Глава 4

Руур.

С восходом солнца жизнь в Рууре забурлила.

Забурлили и мы: быстро позавтракали, переоделись, извлекли из-под пола деньги Кима и выдвинулись в город — искать лавку женской одежды, а по совместительству и обувную лавку, так как пока на наших ногах сверкали летние новомодные и совершенно незнакомые местным жителям, скрытые длинными полами «тулу», спортивные кроссовки, Ив превратился в легкий ситцевый шарфик и был повязан вокруг моей шеи, еда осталась в доме — еще вернемся, деньги упрятаны во внутренний карман подола Тайры.

Готовы.

По мере восхождения солнца над горизонтом жара неумолимо нарастала.

Первые десять минут мы двигались по тихим узким и почти безлюдным улицам — кое-где дома стояли на расстоянии нескольких метров друг от друга, в других местах сливались в сплошную одно- и двухэтажную «китайскую» стену с обоймой из крашенных в синий цвет оконных ставней и дверей, — но по мере продвижения город начал напоминать один сплошной, расстелившийся на многие километры во все стороны цветастый арабский рынок.

Запестрили на подоконниках выставленные для продажи полосатые половики и ковры, все чаще попадались взгляду сидящие в окружении медной посуды — сосудов, тарелок, подносов и вытянутых стаканов — седобородые, курящие изогнутые трубки старики. Откуда-то играла музыка, из раскрытых окон галдели дети и их матери, грохотала посуда. Пахло жареной, но незнакомой едой.

— Здесь всюду что-то продают.

Для того чтобы скрыть наши экзотические внешности, мы с Тайрой накинули на лица некое подобие сетчатых вуалей, говорить из-под которых было все равно, что говорить изнутри картофельного мешка. Плотная ткань скрадывала звуки, приходилось повышать голос.

— Да, потому что продажа — основной метод заработка в Рууре. Одни изготавливают, другие торгуют.

Поначалу я очень переживала, что нас «заметят» — поймут, что мы чужие, а потому старалась молчать и сосредотачивалась на том, чтобы не очень волноваться — сердце грохотало, как сумасшедшее — но чем дальше мы уходили от дома старого Учителя, тем скорее забывалось мое волнение — ведь вокруг было столько интересного! Ближе к центру улицы расширялись, толпа уплотнялась, и Руур действительно начинал походить на большой базар. Прямо на глазах разворачивались полотняные зонты и навесы, под ними развешивались золотые и серебряные украшения, посуда, курительные принадлежности, раскладывались сушеные фрукты и незнакомые, напоминающие разноцветную шахматную доску молотые специи. Запах от них стоял вязкий, плотный, почти дурманящий. Интересно, все ли в порядке с нюхом у продавцов — после пары-то дней рядом с таким товаром? Поблескивали выставленные под солнце округлые ободы тазов и вытянутые ручки плошек, сохли мокрые (почему-то) шкуры, тут и там возвышались горы наваленных друг на друга подушек — все, как одна, искусно вышитых. Качались под жарким ветром многочисленные кисточки и плотная бахрома штор, сверкали из-под белых тюрбанов жадные и зоркие черные глаза местных зазывал, грели глиняные бока вазоны и горшки, распространяли свой манящий аромат диковинные сладости.

Все пахло, качалось, блестело, сверкало, пестрило, шуршало и даже кудахтало, как в том случае, когда в небольших клетушках продавали похожих на цыплят, но только не желтых, а белых или серых мелких птенцов.

— Это маленькие несухи, — пояснила Тайра, ловко маневрируя в толпе. Она, в отличие от меня, не обращала внимания на стоящие у стен домов телеги, с кемарящими на них продавцами, не спотыкалась о расставленные мешки и не глазела на развешенное и расставленное многочисленное пестрое барахло. — Они дорого стоят, но зато дают много яиц — их выгодно держать тем, у кого есть деньги, кому хватает на корм.

— Смотри, а тут продают обувь! Ведь нам нужна…

Я указала пальцем на соседнюю палатку, и к нам тут же засеменил продавец.

— Никогда не показывай пальцем — потом от них не отделаешься.

— Ой.

Мой палец тут же спрятался в рукаве тулу, вот только поздно.

— Благопочтенные дамы, чего изволите? — наверное, одетый в короткую белую рубаху и просторные штаны мужчина произнес не «дамы», но мой браслет перевел это слово именно так — «дамы». — Сандалии, шлепушки, вышитые туфельки, домашние шуршики? Дешево, со скидкой, поторгуемся, сойдемся в цене. Заходите, а там договоримся…

«Шуршики»? Незнакомые слова смешили. И заходить в палатку мы не собирались точно, что Тайра неприятным голосом быстро и доходчиво объяснила продавцу. А когда оттащила меня от палатки, сбивчиво пояснила:

— Здесь мы не найдем ничего качественного — такую обувь он сам шьет дома, и она развалится через три дня. Нам нужна хорошая лавка, не такая, как эта.

— Все-все, поняла, больше пальцем ни на кого не показываю.

Едва слышно захихикал мой «шарфик».

— Смешно тебе! — проворчала я и фыркнула.

Поначалу мне действительно казалось, что на нас не обращают внимания, но чем меньше я смотрела на товар, а больше на людей, тем чаще замечала недоуменные взгляды местных женщин и подозрительные мужчин.

— Тай, а почему на нас так смотрят?

— Мы ничего не покупаем, — моя спутница ускорила шаг. — Не торгуемся, у нас в руках нет корзин, а наша одежда слишком длинная. На ней нет вышивки и знаков, поэтому мужчины присматриваются к нам для того, чтобы понять, нельзя ли нас… позаимствовать.

— Что?!

— Они пока не понимают, являемся ли мы чьими-то женами или нет. Смотрят на наши пальцы, украшения, не видят принадлежности к Домам и не знают, как им с нами себя вести. А если бы знали, давно бы уже тащили по своим палаткам.

— Вот пакостники, — прошептала я и, чтобы поспевать за Тайрой, почти перешла на бег. — А далеко еще идти?

— Нет, всего восемь улиц.

Восемь? Всего?

Второе слово удивило меня куда сильнее.

Начиная с этого момента, я старалась не смотреть по сторонам, но так или иначе не могла не замечать некоторых местных особенностей. Как то: женщины действительно одевались в тулу разных цветов и фасонов, но никогда в белое. Белый цвет был основным для одежды мужчин — коротких или длинных рубах, головных уборов и широких штанов. В сочетании со смолянисто-черными волосами, усами и бородами, они являли собой резкий и довольно красивый, если бы не неприятные (по большей части) лица, контраст. Детей на улицах я почти не увидела — только изредка и самых маленьких — подростки же полностью отсутствовали — наверное, обучались в неких закрытых заведениях или же сидели по домам. Шустро сновали туда-сюда служанки, разнорабочие и подмастерья, лениво прогуливались, выбирая дорогой товар, обеспеченные жены, курили, играли в кости и прохлаждались у стен домов мужчины.

— Вот лентяи. Женщины работают, а эти сидят и ничего не делают, — бухтела я себе под нос. — Что за неравенство? Не стирают, не варят, не метут улицы, не работают…

— Некоторые работают, а некоторые держат лавки, где на них работают другие.

Дорога под ногами была покрыта песком. Кое-где, там, где дома стояли старые и обветшалые, песчаный покров уплотнялся, мягко пружинил под подошвами, в других он был заботливо сметен в сторону, и тогда у стен образовывались рукотворные барханы.

— Рядом пустыня, — пояснила Тайра, уловив ход моих мыслей. — Песок — основная беда города. Ни плодородной почвы, ни чистоты, ни влаги. Постоянная грязь в домах, борьба с пылью.

— Мда. А почему женщины не носят белую одежду? Я что-то не заметила ни одной в белом.

Моя спутница усмехнулась.

— Белый — это цвет Бога и его детей, а таковыми здесь считаются исключительно мужчины.

— Да? — мне хотелось ответить жестче и резче, но я промолчала. Не мой мир, не мои правила. Хотя прокомментировать хотелось. — Почти все провожают нас взглядами. Неужели понимают, что мы не местные?

— Конечно, понимают. Ведь здесь в домах нет телевизоров и радио, и поэтому главная забава в Рууре — это общение и сплетни. Здесь все знают всех или почти всех, а новички — повод для новых разговоров, способ рассказать кому-нибудь такие редкие в этих местах новости.

— А кто привлекает меньше всего внимания? Есть такое сословие?

Тайра задумалась. Мы как раз свернули под сводчатую арку и нырнули на безлюдную, но тесную, почти сплошь заметенную песком улицу.

— Есть. Торговцы и торговки. Они могут выглядеть иначе, одеваться по-другому и ходить по любым местам, предлагая товар. На них почти никто не обращает внимания.

— Хм.

Настал мой черед задуматься. Быть может… Если… Надо бы прокрутить в голове детали…

— Пришли. Ой, как хорошо, что лавка работает, а то я уже боялась, вдруг закрылась? — Одетая в темно-зеленую тулу, Тайра остановилась перед очередной синей дверью, взглянула на окно, рядом с которым был прилажен небольшой покрытый письменами камень и положила пальцы на латунную ручку. — Там внутри прохладнее, как раз передохнем. Идем?

Я шагнула вслед за подругой, все еще терзаемая размышлениями касательно пришедшего мне на ум минуту назад плана.

— Тай, мы берем тулы торговок!

— Но у нас ведь нет товара? Что мы будем продавать?

Мы шептались почти так же, как совсем недавно в «Тканях Нордейла», только теперь вокруг нас висели не разноцветные отрезы и плотные портьеры, а многочисленные тулы на любой вкус — бежевые, золотистые, фиолетовые и даже розовые. Темных, однако, было больше и стоили они куда дешевле ярких. Свет в лавку лился из единственного невысокого окна, а одинокий продавец в дальнем конце помещения, похоже, вообще спал.

— Если мы хотим ходить везде и не привлекать внимания, мы должны стать торговками!

— Дина, а что продавать-то?

— У меня на этот счет есть мысли. Вот скажи, товары каждый в Рууре делает сам?

— Ну-у-у… сам. Или же их привозят из далеких мест.

Мозг в моей голове работал с такой скоростью, что вместо мыслей мне слышался рев восьмицилиндрового двигателя.

— Прекрасно!

— Что прекрасно?

— Значит, существуют далекие места, о которых не каждый слышал и знает, так?

— Да.

— А карты у вас есть? Ну, все ли жители знают, откуда и что возможно привезти?

— Нет, что ты! Карты есть только у Правителя и приближенных служителей. И еще у погонщиков одногорбов, которые ходят по известным им одним маршрутам.

— Так это и замечательно! Если мы появимся в Рууре с диковинным товаром, никто не будет проверять, откуда именно он прибыл. Ведь акцизных марок тоже нет? И налогов на ввозимый товар?

— Чего?

— Да ничего, это мелочи. Видишь, все складывается, как можно лучше, — я наконец-то откинула с лица противную вуаль, втянула вместе с глубоким вдохом кучу пыли и чихнула. Настороженно огляделась и прислушалась — продавец не проснулся; его размеренный храп продолжал доноситься из угла. — Короче, сейчас мы купим две тулы торговок, только не для молодых женщин, а для старых и толстых — здесь ведь вещи делятся по размерам?

— Делятся. Есть и для совсем… объемных женщин.

— Отлично! Возьмем две для толстых бабок.

— Почему для бабок?

— Потому что так мы перестанем привлекать излишнее внимание мужчин — наши тулы слишком тесно нас облегали.

— Согласна. «Бабками» мы станем вовсе незаметными. Но ты мне так и не объяснила, чем именно мы собираемся торговать?

— Пока мы ходили по местным базарам, я кое-что заприметила, объясню по ходу. А пока давай выберем новую одежду.

Сползший с моей шеи «шарфик» уже перестал быть шарфиком и теперь красовался на ближайшей вешалке в виде ярко-зеленой, расшитой дольками апельсинов «тулу».

— Ив! — прошипела я грозно. — Ну-ка, прекрати! А то тебя кто-нибудь купит и долго будет думать, что это за диковинные фрукты такие нарисованы на подоле!

Смешарик обиженно фыркнул, сполз с вешалки и превратился в себя самого — пушистый комок с золотыми глазами. Огляделся по сторонам, радостно, совсем как я недавно, чихнул и покатился под развешенными по лавке вещами исследовать незнакомое место.

Спустя какие-то три часа мы вновь сидели в доме Кима — я крайне довольная собой, а Тайра в откровенном замешательстве; смешарик чавкал прихваченными из Нордейла свежими ягодами. К этому моменту мы многое успели: купили две новехонькие объемные и оттого еще больше напоминающие картофельные мешки «торговые» тулы с вышитыми на рукавах и подоле отличительными знаками, купили мягкие кожаные сандалии взамен кроссовок — я поначалу опасалась, что они окажутся неудобными и будут натирать лодыжки, но уже спустя десять минут к собственной радости убедилась, что ошиблась. Приобрели мы так же и две плетеные корзины, с какими здесь сновал по улице каждый второй торговец — большие и совершенно обычные, одну из которых попытался облюбовать, за что и был выдворен прочь Ив.

А уже после покупки корзин мы смотались в Нордейл и отыскали то, что теперь эти две корзины заполняло.

В первой лежали инкрустированные кристаллами маленькие зеркальца — гладкие, красивые и сияющие игрушки — мечта любой девушки, а вторую доверху наполняли мелкие стеклянные пробники мужских парфюмов.

— Вот увидишь, — вещала я с задором Санта-Клауса, который в собственный мешок вместо плющевых игрушек только что наложил айпадов, — девушки будут в восторге! Ты ведь сама говорила, что у вас нет чистых, хорошо отражающих зеркал, так? Только мутные сероватые поверхности начищенных чайников — ну что это такое? Прошлый век! А эти — посмотри на них — с камнями, красивые и блестящие — ваши дамы раскупят их в две секунды.

— С зеркальцами-то прекрасная идея, я согласна, — Тайра указала рукой на вторую, — но как быть с этим?

— Да как! — мой задор ни на секунду не прервался. — Ты ведь сама говорила, что в вашем мире пахучими настойками и эфирными маслами пользуются только девушки?

— В Сладких Домах.

— Правильно, чтобы привлечь внимание мужчин.

— Да, но просто так на улице ни одна девушка не будет пытаться привлечь мужское внимание.

— Вот именно поэтому мы купили парфюмы для мужчин. Они-то пытаются привлечь женское внимание! Я сама видела.

Моя логика базировалась на простой вещи — объясненной мне ранее Тайрой психологии арханских мужчин. Здесь, оказывается, мужей дочерям не подбирали ни родители, ни наставницы, и дамы оставались вольны выбирать спутника жизни по своему усмотрению. Конечно же, «в ход» первыми шли богатые владельцы магазинов, лавок или мастерских — с ними растить и воспитывать детей было легче. Но чем беднее жил мужчина, тем меньше шансов у него оставалось на то, что красивая барышня обратит на него внимание, ведь помимо небольших накопленных средств, иных достоинств у таких спутников жизни не находилось. И оттого парфюм (по моей логике) мог заинтересовать потенциальных покупателей мужского пола, так как личной жизни (стабильной или разовой) хотелось каждому обладателю бороды, в этом я была абсолютно уверена. А если так, то наш товар мог стать очень выгодным, а его наличие в корзинах позволило бы нам не только нажить собственные сбережения (чтобы не использовать Кимовы), но и обеспечить свободное перемещение по любым закоулкам Руура. Без лишних проблем и без подозрительных взглядов.

Именно это я и пояснила Тайре.

— Ведь тебе нравится, когда Стив приятно пахнет?

— Нравится. Но я его люблю и тогда, когда он не пахнет мужскими духами.

— Верно. Но эти мужчины будут думать, что они нашли панацею для привлечения дам пусть не к сердцу, но к собственному телу. А это выгодно и нам, и им.

— А что если они на самом деле начнут привлекать женщин к телам?

Тайра выпучила глаза и перестала жевать пирожок, который держала в руке.

— Да перестань! Чтобы по-настоящему привлечь женщину, одного запаха мало. Надо бы ведь еще и помыться перед нанесением этого запаха, а с водой у вас, как я понимаю, плохо.

Подруга хихикнула.

— То есть ты уверена, что твоя идея не обеспечит Рууру прирост населения через девять месяцев раза, эдак, в полтора?

— Уверена.

И я с любовью посмотрела на горку из маленьких пузатых флаконов с витыми крышечками. Как хорошо, что я их когда-то заприметила — стилизованные под винтажную моду, — и хорошо, что запомнила, где именно они продавались. Конечно, было нелегко убедить продавщицу в том, что нам нужны не полноценные флаконы, а именно пробники (все пробники!), но предложенная сумма оказалась слишком сладкой, чтобы нашу просьбу не удовлетворить.

Вот и славно.

Все, теперь нас ждет успех! Однозначно.

(Nicolae Guta Sorina — Nunta) (слушать обязательно — просьба автора)

Люди не совершают многие вещи из-за страха. Не позволяют себе веселиться, проказничать, свободно воспринимать правила, с иронией относиться к этикету, громко смеяться, звонить кому-то не вовремя, просить, принимать помощь, выпускать на свободу эмоции, думать с размахом, быть самим собой. А почему? Потому что боятся. Люди боятся всего: что их не поймут, осудят, обвинят, засмеют, отругают, перестанут любить, начнут зубоскалить за спиной, перестанут приглашать в гости, общаться. Люди боятся даже тогда, тогда бояться, по сути, некого и нечего — просто потому, что так привыкли, просто потому что забыли, что так неправильно, а правильно как-то иначе.

Мы с Тайрой решили ни о чем важном не забывать.

Ну и что, что рискнем? Понравится местным жителям товар? Хорошо. Не понравится? Выбросим и сменим на другой — что мы теряем?

В густой и плотный людской поток самой запруженной улицы Руура, рассекая толпу нашими новыми габаритами и объемными корзинами, мы вплыли именно с таким веселым и решительным настроем.

Ив теперь висел на моем поясе в виде кошелька и был предупрежден о том, что, ежели кто-то попробует сунуть внутрь шаловливый палец, кусать нужно незамедлительно и без предупреждения. Незаметно, конечно. И не меня или Тайру. Кожаные сандалии хорошо продувались, ноги не потели, а свободные тулу окончательно превратили нас в объемных и переваливающихся под весом груженых корзин бабок — то, что нужно.

Если бы кто-то мне сказал, что Тайра умеет надтреснуто, но громко, задорно и призывно вещать, как старая заправская карга, я бы умерла со смеху. Теперь же я была вынуждена ей соответствовать, и, как только закончилась фраза: «Зеркальца! Чистые, блестящие, красивые, привезенные из далеких земель — диковинные и прекрасные!» тут же начинала вторить:

— Чудо-пахучая вода для мужчин! Одна капелька, и женщины облепят тебя, как мухи…

Меня в бок тут же пихнули.

— Тут пустынные мухи только трупы облепляют, чтобы обглодать до костей.

— Ой!

Хохотал так сильно, что трясся мой пояс, вредный смешарик Ив.

— Цыц! — я тут же попыталась исправиться. Прочистила горло и запричитала, как свободная от работы, а потому крайне радостная плакальщица-причитальщица. — Чудо-пахучая, заморская…

— Дин, здесь нет морей, — тут же поправили меня вполголоса.

Я едва не сматерилась.

— Блин… Чудо-пахучая мужская вода! Одна капелька, и самые красивые дамы твои! — интересно, как браслет перевел для арханцев мое слово «дамы»? Я от всей души понадеялась, что верно, а не превратно. — Привезена из далекого Дуза (есть тут такой? Да плевать!), из-за дальнего конца пустыни, ввек такой в Рууре не сыскать. Ароматы разные, все чудесные, мужчины помажутся…

«Женщины не отмажутся», — хотела закончить я, но вовремя сдержалась.

— …женщины оценят! Налетай на чудо-воду! Фляжечки красивые, фляжечек мало!

«Зеркальца диковинные и чистые», «Чудо-вода пахучая!» — стоило этим фразам прозвучать несколько раз, как покупатели зажали нас океанским приливом со всем сторон.

— Из Дуза? Это где такой? Далеко?

— За двадцать солнцезакатов не добраться, — отвечала я с видом знатока и крайне сварливо. Мол, чего глупые вопросы задаешь? Дуз — это там, куда даже твое воображение не доберется.

— Что за вода? Хочу понюхать!

— И мне дайте, и мне! А точно работает? Сколько капель нужно нанести?

— Почем? Эй, почтенная, сколько за товар?

— Хочу три! Дайте, плевать на цену!

Оказывается, искусство торговли выглядит легко лишь на словах, на деле же приходится отвечать сразу на тридцать три вопроса, следить, чтобы в корзину не лезло слишком много рук, чтобы флакончики, если не были проданы, возвращались назад, чтобы кто-нибудь ненароком не решил плеснуть чудо-воду себе на шею, не заплатив, а еще за тем, чтобы тебя попросту не задавили любопытные покупатели. И если меня окружили сплошь бородатые, пузатые и мясистые представители города Руур, то на Тайру, словно падкие на блестящее сороки, атаковали хрупкие, закутанные в разноцветные «тулу» «рурчанки», щебет которых заглушал даже зычные баритона.

— Сколько за зеркальце?

— А можно больше одного купить?

— Ой, как переливается! Я возьму вот это, с розовыми камнями. И еще с желтыми…

— Это я хотела купить!

— И я… Мне продайте — я раньше подошла!

Я искренне боялась того, что покупательницы со стороны Тайры передерутся, но волнение это занимало лишь одну двадцатую мощности моего многозадачного разума — остальные ресурсы были направлены на то, чтобы отвечать на ворох сыпавшихся вопросов.

— Так сколько за пузырек?

— Один глит! (*

глит равен половине гельма — здесь и далее примечание автора

) — орала я так громко, чтобы слышали сразу все.

— Так дорого?!

— Дорого? А какая женщина посмотрит на оборвыша? Хочешь женского внимания — купи пузырек, используй шанс, пока товар в наличии. Было бы желание, а деньги найдутся!

(В жизни не думала, что я такая ушлая и прожженная торгашка. Может, мне по возвращению в Россию на базар? Прижилась бы, поди, там)

— Запахи и правда разные.

— Конечно, разные! Под синей крышечкой с мускатным орехом, под красной с листьями сирени, под зеленой океанский бриз…

— Это что еще такое?

— Это многолетнее растение из Дуза, — не моргнув глазом, соврала я. Хорошо хоть очередной тычок в бок не получила, — обдувается исключительно холодным ветром с границы, а потому несет с собой свежесть.

— А когда ваши погонщики снова идут в Дуз?

— Не знаю, они разве скажут? У них все — тайна.

— Мне три — разных цветов.

— А мне вот этот — синий!

— Почтенная, выдай-ка зеленый…

— А что вы все тут собрались? И мне дайте посмотреть! — донесся новый голос из-за мужских спин.

От протянутых рук с зажатыми в них монетами рябило в глазах, флаконы расхватывали, как горячие пирожки, мужики напирали, плотность толпы не спадала — наоборот, увеличивалась. Кто бы думал, а? Ведь полгельма в Рууре — это действительно много — почти грабительская, если честно, цена. И я рискнула ее поставить исключительно затем, чтобы привлечь к экзотическим пробникам еще больше внимания. Надо сказать, что затея моя не просто удалась, а удалась катастрофически хорошо. Кто-то передавал флаконы по рукам и показывал другу — спрашивал совета, делился мнением, — кто-то платил за пузырьки, не нюхая «чудо-воду», кто-то задумчиво чесал волосатое пузо, жадничая, кто-то гонял по пустому кошельку мелкие монеты. Последних мне было жалко. Ну, почти.

В конце концов, чтобы привлечь женское внимание, нужны действительно не пробники, а правильные человеческие качества: манера правильно себя вести и разговаривать, нежность, умение слушать, понимать, защищать, уважать, воспринимать свою вторую половину не как служанку или рабыню, а как тонкочувствующего человека из плоти и крови. Но вокруг, в основном, стояли не ценители трепетных качеств нежной девичьей души, а любители пошуршать и покувыркаться на простынях, а посему жалость моя была, скорее, привычной (никогда не любила видеть в чужих руках пустой кошелек), нежели искренней.

Кстати, мой собственный «кошелек» с момента начала торговли укусил, видимо, не один шаловливый палец, так как с периодичностью раза в минуту из толпы со скоростью ракеты, слюнявя во рту поврежденную конечность, вылетал то один, то другой сопливый юнец. А то даже и грузный, благопристойный на вид «сеньор». Вот где стыдоба! Глядя на воров-неудачников, я лишь кряхтела и посмеивалась: не на тех напали — Бернарда и ее верная фурия — та еще сплоченная команда!

Пока Тайра бойко распродавала зеркальца, ссыпая выручку Иву, я продолжала свою многозадачную миссию по быстрому сочинению правдоподобных и убедительных ответов на бесконечные, похоже, вопросы:

— Куда мазать-то?

— На шею, волосы. Чего хочешь, чтобы целовали, на то и мажь!

— Что, и туда? А не разъест?

— Нет, но вшей точно вытравит, — на мои шутки-прибаутки никто не обращал внимания, так как про вшей здесь либо не слышали, либо это слово переводилось браслетом как-то иначе, а Тайре было не до меня.

— Сразу весь?

— Зачем же весь? По капельке. Запах стойкий, трое суток точно продержится.

— Да трое суток даже прарха не держится!

(Прарха? Что это?)

— Прарха не держится, а у тебя точно продержится!

Меня несло не туда; как сумасшедший хохотал на поясе смешарик — звонко трясся на поясе кошель с монетами.

— И прямо целовать будут?

— Да облабыжут всего!

— Вот диковина из Дуза. И что, там все этим пользуются?

— От стара до млада!

— А младу-то зачем?

— Чтобы с пеленок знал, как женщин привлекать.

— Вот кайманы! (это местные «шайтаны»?) Живут ведь в Дузе, что б я там в следующей жизни родился!

Подходили и поодиночке, и с друзьями, и даже с женами. Когда последние подносили к носу пузырек и придирчиво вдыхали незнакомый аромат, я замирала от волнения (вдруг не понравится? Женщины ведь тестируют), но у каждой жены-бета-тестера после паузы в несколько секунд расплывалась на лице довольная улыбка, и возникал тот самый «дорогой-мне-нравится» игривый взгляд, и тогда замершая, было, торговля возобновлялась с новой силой. Брали по одному, два, три, а иногда и пять сразу флаконов.

На задорные взгляды Тайры я подмигивала — видишь, подруга, все удалось! Не разбирают даже — хватают! А все потому, что не ерундой торгуем, а последние новомодные ароматы продаем: «Потардо», «АуриМели», «АзарроСпорт», «DarkXS» и «Богуми'ДоПарфюме».

Как вы думаете, как быстро опустели наши корзины?

Гораздо быстрее, чем предвещали даже самые смелые прогнозы — мы не продвинулись вдоль по улице и квартала, когда на дне моей плетеной сумы осталось всего шесть пузырьков, а зеркал у Тайры убавилось настолько, что за оставшиеся на дне две самые богатые и чванливые девицы, похоже, на полном серьезе собирались подраться.

— Ты там разберись с ними побыстрее, ладно? — шепнула я на ухо соседке. — А то попить бы чего-нибудь. И поесть. Передохнуть, в общем.

— Поняла, — раздалось слева. А следом послышалось то, отчего я уважительно крякнула. — Последние зеркальца! Кто больше даст, тот и получит. Последние десять штучек, только для отменных красавиц! Только для знатных и не жалеющих монет на себя любимых!

Ого! А я еще думала, что это мне место на рынке. Нет, однако! Выкупили бы палатку с Тайрой напополам, соорудили бы компанию «Тайра-Ив-Co» и зажили бы припеваючи.

Вот точно зажили бы — переставший звенеть, так как от обилия металла раздулся окончательно, кусачий Ив не даст соврать.

Мы могли быть где угодно.

Я могла бы беседовать с Клэр, читать заданный Дрейком материал, вести с ним бесконечные философские беседы или же ходить по магазинам. Прибираться в доме, сооружать новую прическу, заниматься важными делами или полным же бездельем, ходить по гостям.

Что до Тайры, то она могла бы сидеть в собственной маленькой и уютной гостиной, читать умные книги, размышлять о жизни или же придумывать дизайн для оранжереи, которую мечтала возвести в саду. Просматривать эскизы, пить кофе, готовить плюшки, учить Стива работе с энергией или заниматься с ним же любовью. Да мало ли, чем могла бы сейчас заниматься Тайра?

Но вместо этого мы были здесь, с ней вместе, на Архане.

И были абсолютно счастливы.

И не потому, что мы только завершили важную и непривычную нам миссию по продаже чужеземных товаров, не потому что набрали полный кошелек местной валюты и даже не потому что получили, наконец, минуту отдыха и покоя, хотя этому мы радовались тоже. На самом деле мы были счастливы от того, что мы были там, где хотели, шли, куда хотели и делали то, что хотели. Мы были свободны. Не в этом ли заключается истинное человеческое счастье — быть свободным? Не гнуться под гнетом вечных опасений, не искать решения для несуществующих проблем, не маяться от надуманных тревог, не быть вынужденными, должными, постоянно занятыми делами, не приносящими ни удовольствия, ни удовлетворения, заставляющими нас забывать о том, кто мы и для чего родились.

Мы были здесь и сейчас. В Рууре.

Точнее, в местной забегаловке под названием «ЛуухмаТрам», что едва ли переводилось на знакомый мне язык, где в комнатке пять на пять метров ютились шесть столов и в два раза больше стульев, где за стойкой правила затянутая в черную туру полная и неулыбчивая женщина — видимо, вдова — и где густо пахло луковой похлебкой, тарелки с которой теперь стояли перед нами. Гремели на кухне объемные кастрюли, изредка мелькали в низком дверном проеме силуэты вспотевших от жары поваров, с улицы доносилось бренчание унылого струнного инструмента, который решил помучить на крыльце «Луухмы» не менее унылый, судя по всему, бродячий музыкант.

Лепота.

Помимо тарелок с похлебкой хозяйка забегаловки поставила перед нами корзинку с ароматным хлебом, две чашки с горячим напитком — местным аналогом чая, и принесла плошку с квадратными пластинками сладкого орехового лакомства.

Чтобы не афишировать наши настоящие внешности и не подвергать себя ненужному риску, мы не стали убирать с головы платки, лишь откинули с лиц ту часть ткани, которая раньше прикрывала рты и носы, волосы же оставили покрытыми. Пусть продолжают думать, что мы почтенные дамы в возрасте — в углу темно, морщин не разглядеть. Что до хозяйки, то она едва ли смотрела на нас, так как с головой ушла в процесс «чихвостинья» нерасторопной служанки-уборщицы, которая вяло возила по полу рваной тряпкой, оставляя после себя больше разводов, нежели было до того.

Ив шебаршился в стоящей на лавке пустой корзине, на дно которой мы предварительно постелили тканевую салфетку. На дольки местного пахучего и мясистого фрукта, напоминающего хурму, который мы выдали ему в качестве обеда, он посмотрел с откровенным скептицизмом, а вот залитые густой патокой орехи принялся облизывать с удовольствием. И чавкал при этом, надо заметить, довольно громко. Чудище волосатое.

Пока Тайра помешивала ложкой обжигающе-горячую похлебку, я пыталась разобрать витиеватый текст, написанный не то мелом, не то краской, на стене позади стойки — там очевидно красовалась реклама некого блюда, а так же была указана цена — очень большая цена — в два(!) гельма за тарелку.

— Это что же столько стоит? — любопытствовала я, щурясь в полумраке «столовой». — Суп с па… пау… Не могу разобрать.

— Суп с паучьей паутиной, — буднично подсказала Тайра. Ей, видимо, данная надпись попадалась не впервые. — Очень дорогой, да, но я сама никогда его не пробовала.

— С паучьей паутиной?! Ты это серьезно?

— Ага.

Мне моментально вспомнился фильм про Индиану Джонса, где тому предложили попробовать охлажденный мозг обезьянки — сомнительное, как по мне, угощение. Вот уж чем способны удивлять иные миры (да и просто страны), так это разнообразием кулинарных изысков. Кто будет в здравом уме и трезвой памяти жрать паучью паутину? Или я чего-то не понимаю? Может, она здесь изумительно вкусна?

— Два гельма за суп с паутиной? Это же… — подходящее слово все никак не шло на ум. Бред? Сумасшествие? Прихоть отупевших от луковой похлебки руурцев? — И что, это действительно едят?

— Еще бы. Если из подпола вытравить всех полевок — я тебе про них говорила, — то пауки моментально расплодятся так, что заселят весь подвал. Ведь там прохладно, хорошо. А если их еще и подкармливать пустынной солью, то они начнут вить не обычные, а очень плотные коконы, куда откладывают личинки. Так вот лоскуты этих коконов и добавляют в суп — говорят, что в слюне подкормленного солью паука содержится некий…

— Гормон счастья?

— Почти. Только здесь его называют «сок забвения».

— Я так и подумала. В общем, местный аналог наркотика. Конечно, кто бы стал платить за обычный суп такую цену? А вот за «забвение» готовы платить в любом мире, это да — травка, муравка, алкоголь…

Теперь все встало на свои места.

Тайра отломила кусочек хлеба, обмакнула его в похлебку и с видимым удовольствием откусила — наслаждалась знакомым с детства вкусом. И даже полумрак не скрывал хитрого блеска ее глаз.

— Если хочешь, можем попробовать. У нас тут столько монет, чтобы мы можем заказать чан этого варева, а не две маленькие тарелочки.

— Вот уж нет, спасибо! Мне и без «паучьего супа» прекрасно живется. Ты, конечно, если хочешь, попробуй — все-таки верно, денег мы заработали, но я — пас. Думаю, что и тебя потом откачивать буду не одни сутки — пьяную, горланящую и бегающую по улицам с корзиной голышом.

Подруга прыснула со смеху.

— Долго голышом я не пробегаю — меня тут же утащит к себе свора мужиков.

— Ну, может, после супа тебе и это будет в кайф?

Тайра грозно сверкнула глазами, но тут же снова рассмеялась.

— Нет, пробовать я не буду. Я тоже — пас. В конце концов, мы не за этим вернулись на Архан.

Вот уж истину говорит. Но вместо того, чтобы перейти к обсуждению наших будущих планов, я все еще ворошила в голове тему со съедобной паутиной — вот уж где экзотика.

— И что, многие разводят у себя в подвале пауков?

— Нет.

— Почему? Ведь это, как я понимаю, выгодно?

— Очень. Только мало кто хочет, чтобы по нему по ночам бегали толпы насекомых. Они ведь в рот лезут, в нос, кусаются.

— Кусаются?

— А ты думала!

— А если их разводить в нежилом помещении? Ну, арендовать соседний домик и там уже кормить?

— Пробовали — не работает. Пауки всегда перебираются туда, где живут люди. В пустых домах не селятся.

Все еще не рискуя попробовать стоящее передо мной варево, я крутила в руках искусно декорированную тяжелую ложку и несколько, признаться, волновалась.

— Тай, а в доме Кима много полевок?

Та поперхнулась очередным куском размоченного хлеба.

— Много. Хватит, чтобы по нам ночью не бегали пауки. Ив, в доме Кима ведь много полевок? — обратилась она к чавкающему смешарику.

— У-у, — промычал тот неразборчиво, так как его маленький рот окончательно склеился от сладкой патоки.

— Так, наш мелкий скоро вообще говорить перестанет. Не надо ему больше давать этот десерт.

— А-а-адо! — возмущенно возразили из корзины.

— Угу. Потом вообще одними фурианскими символами изъясняться начнешь, а их понимает только Дрейк. А у меня, между прочим, не так много сил прыгать туда-сюда, чтобы использовать нашего гениального Начальника в качестве переводчика.

О том, что после прыжка в Нордейл за «товаром» силы мои действительно заметно поиссякли, я рассказала Тайре еще в нашем убежище — доме Кимайрана — сразу же после того, как мы вернулись в Руур.

Та кивнула с пониманием.

— Это потому что здесь очень тяжело набирать энергию, — уверила она меня. — Я очень долго училась делать это на Архане, много практиковалась. В Нордейле гораздо проще, там все происходит само собой — наверное, Правитель позаботился об этом. А здесь на восполнение энергии требуется время, иногда очень много времени.

После этого ответа спокойней мне не стало. Ведь если ситуация станет критичной и придется прыгать обратно в Нордейл, я должна быть уверена, что смогу перенести нас всех троих обратно. А если прыжки отсюда отнимают столько сил, то совершать их часто ни в коем случае нельзя.

— Да мы и не будем часто, не волнуйся, — подруга, кажется, никогда не теряла оптимизма. — У нас еще есть еда Клэр, а если удастся что-то продать, то хватит денег на местную еду. Справимся.

Мы справились — это да. И именно по этой причине обедали теперь в «ЛуухмаТраме» в Рууре, а не в «Вишневом саду» в Нордейле — экономили мои силы. И, судя по тому, во сколько нам обошелся первый обед на двоих (троих?), заработанного нам хватит для того, что прожить на Архане до конца года, а то и дольше.

Волноваться не о чем. Да? Наверное, да.

Похлебка удивила — оказалась вкусной: наваристой, с сырной корочкой, с незнакомыми травами и баландой из мягких овощей — совсем не приторной, как я опасалась. Местный хлеб таял во рту и отличался сладковатым и одновременно соленым привкусом — необычное и приятное сочетание.

— А где вы берете муку? Ведь здесь нет чернозема, пшеница не растет, другие культуры, как я понимаю, тоже. Из чего местные пекут хлеб?

— Из муки.

С обедом мы не торопились. Смаковали еду и питье, растягивали отдых, общались. Тайра уже наелась до отвала, но все равно не могла отказать себе в удовольствии отщипнуть от свежеиспеченного ломтя кусочек-другой.

— Только это не такая мука, как у вас, — пояснила она, — это другая мука. Вы делаете ее из растений, а мы из яиц. Это сушеный порошок яиц несухи, поэтому и вкус другой. Я когда попробовала ваш хлеб, тоже сначала удивилась отличию, а потом Стив мне все объяснил. Про пшеницу, овес, кукурузу. Счастливые вы — столько всего растет.

— Счастливые «мы», — поправила я ее. — Ты теперь тоже там живешь.

— Это да…

В желто- зеленых глазах промелькнула искорка грусти, и я точно знала, с чем она связана — с читающейся по лицу мыслью: «Вот бы жителям Архана такие же поля, урожаи, воду. Насколько бы легче было здесь выживать».

Я была согласна с Тайрой, но лишь отчасти. Все миры уникальны именно тем, что в каждом из них присутствуют свои ограничения. В ее родном мире мало влаги и много песка, почти ничего не растет, и постоянно палит солнце. Но именно здесь другие животные и птицы, другой тип эволюции, развития, обучения, другие привычки, традиции и вкус блюд. В моем родном мире, как и на Архане, очень сложно работать с энергией — накапливать, — и поэтому социум Земли установился на совершенно иных понятиях, нежели взрастил тот же Мир Уровней; у нас все полагаются на умение, воспитание, полученные и переданные через поколения знания. Мы разные, потому что количество доступных ресурсов разное. К этому можно относиться с грустью и обидой, но это, увы, нормально. Выдай всем всего поровну, создай одинаковые условия, и все миры станут чем-то схожи, начнут отражать друг друга, зеркалить. А так — согласна, да, — сложно, но интересно, и везде сохраняются уникальные места и обычаи.

— И все-таки здорово ты придумала с этими зеркальцами и духами, — прервала мои вялотекущие мысли Тайра. Я еще не доела похлебку, а она уже вовсю потягивала пахнущий не то корицей, не то ее местным аналогом (не приведи мне Господи, спросить из чего он состоит, этот аналог) «чай». — По меркам Руура мы заработали очень много, я даже не ожидала. Как быстро все разошлось, да?

— Это точно.

Я бы, наверное, как и она, позволила себе полноценно радоваться, если бы одна скребущая мой затылок мысль: правильно ли я поступила, переместив вещи из одного мира в другой? А что, если мой поступок изменит нормальный ход вещей, исказит будущее, еще ненаписанную историю? Все мы слышали про «эффект бабочки» и никогда не знаем точно, в чем она — эта самая невидимая бабочка — заключается. Куда поставить ногу, чтобы ненароком не наступить на ее крыло? Казалось бы, зеркальца, флакончики — что может быть проще? Но что если эти флакончики наведут кого-то на подозрение, на те самые мысли, которые бы попросту не родились, не принеси я из Нордейла в Архан незнакомый парфюм? Не решат ли местные жители исследовать, из каких материалов состоят украшающие обод зеркал кристаллы, не придут ли к выводу, что подобных соединений в их родном мире еще не изобрели?

Мда. Что ж, это риск, на который порой приходится идти, и если я окажусь замешана в процессе «искажения» арханской истории, то мне потом это и исправлять. Если, конечно, силенок и знаний хватит.

Я выпихнула тревожные мысли из головы — все будет хорошо. Пахучая вода существует и здесь, чистые отражающие поверхности — не такая уж диковина, когда под рукой серебро, а стекло, как я уже заметила, здесь давно в ходу. Что до колпачков, венчающих заморские пробники, так они стилизованы под фальшивое золото — где такого не делают?

В общем, время покажет. Деньги теперь есть, риск продолжать не стоит, так что пора бы нам переходить ко второму шагу нашего плана — перемещению в Оасус. Осталось выяснить, каким образом это легче всего сделать.

— Тай, скажи-ка мне вот что… — я задумчиво почесала сквозь ткань свой вспотевший затылок — в помещении по сравнению с улицей царила прохлада, но ее явно не хватало для того, чтобы перестать потеть. — У вас есть сувенирные магнитики?

— Магнитики?

— Да, магнитики — мы такие крепим на холодильник, — при упоминании холодильников, о которых здесь слыхом не слыхивали, я смущенно умолкла. — Ну, может, ты их не видела. Это такие маленькие пластинки, которые крепятся задней поверхностью на металл, а на их передней поверхности напечатано изображение какого-либо места. Чаще всего их привозят как сувениры из путешествий.

— А-а-а, я такие видела у Стива, поняла, о чем ты. Нет, у нас таких нет.

Плохо.

— А календари есть?

— Нет, это ведь бумага — очень дорого. К тому же, чем на ней рисовать? Фотографии ведь тоже нет. Это не Нордейл, где в каждом киоске продается много журналов с десятком картинок на каждой странице.

— А как же вы следите за датами?

— Делаем засечки. Существуют специальные солнечные календари — с камешками и палочками.

Ух. О сложностях я, конечно, подозревала, и, кажется, мы только что столкнулись с первой из них.

К этому моменту в помещении стало тихо: хозяйка «Луухмы» поднялась по каменной лестнице наверх, где, вероятно, решила после обеда вздремнуть, унес свою «балалайку» прочь бродячий музыкант — может, наигрался, а, может, устал сидеть под лучами достигшего пика безоблачного небосвода солнца. Перестал чавкать смешарик — догрыз свой «рахат-лукум» и теперь мирно сопел в окружении сдвинутых в сторону монет и долек нетронутой хурмы.

— Видишь ли, в чем дело… — платок хотелось снять, а слежавшиеся волосы разворошить пятерней. — Для того чтобы я смогла перенести нас в Оасус, мне нужно его увидеть. Не полностью, но хотя бы какое-то место, принадлежащее этому городу. Я не могу полагаться на словесное описание — оно всегда будет содержать размытые детали, а если создам в своем воображении неточную картину, то могу очутиться в несуществующем месте, которое Вселенная попытается для меня создать — так объяснял Дрейк. Он так же говорил о том, что если сил на создание у меня не хватит — а у меня одной их никогда не хватит — не в этом и не в следующем веке точно, — то я подвергну себя риску перемещения в тонкое время и неизвестную точку пространства, откуда будет сложно или невозможно вернуться. Именно поэтому мне требуется увидеть Оасус. Хоть как-нибудь.

— А магнитов у нас нет, — подытожила Тайра, — я тебя поняла. Сейчас подумаю, как нам дальше быть, дай мне минуту.

Минута у нас была, и не одна.

Пока подруга морщила лоб, жевала губы и смотрела в несуществующую точку пространства, я гладила пузатый бок уснувшего в корзине Ива. Вот тебе и защитник, вот тебе и Фурия — наелся и дрыхнет без задних ног, которых у него отродясь не было. Кстати, было бы смешно попросить его отрастить их и посмотреть на попытки передвижения на двух конечностях — и почему я раньше не додумалась?

Кстати, спящая Фурия — вовсе не безопасная Фурия. Еще одно заблуждение, которое может возникнуть у многих при взгляде на меховой сопящий комок. У смешариков существует странное чутье на приближающуюся опасность: стоит их встроенной системе сканирования окружения ощутить угрозу, как клыки у этого существа отрастут за доли секунды — проверено.

Для того чтобы убедиться в том, что Ив не помер от избытка сахара в крови, я пощекотала его краешком ткани, пошевелила шерсть и даже аккуратно ткнула подушечкой пальца.

Через секунду послышалось короткое «уди»; палец пришлось убрать.

— Я знаю, куда можно сходить, — внезапно очнулась от дум Тайра, — в галерею. Не так далеко отсюда есть картинная галерея — там наверняка найдутся полотна с изображением мест из Оасуса. В ней я тоже раньше не была — картины могут позволить себе только зажиточные граждане, — но всегда мечтала ее увидеть. Как думаешь, это может помочь?

— Может, — кивнула я, повеселев. — Определенно может. Ведь на картинах, скорее всего, будет нарисован и замок Правителя, так?

При слове «Правитель» мне теперь неизменно представлялся ухмыляющийся Дрейк, и все благодаря Тайре с ее жаждой в формальном и вежливом обращении. Да уж, Правитель в сверхтонкой серебристой форме с белой полоской на боку и фонящий так, что ядерный стержень в кармане можно носить — общей картины он не изменит.

— Так насколько далеко от нас эта галерея?

«Всего в восьми улицах», — вспомнился мне предыдущий ответ на похожий вопрос.

— Всего в семи улицах, — ответила Тайра, чем обрадовала меня безмерно.

Что ж, семь — не восемь. Уже хлеб.