Глава 12
Больше всего Эльконто опасался того, что Сиблинг выйдет из своего странного и нелюдимого состояния, в котором пребывал в последние сутки, как раз накануне его дня рождения.
Вот не через день или два, а завтра, блин.
И потому в дверь кабинета заместителя Начальника стучал крайне деликатно.
— Войдите, — донеслось с той стороны, и снайпер вошел. — Ты что-то хотел?
Джон сидел в единственном кресле напротив окна спиной к посетителю. На звук открываемой двери он не обернулся — смотрел сквозь идеально чистое стекло на город, молчал, скрестив руки на груди, о чем-то думал.
«Если бы он не был представителем Комиссии, я бы подумал, что он приболел», — на столе ни единой бумажки, а в воздухе по обыкновению не развернуто полтора десятка экранов. Ни тебе бегущих строк, ни виртуального анализа данных — ничего. Кабинет, и тишина.
Прямо как у человека.
— Я спросил: ты что-то хотел?
— Хотел?
Дэйн на секунду замешкался — вдруг почувствовал некую вину за то, что Сиблинг хандрил. Не они ли с Бернардой за это ответственны?
Ненужные мысли пришлось спешно унять — конечно, Халк на подобный случай установил в сознании друга защитный купол, вот только не факт, что тот сработает до того, как представитель Комиссии выцепит то, что ему знать не положено.
— Я хотел спросить… — Эльконто прочистил горло.
— Ты хотел спросить, не устрою ли я подлянку на твой день рождения, неожиданно включив в расписание какой-нибудь длительный марафон на выносливость?
Снайпер поперхнулся. Закашлялся, попытался сделать вид, что спросить он собирался вовсе не это, и отчего-то смутился еще больше. От непривычной прямоты? От проскользнувших в голосе Джона эмоций — хриплых, ироничных и странно грустных?
— Нет… В общем, да.
Зачем врать, когда тебя раскусили?
— Нет, не собираюсь. На завтра для отряда планов нет.
Ему вроде бы все сказали, но Дэйн почему-то продолжал стоять в дверях, уверенный в том, что обойди он кресло по периметру, и увидит в серо-зеленых глазах тоскливое и полностью человеческое выражение.
Черт, им не следовало…
— Свободен.
— А?
— Я сказал — свободен.
Эльконто кивнул русо-пепельному затылку и поспешно закрыл дверь.
* * *
Фурианская «Ижма» росла на удивление быстро.
В первые сутки после посадки она вымахала ввысь почти на тридцать сантиметров, на вторые уже выглядела, как низкорослый можжевельник — пушистый и раздавшийся в стороны, — а на третьи (вот где феноменальная скорость!) превратилась в настоящие густые ростом по грудь взрослому человеку заросли, усыпанные первыми ярко-желтыми ягодами.
Вот это да!
Я наблюдала за ней каждое утро, прогуливаясь от крыльца к забору с горячей чашкой какао в руках. Дышала холодным воздухом, любовалась на инопланетное растение и изредка перекидывалась словом-другим с соседом, который, кажется, пребывал от нового приобретения в полнейшем восторге. По крайней мере, такого удивления, какое выказывала я из-за скорости всхода ростков, он отнюдь не проявлял — скорее, радовался тому, что ягоды поспели так быстро, а еще их хорошей «вписываемости» в общий садовый ландшафт.
Они поспевали слишком быстро. Поразительные люди…
Радовались, косо глядя на Эльконто, и Смешарики — тихо посмеивались, когда тот в очередной раз уносил «Сириану» с собой и, как ни странно, купить «свою» приставку больше не просили. Они однозначно что-то задумали, и это настораживало.
Однако этим утром, стоя у ограды собственного особняка с чашкой горячего какао в руках и глядя на ижму, я думала не Фуриях, а о том, как быстро и незаметно пронеслись мимо последние две недели.
Сегодня вечером прилетят с островов Тайра и Стив, завтра наступит долгожданный праздник Дэйна, которого тот ждал с нетерпением, еще через день вернется с далекого Уровня Дрейк.
Две недели, а ощущение, что прожита целая жизнь, наполненная лекциями, чтением, записями, разборами собственных и чужих стрессов, приключениями, Баалом, Алей и душевными терзаниями Сиблинга.
Кстати, этим утром снайпер сказал, что Джон абсолютно «не в себе».
Интересно, что бы это значило? Не пойдешь ведь, не спросишь обо всем у Яны…
Не хотелось думать об этом, но, увы, когда я собиралась в Реактор, меня терзало смутное чувство тревоги.
Лекции на этот раз не получилось — получилась беседа. Дрейк выделил на нашу виртуальную встречу всего лишь двадцать минут и теперь привычно наблюдал за мной — тихой и задумчивой — с висящего на стене экрана:
— Соскучилась по Тайре?
Я кивнула.
— Теперь понимаешь, зачем я попросил ее уехать? Чтобы у нас с тобой была эта возможность побеседовать на тему людского здоровья. Я хотел поднять и разобрать этот пласт знаний именно с тобой — помочь разобраться и понять множество важных вещей — Тайра бы помешала. В переносном смысле этого слова — у нее свой путь.
— Я понимаю.
Теперь я действительно понимала. И то, почему ее отправили на острова, и причину, по которой запретили звонить. Конечно, это не означало, что я по ней не скучала, — все-таки мы здорово «слиплись» за последние месяцы, через многое прошли вместе, — но Дрейк был прав: тема Лууле — моя тема. Наша общая, людская, предназначенная для тех, кто «не видит».
Глядя на пухлую тетрадь-конспект, которую теперь так любила изучать по вечерам Клэр, я дивилась новому, возникшему совсем недавно чувству — тоске. Наверное, я буду скучать по этому кабинету: по Дрейку на экране, по нашим «вынужденным» беседам в отсутствии возможности общаться, находясь рядом, по этому кабинету — во всем, оказывается, есть своя прелесть.
— Что-то Джон совсем раскис, — будто бы невзначай бросил Дрейк и специально отвернулся, не стал давить — мол, захочешь — расскажешь.
Носимая мной тревога в очередной раз качнулась; по глади хорошего настроения пробежали волны, и я не удержалась:
— Это я во всем виновата, Дрейк.
— В каком смысле? Решила взгромоздить на себя еще один пласт вины? Зачем?
— Потому что это я подкинула ему ту записку. Точнее, Фурии, которых я попросила это сделать.
— Расскажешь подробнее?
Он просил — он не настаивал. Предлагал выбор, и я была ему за это благодарна.
Я тяжело вздохнула, подумала о том, что, наверное, могу получить за свои поступки выговор, однако приняла, как мне показалось, верное решение и принялась говорить.
— Теперь видишь? Если бы я не пожелала быть «хорошей» для Дэйна — помочь ему с днем рождения, — Сиблинг не был бы сейчас раскисшим. Наверное, у них с Яной что-то не клеится, и это целиком и полностью моя вина.
Дрейк качал головой. По-доброму, как Дед Мороз, глядя на растерявших в зимнем лесу подарки из мешка зайчиков.
— А твоя ли?
— Моя? Конечно.
— Но почему? Не тому ли я тебя все это время учил, что взваливать на себя чувство вины неверно? И не от нее ли берут начало все болезни?
— А как не взваливать?
Я терзала пальцами уголок тетради.
— Очень просто: сделай вывод о том, поступила ли бы так в следующий раз или нет, и спокойно живи дальше. Если это ошибка — не совершай ее больше, если не ошибка — тем более винить себя не стоит. Тебе представилась возможность пройти еще один урок, один из самых ценных — урок под названием «благие намерения». Как думаешь, сколько людей в этом или любом другом мире страдает тем же самым — желанием по-своему улучшить чужую жизнь? Проще говоря «помочь»?
— Все.
— Да, почти все. А многие ли знают о том, что на самом деле «хорошо», а что «плохо»? Нет. И потому постоянно проявляют нездоровое любопытство, лезут друг к другу с советами, настаивают «сделай так», «сделай эдак» и извечным «давай я тебе помогу».
После этой фразы я улыбнулась — да, «давай я тебе помогу» — это наше все. Мы ведь «добрые», мы хотим «добра», мы творим «добро». Которое потом непостижимым образом превращается в противоположную ему энергию.
— Но как мне не винить себя, если Джону плохо?
— А плохо ли ему по твоей вине? Или же по своей? И не считаешь ли ты, что просто дала ему выбор? Ты ведь не тащила его силой в эту будку, не заставляла идти к ней и знакомиться, не доводила его до того состояния, в котором он пребывает сейчас? Нет. Значит, это его выбор.
— Да, который я ему предоставила.
— Ди, тебе каждый день кто-нибудь предоставляет выбор, как себя вести. И ты выбираешь. Быть доброй, быть злой, быть жадной, быть щедрой; соглашаться, не соглашаться, идти куда-то, не идти. И поступаешь ты так, исходя из накопившихся в тебе стрессовых пластов — если они срабатывают, поступаешь неадекватно и копишь в себе негативную энергию, если не срабатывают за отсутствием таковых, ведешь себя адекватно, из любви и через любовь. Так случилось и с Джоном: ты подкинула ему записку, но не заставляла делать всего остального.
— Значит, мне не стоит думать, что я виновата? Я, или Дэйн, или кто-то еще?
— Не стоит. Но при этом стоит осознавать, что ты вмешалась в чужую жизнь с «благими намерениями», которые повлекли за собой последствия. И, когда тебе захочется сделать подобное в следующий раз, подумай — стоит оно того или не стоит? Не запрещай, не ругай себя, не копи стрессы — просто подумай.
— Я подумаю, — прошептала я тихо. Так тихо, что едва расслышала собственные слова.
Он меня понял — Дрейк. Не стал судить или читать нотации — в очередной раз просто и понятно объяснил сложившуюся ситуацию.
Что ж, мудрый человек мудр всегда. А умный мудр лишь от случая к случаю. Мне моментально захотелось его обнять — любимого мужчину. Поселиться в его руках, свернуться в них калачиком и всегда-всегда испытывать это чувство, что тебя любят такой, какая ты есть. Как это важно и как это ценно.
— Спасибо тебе.
— Не за что. Со своей жизнью Сиблинг разберется сам. Хотя я, признаться, удивлен, что в твоем мире нашлась еще одна особа, способная выдерживать наш фон. Главное, чтобы эта информация не разошлась по этажам и в твой мир не начались массовые паломничества представителей Комиссии. Кто тогда будет работать?
Я улыбнулась. Дрейк улыбался тоже.
Он скоро вернется. Как здорово.
— Уже нашла подарок Дэйну?
— Нашла. Заодно встретила в своем мире подругу, которая долго жаловалась мне на жизнь и требовала поддержки.
— Ну как, поддержала?
— Нет.
— Какая ты «плохая».
Мы синхронно улыбнулись шире.
— А еще навестила маму, которая сегодня звала к бабушке на пончики.
— Пойдешь?
— Пойду.
— Не забудь принести и мне один.
— Так он же засохнет за два дня и станет невкусным?
— А мне не важно. Это — символ. Принеси, и все.
Я посмотрела на мужчину на экране с любовью.
— Принесу.
* * *
Я с детства обожала этот запах — запах жарящихся в сковороде пончиков. Только у бабушки они выходили идеально круглыми, золотистыми, посыпанными сахарной пудрой и такими вкусными. Вкусными настолько, что «прощай диета» становилось произнести легче легкого.
Таисия Захаровна нас с кухни по обыкновению выгнала — до сих пор не терпела, когда во время готовки «кто-то крутился под рукой», — и потому мы с мамой сидели на потертом диване — разглядывали до боли знакомую комнату и держались за руки. Я прижималась к ней — к маме, — как котенок.
Рамка с фотографией на стене, старый сервант, собранные в вазочку двухкопеечные и более не имеющие никакой ценности монеты, вытертый палас, скатерть с «висюльками», которые будучи ребенком я так любила «заплетать» в косички.
Интересно, кто эти пресловутые косички потом расплетал?
Наверняка он тратил на это уйму времени.
— Надо сводить ее в больницу.
— Зачем?
Мама молчала. Смотрела на темно-зеленые шторы и балконную дверь, у которой под новый год неизменно восставала елка со старенькими и облупленными игрушками.
— У нее печень болит.
— Государство? — спросила я невпопад, но меня поняли с полуслова.
«Печень — вместилище гнева. И часто тот, кто гневается на систему, ее правила, государственное управление и законы, страдает недугами печени…»
— Да, государство. Но ей ведь не объяснишь? Каждый день причитает по поводу пенсии, того, что ее «должны поднять вдесятеро», ругает чиновников, бюрократов и всю их структуру. А еще до сих пор сетует на то, что соседу, который и к войне-то никакого отношения не имел, дали ветеранский значок и квартиру, а ей до сих пор ничего. Боится, что уйдет и ничего ценного тебе не оставит.
— Но ведь мне и не надо.
— А ты попробуй ей об этом сказать.
«Мы все хотим быть «хорошими». Хотим до чувства долга, чувства вины, до тяжелых болезней. Мечтаем сделать чью-то жизнь лучше, не понимая того, что лучше каждый человек может сделать свою жизнь только сам».
— А ты давала ей эти книги?
— Когда-то давала.
— Не прочитала?
— Наверное, нет. Знаешь, Дин, я в свое время их много кому давала, не понимая того, что делать этого не надо. Верила — попадут они людям в руки, и наступит всемирное счастье. Все станут счастливы, здоровы, любимы, все моментально пойдут на поправку. Но знаешь…
— Знаю.
— …они не пошли. Почти никто из моих знакомых, кому я рекомендовала Лууле, не прочитал ее. А кто прочитал, просто взял и отложил в сторону — как книги, так и знания. Я еще в свое время удивлялась — ну как так? А вот так. Если человек не готов выздоравливать, если предпочитает болеть и всячески оправдывает свое поведение, ему ничто не поможет.
— Это точно.
— И потому я рада, что за них взялась ты. Ты сама.
— И до сих пор читаю.
— Много уже прочитала?
— Нет еще. Но я много конспектирую, разбираю, анализирую — это тяжкий труд на самом деле.
— Тяжкий, но ценный.
Мама погладила меня по руке.
— Мам, а есть что-то такое, что мы можем сделать для бабушки? Что-то такое, что ей поможет?
— Мы должны простить ей ее ошибки, дочь. Ее неумение отпустить злобу на государство и его законы, на местное управление. И простить себя, что злимся на все это тоже.
Мда, та еще задачка — попробуй-ка полюби правительство, которое жрет бутерброды с красной икрой, живет в особняках по миллиону долларов каждый и хапает исключительно для себя. Хотя, на этом месте Дрейк бы со мной не согласился и вместо того чтобы кивать, терпеливо пояснил бы: «А тебе не нужно их любить, Ди. Тебе просто нужно их понять. Понять, что все эти люди ведут борьбу за власть не из желания сделать чужую жизнь лучше, хоть и прикрываются подобными лозунгами, они просто боятся остаться никем, а потому мечтают править. Помнишь, что мы говорили об униженности? Чем ее в человеке больше, тем более высокого управленческого поста в итоге тот желает достигнуть. Чтобы повелевать другими, чтобы мстить, чтобы перекраивать этот мир на свой лад и более не чувствовать себя «никем». Плюс, жадность, Ди, — это тяжелый стресс, и от нее сложно избавиться. В итоге она губит всех этих людей. Почему? Потому что еще никто не отменял действия Великой Формулы. Да-да, она видит всех нас изнутри…»
Я прощу бабушку. И себя за то, что злилась на местные законы и управление. Не потому что так правильно или неправильно, а потому что таким образом лучше пойму всех этих людей и мотивы, которые ими движут. Ведь никто не гарантирует, что, попав во власть, я сама не стала бы эгоистичной особой, прикрывающейся фальшивыми лозунгами, верно? В фальшь легко верить, особенно когда она подходит для тебя самого, когда она создана тобой самим.
— Ладно, попробуем, — кивнула я, и в этот момент Таисия Захаровна внесла в комнату тарелку с горкой присыпанных сахарной пудрой пончиков.
— Баб, чур, один оставить — я обещала поделиться!
— Поделиться холодным пончиком? Ой, Дин, ну как же холодным-то? Пригласила бы тогда свою подругу к нам на обед.
Бабушка изначально считала, что поделиться драгоценным пончиком я согласна исключительно с лучшей подругой.
Дрейк, подруга, я для тебя его добуду!
— Она все время занята, много работает.
— Ты и сама все время пропадаешь на работе — вообще тебя не вижу. Ну, что — кто какой чай будет?
— Я черный, — улыбнулась мама.
— Я зеленый и с мятой. Есть у тебя такой?
— Какие вы, молодые, хитрые… Зеленый с мятой — где я тебе такой возьму? Есть у меня пачка зеленого — с прошлого года еще лежит. С жасмином, кажется. Будешь такой?
— Нет, тогда я тоже лучше черный.
Мама ласково пожала мою руку.
Хорошо, когда есть семья. Не потому что она «плохая» или «хорошая», а потому что она просто есть. Держась за бок, Таисия Захаровна медленно подошла к серванту, открыла стеклянную дверцу и принялась доставать с полок довоенные с золотистым ободком чашки и блюдца.
* * *
Удивительная и непривычная картина ждала меня сразу же по возвращению в особняк — по коридору, следуя друг за другом ровным строем, катились Смешарики. Во рту почти каждый из них держал пузатую желтую ягоду — уж больно знакомую на вид…
— Эй! Это же… соседская ижма! Куда вы ее тащите?
Ответил мне тот, чей рот не был занят плодом — Ив:
— На-да.
— Надо? Вы что, снова обобрали соседа? Это же теперь его ягода!
— Аша.
— Ваша? Не ваша! Вы попросили меня посадить ее на его участке, и я думала — это ваш ему подарок.
— Мы абра-ли ни сю.
Забрали не всю.
— А ту, что забрали, — как ему это объяснять? Снова несуществующие грызуны?
— Там ос-талась нога.
Угу. Ясно. То есть ему — соседу — хватит.
— Но зачем ижма вам?
— Эта ни иж-ма, — терпеливо пояснил Ив. — Ругая я-гада.
— Другая. Ясно. Но зачем?
— На-ада, — снова терпеливо пояснил Ив, и процессия из меховых яиц укатилась по направлению к подвалу.
Нет, это не дом — это какая-то инопланетная химическая лаборатория. И что все-таки, черт меня дери, я высадила соседу на участок?
Долгожданный день рождения.
Смотреть на счастливого человека — уже счастье.
А Дэйн был счастлив.
Праздник был организован по высшему разряду: крытые белыми скатертями столы на лужайке справа от бассейна, украшенный воздушными шарами и цветами периметр газона, сцена, на которой выступала неизвестная мне, но играющая приятную музыку группа, ледяная скульптура, в центре которой возвышался прозрачный, выполненный, будто из стекла, виновник торжества собственной персоной, обнимающий такую же ледяную, прозрачную и невероятно красивую даму сердца.
Настоящая Ани-Ра — живая и улыбающаяся — в этот момент сидела справа от него, мне же выделили почетное место слева, откуда было удобно наблюдать за сценой, дотягиваться до любых яств на столе и обводить взглядом собравшихся гостей, среди которых я успела разглядеть всех, кроме Марики и Майкла, а так же кроме запаздывающего, судя по всему, Баала.
— Нет, ты представляешь, этот засранец сообщил, что появится лишь на один час, чтобы не сорвать какой-то там сюрприз! — ворчливо ругнулся несколькими минутами ранее Эльконто. — Всего на час — это надо же!
Однако брюзжание снайпера не звучало зло — слишком много счастливых лиц окружало его со всех сторон: загоревший до кирпичного цвета радостный доктор напротив и не менее загорелая, похожая на мулатку, Тайра — их приходу именинник (как и я) был рад до соплей. Хрупкая в огненном платье Меган и ее светловолосый спутник Дэлл в костюме стального цвета, статный Мак в пиджаке и с бабочкой и его верная, сверкающая прической, платьем и украшениями Лайза. Белоснежная ангелоподобная Элли и вечно настороженный, но оттого не менее привлекательный, одетый в голубую рубашку и серые брюки Рен — смотреть на них всех было сплошным удовольствием — все удивительно красивые, довольные, лучащиеся радостью.
— А что с Майклом и Марикой?
— Я их звал. Но бабка сообщила мне, что они блуждают в каком-то новом, не существовавшем до того на Магии лабиринте — постигают его тайны. Сдался им мой день рождения!
— Да ладно тебе. Может, они там заблудились?
— Ну, всякое может быть.
Эльконто светился от счастья. То и дело поглаживал рукав нового вязаного свитера, изредка наклонялся к моему уху и пояснял: «Это его Ани-Ра для меня связала», — пояснял, между прочим, уже в третий раз и каждый раз едва не лопался от восторга.
Я же улыбалась — понимала его. Если бы кто-нибудь связал для меня свитер, я бы тоже очень радовалась, ведь сделанная своими руками вещь во много раз ценнее покупной, пусть даже очень дорогой. В довесок к новому свитеру Дэйна ждали и вязаные носки, о которых тот пока ничего не знал, — подарок Клэр.
Кстати, еще об одном подарке стоило упомянуть отдельно — банке с джемом от Смешариков. Те передали ее мне как раз перед выходом из дома — осторожно прикатили, поставили перед собой и сообщили: «Для айпера».
«Спасибо, не для «ати-вного айпера».
— Что это?
— Жем.
— Джем из той самой ягоды — фурианской ижмы?
— Э-та ни иж-ма.
— Ну, не важно. Из нее?
— Дя. Уви-личиват си-лу.
«Ага, так я и поверила. И скорость, и ловкость, и выносливость, и еще повышает потенцию», — скорее всего в этой банке и скрывался весь задуманный Фуриями подвох, иначе не стали бы они тащить из своего мира семена, заставлять меня выращивать их на чужих грядках, а потом столь спешно собирать урожай.
Но банку взяла. Во-первых, потому что это не мое дело — отношения между ними и Эльконто, а во-вторых, потому что это (пусть и с подвохом) — все-таки подарок, и сделали они его сами.
Теперь инопланетный джем лежал на дне моей сумке наряду с носками от Клэр и спецназовскими часами в коробочке — время дарить подарки еще не настало.
Я все ждала — когда же оно случиться — феерическое шоу, без которого этот праздник попросту не мог обойтись? И дождалась.
Сначала, едва собравшись, все сидели чинно — ели-пили-разговаривали, слушали музыку, изредка звенели бокалами и толкали тосты — все, как обычно. Вот только слишком хитрый блеск глаз мужчин из отряда то и дело наводил на мысли о том, что обычными тостами и посиделками не обойдется. В какой-то момент я даже обратилась к Дэллу, который на тот момент отошел от стола и теперь проверял установленное по периметру сада оборудование странного вида и назначения.
— Это что?
— Пушки для фейерверков.
— О, будет салют?
Подрывник усмехнулся.
— И еще какой. Знаешь, сколько я эти хлопушки у себя в подвале клепал?
— Долго?
— Да всю последнюю неделю.
— Ого! Значит, не зря Дэйн нам всем заранее уши прожужжал.
— Ну, я бы и без его жужжания все приготовил.
— Слушай, — задавая следующий вопрос, я очень надеялась на искренность Одриарда, — а почему все такие хитрые? Все мужчины? Как будто что-то задумали.
— Так заметно?
— Конечно, заметно!
Дэлл широко улыбнулся.
— Блин… Совсем не надо, чтобы было заметно.
— Так что вы задумали?
— Кое-какой сюрприз для Эльконто.
Ух ты! Оказывается, я была права.
— А Ани о нем знает?
— Мы по ее просьбе его и делаем.
Вот оно как! Я удивленно крякнула.
— А когда все начнется?
— Как только придет Баал. Вот увидишь его, и можешь начинать отсчет.
Регносцирос появился минут через сорок после того, как все уселись за стол, — мелькнул у дальней стены, кому-то махнул рукой и быстро исчез в доме. И практически сразу же, как по мановению волшебной палочки, из-за стола начали растворяться мужчины: сначала Халк, следом Канн, потом Чейзер, Стив, Рен…
— Куда они все? — поинтересовалась у Дэлла — Дэлла, который до того сидел слева от меня, а теперь… упс… отсутствовал. Меган же со смущенной улыбкой пожала плечами; музыкальную паузу взяли и игравшие до того на сцене гитаристы — один из них теперь настраивал стоящий на траве маленький бумбокс-магнитофон.
— Что происходит?
Дэйн наблюдал за происходящим, прищурившись.
— Итить меня колотить… Кажется, я знаю «что».
В этот момент из-под его руки вынырнула Ани, держащая в одной руке банное полотенце, а в другой пластиковую щетку-метлу с синей ручкой и жесткой соломенной щетиной.
— Милый, ты мог бы раздеться и обернуться полотенцем?
— Что-о-о-о? — взревел Эльконто медведем.
— Ну, без этого действа не получится — ты же знаешь, все должно быть так же, как в первый раз.
— Это они сами придумали? — вопил снайпер возмущенно. — Снова захотели на меня голожопого посмотреть?
— Это я их об этом попросила.
На щеках Ани цвели розы, а губы ласково улыбались, и под очарованием этой улыбки Дэйн моментально пал.
— Опять с голым задом? Сволочи, да они потом еще год меня будут называть «мастером Дэйном». У-у-у, Ани… только ради тебя!
И он, кряхтя, принялся стягивать с себя сначала вязаный свитер, затем рубашку, ремень, штаны, носки. А когда дошел до трусов и потянул их вниз, девчонки за столом ахнули, прикрыли рты и захихикали.
О да, об этом танце ходили легенды! Говорили, что тела парней в тот день блестели, будто посыпанные алмазной крошкой, говорили, будто обнаженный Дэйн бегал по саду с такой скоростью, что его «причиндал» едва не оторвался от основания, говорили, что орал он при этом так, что соседи до сих пор перечитывают записанные впопыхах новые и крайне сложные ругательные выражения, которые впоследствии собираются поместить в книгу под названием «Самая сложная нецензурная лексика всех времен и народов».
Эх, сколько раз я мечтала увидеть все своими глазами! И что? Мечты сбываются — да-да!
А посмотреть было на что. Настолько «было», что глаза мои попросту вываливались из орбит: голые по пояс ребята из спецотряда — зрелище само по себе завораживающее, — а голые по пояс да еще и танцующие ритуальный боевой танец ребята из спецотряда — это просто нечто! Блестящие от масла торсы, бугрящиеся мышцы, мощные ноги под широкими штанами, босые ступни и грация — какая грация!
«Мастер-Дэйн» не просто наблюдал за происходящим — он полностью вжился в роль и теперь прохаживался вдоль «учеников», стучал по их ладоням, пальцам и коленям метлой и раздавал команды:
— Так, здесь пониже прогнуться… Руку выше, Канн, выше — это же Сэн-Бо! Декстер, двигайся плавнее, сосредоточься. Чейзер, согни руки в локте — угол не тот!
Оставшаяся за столом женская половина покатывалась со смеху, потому что обнаженные ребята слушали «мастера-Дэйна» с крайне серьезными лицами, потому что в точности выполняли то, что он говорил — притворялись послушными учениками, — потому что у самого «мастера» в этот момент из-за слишком маленького полотенца в прорези проглядывал обнаженный зад.
— Ой, я не могу, — хохотала Ани, — оно тогда с него все время сваливалось…
— Что, прямо на газон?
— Ага. Полностью! И не один раз!
— И все соседи видели?
— Все! И Барт все время лаял — проходу им не давал, — думал, играют…
— А Мак какой! Блин, пусть он почаще по дому ходит в таком виде…
— Халк! Боже мой, не верю… Халк!
— Слушайте, девчонки, а как они клево смотрятся в таких нарядах!
Не знаю, явилось ли сие шоу сюрпризом для Дэйна, но нас — девочек — оно потрясло точно. Эх, счастливица Ани — она увидела его дважды — это невероятное завораживающее выступление самых статных, красивых и представительных мужчин на Уровнях!
Эх, жаль его ни разу не видел Дрейк. Блин, был бы тут Ютюб, точно бы засняла все на телефон и выложила бы в сеть.
Когда тягучую мелодию Сэн-Бо сменила зажигательная песня Бурановских бабушек, сидящие за столом дамы не выдержали и бросились на лужайку танцевать — засеменил следом за всеми, гавкая, Барт.
— Дурдом! — я со смехом покачала головой. — Совершенно потрясающий, изумительный и умопомрачительный дурдом.
Подарков было столько, что он не успевал открывать: коробки, коробочки, пакеты, конверты, огромные ящики, маленькие открытки, мешки с праздничными рисунками и сертификаты.
И снайпер радовался каждому, как ребенок:
— Запонки в виде пуль! Супер! Я никогда раньше таких не видел. Радиоуправляемый вертолет? Эх, Халки, Ани меня уже за «Сириану» распилила на части, а тут вертолет — буду его у тебя над домом гонять. Ух ты! Путевка на двоих в Кантат? Обязательно слетаем, спасибо, Ааарон! Билеты на матч Волков против Юнесов? Ждал-ждал! А это что за чемодан? Пушка НС-32Х? МНЕ?! Да она ж пока существует только в виде прототипа! Б№я буду — забираю, дайте две!
Он был не просто доволен — счастлив. Бегал от одной коробки к другой, открывал, издавал вопли восторга, ликовал, не успевал откомментировать и обрызгать слюной один подарок, как уже бежал к другому. И ни разу — будь то маленький презент или большой — на лице Эльконто не мелькнуло разочарование.
Он умел радоваться, по-настоящему умел. И ему было не важно, что это — огромный сенсорный стол для работы, набор полотенец с именем «Дэйн», необычная тесьма для косички или же вязаные носки. Вот и на мои часы Эльконто смотрел с совершенно искренним благоговением:
— Говоришь, такие носят самые крутые ребята в твоем мире?
— Гарантию даю. Только настоящие крутые солдаты из элитного подразделения.
— Круто! Поставлю в центре своей коллекции, буду носить. А это что?
— Джем.
— Джем?
— Да, его тебе передали Смешарики.
— Мне? Подарок? Фурии?
— Ну, я отдаю то, что они передали мне. Сказали, что он «увеличивает силу».
Эльконто рассмеялся, покачал головой, а после заключил меня в теплые медвежьи объятья и прошептал на ухо.
— У нас все получилось — мой день рождения удался.
— Точно. Удался.
— Благодаря тебе.
— Благодаря нам. И тому, что ты такой замечательный.
— Я обычный.
— Ты — классный.
— Правда?
— Правда.
И он, обвешанный мешками, пакетами, и с зажатыми в руке билетами на футбольный матч, сдавил меня так, что стало трудно дышать.
— Спасибо, Ди. Спасибо!
Я похлопала его по теплому плечу.
Я никогда еще не видела ни подобного торта, ни салюта. Оба — шедевры в своей области, произведения искусства, гениальные, способные вызвать восторг и запомниться навеки творения.
Первый воплотил в жизнь мастер-кулинар, шеф-повар Рена — Антонио Гарди: он создал огромный сладкий, покрытый мастикой корж размером метр на метр, расставил на нем шоколадные фигурки военных, боевую технику и украсил периметр оружейным орнаментом. Этот торт, рассматривая каждый искусно изготовленный вручную объект, мы ели, наверное, целый час — показывали друг другу маленьких снайперов, повстанцев, откусывали головы солдатам, хрустели выполненными из печенья винтовками, дурашливо дрались глазированными танчиками, кидались ореховыми гранатами, выигрывали, проигрывали и хохотали. Бункер разрезали пополам и выложили на тарелку Дэйну и Стиву.
Второй шедевр показал нам этим вечером Дэлл.
Стоило пушкам по периметру сада ожить, как в черное небо одновременно устремились десятки красивейших ракет — синхронно взмыли в воздух, набрали высоту и распустились над головами удивленных жителей квартала яркими разноцветными цветами — красными, зелеными, желтыми, фиолетовыми.
— Вот это да-а-а!
Салют отражался в глазах присутствующих, освещал траву газона, сотрясал грохотом полгорода, приводил в восторг зевак-прохожих и восхищал всех собравшихся этим вечером у бассейна.
— Это гениально! — прошептала я подрывнику с пультом управления в руках.
— Это еще что, дальше будут «шипучки», «фонтаны», «сигналки».
— Здорово!
— Ага. Не зря старался, да?
— Не зря.
Здесь все было не зря: не зря мы здесь собрались и радовались, не зря дарили друг другу хорошее настроение, не зря встретились. Не зря я когда-то сумела переместиться в чужой, а теперь родной мир, отыскать в нем наставника, учителя и по совместительству любимого мужчину, не зря когда-то давно, чтобы они могли продолжать жить и радоваться, как теперь, спасла ребят из отряда от смерти. И даже собственную смерть пережила не зря — получила от случившегося бонус в виде способности касаться того, кого так хотела коснуться, — самого Великого и Ужасного — Дрейка Дамиен-Ферно.
В жизни вообще ничего не происходит зря — ни хорошее, ни плохое. Не зря две недели назад улетела без звонка на острова Тайра, не зря я заболела насморком, а после читала все эти книги, не зря наблюдала за людьми, училась, познавала новое.
Целая жизнь. И ничто в ней не зря.
А теперь я вместе со всеми стояла, задрав голову вверх, смотрела на необыкновенно красивый салют, слушала грохот разрывающихся в небе ракет и радовалась настоящему моменту.
Потому как ни один настоящий момент в жизни не дается зря — он дается, как сейчас, для любви.
— С днем рождения, Дэйн. С днем Рождения!
