрафов, а чем больше штрафов, тем ощутимее прибыль в конце дня. Но я так не могу! Жить за счет бед других!
— Но здесь только так и можно.
— Да я понимаю, но все равно не могу. Тем более…
Лурдес перестала кружить по тесной комнате и умолкла. Подошла к подоконнику, положила на него руки и стала напряженно смотреть во двор; качнулись срезанные наискось пряди волос.
— Что?
— Они сказали, я должна буду переспать с каждым, кто будет подписывать документы.
Мда. Неприятно. Если бы ответ нашелся легко, Шерин бы его озвучила, а так теперь молчали они обе.
— А еще этот торт… — Разочарованно добавила Лурдес.
— Что за торт?
— Мой торт. Который я так и не попробовала.
Оказывается, два дня назад у нее был день рождения, и она, скрипя зубами, решилась на неслыханно щедрую по здешним меркам трату — подарок себе-любимой в виде небольшого кремового торта, украшенного розочками. И купила его Лу не где-то, а в центральной кондитерской — месте, куда захаживали лишь «оунеры», удачливые воры и нечестно разбогатевшие за счет чужого труда толстосумы.
Шерин слышала об этом месте, но никогда в нем не бывала. Ей вообще повезло, так она теперь считала, — повезло не увидеть многого из того, о чем рассказывала темноволосая соседка по комнате.
— Он обошелся мне в восемь баллов, представляете? Я думала — порадую себя, немного воспряну, расслаблюсь и смогу почувствовать себя в нормальном месте. В нормальной жизни, понимаете?
Шерин понимала. Наверное, как никто другой.
— Я надеялась, что после чудесного вечера, проведенного наедине с собой — с кусочком торта и бокалом шампанского — тогда у меня в холодильнике была початая бутылка — я смогу что-нибудь придумать. И я так радовалась, просто невероятно радовалась…
Рассказ вновь прервался тяжелой паузой.
— Так что случилось?
— У меня его украли. — Черные глаза смотрели с горечью — обиженные, грустные глаза. — Прямо в автобусе. Какой-то парень проходил мимо сиденья, схватил его и бросился прочь.
— А вы?
— Я? Я не побежала следом. Куда? Прыгать через турник? Нет.
В комнате повисло молчание.
Шерин бы тоже не бросилась — посчитала бы подобное действие унизительным. Догонишь вора, и что дальше? Драться с ним?
— Мне жаль.
Лу невесело улыбнулась, отошла от окна, села на диван и постаралась придать лицу безмятежное выражение — плевать, мол, невелика потеря. Вышло неубедительно; сквозь напускное безразличие, словно водоросли сквозь водную рябь пруда, проглядывало отчаяние.
— А вы надолго приехали сюда, как думаете? Поселитесь, будете здесь жить?
Лу хотелось в это верить, хотелось знать, что новая соседка приживется, и станет не так одиноко.
«Я уеду через два дня максимум» — так бы звучала правда, но Шерин не могла — не имела права ее озвучить. Вместо этого она осторожно покрутила на пальце кольцо со знакомыми инициалами и тихо ответила:
— Время покажет.
* * *
Фонтан так никто и не починил — сухая мраморная чаша, потрескавшийся бордюр, на дне, как и прежде, росла неприхотливая к наличию дождей трава. Кажется, раньше у статуи была рука — теперь же часть ее отвалилась, из локтя торчал короткий стальной прут, из-за чего пыльное лицо обладательницы «травмы» приобрело грустное выражение.
Когда-то они сидели здесь вместе с Халком.
Ночь, бутылка бурбона, теплый ветерок и такой же неуловимо теплый разговор. Тогда чувства уже родились, но еще не стали очевидны, тогда все только зарождалось.
Шерин, свесив ноги внутрь пустого бассейна, чувствовала ладонями тепло — за день бетон напитался солнечными лучами и теперь медленно и нехотя делился температурой с похолодевшим воздухом.
Они если мороженое. Дешевое, растаявшее, сделанное из некачественных ингредиентов и упакованное в дурацкую красочную бумагу — самое вкусное мороженое в ее жизни.
Она уже скучала по Халку, хоть прошло всего два дня. Скоро.
Бумаги подписали.
Сегодня потный лысый мужик в дорогом костюме долго лебезил и не менее старательно улыбался — разливался соловьем — обещал, что оборудование привезут в срок, благодарил за щедрые отчисления городу, клялся, что рабочими местами будут обеспечены шестьдесят человек.
Шестьдесят женщин. Таких, как Лу.
И конечно, миссис Конрад может получить на руки специальную карточку, которую она вправе отдать тому, кого хотела бы трудоустроить в первых рядах. Кто он — Кевин Лагштальд — такой, чтобы этому препятствовать? Всего лишь градоначальник. Хороший, услужливый, понятливый…
И продажный. Тварь с дырявой душой.
Когда-то ее не впустили бы даже во двор трехэтажного дома, не говоря уже о кабинете, а сегодня она королева — бизнес-леди, решившая принести городу пользу.
— Как это мило! Как щедро с вашей стороны, мисс Конрад. Вы настоящий подарок для такой заброшенной дыры, как Тали…
Дыры. Точно.
Лу постоянно задавала неудобные вопросы — кем вы работаете? Давно ли здесь? За что? Нет, стандартные, в общем-то, вопросы, но приходилось изворачиваться.
«— Я недавно сменила работу… Здесь не так давно… За что? Да за глупость…»
Точных ответов не звучало, и соседка, стараясь не афишировать чувств, обижалась.
А как бы чувствовала себя Шерин, если бы кто-то раз за разом, словно скользкая рыба, уходил от ответов? Тоже обижалась бы. Но ведь не скажешь: «Я здесь до завтра. У меня специальный браслет, обеспечивающий право на вход и выход в любое время, и вечером меня будет ждать машина. А вы не грустите и не скучайте, у вас все получится. Да-да, просто верьте в себя…»
Такая поддержка хуже медвежьей услуги — молчать надежнее. Пусть обижается, пусть додумывает, пусть ломает голову над загадочной гостьей и ее скорым последующим исчезновением.
Зато в ее комнате кое-что останется в подарок, и это важно.
Шерин подвигала обутой в легкие сандалии стопой — на дне зашуршали камешки, втянула в легкие кубометр — аж закололо в груди — теплого, пахнущего березовой листвой, воздуха и медленно выдохнула его обратно. Поскребла подушечками пальцев по покрытому пылью мрамору, взглянуло в грустное лицо статуи.
За спиной, сцепив руки, недвижимый, молчаливый и покорный, стоял водитель.
* * *
— Шерин, зачем? Зачем мы столько набираем? Это же колбаса — она здесь стоит, как самолет…
— Зато долго хранится.
— Лапша, крупы, мука?
— Да, все это может пролежать две недели.
— Но почему две недели?
— Набирай все, что тебе нравится, Лу.
— Но…
— У меня есть деньги. Есть баллы.
Целую минуту Лу не понимала, что делать — обижаться на отсутствие правды или же просто радоваться щедрому предложение новой «подруги» — чувства победили — Лу выбрала радоваться.
— А сыр пролежит?
— Да.
— Ооо, джемы…
— Лишь бы все в холодильник поместилось. Если в твой не влезет, положим часть в мой.
— Но ведь тогда мне придется ходить в твою комнату?
«Меня там уже не будет» — Лу не услышала, но прочитала эти слова в зеленоватых глазах, и радость частично улеиучилась.
«— Но как? Куда ты уйдешь? Зачем все это делаешь?»
Она понимала, что спрашивать бесполезно, и поэтому не спрашивала — молча брала с полок продукты и складывала их в корзину.
На разгрузку пакетов из машины ушло сорок минут.
Вверх по лестнице, пакеты на пол, обратно в коридор, вниз по лестнице. Водитель делал вид, что рассматривает клумбу.
— Давай, Лу, торопись, у меня мало времени.
— Но…
— Нет времени на объяснения. Нужно, чтобы у нас осталось минут пять на разговор — больше выделить не смогу.
Темная челка прикрывала глаза, но в какой-то момент Шерин уловила их выражение — выражение безнадежной грусти, и на сердце защемило. Так смотрят только тогда, когда прощаются с чудом. Когда понимают, что стоять на коленях бесполезно, когда нужно поднять голову и сказать «да, отпускаю. И спасибо, что приходило». А это сложно. Очень сложно.
— Я оставлю тебе ключ от своей комнаты, слышишь? Сможешь переехать в нее, если нравится, а в свою поселить подругу.
— У меня нет подруги.
— Будет.
— Откуда?
— Увидишь. Вещи меняются.
Она пока не верила, но это нормально — не верить, ведь вокруг лишь чудовищный Тали, а вдали высвечивается безрадостное будущее.
— Расходуй продукты экономно, хорошо? На всякий случай.
— Хорошо.
На заднем сиденье остался всего один пакет.
* * *
Поднятая колеса темной машины пыль медленно оседала обратно на дорожку, в окно били лучи закатного солнца.
— Но я не умею вышивать.
— Научишься. Человек может научиться всему, чему действительно хочет научиться. Там будут хорошо платить, достойно.
— И меня возьмут?
— Возьмут. Я уже обо все позаботилась…
Вместе с растворившимся звуком мотора исчезла и она — рыжеволосая фея. Странная незнакомка, которая появилась на два дня, забила холодильник продуктами и оставила ключ от своей комнаты. Лу теперь сжимала его в руке.
— Отсюда не выходят.
— Выходят.
— Ты… ты в это веришь?
— Я это знаю.
Она сумела сказать спасибо и не расплакаться. На столе лежала прямоугольная белая карточка — пропуск в новое будущее. Хорошее или нет? Уж точно лучшее, чем возможно было предположить еще вчера. А текст, что был написан от руки на обратной стороне, Лу помнила наизусть.
«Шерин Конрад. Найди меня, когда выйдешь»
— Найду. — Прошептала Лурдес пустой комнате. — Я выйду и найду. Обещаю.
У щита с надписью «Бэль-Оук парк» покачивались, ласкаемые жарким ветром, цветы. За оранжевые горы медленно опускалось солнце.
