Глава 5
— Получается, люди в Оасус не путешествуют?
— Нет. А как путешествовать? Самолетов у нас нет, машин тоже, велосипеды, даже если бы их изобрели, здесь не пригодились бы — везде песок. Из тех животных, что могут подолгу обходиться без еды и питья, только одногорбы, а ты знаешь, сколько стоит один?
— Нет.
Мы вновь двигались по жарким улицам куда-то вглубь города. Людные места обходили — продавать все равно нечего, а корзины, чтобы не привлекать внимание к их содержимому, накрыли взятыми из «Луухмы» тканевыми салфетками, которые легко, после того как получила двойную оплату за обед, отдала нам с собой хозяйка в черной туле. Солнце пекло нещадно; теперь наша одежда больше спасала от жары, нежели заставляла изнывать от нее же. Между пальцами ног забился и противно скреб, натирая мозоли, песок.
— Многие семьи даже не мечтают купить одногорба — для этого им пришлось бы продать дом или ребенка.
— Ребенка?
— Да, детей здесь можно продавать с рождения. И только с согласия родителей. Но променять ребенка на одногорба мало кто решается — одного все равно не хватит, чтобы навьючить тем количеством товара, который при продаже принесет прибыль, а двух вообще никто купить не может. Только Правитель, у которого, я слышала, их целое стадо из двух сотен голов, и караванщики, которые специально откладывают для своих отпрысков деньги на молодое животное. Сын караванщика без одногорба — все равно, что мастер обувных дел без запасов кожи и клея. Где брать материал, как работать, на что жить? Поэтому одногорба ребенку дарят родители — погонщики караванов не в первом поколении.
— Ух ты, как все сложно.
— Да не сложно, — Тайра пожала плечами, перекинула корзину из одной руки в другую и обошла вылитые на землю у распахнутой двери помои. Я проследовала след в след по ее траектории. — Здесь все вымерено и работает, как часы. К тому же, как путешествовать, если даже те малочисленные карты земель, которые нарисованы художниками-мастерами, хранятся в строгой тайне? Ведь не выйдешь просто так в пустыню, не зашагаешь, куда глаза глядят, это верная смерть…
Пока подруга рассказывала про опасности и ловушки растянувшейся на многие километры вокруг города песчаной дюнной хозяйки — про обитающих в ней жуков-костогрызов, песчаных ядовитых змей, щупохвостов, дурман-кусты и многочисленные миражи, — я с накатившей вдруг тоской размышляла о другом. О том, как сильно грустила бы, зная, что не могу так просто выйти за границу города и пойти туда, куда глаза глядят.
Знаете, есть люди, которые могут спокойно прожить в одном и том же месте всю жизнь — протопчут дорожку до магазина, до работы, до соседнего бара, и счастливы. Зачем куда-то идти, на что-то смотреть, вставать с дивана, напрягаться? Ведь это деньги, приложенные силы, неизвестность впереди, затраченная энергия, в конце концов.
Мне почему-то представилась раскиданная на топких холмиках деревушка, окруженная гигантскими бурлящими речными потоками, в которой старики из поколения в поколение заявляют детям одно и то же:
— За реку ходить нельзя — вода с собой унесет. Кто ни пробовал, всех уносила. Живите, где родились, и не помышляйте о сгубивших многих походах. В нашей деревне есть все, что нужно для счастливой и сытой жизни: грибы, ягоды, яблони, урожай один за другим земля дает. Скоту пастбищ хватает, телят много родится, куры всегда обильно несутся. Коли припрет выбрать девку в жены, так сватайтесь к соседу — у него целых три незамужних. А если не по нраву придутся, так ступайте в следующий дом — там дочерей и того больше. Женитесь, детей рожайте, ходите в местный клуб, где Петька на гармошке играет (а после сын его играть будет), а внуков учите так, чтобы за реку даже глядеть не надумали…
Представляете, о чем я? Ну, хоть примерно? Так вот кого-то подобный расклад вещей устроил бы, а вот я бы — на радость или на беду — постоянно думала бы о том, как соорудить через бурлящую реку мост, чтобы перебраться на соседний берег. Ведь там интересно, там новые земли, там ВСЕ новое и неизведанное — как можно о таком не думать?
Но жители Руура, видимо, не думали. Довольствовались своими белокаменными домами, пекли на кухне пирожки, стирали и вывешивали белье во дворы, мели песок, шили кожаные башмаки, растили детей, отдавали их в Пансионы здесь же, а караванщикам радовались, как пришедшим из другого измерения НЛО'шникам — мол, они такие: ходят, где хотят, куда-то в далекие дали, ведь у них карты…
Нет, я бы так не смогла. Вот не смогла бы, и все!
— Ты чего притихла? — поинтересовалась Тайра, когда заметила, что после ее рассказа о пустыне прошла минута-другая, а я так и не произнесла ни слова.
— О том, что не смогла бы жить без путешествий.
Из- под тулы спереди хмыкнули.
— Я тоже об этом часто думала и тоже тяготилась тем, что никогда не смогу купить одногорба и увидеть соседние земли. А теперь смогу. Благодаря тебе. Я ведь никогда не признавалась в том, что это было одним из моих заветных желаний — увидеть, какой он — Архан. Там, за пределами Руура, где-то гораздо дальше. А ты взяла и предложила это путешествие. Знала бы ты, как я радовалась — мне ведь даже на книги почти плевать, честно — они все равно чужие, — да и на замок Правителя тоже, а вот воспользоваться возможностью и увидеть родные, но новые места — нет, от этого я не могла отказаться.
Жаль, что она не видела под накрывающей лицо сеткой мою улыбку. Ту самую добрую ухмылку, которая бы сказала без слов «как же я тебя понимаю».
Здорово. Здорово, когда есть еще один человек, который думает, как ты, или хотя бы примерно, как ты. Ведь тогда вместо одного и второго сумасшедшего, появляются просто два товарища, между которыми возникает молчаливое понимание, чувство единения и ветер — в два раза сильнее дующий шквал, который не просто надувает — срывает паруса с мачт. И тогда желание путешествовать становится не просто жгучим — непреодолимым, и ты, размышляя об этом, улыбаешься. Улыбаешься, потому что у тебя всегда есть к кому прийти и сказать: «А знаешь что? У меня появилась идея!»
И всегда увидишь напротив горящий любопытством взгляд и всегда услышишь слова: «Какая?! А ну, рассказывай, я уже изнываю от нетерпения!»
Этим самым другом и единомышленником для меня стала Тайра — «старая» добрая арханская принцесса, которую Стив вывел из Криалы.
Загадочная жизнь, куда ведут твои дороги? Она мне нравилась — эта жизнь. Всегда нравилась и всегда будет. Вот так вот.
— Но от книг я бы отказываться не стала. Все-таки именно они стали причиной, по который мы топчем кожаными тапками местный песок.
— А я и не отказывалась, — рассмеялась Тайра. А затем остановилась так внезапно, что я едва не налетела на ее спину. — Вот мы и пришли.
— Так быстро? — за разговором «семь улиц» пролетели незаметно.
— Ага. Вот она — галерея, про которую я говорила.
*****
«Галереей» оказался частный дом — огромный по местным меркам, окруженный низкой каменной стеной, трехэтажный и с балконами. Стена прерывалась лишь в том месте, где находилась кованая калитка, украшенная гнутыми железными письменами.
— Это что — «Оставь надежду всяк сюда входящий»?
— Да нет, что ты, — Тайра, прежде чем постучать приделанным сбоку к ржавому кольцу молотком по воротам, тоже неуверенно потопталась на месте. — Это отпугивающие недобрую силу слова, а так же приветствие тем, кто пришел с миром.
— В общем, почти то же самое, — пробормотала я, рассматривая чьи-то частные владения.
Хозяин особняка, по-видимому, был богат: двор выложен мраморными плитами, на которые, дабы не запачкать и не погасить блеск, не залетали даже дерзкие песчинки, посреди двора журчал похожий на таз с трубой посередине фонтан — непозволительная для девяноста девяти процентов руурцев роскошь. Рядом с фонтаном играли трое детей: два одетых в белые рубашки и штаны темноволосых загорелых мальчика и одна кудрявая, закутанная в ярко-зеленую тулу девочка лет четырех. Братья выглядели старше и более поджарыми, сестра же напоминала пухлощекую куклу, чье платье насквозь вымокло от брызг. Брызги в воздухе, брызги на плитах, отражающиеся в лужах солнечные лучи; со двора слышались возня и радостные визги, на балконе второго этажа спущенными флагами колыхались простыни.
Идиллия. Пока.
— Девочку все равно заберут, — вторя моим мыслям, прошептала Тайра. — Через год. Даже ему — Абу Эль Хришу — самому богатому жильцу Руура не сделают исключения.
— Может, он заплатит, и сделают? Сама же знаешь — взятка кому следует, и дело в шляпе.
— Нет. Потому что тогда восстанет община, поднимутся на бунт оскорбленные женщины. Не сделают.
Тайра уверенно покачала головой.
— Даже если он скажет, что дочь болеет?
— Даже в этом случае.
Тему дочери купца Аба Эль Хриша пришлось оставить, так как в этот момент молоток все-таки коснулся калитки — гулко и надменно завибрировали прутья. Перестали визжать дети; в окне второго этажа мелькнуло женское лицо.
*****
— Кто, вы говорите, заинтересован в покупке моих картин — сам Правитель? Ох, сартын-басыля, никогда не думал, что наступят настолько светлые времена! Проходите, проходите, на плитах осторожнее, они иногда скользкие.
Отец бросил короткий взгляд на детей: теплый на мальчиков и равнодушный на девочку.
Внутри меня сделалось морозно. Значит, вот он какой — заботливый папочка — внутри уже просто отказался от дочери, забыл о ней сразу после рождения. Чтобы не привязываться, чтобы после без проблем… Мое впечатление об Абе Эль Хрише испортилось всего за секунду — сразу же и бесповоротно.
Тайра, между тем, вдохновенно врала.
— Мы слышали от погонщиков, что Правитель заинтересован в тех картинах, на которых изображен его дворец — хочет украсить ими новый арочный проход, через который провожает дорогих гостей, и потому часто приглашает к себе Бу-хаба (главу общины погонщиков — перевел мой браслет), чтобы рассмотреть его товар. Говорят, он уже скупил целых семь полотен — тех, что пришлись ему по вкусу, — вот мы и подумали, если сойдемся в цене, то сможем предложить что-нибудь интересное караванщикам. И вам выгодно, и нам, и Ллах доволен.
На слове «Ллах» мой браслет спекся и выдал мне прямо в мозг какую-то ерунду, похожую на «Повелевающий распределением богатства между людьми Архана бог, одетый в широкий головной убор, состоящий из грибных нитей, что растут в дальнем конце пустыни, Чаще всего изображается голым. В одной руке всегда держит полный кубок, в другой собственные чресла, из которых, неравномерно распределяя влагу, поливает „нектаром богатства“ живущих под ним людей».
Я мысленно икнула.
Мистер Аба, тем временем, цвел, как обильно политый кактус. Лучился довольством, беспрестанно крутил большим и указательным пальцем кончики густых смоляных усов, сверкал из-под широких бровей маленькими черными сытыми глазами и елейно, стараясь всячески угодить, улыбался.
Конечно, его картины захотел сам Правитель, как же. А Тайра хитра, как старая лиса, сумевшая не только самостоятельно уберечься от волка, но и защитить своих внуков — знает, что говорить. И пусть говорит, ей виднее, как строить местные диалоги.
— Вот сюда, пожалуйста. Не желаете ли отобедать с нами? Для нас будет честью разделить трапезу со столь почтенными…
— Мы торопимся, достойный. Сожалеем о нашем отказе, не принимайте его на счет собственного гостеприимства.
— Тогда, может, воды, сока мулли, травяного отвара? Свеженького, только с плиты.
— Вода в такую жару была бы кстати, спасибо, — кивнула Тайра несколько надменно, что, видимо, требовалось для поддержания манер почтенных торговок, после чего мы втроем вошли в прохладный, расположенный под каменным сводом вход.
Голый бог Ллах, вероятно, ссал… простите, писал, действительно крайне неравномерно — к такому выводу я успела прийти, пока мы шагали к тому помещению, где располагались картины. Ковры, гобелены, украшенные золотом портьеры, всюду серебро, золото, бархат. На стенах каждой комнаты красовались не только родовые портреты, но так же развешенное в хаотичном порядке инкрустированное драгоценными камнями оружие. Дорого, очень дорого, почти чванливо. Чем же занимался зажиточный житель? Растил на заднем дворе местную коноплю? Отыскал под домом алмазную жилу? Плодил маленьких дочерей и продавал их в рабство? Судя по тому, что осталась всего одна, продавал крайне успешно…
Тьфу! О чем я думаю? Ну, богат человек, и ладно. Может, он как раз разводит тех самых пауков, чью паутину кладут потом в экзотический суп?
Нет, тогда бы насекомые бегали по всему помещению — так объясняла Тайра, — а пауками в сухих и почти уютных, если бы не чрезмерное давление роскоши, комнатах не пахло.
«Может, он просто успешно скупает и перепродает картины?» — миролюбиво подсказал мой внутренний голос.
Может быть, согласилась я неохотно. Просто удачный торговец, ведь такое бывает, правда? Может, он и человек хороший, а я всего лишь по одному взгляду составила о нем неверное мнение? Эх, научиться бы, как Тайра, смотреть ауры, тогда бы я сейчас не терзалась сомнениями, а просто просканировала мистера Абу изнутри и благополучно забыла о нем.
Впрочем, забыть о хозяине дома мне представился шанс уже минутой позже; впереди показалась дверь в «галерею».
Картины здесь частично стояли, приваленные друг к другу застывшими фрагментами незнакомой жизни, частично висели на стенах, вделанные в массивные узорные рамы.
Рослый и плечистый Аба восторженно засеменил вперед.
В вытянутой и хорошо освещенной комнате, в отсутствии какой-либо мебели, его голос гулко отражался от стен; шелестела ткань легкой белой рубахи, пахло потом.
— Те, на которых изображен замок Правителя, находятся здесь, здесь и здесь.
Мясистый волосатый палец, украшенный перстнем, ежесекундно менял направление — я едва успевала поспевать за ним взглядом. Шуршали по чистому гладкому полу подошвы домашних тапочек и наших сандалий, поскрипывали при движении ручки плетеных корзин.
— Не торопитесь, рассмотрите все хорошенько — уверен, в моей коллекции найдутся достойные вашего внимания (внимания Правителя) экземпляры.
— Оценивает и выбирает, в основном, она, — Тайра легко махнула рукой в мою сторону. — Я же всего лишь ношу толстый кошелек и бью корзиной тех, кто пытается его украсть.
Когда отзвучал слившийся в унисон мужской и женский смех, моя напарница сделала то, чего я все это время от нее ждала — отвлекла хозяина дома пустым, но занимательным разговором.
— Так где вы находите столь великолепную усладу для очей? Ведь каждое полотно, что я вижу у вас, это настоящий шедевр, прекрасная и тонкая работа мастеров. Наверняка и содержать подобную коллекцию обходится вам недешево?
Вероятно, ее настоящий арханский звучал как-то иначе, не столь похоже на вежливый нордейлский (или русский?) язык, что лился мне связанной речью в мозг, но мне было не до того.
Как только Аба, который все никак не мог решить, с чего начать хвалебную в адрес самого себя речь, прочистил-таки после трехсекундной паузы горло и раскрыл пухлогубый рот, я двинулась к первой картине.
А в полное замешательство пришла уже у второй.
Поясню, о чем речь.
Первое полотно изображало стоящий почти у самого горизонта белокаменный замок с остроконечными шпилями, в башнях которого запутались лучи уходящего солнца. Вытянутые окна, мелкие, вылепленные двумя мазками кисти, флаги, прорисованные на переднем плане густые зеленые сады. Ого, значит, в Оасусе, в отличие от Руура, полно воды — хватает на зелень.
Пока я тщательно запоминала детали, маленький Ив незаметно выбрался из моей корзины, быстро и проворно вскарабкался по плотной ткани тулу к платку, нырнул за его отворот и вделся в мое ухо прохладной сережкой — приятное и неприятное ощущение одновременно. Приятное, потому что сережка чувствовалась настоящей, плотной, металлической, а неприятное от осознания того, что я ношу в своем ухе «чужого». Мда. Стараясь не концентрироваться на отвлекающих мыслях, я лишь отметила, что позицию смешарик и впрямь выбрал удобную — отсюда ему было все видно, а мне его, в свою очередь, хорошо слышно.
— Смотри на картины, — шепнула я одними губами.
— Мотлю.
— И запоминай. Вдруг я что-то пропущу.
— Угу.
Из угла, где стояли Аба и Тайра, до меня долетали обрывки разговора о том, часто ли ходит караван, какую берет пошлину, много ли наценивает при перепродаже? Нет, что вы, сам он, дескать, накручивает совсем немного, лишь бы хватало на еду семье. «Сами ведь понимаете, жадность — великий грех…»
«Вранье тоже», — меланхолично подумала я.
— Запомнил? — прошептала я.
— Дя, — отозвалась «серьга».
— Тогда пошли ко второй.
И как раз вот там я пришла в замешательство. А почему? Да просто потому, что второе полотно изображало замок Правителя совершенно иным, нежели первое. Как такое возможно? Не спрашивайте, не знаю. Но если на первом стояло белокаменное сооружение с башнями, то на втором отчетливо высилось нечто, похожее на минарет с серыми стенами, золотыми куполами и округлыми, словно полумесяц, окнами. И ни тебе садов, ни растительности на переднем плане, ни трепещущих наверху флагов — вокруг одна желто-бурая пустыня.
— Как такое возможно?
Ив молчал — думал.
— Может, это не замок Правителя?
— Он, — тихо ответили мне в ухо. — Азница во-сприя.
— Что? — возмутилась я чуть громче, чем намеревалась. — Разница восприятия? Я, конечно, понимаю, личное видение художника и все такое, но чтобы разница восприятия оказалась настолько великой? Ив, не смеши.
Занятый рассказом о том, сколько дорогого раствора приходится мазать на окна, чтобы солнечные лучи не выжигали краски, Абу совершенно не замечал того, что я застыла у второго полотна столбом.
«Быстрее- быстрее» показал мимолетный жест Тайры. «Поторопись, я не смогу его долго забалтывать».
Мы с Ивом поспешили к третьей картине, и возле нее из моей груди вырвался возмущенный и разочарованный вздох.
— Здесь замок черный, вообще без окон. Тут наверху не башни, а бойницы, вокруг высоченная стена. Бред какой-то.
— Ред, — подтвердил смешарик.
— А на четвертой? Может, хоть две из них сойдутся?
Нет, не сошлись — ни четвертая с третьей, не пятая с первой, ни вторая с какой бы то ни было — все разные, все! На четвертой картине замок походил на полуразрушенную, но величественную крепость без единого отблеска позолоты на серых выщербленных стенах, на пятой же наоборот — весь замысловатый декор дворца до неба блестел так, что слезились глаза. Ну, слезились бы у тех, кто попробовал бы посмотреть на сие дивное сооружение в реальной жизни.
Слово «бред» в нашем с Ивом обиходе с этой минуты, похоже, стойко закрепилось.
— Ты видишь хоть одну схожую между всеми ними деталь?
— Неть.
— Вот и я «неть». Бред.
— Дя.
— Так сколько, вы говорите, стоит каждая из них? — ворковала Тайра, прогуливаясь с начавшим уставать от пустых разговоров Абой мимо живописного ряда, состоящего не только из пейзажей, но так же портретов, натюрмортов и полуабстрактной мазни.
— Совсем недорого. Вот эта, например, сорок гельмов. Та, что справа от нее, пятьдесят пять, — я специально не поворачивалась, чтобы не склабиться при виде того, на что указывает его рука. — А те, что с замками — вы же понимаете, что они уникальны…
Это точно. Лучшего слова не найти.
— … те по двести гельмов. Каждая.
Ну ты загнул! Двести гельмов? Теперь понятно, почему ты так хорошо живешь…
— Динайра, ты уже посмотрела на полотна? Оценила их красоту?
О том, что Тайра обратилась ко мне, я догадалась сразу. Повернулась к хозяину дома с улыбкой (которую успешно скрыла вуаль) и в тон подруге проворковала.
— Ваша коллекция изумительна! Все полотна невероятно красивы, разнообразны и мастерски исполнены. Скажите, уважаемый Аба, а не найдутся ли среди прочих картин те, на которых изображен не замок Правителя, а просто Оасус? Улицы, дома, площади, фонтаны, неповторимые и уникальные места этого далекого и дивного города? Думаю, Правителю будет интересно взглянуть и на них в том числе.
— Конечно, конечно! — Аба, словно сговорчивая собачонка — собачонка, которая чует запах больших денег, — поспешил к приваленным друг к другу у стены рамам. — Сейчас все отыщу.
Как только он отошел достаточно далеко, Тайра осторожно дернула меня за рукав.
— Зачем?
Вопрос прозвучал так тихо, что я едва разобрала его.
— Потом, — ответила я коротко и, изобразив крайнюю степень восторженности, направилась к шуршащему и грохочущему рамами владельцу галереи.
*****
— Они все разные, Тай, все! Ты же сама видела. Как можно было изобразить замок Правителя настолько по-разному?
— Аба же сказал, что никто из художников никогда не был в столице — каждый написал его так, как представлял в своих собственных мечтах.
— Нам-то от этого не легче. А эти улицы? Они все выглядят точно так же, как улицы Руура: те же белые дома, те же синие окна, те же арки, проходы, рынки. Если я попытаюсь прыгнуть на такой рынок, то окажусь в лучшем случае здесь же, а в худшем случае за тридевять земель, где-нибудь по сторону пустыни. Бред. Полный бред. И ни одной отличительной детали! Хоть бы какой уникальный фонтан, строение, парк, площадь, магазин — хоть что-то, что отличает Оасус от Руура!
Этот диалог состоялся сразу после того, как мы покинули богатый трехэтажный дом и двинулись по огибающей город дороге.
Солнце уже перевалило зенит и теперь устало, но все еще жарко клонилось к противоположному краю горизонта, над головой безмятежно синело небо, трепал подол тулу горячий сухой ветер. После блаженной прохлады помещения, улица казалась раскаленным адом; под плотным платком снова начал потеть затылок.
Я, признаться, негодовала. Наш поход не принес ровным счетом никаких полезных результатов. Доволен остался только мистер Аба, которого Тайра на прощанье облила таким количеством комплиментов, что я всерьез опасалась, как бы зажиточный горожанин не решил возвести рядом с фонтаном во дворе дополнительный монумент — памятник сладкоречивой Тайре. Хотя, может, здесь так принято? Мы пообещали хозяину галереи, что вернемся к нему сразу же после того, как только примем окончательное решение насчет покупок, а он, в свою очередь, заверил нас, что таким искушенным ценителям искусства, коими мы ему показались, он обязательно сделает внушительную скидку.
Да- да. Почему бы и нет. Прекрасное, если бы не бесполезное, завершение диалога и встречи в целом.
— Как нам быть, если никто в Рууре не видел, как выглядит Оасус? Может, этого Оасуса вообще не существует?
Вдалеке справа, насколько хватало глаз, тянулась ограждающая город от песчаных бурь и злых кусачих ветров высокая, кое-где обвалившаяся стена. В это время, когда день чуть смягчился, а лучи из вертикальных сделались косыми, утоптанная дорога выглядела пустой и необжитой. Ни редких прохожих, ни запряженных муланами телег, ни резвящихся у обочины детей. Хотя, какие дети, если дома в этом районе сплошь пустые и брошенные. Стоило удалиться от особняка Абы и свернуть налево, как богатый до того пейзаж резко оскудел, превратился в обычный бедный и совершенно безлюдный пустырь.
— Оасус существует. Но я ведь говорила, что люди здесь не путешествуют.
Наши сандалии оставляли на мягком песке следы; ветер уже замел те, что были оставлены до нас. Если были. Покачивались у края заметенного пути чахлые и полностью иссушенные низкорослые кусты; на их ветках гирляндами висели колючки.
— Да. Только нам час от часу не легче.
Мое негодование спало, перешло в обычное расстройство. Да, никто не говорил, что будет легко, но кто бы думал, что отыскать одно-единственное достоверное изображение далекой столицы окажется так сложно?
Ничего, еще не вечер. Что-нибудь придумаем — всегда придумывали.
— Слушай, Тай, а где-нибудь здесь можно принять душ? У меня от этого песка все ступни зудят, а как представлю, что с такой головой придется ложиться спать, так вообще «не айс».
— Так вообще не «что»?
— Ну, не здорово.
— А, поняла. Да, душ можно будет принять на заднем дворе в доме Кимайрана. Он когда-то сам подвел туда воду. Она может оказаться чуть теплой и течь не с таким… сильным напором, как в Нордейле, но помыться можно.
— Хвала твоему учителю! — совершенно искренне обрадовалась я. — Значит, этот день не настолько плох, как мне уже, было, малодушно показалось.
— Да, что ты, он вообще не плох, — Тайра улыбалась. Я не видела этого, но слышала в ее голосе. — Мы очень многое успели сделать: переместились в Нордейл, перенесли товар, продали его, хорошо пообедали и прогулялись, выяснили, что местные картины в этом путешествии нам не помогут, значит, нам просто придется придумать что-то еще. Так ведь всегда — иногда то, чего хочешь добиться, приходит не сразу, но оно приходит, если продолжать идти.
Она, как всегда, была мудра. И она была права.
Руур, жара, пустые по обочинам дома, дрожащий над дорогой раскаленный и густой воздух.
— Значит, будем идти, — кивнула я и посмотрела на расстелившуюся впереди до самого горизонта улицу.
Наши тулу заметали подолами оставленные двумя парами сандалий неглубокие и совершенно недолговечные под местным ветром следы.
*****
Над головой проржавевший огрызок трубы, за спиной щербатая стена, сбоку мятая и пожелтевшая от времени клеенка-занавеска, под ногами похожая на ил мазня. Счастье есть. А все потому, что как только мы добрались домой, я тут же скинула с себя пыльную и душную одежду, вооружилась выданным Тайрой куском мыла — природного минерала, который, по словам подруги, подходил для мытья не только тела, но и головы, — и тут же забралась в некое подобие находящейся на открытом воздухе душевой кабины.
Вода текла слабо. Иногда напор усиливался, иногда почти спадал на нет, и душ принимался капать, как прохудившийся кухонный кран, но я искренне и от души наслаждалась процессом. Терла жестким минералом ступни и бока, соскребала с шеи скатавшуюся грязь, щедро ополаскивала лицо и затылок. Не сетовала даже на тот факт, что для того, чтобы набрать в ладони воды, иногда приходилось ждать по целой минуте — не беда, я никуда не торопилась.
Синее небо к этому часу порозовело и теперь цвело над крышами алыми всполохами, наливалось густотой, золотые лучи сделались червонными; горел закат. Покачивалась под ласковым и все еще жарким ветром занавеска, поскрипывали, не отдавая воздушному потоку свою добычу, зубастые, держащие клеенку защипки; потрескавшаяся глина окончательно размякла под ступнями, сделалась скользкой.
Хороший душ, немного душноватый, но очаровательный. Теплый ветер, теплый вечер, исключительно красивый вид простирающегося до самого горизонта небосвода — такого не увидеть даже в Нордейле — все скроют высотные строения. А здесь ширь, гладь, глубина и прекрасная первозданная бесконечность.
Когда процесс омовения был завершен, я вытерла волосы старым и протертым почти до дыр полотенцем, натянула на себя домашнюю хлопковую майку и штаны, обулась в вычищенные от песка сандалии и отправилась к крыльцу, на котором, потягивая купленный нами по пути домой сок мулли, сидела Тайра. Ив грелся на ступенях рядом, отдыхал.
— Хочешь? — в мою сторону протянулась вторая чашка, доверху наполненная ярко-желтой прозрачной жидкостью. — Я тебе уже налила, попробуй — очень хорошо утоляет жажду и голод одновременно.
— Еще один местный «похудин»? Его бы в наших аптеках продавать — отбоя от клиентов бы не было, — апатично заметила я, но чашку все-таки взяла. Осторожно принюхалась к содержимому, долго смотрела на него, не решаясь попробовать. — Не уверена, что мне понравится.
— Ты сначала попробуй. Очень вкусный, между прочим.
— И не из паутины?
— Из местных фруктов.
— А разве здесь растут фрукты? Ведь они растут на деревьях, а деревьям нужна влага.
— Так и есть, — рассеянная Тайра задумчиво смотрела куда-то вдаль; ее черные волнистые волосы, теперь разбросанные по плечам, трепал ветер, — плоды мулли растут на деревьях. Только эти деревья очень уродливы: с кривыми ветками и узловатым стволом — тебе навряд ли понравится их вид, — а корневая система уходит так глубоко в землю, что эти растения почти не требуют влаги извне. Но плоды очень вкусные.
И очень дорогие — об этом она сказала мне еще тогда, когда мы выбирали их на рынке. Сок мулли — напиток богатых людей. Питает организм множеством витаминов и минералов, не слишком сладкий и помогает не только утолять жажду, но и сохранить женщинам стройность. Панацея от ожирения, в общем. Повезло местным. А ведь кому-то для того, чтобы сбросить лишние килограммы, приходилось наматывать километры по сырому утреннему парку. Да, было дело.
Напиток я пригубила осторожно — не столько глотнула, сколько смочила язык и губы. И удивилась: сок действительно оказался вкусным. Непривычным, чем-то напоминающим терпкий коктейль из смеси манго и папайи, сдобренный молотой корой, но по-своему мягким, обволакивающим и приятным. Второй глоток дался мне куда легче первого; глядя на меня, Тайра улыбнулась.
— Нравится?
— Вкусно.
— Я знала, что тебе понравится.
Она отвернулась и стала снова смотреть на ограждающую задний двор невысокую каменную стену.
— А ты не будешь мыться? Жарко ведь было весь день. Ты не вспотела?
— Почти нет. Я немного умею контролировать температуру тела, и поэтому не так сильно потею в жару.
— Здорово. Научишь меня как-нибудь?
Я спросила вовсе не праздно. Понимала, что, наверное, это сложный процесс, и постигать азы энергетической составляющей человеческого тела мне придется долго, но, тем не менее, я была на это согласна.
— Конечно. Это не так сложно на самом деле, просто требуется тренировка.
— Как и везде.
Мы помолчали. Тень от душевой трубы вытянулась; ее то закрывала, то оголяла другая беспокойная тень — от сохнущей на ветру занавески. Наверное, уже высохшей.
— Слушай, а как получилось, что система трубопроводов в Рууре не развита, а к Киму во двор проведена вода? Ведь она поступает не из центральной системы водоснабжения?
— Конечно, нет, здесь нет единой системы водоснабжения. Воду качают из глубоких колодцев, вырытых либо в общественных местах, либо прямо во дворах, но это редко, потому что дорого. Домой ее носят в ведрах и чаще всего женщины, потому что мужчины заняты более важными делами.
— Ну, как обычно, — пробормотала я.
— А Ким, — продолжила объяснять Тайра, — когда-то понял, как соорудить насос и как сделать так, чтобы вода текла по трубам в дом. Думаю, для этого он подключился к общему информационному полю, в общем, каким-то образом считал детали из другого места. Может, путешествовал вне тела? Не знаю. Я до сих пор о нем многого не знаю.
Раздался тихий, едва уловимый вздох, и повисла пауза, в течение которой я успела подумать о том, что это здорово, когда ученик всегда с любовью и уважением отзывается о своем учителе. Что-то в этом есть правильное. Старинное и правильное. И здорово, что сегодня под деревянными половицами мы вновь запрятали мешочек, из недр которого не потратили ни гельма, но добавили туда столько же своих монет. Эти деньги принадлежали Киму, пусть даже сам он уже ушел из физического мира. От нас не убудет, а ему будет приятно. В это верила я, в это верила Тайра.
— А как получилось, что о его трубопроводе до сих пор никто не узнал?
— Учитель накрыл этот дом.
— От чужих глаз?
— Да, выстроил защиту. Сюда за все это время никто, кроме меня и тебя, ни разу не зашел.
— Я не обижусь, если так будет и дальше.
— Я тоже, — Тайра улыбнулась.
Чтобы не продолжать грустный для нее разговор, я сменила тему.
— А здорово ты сегодня врала этому Абе, так вдохновенно. Про Правителя, про его интерес к картинам, про колоннаду, которую он бы хотел ими украсить.
Нет, я ни в коем случае ее не укоряла, скорее, восхищалась талантом находить нужные для любого собеседника слова, и Тайра это знала, и оттого улыбка на ее лице сделалась совсем уж озорной.
— Не так уж я и врала, между прочим.
— Но ты же не знала, хочет он украсить колоннаду или нет?
— Не знала. И именно поэтому это нельзя называть враньем.
— Как это так?
— Ну, когда сочиняют сказки, то ведь тоже не врут, верно?
— Э-э-э…
— Не врут, но выдумывают. А выдумывать — это не одно и то же, что «врать». Это называется сочинять. А ложь — это когда человек заведомо знает одну истину, а подменяет ее другой.
— Ну, ты и хитра! Сумела извернуться, даже я не могу подкопаться.
— Все, кто родился в Рууре, немного хитрые. Так надо, иначе здесь не выжить. Я умею быть хитрой, но, признаться, не люблю это. Просто умею.
Я ее понимала. Некоторые вещи можно уметь делать, но это совершенно не означает, что их приятно делать. Просто необходимость, нужда, крайняя мера — называйте, как хотите. Однако я до сих пор считала, что хитрость Тайры в том месте, где мы сейчас находились — это, скорее, дар, нежели проклятье.
— Все равно ты была на высоте. Мне очень понравилось.
Спустя несколько минут сок мулли в наших кружках закончился, а смешарик, кажется, окончательно задрых на теплых каменных ступенях — его маленький рот то приоткрывался при вдохе, то вытягивался в трубочку при выдохе; от сопения шерсть вокруг рта шевелилась.
— Интересно, ему не жарко?
— Судя по всему, нет.
— Как думаешь, он «Ив» или «Иф»?
— Не знаю. Может, он вообще «Чив»? Или «Биф»? «Риф», «Миф», «Виф»?… — понесло Тайру, и я тут же ее поддержала:
— Ага, «Гиф». Рожица такая улыбающаяся в телефоне. Смайлик.
Мы хихикали и смотрели на спящего Ива, предполагая, каким же все-таки полным именем зовется наша фурия. Все гуще алел с одной стороны небосвод, все быстрее проваливала попытки сохранить остатки света и желтизну другая его сторона. Медленно и неохотно, теряя по градусу в час, остывал уплотнившийся и ставший почти видимым в предсумрачном часе воздух. Есть не хотелось.
— Что же мы будем делать дальше, как думаешь?
Этот вопрос каждая из нас задавала себе уже не единожды, но, так или иначе, его все равно пришлось высказать вслух.
Тайра пожала плечами. В свете зарождающегося вечера и в обрамлении длинных распущенных волос ее лицо выглядело особенно красивым. Не слишком густые, но и не слишком тонкие черные брови, пушистые от рождения смоляные и загнутые кверху ресницы, аккуратный нос, яркие от природы глаза — наверное, Стив по ней сейчас скучал.
Как и Дрейк по мне.
— Не знаю пока. Я думала о том, чтобы попробовать увидеть Оасус через сон — поставить себе задачу, попросить Старших показать мне этот город, — но не уверена, откликнуться ли они? Если же я просто попробую во сне переместиться туда, то может статься, что я окажусь вовсе не в Оасусе, а в каком-то другом диковинном месте, которое по ошибке приму за столицу. В общем, метод ненадежный, и я бы не стала рисковать.
— Да, ненадежный, — согласилась я и потерла подбородок. — Может, попробовать отыскать человека, путешественника, который там был, и попросить его нарисовать замок?
— А как мы отыщем такого человека? Не будешь ведь ходить и спрашивать каждого встречного: «Вы, случайно, не были в Оасусе?» Так тебе каждый второй соврет, что он там был.
— Но зачем?
— Затем, чтобы отличиться, чтобы придать себе значимости. Ведь если ты спрашиваешь, то едва ли знаешь о том, какой он настоящий — этот человек, а если не знаешь, то всегда можно прихвастнуть и сделаться в глазах другого человека важным и знаменитым. Пусть даже на час-другой.
— Фу.
— Вот и я тоже думаю, что «фу», только так и будет, потому что местных я знаю очень хорошо. К тому же, даже если мы действительно отыщем того, кто — вот уж на что у нас мало шансов, но положим, что удача повернется к нам лицом, — был в Оасусе, уверена ли ты, что он сможет хорошо его нарисовать? Вполне возможно, что мы получим еще одно примерное изображение дворца с кучей башенок, колонн и завитушек — в общем, совсем не то, что есть на самом деле, а всего лишь субъективное впечатление. Голые эмоции, плохую память и кучу отраженных на бумаге несуществующих восторгов.
— Мда.
Это было единственным словом, на которое меня хватило после пропитанной психоанализом тирады Тайры.
— Ты права. Наверное, память такого человека может содержать точное изображение, но под влиянием впечатлений, наслоений из мыслей и домыслов, под влиянием страхов, восторгов и прочих радостей, мы едва ли получим фотокопию дворца. А жаль.
По утоптанной земле перед крыльцом то и дело бегали туда-сюда, таская на спине песчинки, крохотные муравьи. Собственный замок, что ли, строили под полом? Песка везде навалом, а они трудятся, для чего-то таскают его с места на место. Неугомонные.
— Получается, что никакого плана у нас нет?
— У меня пока нет.
Я вздохнула. Совершенно не хотелось сдаваться так быстро, но на данном этапе и мой генератор идей тихо пыхнул последней искрой, изошел струйкой черного дыма и временно заглох. Ну, не возвращаться же в Нордейл? Не вот так сразу, не после первого дня, окончившегося не поражением даже, а просто передышкой. Но если мы так и не найдем способа двигаться вперед, придется двигаться назад — домой.
Эта мысль все никак не могла прижиться у меня в мозгу, казалась чужой, залетной и временной, как прохладный вонючий сквознячок, который должен вот-вот выпорхнуть обратно в окно. Давай же, давай, противная мысль, не селись там, где тебе не место. Найдутся еще идеи, обязательно найдутся…
Но не пока.
— У меня тоже пока его нет. Плана.
Мы с Тайрой, наверное, так и сидели бы на крыльце с глубоко печальным и философским выражением на лицах, если бы в какой-то момент не послышался тонкий и знакомый голосок из того самого рта, который совсем недавно при выходе вытягивался в трубочку.
— У меня есь, — смотрел на нас желтыми глазами Ив. — Есь лан.
— Есть?
— План?
Спросили мы с Тайрой одновременно и с любопытством уставились на фурию.
— Есь, — гордо подтвердил Ив. — Лан.
— Хороший?
Нам бы теперь подошел любой, но спросить об этом попросту хотелось.
— Калоший! — уверенно выдал меховой комок, после чего мы вновь одновременно выдохнули: «Рассказывай!»
И он начал рассказывать.
*****
Вы когда- нибудь слышали речь смешарика? Нет, не одно или два разрозненных слова, а именно речь — длинную, связанную, со смыслом. Со смыслом, по крайней мере, для самого смешарика, а, увы, не для окружающих. И вот как она примерно звучала:
— Я а-гу деть па. Если вы дете челове ко-рый бы в оа-су я вы браже нние, грам-му. Голо. Гра.
Он старался, действительно старался — пытался выговаривать слоги, но торопился, а оттого глотал большую часть их них, поэтому на второй минуте этой чудной тирады, когда мой мозг окончательно вскипел, мне пришлось Ива остановить.
— Погоди-погоди, мы так ничего не понимаем. Ты не мог бы говорить короткими предложениями или даже словами, а я буду переводить их Тайре. Вместе мы составим смысл. Давай сначала, а?
Ив надулся секунд на пять. Затем, как это бывает у смешариков, быстро забыл свою обиду, втянул воздух и принялся снова вдохновенно выговаривать человеческие слоги.
— Я агу итать па.
— Я могу читать что?
— Па. Мя.
— Память? Чью память?
— Юбу.
— Любую.
Я на некоторое время подвисла и посмотрела на Тайру.
— Он может читать память, представляешь?
Та кивнула.
— Конечно, иначе как бы еще они тогда в твоем доме поздоровались со мной на древнеарханском? А я еще думала, подключаются ли они к общему информационному полю или же считывают то, что есть у человека в голове? Получается, второе.
— Так ты и мою память все это время читал?
Я аж взбурлила, представив, чего он там навычитывал за все это время.
— Неть!
— Ты же умеешь?
— Я не итать ез ужды.
— Он не читает без нужды, — успокоила меня подруга. — Наверное, это непростой процесс, энергозатратный. Навряд ли они делают это часто. Так, Ив?
— Дя.
Успокоил, и на том спасибо.
— Так что получается, если ты увидишь человека, который был в Оасусе, ты прочитаешь его память и увидишь, как выглядит замок?
— Дя.
— А как ты покажешь его нам?
— Голо. Грамм.
— Что это? — с удивлением поинтересовалась Тайра.
Да, точно, ей это слово было незнакомо.
— Голограмма — это объемное изображение. Как фотография, только объект видно не с одной плоскости, а со всех сторон.
— Здорово!
Тайра смотрела на Ива с откровенным восхищением — смешарик пыхтел и пыжился от гордости.
— Ив, а как ты найдешь того, кто был в Оасусе? Тебе ведь придется сканировать всех без исключения. Всех прохожих, да?
— Дя.
— Это много энергии.
— На ку-шать. Ного.
— Ну, много кушать мы тебе обеспечим без проблем, — усмехнулась я и некстати вспомнила рекламу сока: «Ты только не лопни, деточка…». — Значит, завтра нам придется ходить по городу, а ты будешь смотреть на людей, так? И если у кого-то найдется в памяти нужный фрагмент, ты скажешь?
— Дя.
Это слово ему давалось легче всего.
— А сколько времени требуется, чтобы просканировать память одного человека?
— Я ни бу ска-ннирова се. То-лька нали зо Оа.
— Что он говорит? — Тайра снова повернулась ко мне с расстроенными от непонимания рваной речи глазами.
— Что не будет сканировать все подряд. Только наличие зон с пометкой Оасус.
— А так можно?
Кажется, восхищение возможностями фурии у арханской принцессы ежесекундно росло.
— Мона. Мо-шшно. Жжно. У-у-у… — да, сложные слова все еще давались Иву тяжело. — Не скаль икун. Д.
«Несколько секунд», — пояснил Ив, и Тайра окончательно расцвела.
— Здорово, значит, завтра мы будем гулять по Рууру, а ты будешь смотреть в оба. Действительно хорошая идея. И, Дин, у нас теперь есть план!
Я улыбалась.
Чудики они все-таки, оба. Что Тайра, что фурия, но прекрасные, любимые и родные чудики.
*****
Темно, тепло, тихо.
Под полом тихонько скреблись не то пауки, не то песчанки, под нашими спинами поскрипывали половицы, в окно снова светил фонарь Ирсы. Под головой тулу, под рукой смешарик, слева невидимая, но слышная в темноте Тайра. Она говорила.
— Ты говоришь, что даже и не думала, что однажды у тебя появится такой мужчина, как Дрейк, думаешь, я думала про Стива? Нет, я боялась, но и мечтала одновременно всю жизнь прожить одной. Чтобы не так, как здесь, понимаешь? Не отдавать дочку в пять лет в Пансион, не горбатиться во дворе и по дому на жаре, никогда не видеть других мест и стран. Мне здесь все было в тягость. Кроме Кима.
— Я понимаю.
Сок мулли действительно заменил нам ужин. Есть не хотелось даже после того, как на двор легли синие сумерки, и поэтому, вернувшись в дом, мы просто смастерили постель и легли спать. Фиолетовый до того небосвод почернел удивительно быстро, а на его гребень взобралась местная Луна — Ирса.
Интересно, какая она? Такая же щербатая и вся в кратерах? И далеко ли в космосе находится? Хорошие вопросы — интересные, но пустые. Если здесь не изобрели самолет, то космолет не изобрели точно. Хотя, может, здесь есть обсерватории и телескопы, а по тому количеству времени, которое занимает летящий от Ирсы свет…
Я отвлеклась. Тайра продолжала шептать, пришлось переключиться.
— …но как только я его увидела, то сразу поняла, что это он. Даже не потому что Ким в той записке описал его глаза, не потому что знала, что тот единственный живой путник, который встретится в Коридоре, и будет моим суженым, а просто взглянула в его глаза и поняла — он. Ощутила. Душой, что ли? Хотя на тот момент у меня ее не было.
— У тебя было сердце. Вот им ты и ощутила.
Под ладошкой тихонько сопел Ив, слушал наш с Тайрой разговор или же думал о чем-то своем. О чем там думают фурии? Кроме ананасов.
Нет, не подумайте, я как раз не принижаю сложность этих существ и не свожу их мысли к примитивности. Это, скорее, я могу представить, что фурии думают про ананасы, так как попросту боюсь представить, о каких еще сложных материях они могут думать. Воспринимать, считывать, сканировать, обрабатывать. Так что проще сказать, что они думают про ананасы, и пусть примитивной буду я.
— А ты сразу ощутила, что Дрейк — твой мужчина?
— Нет, что ты, — я улыбалась темному потолку. — Поначалу я вообще никак не могла поверить, что такой человек может посмотреть на такую, как я.
— Какую «такую»? — возмутилась Тайра.
— Тай, я ведь была не такой, как сейчас. Я сильно изменилась: постройнела, внутренне выросла, приобрела уверенность в себе, научилась любить себя. А тогда я была маленькой глупой коровкой с выпученными глазами.
— Корова — это которая с гривой или с рогами и пятнами на шкуре? Я все время забываю.
— Второе. Знаешь, сколько времени прошло, прежде чем я позволила себе думать, что у меня есть хотя бы малюсенький шанс привлечь внимание Начальника?
— Много?
— Достаточно много. Хотя, признаюсь тебе честно, мне захотелось, чтобы он начал на меня смотреть гораздо раньше, чем я тебе тут лежу и вру. Пусть он был недосягаем, пусть он был другим — практически не человеком с энергетической точки зрения, но мне все равно хотелось его внимания. И не только. Мне хотелось всего.
— А его богатство тебя не смущало?
— Смущало. Пришлось научиться нормально к этому относиться. Сделать себя готовой к его приятию, иначе бы этот фактор однажды развел нас в стороны.
Тайра какое-то время молчала. Затем повернулась на бок и прошептала:
— Ты молодец. Ты очень многому успела научиться, а ведь живешь в Нордейле не очень долго.
— Ты тоже жила на Архане не очень долго, а знаешь столько, сколько мне и не снилось.
— Это все книги.
— Ну да, как же, — хихикнула я, — выдай мне ту, которая научит меня не потеть, а то ведь так и буду каждые три часа здесь бегать в душ.
— Я научу тебя, не беспокойся.
— Хорошо.
Уже перед тем, как заснуть, я осторожно потрепала большим пальцем мягкую шерсть и попросила:
— Ив, если по мне за ночь не пробежит ни один паук, с меня ореховая сладость.
— И по мне тоже пусть не бегают, — сонно пробормотала Тайра. — Две ореховых сладости.
— Адно. Ри адости, — легко согласился верный, но хитрый Ив.
Что ж, три так три сладости. Зато спим без пауков.
