Глава 5
6:18
«Зачастую человек, когда дарит вещь, дарит себя: «мол, видишь, какой я хороший?» Он старается подарить мнение о себе — мол, «зацени/похвали и всегда помни о моей доброте», а после тщательно следит за тем, что происходит с его подарком. Куда поставили, пользуются ли, часто ли сметают пыль? А если выясняется, что «достают и пользуются» не часто, обижается — мол, мои прекрасные качества не оценили по достоинству. Так работает страх «раз вещь мою не любят, то не любят и меня». Страх «меня не любят».
Уравновешенный же человек, отдавая подарок любой стоимости, сразу же забывает о нем, ведь вещь ушла, стала чужой. Он не следит за использованием, не пытается через подаренное накрутить себе значимость, не пытается им «выслужить» любовь и не пытается выспросить других «как с ней обращаются»? Понимает, что подарок сделан для того, чтобы он служил. А как именно служил — это уже дело того, кто его получил и ничье более…»
6:37
«Желание быть лучше других — это желание униженного человека. Например, ребенка, которого часто наказывали в детстве, ребенка выросшего без одного или обоих родителей, ребенка, в семье которого между родителями царила негармоничная атмосфера и которые срывали собственные стрессы на чаде. Униженный — неважно чем — человек может достичь в жизни многого: заработать миллионы, подняться по карьерной лестнице до самого верха, стать высококлассным специалистом — и все для того, чтобы заработать уважение, которое недополучил в детстве. А если в таком ребенке выросла и мстительность, то он всеми силами будет бороться за власть — власть над другими. Чтобы в итоге отомстить им за унижения. Всем. Даже тем, кто к ним непричастен…»
За окном светало.
Мирно спали в корзине Смешарики, кемарил на подушке Миша. Мне же не спалось, начиная с пяти утра — кто знает, почему? — и потому я читала. Делала пометки, выделяла наиболее важные абзацы, дополняла таблицу в блокноте и, наблюдая за тем, как постепенно светлеет в комнате, размышляла.
И почему мы ощущаем себя всесильными лишь с деньгами? Почему верим, что талантливы лишь тогда, когда об этом нам скажут десять, сто, тысяча человек? Почему думаем, что имеем право похвалить себя лишь после того, как нас похвалят заслуженные и достопочтенные критики? А как же внутренняя любовь — своя собственная? Почему, лишая самих себя именно ее, мы постоянно выпрашиваем любовь чужую? Словами, делами, поступками…
Мысли длиною в жизнь. Бесконечные вопросы о человечестве и о совершаемых им ошибках.
Когда в семь двадцать внизу внезапно раздался дверной звонок, я от души понадеялась, что это не сосед с жалобой на очередной обожранный куст. Хотя, если Смешарики спали у меня под носом, кусты было объедать решительно некому.
К тому же все они уже объедены.
Оказалось, что приходил вовсе не очкастый сосед в шахматных подтяжках, а мужчина из службы доставки — Клэр приехала новая, заказанная сутки назад, супер-здоровская уникальная сковорода с четырьмя ромбовидными углублениями для жарки не то модных сырников, не то фигурных драников. О новой посудине и всех связанных с ней восторгах я узнала спустя десять секунд после того, как входная дверь захлопнулась, — Клэр просочилась ко мне в комнату, задорно помахала вверх-вниз коробкой и сообщила о том, что через полчаса нас ждет роскошный завтрак.
Хм, как будто он каждое утро не был роскошным… У каждого, видимо, свои понятия.
Через пятнадцать минут снизу действительно запахло чем-то обалденно вкусным — не то новая сковородка пришлась хозяйке по душе, не то Клэр проснулась в кулинарном ударе, — но книжку из-за отвлекающего мыслительный процесс обильного слюноотделения пришлось отложить.
После проведенного в душевой и у зеркала моциона я вернулась в комнату, откинула крышку ноутбука, дождалась загрузки системы и вызвала на экран темное окно чата.
«Привет, любимый! Сегодня у нас будет занятие? Если да, то во сколько?»
Ответ пришел спустя минуту.
«Не сегодня, Ди. Сильно занят. Завтра в десять».
Я пробежала глазами по строчке и попыталась определить, успела ли я обидеться? Или расстроиться от отсутствия ласковых слов? Сообразить мне не удалось, так как в это мгновенье на экране добавилась новая строчка:
«И я тоже тебя люблю».
Несформировавшаяся обида моментально и бесследно стекла с холста моего настроения, как слишком жидкая акварель, — вот хитрец! Всегда знает, что, как и когда — теперь я широко улыбалась.
Завтрак. Что Клэр обещала на завтрак?
Сейчас и проверим.
Проверяли мы в составе «я, Клэр, Миша, Ганька и Смешарики» недолго. Не успели съесть по одному ванильно-творожному сырнику, как дом огласил еще один дверной звонок — ну точно, «бодрое утро»! Что на этот раз — новый таз, ведро, венчик или кухонный комбайн? Или теперь уже очкастый сосед?
— Вы ничьи кусты не объедали? — с подозрением уставилась я на уплетающих раскрошенный сырник пушистиков.
— Неть.
Они умиротворенно жевали и чавкали — в глазах ни капли вины, выражения мордашек спокойные. Значит, не они. Тогда кто?
А к нам, оказывается, как выяснилось через секунду, пожаловал в гости снайпер! Огласил басом прихожую, с порога затискал Клэр до визга, скинул у двери огромные армейские сапоги, повесил на вешалку черный кожаный плащ и присоединился к завтраку.
Угу, умные гости всегда приходят вовремя — к горке хрустящих ванильных сырников на тарелке. А то вдруг хозяева с запасами не справятся?
Я улыбалась.
Бывает утро «тихое» — это когда в доме только я, а Смешарики спят. Бывает утро «мирное» — это когда за столом только мы с Клэр, а Смешарики спят — довольно редкий вариант. Бывает утро «шумное и буйное» — это когда не спит никто, когда галдит телевизор, а возле него, препираясь, галдят Фурии — частый вариант.
А бывает «утро с Эльконто» — феноменальное и непохожее ни на одно другое утро.
— …я вчера в темноте при беге с препятствиями восемь раз запнулся! Отбил себе все пальцы на ногах, вывихнул лодыжку, а когда грохнулся позади мешков с цементом и нащупал чьи-то мягкие, рассыпанные по плечам волосы и спросил: «Красавица, вы свободны этим вечером?», — получил по ребрам… от Баала! Черт бы его подрал — демона волосатого…
Мы хохотали, как сумасшедшие; все оладушки с тарелки почти исчезли.
— Нет, вы можете представить, саданул меня так, что синяк остался? А я ему потом в тире резиновой пулей в зад зарядил — сказал, что промахнулся.
Промахнулся? Снайпер? Да он с закрытыми глазами с расстояния в километр бы в цель попал.
— Представляю, сколько Баал гонялся за тобой после!
— Я ему синяк показал и сообщил, что мы квиты!
— Он согласился?
— Ну, отложил расправу до лучших времен. А то я и так, как инвалид уже, — весь потрепанный и покоцанный.
Дэйн отнюдь не выглядел ни «потрепанным», ни «покоцанным» — косичка заплетена ровно, с любовью, майка отглажена, ежик надушен одеколоном. Глядя на довольного и сытого гостя, я невпопад подумала о том, что ужасно соскучилась по Дрейку — по его аромату, по теплым рукам, по мурашкам, которые они неизменно вызывают в моем теле. Ну, когда же он уже вернется?
— Я за чайком, — Клэр, улыбаясь, удалилась на кухню, а ее рыжая Ганька, тем временем, нагло забралась к здоровяку на колени, улеглась и принялась деловито впивать когти в плотную ткань джинсов.
— Ну-ну, тебя мне еще не хватало! Вернусь домой, а там Пират будет на меня вопросительно смотреть — мол, где ты шатался, по каким кошкам? Стив, между прочим, сглупил — надо было своего прохвоста к вам нести, чтобы компания правильная. А то ему Барт да Барт! А тут бы котяра развернулся…
— Нет уж, спасибо, — я откинулась на спинку дивана, — тридцать пять Смешариков и три кота — это уже перебор, не находишь?
— А по мне так перебор — это когда Пират и Барт вместе — дурдом, чесслово! — обернувшись и убедившись, что экономка все еще на кухне, Эльконто понизил голос и с мольбой в глазах поинтересовался. — А ты чего на телефон не отвечаешь? Я тебе несколько раз звонил.
— Я… думала, — ответ получился кривым и невпопад, но лучшего попросту не нашлось.
— Думала так громко, что не слышала звонков? Слушай, этим утром мы все вырвались из западни по чистой случайности и лишь потому, что Дрейк отозвал Джона с первого занятия — попросил его где-то поприсутствовать. Но с обеда нас снова начнут муштровать. Так что, если ты сейчас скажешь, что у тебя нет новостей, мы всем отрядом будем писать прошение о том, чтобы на следующие полторы недели переселиться в твой мир — Сиблинг всех достал…
Отряд в моем мире? На полторы недели? А кто сказал, что Джон не достанет всех нас там? Ух, веселуха будет…
Звякали на кухне чашки, вот-вот в комнату собиралась вернуться Клэр.
— Поговорим внизу, в библиотеке. После чая.
Белобрысый ежик качнулся в знак согласия.
* * *
Дэйн держал в руках изученное мной вдоль и поперек, а теперь еще и мятое фото — смотрел на Яну долго, чуть удивленно.
— Твой мир?
— Да.
— Но почему?
— Если бы я знала.
В этой маленькой комнатке, сплошь уставленной книжными шкафами и увешанной полками, всегда царил покой — ни галдежа сверху, ни топота шагов, ни даже запахов с кухни. Мягкое кресло со сложенным на подлокотнике пледом, раздвинутые в стороны зеленые занавески, кусочек осеннего сада за окном. Я привыкла читать наверху, а здесь всегда чтением или вышивкой занималась Клэр — тесно, но уютно, а, главное, совершенно уединенно — идеальное место для разговора.
Эльконто сидел на табуретке — из-под его зада свисали кисточки пушистой бахромы — новая поделка талантливых пальцев подруги — и не мог оторвать взгляда от распечатки.
Полумрак, многочисленные тесненные корешки, застывшее время.
— Значит, наш план в работе?
— Наверное.
— Почему «наверное»?
— Потому что она… странная.
— В смысле?
Я рассказала Дэйну про день, проведенный вместе с изображенной на листе девушкой. Про слежку, разговор по телефону, пиццерию, тир после, бедность, общение с гопниками.
— Понимаешь, если бы я попыталась представить идеальную девушку для Сиблинга, то представила бы кого-то другого — не ее. Мне кажется, они совсем несовместимые.
— Но ты же сама сказала, что Фурии подтвердили — «она»?
— Да.
— Ну, так вот! А твоим меховым яйцам я доверяю.
— Я им тоже доверяю, потому и согласна продолжать. Но только все равно не пойму, что в ней такого? Понимаешь, я коснулась ее руки, когда проходила мимо, и ничего. Совсем ничего! Ни тебе странного фона, ни электрических покалываний — вообще никаких инородных ощущений. Как она собирается выдерживать Сиблинга? А что, если мы введем их обоих в заблуждение?
— По мне так ты слишком много волнуешься. Будка не ошибается — я в это не верю. Фурии тоже. А если уж они и вправду несовместимы, неужели не поймут? Просто разбегутся в стороны и забудут друг о друге. Ты мне лучше скажи вот что — как ты собираешься подбрасывать записку в дом Джона?
Я, было, хотела ответить «не первый раз замужем», а после — анекдотичной фразой «мужик, ты что, первый раз в ЮАР?», но сообразила, что потом слишком долго придется объяснять, что такое «ЮАР», а потому обронила коротко:
— Есть мысли.
— Там же камеры и не только. Наверняка там установлено столько систем слежения, что муха незамеченной не пролетит.
— Говорю же, есть кое-какие идеи.
— Ди, если тебя запечатлеют…
— Не запечатлеют.
— Уверена?
— Конечно. Я же не идиотка, попадаться Сиблингу под горячую руку.
— Ну, хорошо. А потом что? Притащишь эту девушку в наш мир?
— Я притащу? — я удивленно воззрилась на снайпера. — Пусть Сиблинг сам за ней идет. И, если понравится, тащит куда угодно — с меня записка, а дальше он сам.
— Логично, — Эльконто потер подбородок. — Отвлечется он в любом случае. Хоть на пару деньков, но и то хлеб — будет нам передышка. И все равно я верю, что будка не ошиблась.
Может быть, может быть. Глядя в окно, я напряженно думала о другом:
— Слушай, — повернулась я к коллеге и прищурилась, — а у тебя на сегодня есть задание.
— Какое?
— Говоришь, Сиблинг укатил до обеда?
— Ага.
— Собирайся и езжай к Халку.
— Зачем?
— Попроси его подкорректировать твою память — пусть поставит на разговоры со мной щит. Экран. Не на сами разговоры, но на их смысл.
Светлые ресницы удивленно хлопнули:
— А он такое умеет?
— Умеет, я у него когда-то спрашивала. Пусть создаст вокруг этой темы купол, а потом сделает такой же вокруг своих воспоминаний на момент твоего к нему прихода. Понял?
— Понял, не дурак.
— А если он прочитает этот смысл сам?
— Попроси, чтобы не читал. Халк — человек слова.
— А что я ему…
— Пообещай коробку сигар.
— Ну да, это сработает.
Мы улыбнулись друг другу.
— Ты думаешь, это понадобится? Этот купол?
— Думаю, да. Потому что, когда Сиблинг обнаружит записку, он будет искать того, кому, как ты выразился, можно глаз на жопу натянуть. И не удивлюсь, если он устроит вам ментальную проверку.
— А чего сразу нам?
— А кому еще выгодно его отсутствие?
— А тебе не устроит?
— В своей памяти я создам защиту сама — подменю кое-что.
Уж если от Дрейка умудряюсь прятаться по мелочам, то от Сиблинга скроюсь точно.
«Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел…» — жаль, что в этой тесной мини-библиотеке книга про Колобка отсутствовала.
* * *
Серебристо-серые глаза пристально смотрели в бледно-голубые.
Смотрели так долго, что Дэйн, вопреки просьбе потерпеть, часто заморгал и начал волноваться. Одновременно с ним заволновалась и погода за окном — налетел ветер, зашуршали снаружи тополя, полетели с верхушек листья.
— Джон?… Вы это серьезно?
— Блин, Халки… Тебе нельзя это читать! Я же предупреждал.
— Джон Сиблинг? — повторил сенсор с ошарашенным выражением лица и толком не сумел захлопнуть рот. — Никогда бы не подумал.
— Бернарда обещала тебе…
— Да не нужно мне никаких сигар!
Ах, сукин сын, он точно уже прочитал все диалоги из чужой памяти и заучил их — Снайпер грозно нахмурился.
— Ты не должен ничего знать.
— А я и не буду. И сигар мне за такое не надо — если это касается Сиблинга, я с вами.
— Правда?
Конрад хмыкнул.
— А ты думаешь, ты один от него устал?
— Думаю, нет.
Шерин отсутствовала. В белокаменном особняке с колоннами, если бы не шум ветра за окном, стояла абсолютная тишина. Когда Дэйн шагнул в гостиную и увидел сенсора, тот отдыхал в кресле, крутил в пальцах ножку хрустального бокала и читал. Аристократ, блин.
А теперь оба сидели в его кабинете: гость на диване, хозяин на стуле.
С лица Халка все еще не сходило удивленное выражение, однако к нему теперь добавилось кое-что еще — удовлетворение и хитрый, чуть мстительный блеск в серебристых глазах.
— Слушай, а кто помогал Бернарде с будкой? Ведь ее нужно было верно запрограммировать.
— Не знаю, ничего не знаю! Мое дело маленькое, лишняя информация мне не нужна.
— Ну да, так я тебе и поверил — просто залазить глубоко не стал, — Конрад ухмыльнулся, — не удивлюсь, если уже половина наших замешана в этом деле. Втихаря, так сказать. Но, ближе к делу. Сейчас просто сиди, думай о своем и не мешай мне. Голову не поворачивай, взгляда не отводи — остальное на мне. Сделаю так, что все твои разговоры с Ди для любого, кто попытается влезть тебе в голову, будут выглядеть невинными — о погоде, еде Клэр, Ани или Барте.
— А я сам-то буду помнить, о чем я на самом деле с ней говорил?
— Будешь. Только не выпячивай эти мысли при Джоне, тогда он ничего не пронюхает.
— А ты?
— Что я?
— С тебя он тоже ничего не считает?
— Не сможет. Главное, чтобы не прокололась Ди.
— Она обещала закрыться.
Смешок. Недоверчивое качание головой.
— Ладно, будем надеяться. А когда она собирается подкидывать ему записку?
— Если я правильно все понял, то сегодня.
— Сегодня? — мстительный блеск в глазах Халка стал очевидным. — Так есть шанс, что завтра Сиблинг станет рассеянным?
— Или озвереет.
— Да. Одно из двух. Ладно, приступим.
И чужие теплые пальцы взяли Эльконто за подбородок, повернули голову под каким-то особенным нужным углом и… процесс пошел.
В течение следующих пяти минут Дэйну беспрестанно казалось, что в его мозгах нагло копаются — не больно, будто под анестезией, но крайне чувствительно и неприятно. Серебро глаз сенсора гипнотизировало и одновременно притупляло мыслительные процессы. Чтобы не задремать и не превратиться в безвольное желе, Эльконто взялся думать о былых временах — тех, когда Ди еще не прибыла в их мир, не провалилась в него случайно, лежа «где-то там» в своей кровати. О бескомпромиссном в те далекие дни характере Дрейка, об их собственной холостяцкой жизни. Были ли они тогда счастливее, чем сейчас, нет? Но как волновались, когда в отряд попыталась затесаться незнакомая, робкая и одновременно упертая девчонка. Когда увидели, как она смотрит не на кого-то из них, но на Главного, когда осознали, что придется таскать ее с собой на задания и в бары после них, когда поначалу принуждали себя к натужному с ней общению. Свыкались, убеждали себя, что ненавистные всем перемены временны, что она — эта противная Бернарда — однажды попросту не выдержит, спечется.
Не спеклась.
Интересно, представлял ли хоть кто-нибудь жизнь без Бернарды теперь? Едва ли. Она добавила Нордейлу красок, атмосфере отряда очарования, заставила поверить в то, что некоторые перемены происходят к лучшему, заставила их всех увидеть новые стороны жизни. А еще она сделала Дрейка другим — нет, не человеком, но человечным.
Так, может, и с Джоном?…
— Я же сказал не думать о Джоне! — послышался откуда-то издалека приказ Конрада, и Эльконто моментально смутился — перед его глазами почему-то всплыла алюминиевая миска с надписью «Барт», да так и застыла в воображении.
* * *
— Заваривали вместе. И продолжать будем вместе. Согласны?
Хитрые Фурии молчали. В эту секунду мне казалось — умей они улыбаться, как люди, обязательно бы улыбались. Но их мелкие рты утопали в шерсти и потому улыбок, если те и расплывались на непроницаемых мордашках, было не разглядеть.
— Мне нужен доброволец, — я расхаживала перед ними, сидящими на ковре в спальне, как Урфин Джус перед своими солдатами, — один… одна особь, которая сможет доставить записку в дом Джона. Незаметно. Полностью. Есть среди вас умельцы?
Нет, если бы они могли улыбаться, точно уже весело скалились бы — прекрасно ведь понимали — бестии волосатые, — что без их помощи на следующем шаге мне точно не обойтись. И потому ждали комплиментов. Или ананасов — кто их разберет?
— Я ее напишу, передам вам, а вы отнесете. Да?
Тишина. Мерцание золотистых глаз.
Я растерянно всплеснула руками:
— Ну, я же не могу сама — он меня заметит! Унюхает, вычислит по следу в воздухе, обнаружит где-нибудь оставшуюся ДНК — он ведь такой! А вас не учует. Только вы умеете становиться кем-нибудь другим, принимать различные формы и шикарно заметать следы. Уж если Комиссия кого и не вычислит, так это Фурий.
С ковра послышался одобрительный ропот — да, мол, мы такие.
Я тут же добавила в котел правдивой, в целом, лести еще больше сахара, меда и сиропа — замешала все это воображаемой деревянной мешалкой, присыпала ванилью и корицей.
— Вот кто еще смог бы объесть чужие кусты под самым носом у соседа? И ведь не заметил же он толком, кто это был, не разглядел. А это ведь нужно как-то забраться на деревья, добраться до дальних веток, взлететь, наконец. Наверняка вы умеете обходить препятствия и посложнее, а? Временно становиться невидимыми, трансформироваться в жучков или мышек, поди еще и сквозь стены проходить…
Теперь они точно улыбались — я видела это сквозь мех. Инопланетные или нет, но похвалу эти существа любили так же, как местные, если не больше.
— А с меня потом вагон ягод. И вообще, почти все, что захотите.
— Се?
— Ну, не все, — прочистив горло, поправилась я, силясь не представлять заранее, что именно в понятие «все» может войти, — но почти все. С меня уступки в будущем. Хорошие, знатные.
— Гласны! — раздалось с ковра. — Иши писку.
Нет, непосвященный человек от их речи точно мог бы зайтись неприличным хохотом — «иши писку».
«Чеши письку».
— Напишу. Маленькую?
— Юбую.
— А пойдет из вас кто-то один?
Теперь они совещались — не перешептывались, не бубнили, не спорили — молча по-фуриански смотрели друг на друга, видимо, решая, кому именно предстоит пойти.
— Ме-не дашь, — выкатился, наконец, из общего круга один из Смешариков — тот, чья шерсть слегка отливала голубоватым, — Нанни, я помнила. — Я пери. Дам.
— А вы знаете, где находится дом Джона?
Этой информацией, увы, не владел никто, даже Логан, и это могло стать серьезным препятствием. Я надеялась, что Фурии найдут способ узнать нужные данные через свой магический шар в подвале.
— Ни нада. Мой.
— Не надо домой? А куда тогда? В Реактор?
— Неть. Ложно.
«Сложно. Согласна».
— Учше в ма-шину.
— А машину?! В его машину, которая стоит на парковке?
— Дя.
— Вы уверены?
— Дя.
— А как же системы слежения?
— Ни зассыкут.
Мои плечи заходили ходуном. Скрыв улыбку под ладонью, я утерла губы и весело взглянула на пушистых друзей.
— Ладно, Нанни, тогда доставлю тебя на парковку и буду ждать где-нибудь в кустах.
— Неть, — Смешарик с голубоватой шерстью в знак протеста даже поерзал туловищем из стороны в сторону. — За. Метють.
Это «заметят» или «заметут»? Смысл обоих слов мне не нравился в любом случае.
— А как тогда…
— Сам. Се сам.
— Хорошо, сам — так сам.
Пришлось уступить.
— Ты иши. Писку, — повторил ценные указания Нанни, и вся орава выкатилась из комнаты — смотреть телевизор.
«Легко сказать — трудно сделать» — именно эта фраза стала определяющей характер всего следующего часа.
На столе бумажка, в руке ручка, слова не идут, в мыслях сплошные мучения.
Стоит ли написать на обороте имя — так сказать, «адресату»? Если да, Джон моментально сообразит, что сообщение пришло от кого-то из близкого окружения — того, кто знает его имя. А кто знает имена представителей Комиссии? Уж точно не люди с улицы, а те, кто с ними контактирует каждый день, и контактирует близко. И, значит, это либо отряд, либо я, либо Дрейк.
Ну, последний по понятным причинам отпадал сразу — он не стал бы низводить собственный авторитет дешевыми эффектами — просто пошел и сообщил бы Сиблингу, что пора тому уже посетить будку. Тогда отряд? Его Джон проверит в первую очередь. Потом меня. Мда, вариант не фонтан.
Хм, но ведь подобную записку (теоретически) мог бы подкинуть и кто-то из «своих», так сказать из представителей Комиссии, так? Или у них там коллективный разум, как у Фурий, который исключает само наличие подобное возможности?
У-у-у!
Ни над одним сочинением в своей жизни я не корпела так усердно, как над этой «пиской». Хоть «иши», мать ее, хоть вообще «не иши».
А если имя на обороте не ставить? Не решит ли в этом случае Джон, что содержание к нему не относится? Мол, ошиблись машиной?
«Ошиблись машиной! — язвительно передразнила я саму себя. — Как будто так легко пробраться в машину члена Комиссии и подкинуть что бы то ни было. Тут надо быть полным идиотом, чтобы ошибиться…»
Нет, имя писать не буду — не дурак, поймет, что текст относится к нему. Напишу все по возможности кратко и по существу — только необходимое.
К лежащему на столе клочку бумаги я приближалась в перчатках, с предварительно протертой спиртом ручкой и, стараясь не дышать, вообще не быть в комнате. Черт, заведенная мина с минутным запасом на таймере пугала бы меня меньше, нежели улика, на которую всего час или два спустя будут пристально смотреть серо-зеленые глаза Сиблинга.
«Фурии обещали уничтожить следы… Они обещали заменить и качество бумаги, и шрифт, они обещали…»
Когда я принялась выводить первые печатные буквы, мои пальцы дрожали, как у не выспавшегося столетнего деда, накачанного спиртом, виагрой и литром кофе.
* * *
Turum e i ora — turum eta el.
«Мир в делах — мир в голове» — из всего вирранского языка именно эта фраза нравилась Джону больше всего. Да, именно так — «Мир в делах — мир в голове», и, чтобы этого самого мира в голове достичь, нужно было переделать тысячу дел. Десять тысяч, сто тысяч, десятки сотен тысяч — по крайней мере, ему еще ни разу не удалось достичь состояния удовлетворения, и потому в сознании одновременно крутился поиск решений для восьми задач, стояли на энергетическом поддержании двенадцать процессов и составлялся поминутный план действий на завтра. С учетом постоянно изменяющихся вероятностей, конечно же.
К тому времени, когда он пересечет парковку, три решения будут найдены, план составлен, и можно будет переходить к следующему этапу — анализу поведения членов отряда во время сегодняшних тренировок. Что убрать из занятий, что добавить? Естественно добавить, когда показатели такие низкие — занимайся они в полную силу без перерыва хотя бы год, уже давно могли бы достичь совершенно иных результатов.
Ленивцы.
Серебристая машина стояла на привычном месте — среди точно таких же стальных седанов-близнецов, — четвертой справа. Быстрый взгляд на колеса, скан давления в шинах — в норме; тихонько пикнула сигнализация.
«Зачем нам людская сигнализация, когда сами люди не способны увидеть наш транспорт?» — этот вопрос занимал Сиблинга не первый год, но Дрейк лишь загадочно пожимал плечами.
«Однажды пригодится».
Привычная на ощупь ручка — дверца открылась, — привычная кожа сиденья под тканью штанов, привычный запах в салоне; ключ тут же отправился в замок зажигания. Звякнул брелок.
Джон потянулся за ремнем безопасности — таким же бесполезным атрибутом для членов Комиссии, как и внешняя сигнализация, — нащупал пряжку, собрался потянуть на себя… и отпустил — краем глаза заметил кое-что странное — белый бумажный прямоугольник на приборной панели. Отпустил пряжку, повернул голову, долго смотрел на мятый клочок — его здесь быть не должно. Память тут же услужливо перебрала действия этого утра и выдала отрицательный ответ — нет, Джон его здесь не оставлял. Ничего не клал, не забывал, не приклеивал на потом, «чтобы не забыть».
Потому что он никогда ничего не забывал. Даже мелочей.
Прежде чем коснуться бумаги, Сиблинг ментально проверил ту на наличие на поверхности яда, ничего не обнаружил, взял клочок в руки. Развернул.
«Твоя вторая половина существует. Яна Касинская. Мир: Земля. Город: Екатеринбург. Проверь».
Прочитал. Понял, что сидит без дыхания. Прочитал записку еще раз. Затем еще раз, затем еще…
«Какого черта?»
Кто мог? Когда… Зачем?
Глупая шутка?
— Взять пробу из воздуха. Найти совпадения энергетических шлейфов по базе, — тут же приказал вслух.
Перед глазами под крышей седана развернулось трехмерное меню со струящимися по нему рядами цифр.
«Совпадений не обнаружено», — послышался через секунду механический ответ.
Нет? Хорошо. Наверное, тот, кто проник в его машину, сделал это давно — шлейф растворился.
Сиблинг недобро усмехнулся — что ж, это не единственный способ выявить нарушителя. У него в запасе много других — очень много.
Во второй раз хлопнула дверца машины. Представитель Комиссии выбрался наружу, поставил авто на сигнализацию и, осторожно сжимая в пальцах вещественное доказательство, которое вскоре будет стоить кому-то если не жизни, то уж точно ее качества, решительно направился обратно к Реактору.
— Вычислить соответствия отпечатков пальцев.
«Отпечатков пальцев не найдено».
— Детальное сканирование качества бумаги. Где продается, для чего используется, кто в последнее время покупал…
«Соответствий не найдено».
Не найдено соответствия качества бумаги? Что за…? Сбоит Комиссионная система сканирования? Да быть такого не может. Невозможно в этом мире достать бумагу, аналогов которой не существует.
Так, загадка…
«Отложим».
— Найти владельца почерка текста.
Секунда. Две. Три. Очень долго. Еще никогда мегамощный компьютер Реактора не зависал так надолго.
«Соответствий не найдено».
Да это что все — великая шутка?
Сиблинг дал мысленную команду работникам третьего отдела — «Проверить компьютер на неисправности. Протестировать систему поиска идентификаторов. Быстро!»
«Проверка осуществлена, — пришел через полминуты ответ, — система в норме».
Записка все больше завораживала.
«Твоя вторая половина существует. Яна Касинская. Мир: Земля. Город: Екатеринбург. Проверь».
Когда он отыщет написавшего ее, собственноручно скрутит тому голову — будет проворачивать ее медленно, против резьбы.
Для него не существует второй половины — быть такого не может.
Но теперь из-за этого чертова послания он сидит здесь, в Реакторе, когда уже давно должен быть дома, когда мог бы решить десятки сложных задач и временно навести в голове порядок.
А вместо этого не может решить одну, казалось бы, совершенно тупую.
Неспешно темнело за окном. Набрякли тучи, сделались рваными, обросли на горизонте свисающими вниз щупальцами — там лился дождь.
— Показать записи с камер наблюдений на парковке.
«Уточните промежуток».
— Начиная с десяти утра, — да, в это время он возвращался к машине, чтобы забрать с заднего сиденья куртку, — по нынешний момент.
«Выполняю».
Новый экран показал парковку. Ряд серебристых машин, забор на дальнем плане, бордюр, кусты.
10:0 °Cолнечное утро, блеск солнечных лучей по крышам. Никого.
Перемотка вперед.
12:12 Ветер усилился, деревья на заднем фоне раскачивались все сильнее. Никого.
Перемотка.
14:47 Солнце прикрыла первая туча. Через минуту исчезла — парковку вновь залил свет. Никого.
В 15:13 забрал свою машину Эмиль — инженер лифтовых конструкций, — через две минуты из Реактора вышли три работника второй лаборатории — направились к ограде, не приближаясь к транспорту.
Взгляд Джона не отрывался от собственного автомобиля. Он найдет зацепку, найдет — камеры бы не пропустили того, кто проник внутрь. Эти камеры — всем камерам камеры, — писали не только внешний вид физического мира, но так же его невидимую часть — нити, связи, дистанционные воздействия, тепловые следы…
16:31 Мимо колес его автомобиля пробежал по асфальту хоровод из опавших листьев.
В 17:02 с парковки выкатились еще две машины. Одна подъехала. Его авто никто не трогал.
18:00… 18:06… 18:19…
Чем ближе к тому моменту, когда из Реактора покажется он сам и сядет в машину, подходила запись, тем холоднее делались ладони Джона — почему до сих пор никого? Никто не приближался, не подходил, не вскрывал седан, который по определению невозможно вскрыть? Если вор покажется сейчас — с минуты на минуту, — шлейф должен остаться, ведь до появления Джона прошло всего несколько минут.
Должен. Был. Но не остался.
Последние минуты записи.
Никого.
Никого.
Никого.
Ни рядом, ни снаружи, ни внутри салона.
18:57 Из дверей Реактора показался Сиблинг. О чем-то напряженно размышляя, прошагал к машине, достал ключи, снял седан с сигнализации, сел внутрь. Собрался пристегнуться…
— Стоп.
Запись встала на паузу — замкнутый круг.
Окончательно потерявшийся в догадках Джон пристально всматривался в экран. Отмотал все назад, потом еще раз. Попытался выяснить момент, когда именно на приборной доске возникла из воздуха записка, но не смог — ту скрывал нависающий над радиаторами «капюшон», — перекрутил видео на начало, затем еще раз, затем еще раз…
Люди на парковке — в Реактор, из Реактора, — листья, смена освещения из-за туч…
В 16:12 мимо заднего колеса прошелестел гонимый ветром по асфальту белый и рваный пластиковый пакет — глядя на него, Джон подумал о том, что нужно сделать втык нерадивым уборщикам.
* * *
— Так как вы это сделали? Расскажите!
Фурии явно гордились собой — пыжились, хохлились, довольно блестели золотистыми глазами. В центре группы сидел Нанни, остальные, судя по всему, подпитывали его в процессе рассказа энергией — от них к его голубоватому меху тянулись тонкие светящиеся нити.
— Ни за. Метил!
Нанни не просто гордился собой — Нанни цвел.
— Ты что, просто забрался к нему в машину?
— Ни росто. Росто низ-зя!
— Вот и я так думаю. Тогда как?
— Ни-зя. Ложные амеры.
— Сложные камеры?
— Дя.
— Ну, расскажи уже, — казалось, еще чуть-чуть, и я запрыгаю от нетерпения, — лучше покажи, а-а-а? Так понятнее будет.
Пушистик согласился. Над Фуриями высветилось похожее на то, какое появляется при запуске прожектора, окно; в нем, как в старинном фильме, Нанни катился к парковке.
— Эта я.
— Угу.
Густые кусты, трава, опавшие листья. Не успела я моргнуть глазом, как Нанни в привычной мне форме — форме мехового шара — исчез, а вместо него на обочине уже лежал… пакет.
— Пакет?!
— Дя. Този. Я.
— Ух ты!
Смешарики дружно хохотали.
— Дорава ри-думал?
— Здорово? Да, слов нет…
Уж на что-что, а на пакет Сиблинг действительно едва ли обратит внимание. Мешок из супермаркета «Продукты Делье» не спеша покатился по асфальту — зашуршал о землю ручками, покрылся пылью, перекувыркнулся через горловину, зацепился за веточку, сорвался с нее. А как только оказался под днищем машины, вновь принял форму Нанни…
Вот же негодники! Ну кто еще бы так сумел?
То был самый захватывающий фильм, который я смотрела со времен школьной скамьи — супер-экшн, супер-детектив, приключения и боевик в одном лице. Шпионский триллер.
— А дальше?!
— Матли!
А дальше… А дальше Смешарик каким-то образом удалил часть дна машины — попросту растворил его. Хлоп, и он уже внутри, на сиденье — полупрозрачный, невидимый. Водрузил записку на приборную панель, скатился в дыру, медленно зарастил ее, вновь превратился в мешок…
— Гениально! Просто гениально!
— Нога и-нергии, — пожаловался Нанни, и я впервые сумела оторвать взгляд от экрана — с восторгом воззрилась на своих меховых питомцев. — Зато би-з-следов.
— С меня ягоды, — прошептала с благоговением, — много ягод, вагон, состав! Все, что хотите.
— Се?
— Ну, почти.
Я улыбалась. В этот момент я действительно была готова пообещать им не просто «се», а «сасем се».
* * *
Джон тупил и знал об этом.
Как дошколяр, как впавший в отчаяние подросток, как потерявший ориентир, и оттого блуждающий впотьмах собственного сознания, человек.
Зачем, спрашивается, в восемь вечера он собрал в своем кабинете весь спецотряд? Для чего, если прокрутил видео с камер наблюдения около тридцати раз и прекрасно помнил, что никто из этих ребят к его машине не приближался?
Нет, он хотел посмотреть на их лица. Хотел. Потому что записку подложил не Дрейк — ему был отправлен вопрос и получен негативный ответ, и, значит, это кто-то из отряда.
А как именно? Он узнает об этом, когда выяснит, кто из этих умников лжет ему прямо в лицо.
— Встать! В ряд, в линию!
— В каком порядке?
— В произвольном, — гаркнул Сиблинг на Канна так грубо, что тот поморщился и отвернулся.
Зашуршали подошвы, куртки, заскрипели отодвигаемые стулья — нехотя и не слишком быстро вдоль стены образовался строй из рослых мужчин. Раздраженных и недовольных, но их временному командиру было на это наплевать.
Он медленно прошелся вдоль солдат и сквозь зубы процедил:
— Сейчас я задам каждому из вас один единственный вопрос, и если почувствую ложь в ответе — хоть малейшую ее часть, — сидеть вам в этом кабинете до зари. Это ясно?
— Ясно.
Они, как и Сиблинг, цедили сквозь зубы — недолюбливали его и раньше, а теперь, наверное, вообще решили, что зам свихнулся. Что ж, свихнешься тут, когда дважды два выдает в ответ то один, то сто двадцать один.
— Ты, — Джон шагнул к Рену Декстеру — плечистому субъекту с непроницаемым лицом и поджатыми губами. — Ты приближался сегодня к моей машине?
— Нет, — ассасин ответил ровно и без промедления, — не приближался.
Спокойное лицо, устремленный сквозь стену взгляд — «ложь в ответе 0 %».
Следующий.
— Аарон Канн, ты подходил сегодня к моей машине?
— Нет.
«Ложь 0 %».
Следующий.
— Баал Регносцирос…
— Не подходил.
«Ложь 0 %».
— Мак Аллертон…
— А какая из них вообще твоя? Еще бы отличать…
— Ты мне не язви!
— Не подходил. Своя есть.
— Не язви, я сказал, — прошипел заместитель, разозлившись; Чейзер предусмотрительно заткнулся.
— Дэлл?
— Нет.
— Дэйн Эльконто, ты приближался сегодня к моему автомобилю?
Снайперу Сиблинг отчего-то доверял меньше всех, хотя причин этому не находил.
— Никак нет.
«Ложь 0 %» — черт бы их всех подрал! Умники…
— А знаешь ли ты того, кто приближался?
Безоблачный взгляд, спокойное биение сердца, пульс не участился.
— Не знаю.
Ни пота на висках, ни нервозности, ни дрожи в ногах — церковные мальчики-зайчики, б№я.
— Логан… — промурлыкал Сиблинг ласково, как мать, которая собирается набить задницу нерадивого отпрыска хворостиной, и потому хитрит, приближаясь. — Скажи, а не писал ли ты в последнее время для кого-нибудь стороннего код на заказ? Код, который бы менял функционал работы одной из систем Комиссии?
— Нет. Только по ТЗ представителей Комиссии, как обычно.
«Пульс нормальный. Ложь отсутствует».
Сукины дети — кто-то из них однозначно знал больше, чем говорил.
Не может такого быть… Это точно один из них — кто-то смог снять мой отпечаток, другой унести в будку, а Эвертон мог замести следы и удалить данные из базы.
Запрос на то, использовался ли его отпечаток в одной из будок «Вторая половина» Джон уже отправил. И получил — КОНЕЧНО ЖЕ — отрицательный ответ.
Не обошлось здесь без Логана, ой, никак не обошлось.
«Ложь 0 %».
— И никто не просил тебя об услугах?
— Какого рода?
— Хакерских?
— Нет.
— Кто-нибудь близкий? Кого бы ты решил прикрывать?
— Никак нет.
«Ложь 0 %» — Сиблинг начал багроветь не только снаружи, но и изнутри. А после перевел взгляд на Халка:
— Скажи мне, Конрад, а не затирал ли ты в последнее время чью-либо память из находящихся рядом с тобой?
— Нет.
— А свою собственную после?
— Нет.
— А ты вообще умеешь это делать?
— Никогда не пробовал, сэр.
«Ложь 0 %».
В эту секунду Джон понял, что готов придушить каждого из стоящих перед ним голыми руками.
* * *
Отпущенный по команде «Вольно. Все свободны» отряд грузно топал по коридору ботинками. Стратег ругался сквозь зубы:
— Это за этим нас вытянули из домов? Чтобы задать пару дурацких вопросов?
— Мда, он явно съел что-то не то за обедом.
Баал шел рядом. Такой же хмурый, как и остальные.
— Какая муха его укусила?
— Сбрендил совсем наш зам. Уже не знает к кому и за что прицепиться…
— Одичал.
— А я, блин, как раз ужинал. Моя отбивная остыла…
Идущий в конце процессии Халк поравнялся с Логаном Эвертоном, толкнул того в бок и тихо прошептал:
— Не надо, не надо…
«Не надо лезть ко мне в голову… Что не видишь, я занят? Какого черта ты приперся, когда я уже собрался идти в бар?»
— Был не прав, — одними губами отозвался хакер. — С меня виски.
— Угу. Приноси, разопьем вместе.
— Договорились.
И они все разом, продолжая спорить, объелся ли Сиблинг белены или же попросту не выспался после обеда, загрузились в лифт.
Своим собственным, неизвестным никому мыслям, улыбался стоящий в углу кабины Дэйн.
* * *
Если бы Бернарда возникла в салоне его машины хотя бы на секунду — на долю секунды, — ее обязательно засекли бы камеры. А так же сработала бы пресловутая сигнализация, остался бы шлейф и отпечатки.
Отпечатков не было.
Бумаге не нашлось аналогов.
Из отряда никто не врал — Сиблинг негодовал.
Если бы она попросила Логана перепрограммировать одну из будок для того, чтобы воспользоваться чужим отпечатком, Эвертон бы дернулся, черт возьми, — продал себя неадекватной реакцией. Или Халк. Но они этого не сделали — ни один из них.
Как же так?
Над Джоном либо подшутил кто-то очень умный, либо сам Создатель, иначе, чем еще объяснить полное отсутствие зацепок и совпадений?
Плавились мозги, кренилась система контроля эмоций; стучал по лобовому стеклу долго собиравшийся и хлынувший совершенно неожиданно дождь.
«Яна Касинская. Проверь».
Как еще Яна? Какая-в задницу-Яна? Нет на свете для него второй половины — не было и никогда не будет.
Решили отвлечь? Выбить его из колеи? Что ж, им это почти удалось — Джон злился.
Каких-то двадцать лет назад он все еще искал ее — рьяно, с пеной у рта, — женщину, способную не только выдержать его прикосновения, но и ту, которую полюбит сам. Десять лет назад искал тоже, но уже не так активно — мечтал, чтобы хотя бы мог ее коснуться. Пять лет назад мечтать почти перестал, три — перестал точно…
И до сих пор помнил, каким ударом ниже пояса стало появление у Дрейка Бернарды. Бернарды — настоящей человеческой девушки из плоти и крови — живой, теплой, красивой.
Подкошенный осознанием того, что это все-таки возможно — члены Комиссии и человеческие женщины, — вновь окрыленный надеждой, Джон едва не ринулся искать ее вновь.
Пока не понял, что все надежды ложны. Пока не успокоил себя, не вернул в жизнь контроль, не раздробил на части ненужные мечты.
На это ушло пять месяцев.
Дрейк Дамиен-Ферно — самый мощный из них — ласкал в своей постели женщину, а Сиблинг методично, шаг за шагом, истреблял в голове воображаемые иллюзии.
Для него нет женщины… Для него нет женщины… Ее не существует.
Он поверил в это тогда — спустя почти полгода после того, как Дина надела на палец кольцо со знаком бесконечности, — и не собирался тратить очередные полгода на то, чтобы вновь вернуть пошатнувшееся с помощью чужой шутки самообладание.
Проверь.
Проверь-проверь-проверь…
Он не поедет проверять; дождь, темно, мокрые крыши, мокрые дороги — не поедет, и все тут. Сжав зубы, нервы и руль, Сиблинг вывернул с проспекта на прилегающую слева улицу, разогнал автомобиль и заставил себя ни о чем не думать.
Домой. Он и так потратил несколько часов на совершенно ненужные и бесполезные задачи, в то время как мог бы…
Да, мог бы.
Но, наверное, просто устал. Спать.
* * *
Меня с такой силой раздирало любопытство по поводу того, нашел ли Джон записку (и если да, то какие действия предпринял?), что я даже не могла читать. Мусолила и без того ветхую книжонку, перелистывала страницы, но не видела ни слова. Перекатывалась по кровати, начинала читать один и тот же абзац, снова и снова вспоминала «фильм» Смешариков.
Пакет, надо же…
За этим занятием — практически бездельем — и застала меня вошедшая в комнату Клэр.
— Ты опять с этой книжкой… Все вечера с ней проводишь!
И утра.
— Что в ней такого написано, что ты в ней тонешь?
— Людские стрессы и следующие за ними болезни.
Челюсть подруги отвисла до груди.
— И это не скучно?
— Ну… не совсем. Начинаешь понимать некоторые причины и следствия, которых не понимал раньше.
Подруга, как ни странно, заинтересовалась:
— Может, и мне почитаешь? А то я символы в книжках из твоего мира не понимаю.
Я едва не кивнула, но вдруг спохватилась — Лууле постоянно упоминает о детях и о родителях, а для Клэр — той самой Клэр, которая хоть и имеет представление о том, что существуют другие миры (наподобие моего), но которая, сама того не подозревая, тоскует о детях, — информация такого рода могла оказаться ненужной. В какой-то степени губительной для сознания.
И я отделалась простым и добрым ответом.
— Почитаю. Чуть позже.
Когда сумею адаптировать эту информацию для жителей Уровней.
— Здорово! Слушай, там через пять минут кино начинается. Может, посмотрим?
— Какое?
— То самое — «Прозрачный мост».
— О-о-о, идем, конечно!
И я тут же слетела с кровати — не могла упустить шанс посмотреть то, чего мы так давно ждали — фильм о будущем с прекрасными спецэффектами, наворотами, красивыми актерами и отличным сюжетом. Помнится, его трейлер мы с Клэр впервые увидели два месяца назад и с тех пор старались не прокараулить на экране — и вот оно случилось!
А книжка? Да Бог с ней, с книжкой — все равно этим вечером я не «чтец», не «жнец» и на дуде, увы, «не игрец».
