Глава 3

Мы уходили на рассвете.

Упакованная Клэр сумка с продуктами стояла в коридоре, смешарик Ив терпеливо дожидался, пока мы с Тайрой посидим две минуты «на дорожку» в полутемной, залитой дребезжащим светом поднимающейся зари гостиной. Помолчим, подумаем, осознаем, что вновь пересекаем невидимую черту — ее всегда пересекают те, кто принял какое-либо решение, кто через секунду приготовился действовать, кто уже готов — занес стопу над мощеной кирпичом дорожкой, выщербленной ветрами. Тот, кто уходит, никогда не возвращается туда же — он возвращаются другим, пахнущим далекими запахами, наполненный новыми впечатлениями, возвращается к себе же, но уже в другое время.

Мы уходили с легким сердцем. Знали: в случае опасности всегда вернемся домой — в любой момент, в любое время, в любой миг. Мы никому ничего не должны, мы просто решились попробовать, вновь испытать себя, подарить ногам еще одну дорогу.

— Значит, в дом Кима?

— Да. Там переоденемся, осмотримся и выдвинемся в город.

План был прост: перенестись в дом старого Учителя, с помощью сшитых Клэр «тул» притвориться местными ровно до того момента, пока не отыщем магазин одежды и не купим настоящие «тулы», чтобы окончательно слиться с толпой, затем порыщем вокруг и выясним, как попасть в далекий Оасус, а как только попадем в него, отправим Ива сканировать библиотеку.

Вот так все просто. Нет, наверное, не так и далеко не просто, но зато интересно.

Вчера Тайра припомнила, что под половицами старого дома в Рууре были спрятаны не только книги — их она забрала с собой, — но и бархатный мешочек с шестью гельмами — местными монетами, некогда принадлежащими Кимайрану.

— Мы использовали их, чтобы работать с денежной энергией, изучать ее, — рассказала она, обрадовавшись нужному и своевременному воспоминанию. А через секунду пояснила: — Нет, это не очень много, но на одежду и первое время нам хватит.

— А твой Учитель точно не будет против, если мы возьмем его сбережения?

Я уже задавала этот вопрос днем ранее, но вновь задала теперь, уже перед самым выходом, пока еще странницы не покинули знакомую гостиную, пока «равновесие мира не нарушилось». В полумраке сонной комнаты глаза Тайры сверкнули уверенностью.

— Он был бы рад — я знаю, я чувствую. Мы забираем монеты, но не забираем их энергию — она принадлежит Учителю, а на деньги физического мира купим то, что нам сейчас необходимо. Учитель был бы этому рад и дал бы нам свое согласие.

— Ну, если ты так считаешь.

— К тому же вы вернем все, что не потратим. Ведь так?

— Конечно. А если будет возможность, вообще доложим назад всю сумму — пусть так и лежит, хранится под половицами, ведь дом защищен.

— Видишь? Все получается хорошо, правильно.

— Согласна. Ну что, с Богом?

— Да, с Богом.

Стоило Тайре принести из коридора сумку с едой и зажать подмышкой скрученный ком ткани, как ловкий Ив тут же запрыгнул на диван и уселся с нами рядом.

— Боишься, что мы тебя забудем?

— Будем! — радостно и ворчливо подтвердил тот.

— Будем. Я тоже так думаю. Хорошее слово, с которого стоит начинать поход. Ну что, все готовы?

К неожиданностям стоит относиться терпеливо — все верно, — но некоторые из них все же настолько неожиданны, что не перестаешь удивляться. А ведь с самого начала стоило предположить, что время в Нордейле и в Рууре течет неодинаково и что утро в мире Уровней вовсе не означает то же самое время суток на Архане.

Глупая ошибка, пионерская, а ведь давно — еще со времен прыжка в американский Нью-Йорк и собственного падения в залив (*

речь идет о событиях, описанных в первом томе Игры Реальностей

) — стоило запомнить о существовании временных зон. Но нет, не запомнила.

На Архан мы втроем прибыли благополучно — и с едой, и со смешариком, и с нашими «тулами», вот только прибыли не на рассвете, как ожидали, а, судя по тому, что я теперь видела из окна дома старого Учителя, с началом ночи — с ее, так сказать, «зарождением». Вид из окна тянул примерно на «два ночи». Может, от силы «на три».

— Приехали.

Пока я мысленно ругала себя за совершенную ошибку — хотя, кто мог знать? — Тайра принесла из чулана две плотные подстилки, два тонких, скатанных в рулон матраса и два тонких одеяла и принялась раскладывать их на полу.

— Не переживай, ну, отдохнем еще немного, а потом пойдем. Ведь не торопимся.

Теоретически она была права — мы не торопились.

Вокруг пахло сухими досками, пылью, разбросанной по углам от грызунов травой, которую теперь с любопытством изучал Ив; свечу решили не зажигать — свет мог привлечь внимание прохожих или соседей, — и Тайра шуршала в темноте.

Я же, являясь бесполезным существом в создании нашей будущей постели ввиду того, что совершенно, в отличие от подруги, не ориентировалась вслепую в незнакомом доме, стояла у окна и разглядывала улицу. Ночь, но достаточно светло; пустынно, но застроено; без пешеходов на улице, но с явным ощущением присутствия. Незнакомый мир, незнакомые запахи и покалывающие в районе затылка от предвкушения чего-то нового мурашки.

В темном небе светила Луна — большая, не круглая и незнакомая. Точнее местный аналог Луны — зависшая над миром Архан персиковая щербатая планета, свет которой заливал единственную доступную моему взору улицу.

— Как она называется?

— Кто?

— Ваша «Луна».

— Ирса. Это светильник богини ночи.

— Ага. Ясно.

Светильник, так светильник, пусть будет местный божеский фонарь — так принято в мифологии многих народов и нашего мира. Битый глиняный горшок, низкое крыльцо, два темных оконных проема, белая неровная стена соседнего дома напротив — все. Вот, значит, какой ты, Руур, в два часа ночи. Тихий, спокойный, из-за обилия песка на дороге чем-то похожий на Шарм-Эль-Шейх, загадочный и притягательный. Я надеялась, что он останется таким и при свете дня, когда наполнится звуками, голосами, движением и проснувшейся с рассветом жизнью.

— Давай поспим, — предложила Тайра, — я постелила. Спать будет немного жестко, но здесь всегда тепло и сухо, так что, хорошо. Выбирай, где тебе нравится — слева или справа?

— Мне все равно, с какой стороны, выбирай первая.

— Ложись тут, — и она, сидя на полу, похлопала ладошкой справа от себя, — сюда не светят лучи Ирсы.

— А это хорошо?

— Ну, они иногда навевают странные сны, поэтому жители предпочитают занавешивать окна, дабы не провоцировать богиню Ночи присоединиться к твоим странствиям по другим мирам.

— Да, у нас тоже не все любят лунный свет. Говорят даже, что он провоцирует обращение в монстров некоторых существ — шутят, наверное.

Я, конечно же, имела в виду оборотней.

— А, может, и не шутят. Никогда не знаешь, — кивнула Тайра, откинулась на спину и устроила голову на скрученной в виде походного коврика «тулу».

Я присоединилась. Скрипнула половицами, подумала о том, что тонкую майку и легкие хлопковые штаны снимать не буду, сдвинула одеяло в сторону и тоже устроила голову на заботливо свернутой «туле».

— Слушай, а завтра ведь они будут мятые, как из мусорной корзины. Как будем в них ходить?

— Не будут, — послышался шепот. — Я так свернула, чтобы без складок. Если только ночью не раскрутишь случайно.

— Теперь буду спать и бояться, что раскручу.

Слева захихикали; мне под бок подкатилось что-то мягкое и теплое — Ив. Я мягко погладила его шерсть, поерзала лопатками на жестких досках и прислушалась к тихому, доносящемуся из-под деревянных досок шороху.

— А это кто там — мыши?

— Это песчанки. Маленькие такие зверьки, живут под домами. Питаются земляными пауками.

— И много их тут?

— Песчанок?

— Пауков.

— Ну… Много.

Здорово. Я постаралась об этом не думать. Все хорошо: есть крыша над головой, есть стены, есть пол, на котором спать, есть матрас — тонкий, но лучше, чем ничего, — и есть на все случаи жизни фурия.

— Ив, пусть они по нам не ползают, ладно? — по-девчачьи обеспокоенно попросила я смешарика.

— Адно, — тихо ответили мне откуда-то из-под ладони.

И стало спокойно. Чужая жаркая ночь, незнакомые за окном звезды, затылок на свернутом рулоне ткани, предназначенном служить здесь одеждой. Еще совсем недавно над ним корпела Клэр — Клэр из моего мира, из знакомого и теперь вдруг далекого. Нет, не далекого — на расстоянии прыжка. Все будет хорошо. Ведь Дрейк отпустил…

— Ты тоже думаешь про дом? — спросила Тайра. — Уже скучаешь?

— Нет, не скучаю. Просто чувствую эту тонкую грань — здесь и там. Все так зыбко, да?

— Да, — подтвердили едва слышно. — Все всегда зыбко, это и здорово. Главное — уметь быть гибким и чувствовать все, что вокруг тебя.

Что она имела в виду, я поняла лишь отчасти, но от самих слов делалось хорошо, мирно. Значит, я не одна такая, не одна думаю о таких вещах.

— Спокойной ночи, Тай.

— И тебе спокойной, Дина. Пусть сны будут легкими и благостными, пусть принесут хороший отдых и позволят телу отдохнуть. И тебе спокойных снов, Ив.

— Спасибо, — прошептала я в потолок.

— Сибо, — зевнул под пальцами мягкий комок.

Часом позже.

— Не спится?

— Нет, никак.

Я пыталась. Честно пыталась — считала овец, старалась ни о чем не думать, слушать тишину или же наоборот думать так много, чтобы утомиться, но сон все не шел: ни легкий, ни благостный — никакой. Как спать, когда вот только проспал всю ночь, а потом следом, почти без паузы, навалилась вторая? Я ворочалась, тревожила сладко посапывающего Ива, пыталась размять затекшую спину, вертелась, крутилась и время от времени неслышно вздыхала. Нет, наверное, вздыхала я слышно, потому что проснулась Тайра.

— А мне спалось, хорошо спалось. Даже снилось что-то приятное… — она зевнула, потянулась и перевернулась на бок. Несколько раз моргнула; от света Ирсы поблескивали в темноте белки глаз. — А ты разве не умеешь засыпать в любое время, когда тебе это нужно?

— Нет. А ты умеешь?

— Да, — сонная соседка тут же взбодрилась. — Хочешь, научу?

— Спрашиваешь! Если не научишь, я буду «сосиситься» тут до утра…

— «Сосиситься»?

— Ну, валяться, выгибаться и вздыхать, как вареная сосиска. А потом буду такая же вяленая ходить по улицам.

— Да это же легко, только слушай внимательно и выполняй.

— Буду выполнять все, что скажешь, спать-то надо.

— Сейчас расскажу. Вот способ первый: представь, что эссенция сна — это такая сине-зеленая спокойная, мягкая и тягучая энергия. Ей нужно заполнить тело, но не быстро. Начинать нужно со стоп — представляй, как она наполняет твои ступни, пальчики, сгущается там, растекается по каждой клеточке, как заполняет лодыжки. Потом, когда стопы полностью ей заполнятся, представляй, как эссенция начинает наполнять голени, икры, колени, как твое тело, словно сосуд, напитывается ей — густой, вязкой, мягкой. Постепенно она заполнит и расслабит тебя всю: бедра, живот, грудную клетку. Затем пальчики рук, ладони, сгибы локтей, предплечья. А уже в самом конце голову. Твое тело расслабится, и ты заснешь.

— Хорошо бы.

Я слушала шепот и выполняла все, что Тайра советует. Наполнялась сине-зеленой эссенцией — пыталась делать это медленно, но иногда то застревала в представлениях о том, как энергия держится исключительно в стопах, то вдруг наполнялась ей целиком и неравномерно. А иногда вообще срывалась и начинала думать о том, как непривычно не слышать за окном не только гул проезжающих мимо машин, но даже шелест листвы на деревьях. Ведь на Архане нет деревьев? Или почти нет… Надо бы завтра посмотреть.

— Есть второй способ, — продолжали шептать справа. — Нужно представить, что твой разум — это открытый беспокойный глаз. Просто глаз и веки. Он — разум — постоянно смотрит в разных направлениях, пытается увидеть, впитать, проанализировать — это очень мешает спать. Так вот, возьми золотое светящееся одеяло и накрой им его. Увидь, как одеяло отсекает лишнее — волнение, страхи, беспокойства, мысли — плохие и хорошие — просто не дает им просачиваться сквозь свою плотную мерцающую поверхность. Оно дарит успокоение и знание о том, что все обязательно будет прекрасно, да и не важно, будет ли, так как уже сейчас все хорошо, спокойно, мирно, сейчас хочется спать. Ты увидишь, как у твоего «глаза» начинают слипаться веки, как он закрывается, успокаивается, как перестает тревожиться о чем бы то ни было и хочет лишь одного — спать. Он засыпает, а вместе с ним засыпает и беспокойный ум.

Аналогия с глазом мне понравилась. Лежа в темной комнате, я вообразила свой беспокойный разум-глаз и накрыла его толстым светящимся одеялом. Плотным, мягким, непроницаемым. И действительно — волнения тут же отсекло, задышалось ровнее, мысли тоже погрязли в лени и перестали кружить, осели. Когда ты укрыт одеялом, тебе мирно и спокойно, как в защищенной пещере. Снаружи может быть что угодно: дождь, ветер, снег, буря, но тебе хорошо, тебя все это не коснется, с тобой все будет в порядке, ты в безопасности. Здорово…

— Если человек чем-то болеет, то он должен засыпать иначе.

— Как?

Не то, чтобы мне требовался третий метод — я уже кемарила, но пропускать такую интересную информацию было бы глупо.

— Он должен стать эмбрионом. Или зародышем. Превратиться в маленького, лежащего в утробе Вселенной ребенка — свернуться в золотом, сотканном из божественного света шаре и чувствовать, как через пуповину в его маленькое и совершенно здоровое, неподверженное болезням тело просачивается любовь Бога. Как она наполняет его, как он нежится в ней, как окружен заботой, как сильно любим. В этот момент в теле человека запускаются процессы регенерации. Потому что пока ты чувствуешь свои маленькие ручки и ножки и знаешь, что ты еще не родился, что того, что происходило с тобой после, еще не было, ты начинаешь выздоравливать, сбрасывать с себя накопленный опыт, очищаться. Время поворачивается назад и полностью исчезает, клетки обновляются.

— И что? — с меня вновь слетел весь начавший, было, подступать сон. — Так можно вылечить любую болезнь?

— Можно. Надо просто наблюдать за своими ручками, ножками, закрытыми глазками, нежной кожей и понимать, что ничего еще не было — ты еще не родился, и твои органы не подвержены болезням, старению и распаду — они совершенно здоровы, новы и прекрасно функционируют. Все, каждый из них. Купаются в абсолютном и первородном здоровье.

— Слушай, если бы ты написала об этом книгу, в моем мире она бы очень быстро разошлась и помогла многим людям.

Как ни странно, Тайра со мной не согласилась.

— Не разошлась бы. Ведь это тоже работа, пусть и приятная, а люди не очень любят трудиться. Так, к сожалению, устроено большинство. Даже в тех мирах, где время идет.

— Тут ты права. Но информация все равно ценная, я ее запомню.

— Любое знание ценно само по себе, но практическую пользу оно приносит лишь тому, кто с ним работает.

— Это да.

Наши философские разговоры медленно, но верно вновь начали погружать меня в сон. Так или иначе, а описанные Тайрой методы работали. Может, с моей помощью, а, может, сами по себе.

— Есть еще один метод — довольно простой. С ним очень быстро заснешь.

— Еще один? — промямлила я сонно.

— Да. Просто расфокусируй внутренний взгляд. Раствори его. Ведь твои глаза, даже когда закрыты, где-то сфокусированы, так? В какой-то точке.

Я попробовала мысленно проанализировать то, о чем она говорила.

— Так.

— Так вот сделай так, чтобы фокус исчез. Раствори этот взгляд.

— И все?

— И все. И побудь в этом состоянии минуту-другую.

— Хорошо, я попробую.

Мы на время затихли; комната наполнилась тишиной и нашим мирным дыханием. Через какое-то время сквозь полудрему, в которую я незаметно соскользнула, пробился шепот.

— Ну как, получается?

— А-а-а?

— Значит, получается, — довольно прошептали слева, и все снова погрузилось в тишину.

На этот раз уже до утра.