Глава 20
Нордейл.
Канн проснулся в пять утра и долго смотрел в потолок. Чужой дом, чужая спальня — дожился. Какое-то время вертелся с боку на бок, силился уснуть, то на короткое время проваливался в дрему, то выныривал из нее и вновь гнал от себя непонятное тягучее беспокойство. А потом понял, что устал так спать.
Поднялся, с раздражением обнаружил, что часы показывают лишь начало седьмого, умылся, отыскал в шкафу чистые джинсы, натянул. Баал превосходил его ростом — штанины пришлось подвернуть. Наверное, в чужой не по размеру одежде он выглядел, как клоун.
Кого это заботит?
На кухне чая не нашел, но нашел покрывшуюся пылью банку кофе, вскипятил чайник. Долго сидел в гостиной, курил, бросал окурки в потухший камин. Гадал, сильно ли настучит ему за это по «кумполу» друг, решил, что несильно. Кое-как дождался, когда стрелка часов подползла к отметке «восемь» и только после этого взял с каминной полки ключи от стоявшей в гараже машины.
Все. Утро наступило.
Дрейк должен быть на рабочем месте, а если нет, он подождет.
Над Нордейлом висело комковатое небо; накрапывал дождь. В приоткрытое окно тянуло мокрым асфальтом, бензином и прелыми листьями — ранней, подступавшей к городу осенью. На парковке перед Реактором блестели влажными крышами ряды одинаковых серебристых машин — все, как одна, с белой полосой на борту — излюбленный транспорт представителей Комиссии.
«Любители серого цвета, за ногу их», — отстраненно подумал про себя Канн, шагая мимо. Толкнул дверь в Реактор, зажмурился, когда по лицу прошелся луч от сканера, поздоровался с похожим на манекена охранником.
— Доброе утро, Аарон Канн.
— Доброе утро… — хотел добавить «робот», но промолчал. Ему бы сегодня вообще внимательно следить за языком, а то не только Райне — себе помочь не сможет. — Господин Начальник на месте?
— К сожалению, нет.
— А Джон Сиблинг?
— У себя в кабинете.
Мысленно ругаясь на непонятно где шляющегося Дрейка, стратег зашагал к лифтам.
— А где Дрейк?
Заместитель Начальника почему-то пребывал в скверном настроении. Просматривал информацию сразу с трех висящих перед ним в воздухе экранов, хмурился.
Как еще косоглазие не заработал?
— Занят.
— Он хотя бы в здании?
— Нет.
— Передай ему, пожалуйста, что я заходил.
— Передашь сам, когда увидишь. Я не секретарь.
Угу. В этом весь Сиблинг — хорошо еще, если просто отошьет словесно, а то, не ровен час, пошлет заниматься исправительными работами вокруг Реактора, отправит на череду дополнительных тренировок по стрельбе или пообещает срезать вдвое зарплату. И за что, спрашивается? За не вовремя совершенный визит.
Мудло.
В надежде на то, что Джон последнюю мысль не уловил, Канн поспешил обратно к лифтам. Снова кивнул охраннику, вышел на парковку, сел в машину и принялся ждать.
Капли чертили на лобовом стекле неровные прозрачные змейки; сотовый Райны не отвечал.
После того как отыскал номер в городской базе Ланвиля, Аарон трижды пытался его набрать — каждый раз без ответа.
Давай, Райна, ответь. Где ты есть?
Он не знал, что именно собирался ей сказать, — придумал бы по ходу. Просто хотел услышать ее голос, хотел знать, что она жива. Что не наделала накануне глупостей.
— Ты ведь не шагнула с крыши, нет? — бубнил себе под нос, слушая длинные гудки.
Нет, не шагнула, не должна была. Это раньше он думал о ней, как о пустоголовой девчонке, способной лишь на то, чтобы жрать по подворотням «экстази», а теперь знал: Райна Вильяни — прекрасная женщина. Не пустая и не слабая, с хорошей выдержкой, со стойким характером и чудесным добрым сердцем. Лишь бы только не сдалась после очередной неудачи.
А он бы не сдался?
Нет, наверное. Но ведь он мужик, а она женщина — есть разница.
Аарон крутился на сиденье ужом — какое-то время слушал радио, быстро устал от неестественно бодрого голоса ди — джея, выключил приемник. Смотрел на входящих и выходящих из Реактора людей, думал о том, что сегодня ему предстоит разговор с Милой, — незачем откладывать неприятное надолго…
«Съешь свою лягушку с утра», — поучительно заметила бы Бернарда. Она вообще любила странные фразы и сравнения — другой мир, другой менталитет. Дрейк, наверное, уже привык к ее забавным шуткам.
Лягушка. Лягушкой она называла самое неприятное запланированное на день дело, которое предстояло сделать, как можно скорее, чтобы не мучиться. И «лягушкой» в этот день была Мила. Нет, не Мила — разговор с ней.
А, может, лягушка — это я сам?
Так, занятый неприятными мыслями, Аарон дождался момента, когда из дверей главного офисного здания Комиссии показался Джон Сиблинг. Махнул ему через лобовое стекло, привлекая внимание, открыл дверцу, когда заместитель приблизился.
— Я знаю, что ты не секретарь, но…
— Дрейк будет после двух, — коротко бросил человек в форме и прошел мимо.
— Спасибо, — выдохнул Канн без особой благодарности.
И что ты за человек такой? Хоть бы остановился, хоть бы раз ответил вежливо.
Но Сиблинг не был ни человеком, ни вежливым субъектом, и он вообще уже ушел; равнодушные ко всему наручные часы показывали начало десятого.
«Съешь свою лягушку», — снова всплыла кусающая сознание мысль.
Аарон закурил. Поднес к кончику сигареты дрожащее пламя зажигалки, выдохнул дым в форточку и тяжело вздохнул.
Хорошо, если бы сегодня за него эту самую лягушку съел бы кто-нибудь другой.
Дерьмо. Дерьмо — дерьмовое. Вот Мила новостям не порадуется.
* * *
(David Lanz — Rainlight)
Собственную входную дверь он открывал, как взломщик, — тихо, стараясь, чтобы не щелкнул язычок замка.
Или, как вернувшийся из бара под утро пьяница. К злой бабе — жене.
«Баба — жена», однако, услышала. То ли еще из окна увидела, как к дому подъехала машина, то ли сутками стояла тут в коридоре.
— Привет.
И по ее лицу он сразу понял, что теплого приветствия не будет, — ни «здравствуй, дорогой», ни нежеланных объятий, ни поцелуя, от которого все равно пришлось бы увернуться.
— Привет.
И тишина. Ни шага навстречу, ни улыбки на лице — лишь укоризненный взгляд в темной прихожей.
Интересно, в чем он провинился на этот раз?
— Ты ни разу мне не позвонил.
Ах, вот оно что. Уже не пытаясь вести себя тихо — хозяин он в этом доме или не хозяин? — Канн переступил порог, бросил под вешалкой рюкзак, стянул с плеч ветровку.
— Чья эта куртка?
Она изучила всю его одежду?
— Друга.
— Ты ночевал у друга?
Аарон, упершись взглядом в стену, тяжело вздохнул.
Съешь свою лягушку.
Может, проще — убей?
Они сидели на кухне. На столе ни завтрака, ни чая, ни пирожных — на столе пусто. Сидели, как враги, — он по одну сторону, она по другую. Мила, правда, сидела недолго — как только обнаружила отсутствующее на его пальце кольцо, рывком поднялась с места, подошла к столу, плеснула в стакан из графина воды. Но сразу «к делу» переходить не стала, выждала положенную паузу, повернулась к Канну уже со спокойным и деловитым лицом.
— Что, на Уровне не работали телефоны?
— Работали. Я не мог позвонить.
«Не мог? Или не хотел?» — вопрошали ее зеленые глаза. Идеальный, как и всегда, макияж, прикрывающий и эмоции, и душу.
«Откуда было звонить, — думал Аарон, — с Магии? Или из Черного Леса? С Уровня на Уровень не позвонить — нет таких аппаратов». Ах да, он, кажется, забыл сказать ей, что может путешествовать так далеко.
Вот был бы повод похвалиться перед подругами…
Дались ему эти подруги.
— Мог бы сказать, что с тобой все в порядке, сообщить, как ты и где.
— Не мог, — повторил Канн. «Или не хотел», — встретил ее взгляд своим, жестким.
Мила отвернулась к окну; он заметил, что стакан в ее руке дрожит. Затем она посмотрела на него с нервной улыбкой:
— Ты ведь хочешь мне что-то сказать, да? Что-то… неприятное.
— Да, — он не стал ходить вокруг да около. — Давай… расстанемся.
Слова прозвучали, как пистолетный выстрел в тишине. Запах пороха, необратимые последствия и душащая обоих тишина.
А потом она усмехнулась. И в этой усмешке прочиталась душевная боль; он чувствовал себя полным козлом. Однако как еще строить разговор, если не прямо? Врать, выживать ее из-под крыши, ждать, пока сама примет решение, даст ему пощечину и соберет чемоданы? Не по — мужски это, неправильно.
— Я… — ее пальцы с идеальным маникюром теперь дрожали еще сильнее, — плохо готовила? Чем-то не угодила тебе? Мало убиралась, делала что-то не так? Недостаточно хорошо ублажала тебя в постели?
Последняя фраза прозвучала и вовсе неприятно — болезненно для обоих.
— Мила, не надо. Ты… — хотел добавить «всем мне угодила», но понял, что в этом случае точно выставит себя полным дураком, — продолжил иначе: — Ты хорошая.
Она рассмеялась неестественно и зло.
— Так говорят всем, с кем прощаются, да? «Мила, ты хорошая! Но только иди, ладно?» Аарон, что случилось с тобой за время отсутствия? Что заставило тебя принять такое решение? Если уж хорошо готовила и «ублажала».
— Просто не люблю, — ответил Канн коротко, как рубанул топором по канату. — Прости.
А на ее лице одна за другой сменяли друг друга эмоции — удивление, недоверие, разочарование, печаль, удрученность, злость.
— Раньше любил, а теперь не любишь?
Он не любил ее и раньше. Но почему-то позволил с ним жить, зачем-то согласился надеть на палец ее кольцо.
— Давай не будем, хорошо? Обойдемся без драмы.
Не бывает прощаний без боли. Прощаться больно даже с тем, кого не любишь. Потому что, если любишь «не так», то козел, если не любишь совсем, то козел еще больше. Он уже понял, что козел в любом случае, — так чего тянуть?
— Без драмы?! — с нее в один момент слетела вся культурность; возмущенно дрогнули золотые локоны. — Я сутками здесь горбатилась — старалась, чтобы все блестело, сияло и переливалось! Чтобы у тебя всегда было что поесть и попить, чтобы был сыт и доволен. В кабинет твой заходила только на цыпочках, от половины того, что любила, отказалась, друзей твоих терпела!
Он достал из кармана золотое кольцо и положил его перед собой на стол. Произнес тихо, но жестко:
— Вот и не терпи больше. И не отказывайся от того, что нравится.
Полный бешенства взгляд из-под длинных, накрашенных тушью ресниц, сжатые в ярости губы. Она сгребла кольцо пятерней и тут же бросила его ему в лицо. Попала в лоб — он не стал прикрываться ладонью.
— Подонок!
И тебе только хорошего. Жаль, что без драмы не обошлось.
Кольцо упало на пол, встало на ребро и укатилось под стол.
— Сволочь!
Жаль. Он не хотел, чтобы больно… Но не больно, наверное, не бывает.
— Когда ты в следующий раз позвонишь мне, я не возьму трубку, понял?!
Он понял. Он сидел молча — знал, что извиняться бесполезно, а говорить, что звонить не собирается, не стоит точно. Лишь сморщился, как от зубной боли, когда по полу агрессивно и звонко процокали к выходу из кухни каблуки модных туфель.
«Зачем, — спросил себя мысленно в который раз, — в доме, где должно быть тепло и уютно, носить каблуки?»
Чтобы собрать вещи, ей понадобилось около часа; вызывая такси, она демонстративно не смотрела в его сторону.
«Ты еще пожалеешь… — немо упрекала его ее напряженная фигура — вздернутый вверх подбородок, неестественно ровная осанка. — Пожалеешь, вот увидишь!»
— Мне машину на ближайшее время…
Наверное, стоило бы предложить подбросить ее до дома, но он не предложил — знал, что любая фраза теперь станет острой иглой, которая проколет наполненный дерьмом пузырь. И тогда польется «я тебя любила…», «я на тебя столько времени потратила…», «да как ты мог!»
Как? Он бы и не мог, если бы не одно «но» — чего он точно «не мог», так это жить с нелюбимой женщиной дальше.
Когда распускающая вокруг себя волны праведного гнева Мила выкатила за дверь огромный чемодан, Аарон тяжело вздохнул, потер небритую щеку и с непонятной полувеселой грустью подумал о том, что теперь может курить прямо на кухне.
Прежде чем захлопнуть за собой дверь, ключи она с грохотом бросила на тумбу.
Вот и все. Лягушку он съел. Неприятную на вкус, горькую и ядовитую.
Едва не подавился.
Зато теперь может спать в своей спальне, шерудить по кухонным шкафам в поисках знакомого на вкус кофе, заполнять пепельницы окурками доверху и без угрызений совести засиживаться в кабинете допоздна.
А еще он может привести сюда Райну.
Странная мысль — дикая и притягательная одновременно. Интересно, ей бы здесь понравилось?
«Не позволю жить с уродом. Никому не позволю».
Она не придет.
На кухне тихо — слишком тихо. Не гудел холодильник — специально купил новую модель (беззвучную), — не тикали часы, не слышалось ничьих шагов. Вновь «холостяк». Возможно, до конца своих дней.
Исходил длинными безответными гудками номер Райны; Канну стало грустно.
До половины второго он пролежал на кровати, затем поднялся, покурил, вновь натянул на плечи Баалову куртку (все равно возвращать и одежду, и авто), вышел за дверь и сел в чужую машину.
Через минуту уже ехал в сторону Реактора.
* * *
— У тебя есть пять минут.
Начальник оказался на месте. Жесткий и прямой, как лист металла, совершенно неулыбчивый. В руках он держал какой-то документ. Канн подумал о том, что бумажные листы представителям Комиссии не нужны — им хватало виртуальных экранов, — но обычные бумаги делали их похожими на людей.
Пыль в глаза. Был бы человеком, не отправил бы их к сухому озеру.
— Это было нечестно, Дрейк.
Голос Аарона прозвучал хрипло — выдал всю гремучую смесь клокочущих внутри чувств.
— Что «нечестно»?
Человек в форме на него даже не смотрел.
— Посылать нас к тому озеру.
— Да? А я думал, честно.
— Как можно было? Отправить своих в такой трудный поход для того…
Дрейк не дослушал, перебил:
— В тот поход просился ты сам, так мне помнится.
— Сам. Ладно! Но зачем было писать в приговоре Райны, что озеро ей поможет? Для чего?!
— Не помогло?
Канн покраснел от злости.
— Не помогло!
— Почему?
Кажется, Начальник его даже не слушал. И уж точно бровью не вел от того, что подчиненный сочится гневом из-за чьей-то «несправедливости».
— Потому что в нем не было воды! Вот почему! — кажется, он орал. — Потому что мы едва дошли до этого места, едва выжили, чуть кости не сложили в Черном Лесу, а потом…
Ему вспомнилась лежащая на дне сухого каменистого кратера Райна. И вновь живот скрутила боль.
— А что потом?
Дрейк Дамиен — Ферно поражал. Он один умел задать вопрос таким тоном, будто не выслушивал жалобы на жизнь, а интересовался тем, что произошло в сериале, который он пропустил по телевизору накануне.
— Потом! Дрейк! Там не было воды! Она шла, надеялась, терпела все сложности, верила, что после этого похода все изменится. Верила! А что получила в итоге?!
Еще чуть — чуть, и он вспыхнул бы ярким пламенем. Взорвался бы прямо в этом чертовом пустом кабинете, изошел бы на едкий дым, разлетелся бы на кусочки!
Дрейк на этот раз соизволил поднять глаза — бросил на стоящего напротив человека такой презрительный взгляд, что тот разом заткнулся. Лишь побагровел еще сильнее.
— Кажется, ты меня невнимательно слушал, Канн. Что я говорил тебе тогда, в ресторане?
Что? Аарон судорожно пытался вспомнить. Говорил, что озеро существует, говорил, что дойти можно, дал карты…
— Я говорил, что запер в этом месте энергию. Похожую на воду. Создал антураж в виде озера, чтобы было красиво. Говорил, что энергия эта похожа на воду. Похожа! Иногда она видна, а иногда…
И он позволил стратегу самому додумать концовку.
— Не видна? — спросил тот хрипло и окончательно опешил. — Так она просто… была… не видна?
— Ты и дальше будешь тут стоять или уже дашь мне поработать?
Аарон с глупым видом смотрел на зажатый в руке Начальника лист бумаги — поработать над этим? Так в озере… на самом деле была вода? Только невидимая? И это значит, что Райна…
— Так… ее шрамы…
— Канн, иди уже отсюда! — на этот раз взорвался Дрейк. — Все уже понял? Или еще не все?
— Все, все… я понял.
И стратег выбежал из кабинета, как пацан, едва не сшибив угол, едва не сорвав с петель дверь.
Райна! Райна! Он должен позвонить Райне!!!
* * *
Ланвиль.
Небо хмурилось с самого утра; Райна шагала, не останавливаясь. На ногах кроссовки, на плечах тонкая курточка и рюкзак. С ним привычнее.
Город вот уже час умывался дождевыми струями, блестел лужами, проливался на прохожих сверху и окатывал брызгами из-под шин. Сыро, свежо, прохладно. Мокли под прозрачными крышами автобусных остановок люди, мокла ткань разноцветных зонтиков, дороги и мостовые. Качалась битая каплями листва.
Несколько раз Райна замирала у окон, принадлежащих офисам агентств путешествий, — рассматривала цветные фотографии с незнакомыми местами, вчитывалась в горящие предложения, шептала названия незнакомых городов — станут ли они ей интересны после?
После.
После того, как она сотрет себе память?
Это решение пришло вместе с рассветом. Тяжелое, но окончательное и бесповоротное — да, она сделает это — обратится к сенсору. Дора была права — можно жить с покалеченной рукой или ногой, но едва ли можно выжить с покалеченным сердцем. Она забудет его — Аарона. Чтобы стало проще ему. Чтобы стало проще ей. И на прощание с любимым — с памятью о нем, — она выделила себе один день. Сутки.
В этот день она будет бродить там, куда поведут ноги, будет в последний раз тонуть в любви к нему, позволит себе вспоминать. Прокрутит, словно любимый фильм, каждый момент, каждую деталь, каждый их диалог. Вспомнит, как он выглядел, когда ехал в машине, сидя к ней спиной, каким притягательным казался, когда молчал по другую сторону костра, каким ощущался далеким, когда шагал по продуваемым ветрами холмам впереди… Вновь почувствует, как он пах, когда обнимал ее в палатке, каким был горячим, когда прижимал ее к себе, целовал. Мысленно увидит каждую прожилку на коже, сосчитает каждый волосок на его руке.
Ровно сутки.
С Информатором она уже пообщалась, задала тому один — единственный вопрос: «Вы дадите мне номер телефона лучшего сенсора Четырнадцатого Уровня?». Нацарапала цифры на бумаге, пролепетала «ясно» в ответ на предупреждение о том, что «согласие на контакт Информатор не гарантирует», не стала даже проверять, какую сумму списали со счета за звонок.
Номер есть. Остальное не важно.
Сотовый она оставила дома намеренно — ни к чему таскать его с собой. Все равно заветного звонка не прозвучит, а лишний раз портить себе нервы? Они и так ни к черту. Пусть будет грустно без телефона — одной, наедине с собой и своими бесценными воспоминаниями. Завтра их не останется.
А ноги вели. Через скверы и парки, по улицам, вдоль дорог. Через мосты, аллеи, переулки. Иногда заводили в кафе, где Райна заказывала еду и выпивала чашку кофе, и после короткого отдыха она вновь трогалась в путь без цели и направления.
Она могла бы улететь. Далеко — далеко. А смысл? Могла бы заказать вертолет и часами кружить под синим куполом неба. Могла бы сделать что угодно, вот только ничему она не порадуется, пока не излечит сознание. И только после того, как это произойдет, она сможет учиться жить дальше. Да, со шрамами, да, некрасивая телом. Но ведь есть такие мужчины, кому не нужна постель? Которые любят за сердце, а не за внешний вид — любят и безруких, и кривых, и неидеальных. Она умеет готовить, умеет слушать, умеет быть интересным собеседником. Она будет учиться верить в себя. Возможно, когда-нибудь даже снова доберется до Магии, чтобы еще разок увидеться с Майклом, — пусть одна, путь без Аарона. И ей уже не будет грустно, что проводник ошибся, — она не будет об этом помнить.
Иногда ее терзали сомнения: а сумеет ли сенсор сделать так, чтобы вместе с воспоминаниями о Канне ушли из памяти и сопутствующие о нем диалоги с другими лицами? Можно ли попросить об этом? И не появятся ли после процедуры в ее сознании провалы?
Ничего, жить с провалами она умеет. А вот Джокера забывать не станет — нет. Будет помнить себе в назидание и еще затем, чтобы не повторять подобных ошибок в будущем.
Сумеет, справится. Как-то. Когда-то.
Обед. Новое кафе. Два часа пешей ходьбы.
Дождь кончился после трех. Еще несколько километров по прямой; час она просидела в парке — смотрела на блестевший в лучах выглянувшего солнца пруд, пыталась отыскать в душе радость, но вместо этого находила лишь сомнение — страшилась предстоящего визита к сенсору. Не того, что тот откажет в приеме, — она заплатит столько, что он согласится. Боялась другого — «а не появится ли после его вмешательства на израненной душе новый шрам? Глубже предыдущих. А она даже не будет помнить о том, откуда он взялся…».
Когда затекли ноги, когда пруд сделался серым от того, что солнце вновь нырнуло за облако, Райна поднялась с лавочки и вновь зашагала, не выбирая направления.
* * *
Сорок один звонок и ни одного ответа.
Ладони Канна дрожали.
Она ведь не наделала глупостей? Он успел? Успеет сообщить ей потрясающие новости до того, как произойдет непоправимое? Может, этим утром в новостях уже передали о том, что «некто Марго Полански, находясь в состоянии алкогольного опьянения, шагнула с крыши и разбилась…», а он пропустил?
Нет, нет. Такого не могло быть. Не должно было быть…
Компьютер загружался непозволительно долго. Стуча по клавишам так быстро, будто исполнял прыткий этюд на рояле, Аарон вбил в поисковую систему уже вызубренные наизусть цифры ее телефонного номера, нажал кнопку «отследить местоположение». Покрылся потом, когда обнаружил, что сотовый Райны фиксируется дома, в ее квартире.
Почему же тогда нет ответа? Почему?
А вдруг она лежит посреди гостиной на полу, наглотавшись таблеток? Вдруг, бездыханная и белая лицом, колышется в переполненной ванне, а вода красная от крови…
Он дурак? Рехнулся? Стал совсем идиотом, раз потерял контроль над эмоциями?
Чтобы больше не гадать и не стыдиться собственного неуравновешенного поведения, Аарон покинул кабинет, сбежал по ступеням вниз, проверил, что в кармане лежат ключи от машины, и пулей вылетел во двор.
Он едет в Ланвиль.
Уже открыл дверцу автомобиля, когда вспомнил, что не взял с собой сигареты. Чертыхнулся, вернулся, на всякий случай посмотрелся в зеркало в коридоре — тьфу, совсем параноидальный идиот.
И уже через минуту вывел машину из ворот на такой скорости, что едва не снес не успевшую отъехать в сторону полностью стойку.
* * *
Охранник в фойе оказался из тех, кто любит выслуживать у начальства хорошую репутацию, — слишком честным и слишком упертым.
— Я не могу предоставить вам информацию о том, находится ли кто-либо из жильцов дома или нет.
А Канн к тому времени, как достиг Ланвиля, проехав по автостраде на непозволительно высокой скорости, совершенно не был настроен на вежливую беседу.
— Слушай, друг, — начал он, силясь сдержать норов, — я задал тебе обычный вопрос: дома мисс Полански или нет. Если ты не в состоянии ответить, я узнаю все сам.
— Простите, но я не могу пропустить вас наверх.
Жилистая рука мужчины за стойкой легла на кобуру, но еще быстрее извлекла из-за пояса пистолет рука Аарона.
— Стой тихо. Не двигайся.
Человек в форме с бэйджиком «Нилс» застыл — замер, глядя на нацеленное в лицо дуло.
— Сюда приедет подмога…
— Не приедет. Давай, выходи из-за стойки.
Нилс не двигался.
— Выходи, я сказал, — процедил Канн.
Прежде чем сделать шаг навстречу напористому «гостю», охранник несколько секунд смотрел туда, где под столом, припрятанная от посторонних глаз, находилась красная «тревожная» кнопка — успеет или нет?
— Не дури.
Глаза стратега прищурились — нехорошие глаза, злые.
Нилс судорожно сглотнул; в комнате, предназначенной для персонала, его пришлось связать и отключить.
Дубликаты ключей от всех находящихся в подъезде квартир он нашел в служебном помещении; взял тот, напротив которого значилось «Пентхаус». Покинул тесную комнату, проверил, что «спящий» охранник надежно заперт, двинулся к лифтам.
Подходя к знакомым высоким дверям, Аарон надеялся на одно — не обнаружить там Райну. Нет, обнаружить Райну — лучше пьяную и спящую с выключенным рядом сотовым, — но только не труп Райны.
Только не это… Нет…
Проворачивая ключ сложной конструкции в замке, дрожали пальцы. Когда стальные тяжелые двери распахнулись, Канн вошел в квартиру.
(Medwyn Goodall — he Storm Lands)
Стадион, а не апартаменты. Точно такие, какими он их помнил, — множество коридоров, множество комнат — он бы умер от голода, добираясь из кабинета до кухни. Все слишком далеко.
Гостиная оказалась пуста, кабинет тоже.
Аарон последовательно, не пропуская ни единого угла, проверял помещение за помещением: спальни, гостевые, туалеты, ванные, кладовые — хозяйки нигде не было. Не оказалось ее и на террасе с двумя выставленными под открытое небо шезлонгами.
Где ты, Райна?
Он дошел до самого края крыши и, сдерживая дыхание, зачем-то посмотрел на гудящий внизу проспект — все тихо, спокойно; семафорили друг другу стоящие в пробке на перекрестке таксисты. Ни скорой, ни пожарных, ни тревожных огней — значит, зря подумал…
Ее сотовый, изредка мерцавший лампочкой, оповещая о пропущенных вызовах, лежал на столе рядом с выключенным ноутбуком.
Куда бы Райна не ушла, она оставила его здесь — зачем? Почему? И куда, бросив телефон на столе, она могла податься?
Хмурый, как туча, взволнованный и напряженный Канн огляделся по сторонам — кажется, он побывал везде. Но везде ли?
И вторичный осмотр показал, он кое-что пропустил — дверь, ведущую в студию.
Он никогда не считал себя особо «культурным» человеком и живописью не увлекался. Когда увидел посреди светлой просторной комнаты стопку из накиданных друг на друга полотен, поначалу даже не обратил на них внимания — рыскал глазами по помещению в поисках Райны.
Здесь пахло красками, скипидаром и грунтовкой для холстов. Пахло пылью и ее давним присутствием.
И здесь тебя нет, потеряшка.
Видит Бог, он волновался. Слишком сильно хотел найти ее, обрадовать, сгрести уже, наконец, в свои объятья и потрясти со словами: «Райна, у нас получилось!» Получилось дойти туда, все получилось — все — все — все! И она счастливо улыбалась бы в ответ — широко и солнечно, светилась бы от радости, от того, что все закончилось не плохо — хорошо…
Только бы найти ее.
Глаза профессионально и быстро обыскали помещение, ноги на автомате уже понесли Канна к выходу, когда его взгляд случайно зацепился за лежащую поверх остальных картину.
Картину, на которой был изображен его дом в Девенпорте.
Он узнал его сразу: подтаявшие сугробы перед входной дверью, свисающие с крыши сосульки, горящий на фоне розовато — сиреневый закат. Трясущимися руками Аарон поднял картину, поставил ее у стены, долго всматривался в детали — изображенную несколькими мазками промерзшую дорожку, крыльцо, заснеженный коврик, о который они вытирали подошвы. Тогда, помнится, была ранняя весна; Райна часто мыла полы, чтобы убрать с пола остатки натасканной с улицы ботинками воды. Шлепала по коридорам в его разношенных тапках…
С тревожно бьющимся сердцем он вернулся к стопке лежащих друг на друге полотен и уже через минуту расставил их все вдоль стены.
Его кухня — клетчатая скатерть, кружка с трещиной на поверхности, кусок стола… Часть гостиной — книжный шкаф у стены, висящий на стене барометр. Он не помнил, что он там был, — она помнила.
Она помнила все: как выглядело его кресло в кабинете, тесный коридор между комнатами, собственную неприметную спальню, купленный ими новенький пуховик. Она помнила его самого — портреты, портреты, множество портретов. И на каждом из них Канн.
У Аарона от нежности и боли сжалось сердце.
«Все это время я любила его…» — и ее взгляд на той поляне в самое сердце.
Она любила. Любила.
А он стоял здесь, смотрел на изображенный на небольшом холсте собственный профиль, спинку кресла, вьющийся от сигареты дым и понимал одну вещь — он больше ее не отпустит. Никогда не отпустит. Свою хрупкую и чуткую, свою родную Райну.
Покидая студию, Канн ощущал, как дрожат и ладони, и колени. Как дрожит и захлебывается от чувств сердце.
* * *
— Логан, я только что отправил тебе фото девушки, нужна помощь. Найди, куда она отправилась после того, как покинула дом, — просмотри записи с городских камер Ланвиля. Всех? Да, всех. Знаю, что это займет время, но я подожду. Диктую адрес…
Аарон сидел в машине и курил.
Покинув апартаменты, он посетил служебное помещение охраны, просмотрел записи видеонаблюдения с расположенной у крыльца здания камеры — узнал, что Райна ушла из квартиры в девять утра. Ушла живая и здоровая, трезвая на вид, одетая в куртку и штаны, в кроссовках, с рюкзаком за плечами.
Куда она отправилась? И когда вернется?
Просить Нилса о том, чтобы тот сообщил о возращении домой хозяйки пентхауса, бесполезно — все равно не выполнит. Кружить по многочисленным улицам Ланвиля в надежде встретить одного единственного человека — это все равно, что искать с вертолета затесавшийся средь миллиона черных камешков на берегу один серый, — абсолютно бессмысленно. Шанс на встречу подобным образом почти нулевой.
И потому Канн принял решение: он будет сидеть в машине и будет ее ждать. Столько, сколько потребуется.
* * *
То ли по стечению обстоятельств, то ли потому что именно отсюда прилетал свежий солоноватый воздух, к шести часам вечера Райна вышла на городской пляж — пустой и мокрый. Сырые зонтики, влажные, с облупившейся краской на деревянных перекладинах лежаки; вдоль берега — то здесь, то там — тянулись размытые волнами остатки построенных кем-то песочных замков.
Изрытый следами босых ступней бурый песок; крики голосистых чаек. В отдалении, у городского пирса стояли гигантские круизные лайнеры — белые, многоэтажные, величественные. Время от времени, когда один из них медленно и неповоротливо, свернув трап, отплывал от берега, раздавался протяжный, летящий над ближайшими кварталами Ланвиля гудок: «Прощайте, — пел он басом, — мы уплываем в далекие края…»
Райна уселась на ближайший лежак; лайнеры манили чем-то недостижимым — весельем на борту, звонким смехом, радостью и общением. Там люди, покинув свои уютные каюты, сидели в роскошных залах ресторанов, пели в караоке — барах, играли на игровых автоматах. Проигрывали, выигрывали, вдыхали сладкий ветер свободы, радовались отдыху и отпуску, пьянели от одного лишь равномерного покачивания этажей огромного корабля. Кто-то из них вечером пойдет на дискотеку, кто-то будет смотреть веселую шоу — программу, кто-то стоять на палубе и курить, держа в руке бокал с шампанским, кто-то спать в каюте… Счастливчики.
Она не заметила, как к ней со спины осторожно подобрался обвешанный рекламными листовками парнишка. Не нашел других клиентов — решил уговорить одинокую сидящую на пляже девушку совершить путешествие. Затараторил сразу, как подошел:
— На «Анне — Марии» еще есть места — семь свободных кают. Совсем недорого — всего сто двадцать долларов за ночь. Лайнер идет трое суток вдоль живописного архипелага Ланвильских островов. Желаете порадовать себя путешествием?
Райна покачала головой.
— А на «Юнетте» всего три каюты осталось! По сто семьдесят пять за ночь — совсем недорого. Знаете, там внутри очень хорошо, красиво, просто роскошно. Вы когда-нибудь совершали морскую прогулку?
— Нет.
— Зря! Невероятные впечатления! Столько народу, столько новых лиц…
— Я люблю одиночество, — соврала Райна. Одиночество она не любила уже давно. Ненавидела его. А соврала для того, чтобы парнишка — энтузиаст — черноволосый, узколицый, с отметинами оспин на лице — ушел.
Не тут-то было.
— Одиночество? — кажется, зазывала обрадовался еще сильнее. — Легко! Специально для клиентов, предпочитающих уютный отдых без общения, у нас есть «Принцесса».
И он достал фотографию роскошной белой яхты — не такой большой, как два стоящих у пирса лайнера, но настолько симпатичной, что Райна против воли залюбовалась. А парень тараторил без умолку:
— Все включено! Любое время плавания на ваш вкус, отменный сервис, во время которого вы никого из обслуживающего персонала не увидите. Захотели поесть? Нажали на кнопку. Выпить? Нажали на кнопку. Решили, что пора возвращаться…
— …нажали на кнопку, — закончила фразу Райна и улыбнулась. Не заметила налетевший порыв холодного сырого ветра, поежилась, плотнее запахнула вокруг шеи воротник и все продолжала, не отрываясь, смотреть на «Принцессу».
Вот было бы здорово… Покачаться на волнах, провести вечер на палубе, а ночь в каюте. Посмотреть на звезды, послушать плеск волн за бортом, постоять, опершись на перила, — почувствовать себя маленькой щепкой, несущейся куда-то в бесконечном водовороте жизни.
А еще лучше было бы там стоять, будучи обнятой им — Аароном. Чувствовать тепло его тела рядом, вместе вдыхать соленый воздух и любоваться морским закатом, вместе выпить вина и отправиться в каюту.
А одна… Сумеет ли она насладиться хоть чем-нибудь из этого одна? Нет. Увы.
Райна протянула фотографию «Принцессы» назад.
— Может, как-нибудь в другой раз.
— Жаль, — парнишка расстроился, потому как видел, с каким вниманием потенциальная клиентка изучала фото. Знал, такая могла бы заплатить, и он получил бы свой процент. Но не получил.
— Лучше скажите мне, где находится ближайшая стоянка такси?
— Вон там, — зазывала махнул рукой в противоположную от пирса сторону. — Вы… приходите, если надумаете.
Она кивнула. И, увешанный рекламными листовками, он развернулся и побрел по сырому песку прочь.
(Lea Rue — Sleep (Los Frequencies Remix))
Шагая кроссовками по песчаным барханам, она брела обратно к городу.
Райну душили злые слезы — не сможет, ничего не сможет. Пока не забудет того, кто каждый раз всплывает в воображении, стоит подумать о хорошем; не сумеет научиться жить самостоятельно. Быть может, не сумеет и после, но теперь — она знала наверняка — она точно сотрет себе память. И не нужны ей сутки, ни к чему ждать.
Один звонок. Только один звонок…
На небольшой парковке — тупичке стояло три машины — она подошла к ближайшей; водитель открыл окно.
— Хотите куда-то ехать?
— Хочу. Но сначала мне надо позвонить, — Райна сжала в кулаке бумажку, которую взяла с собой. — Вы одолжите мне телефон? У меня нет своего.
Таксист с подозрением окинул тощую фигурку девчонки — пытался сообразить, не утащит ли сотовый?
— Я… заплачу, — она принялась стягивать заплечный рюкзак. — У меня есть деньги.
— Да не надо, — тот махнул рукой, вытащил из бардачка телефон и протянул ей.
— Спасибо.
Она отошла от машины на несколько шагов и с замершим от волнения сердцем принялась набирать незнакомый номер.
Только бы ответил, только бы согласился… А иначе придется искать другого.
Причал вдалеке; чайки, лайнеры, «Принцесса» — так или иначе, она вернется сюда другой. И, возможно, когда-нибудь совершит путешествие на яхте, не изнывая от боли.
Длинный гудок в трубке. Еще один. А после незнакомый мужской голос ответил: «Алло».
— Здравствуйте, — Райна внутренне сжалась от страха и мысленно скрестила на удачу пальцы. — Мне нужна помощь специалиста.
Холодный резкий ветер; запах соли в воздухе. И тишина в трубке, которая длилась целую вечность.
— Какого специалиста?
Информатор ошибся номером? Не может такого быть.
— Сенсора.
И снова на том конце тишина.
— Алло… Алло… Вы меня слышите? Я заплачу, не сомневайтесь. Заплачу столько, сколько попросите. Не откажите.
Кажется, она скулила. Умоляла какого-то мужика помочь ей, а тот, быть может, вовсе и не сенсор — ошиблась номером.
— С чьей памятью вы хотите работать? — наконец, спросили ее, и Райна выдохнула с облегчением. Добавила грустно и обреченно:
— Со своей.
— Когда?
— Сейчас. Как можно скорее. Я нахожусь в Ланвиле, а вы? Вы сможете меня… принять?
— Смогу. Я нахожусь в Нордейле. Пишите адрес…
Адрес она запомнила наизусть и передала его водителю сразу, как только вернулась к машине.
— Довезете?
— А почему не довезти? Садитесь.
Хлопнула дверца, завелся мотор.
Все. Обратный отсчет начался. Там, в Нордейле, она изменит собственную судьбу окончательно — станет уже не Марго и не Райной, станет кем-то другим.
Десять минут спустя машина уже ревела движком по трассе. Неслись по бокам, ограждая проезжую часть от кювета, столбики; позади осталось Ланвильское море. Позади осталось все: ее квартира, лежащий на столе сотовый, картины в студии — тихие и пустые стены. Не дом.
А дома она пока так и не нашла.
Внутри, свернувшись клубком, сидела тоска; Райна мысленно прощалась с Аароном. Со старой собой.
Какой она станет после? Лучше, чем сейчас? Наладится ли жизнь? Ей бы радоваться, испытывать хотя бы надежду, но Райну душила печаль — ей казалось, она собирается избавиться не от части воспоминаний, а отрубить себе руку или ногу. С корнем вырвать собственное сердце. Предать себя.
Водитель время от времени настороженно поглядывал в зеркало.
— У вас все в порядке?
По щекам пассажирки текли слезы, ее нос распух, веки покраснели — она, не отрываясь, смотрела в окно.
— Все хорошо. Конечно.
Он ей не верил.
* * *
Аарон исследовал все места, на которые указал ему Логан, — одну улицу, другую, третью. Кафе «Тиль — Лиль», центральный сквер и южный парк.
Нет Райны. Нет. Судя по отчетам хакера, была здесь, но уже ушла.
Черт, да где же ее искать? Домой она так и не вернулась.
В конце концов, изнывая от беспокойства, Канн набрал номер Чейзера — охотника, способного отследить местоположение любого человека с помощью уникальных ментальных способностей. Почему не позвонил ему раньше? Не додумался, идиот! Использовал не те методы…
— Мак… Мак, я отправил тебе фото одной девушки. Найди мне ее.
«Движется по трассе Ланвиль — Нордейл», — послышалось через полминуты в трубке.
— Спасибо. Спасибо!
И Канн, чертыхнувшись, завел мотор машины; вновь взвизгнули по асфальту шины.
Ланвиль — Нордейл.
Он найдет ее. Догонит.
* * *
Когда раздался звонок, Халк Конрад находился у себя в кабинете и читал. Просматривал очередную, выданную ему на руки в Лаборатории Комиссии подшивку с описанием новых выпущенных за последний месяц препаратов. Ознакомление с характеристиками веществ было частью его рутины — прочитать, понять принцип действия, проанализировать, как можно использовать в работе. Инструкции и блистеры с таблетками лежали тут же на столе, упакованные в целлофановый пакет.
Сотовый ожил как раз тогда, когда он дошел до красочного разворота с рисунками химических формул.
Звонила женщина. Просила о помощи.
Какое-то время Халк раздумывал над собственным ответом, прислушивался к интуиции. Ему звонили довольно часто — за огромные деньги добывали его номер у Информаторов, обращались с просьбами, — все, как один, хотели либо что-то вспомнить, либо что-то забыть.
Незнакомка не оказалась исключением.
Он согласился. Не потому что нуждался в деньгах — их хватало, — но потому что голос девушки на том конце звучал трагично.
«Один шаг до края» — так он их называл. Людей, отчаявшихся жить с перенесенным негативным опытом. Бывало, он отказывал, но в этот раз не стал — чувствовал «клиента».
— Шерин, я вернусь через час или два. Работа.
— Хорошо.
Его обняли у дверей, поцеловали, сказали, что будут ждать; пакет с препаратами Конрад взял с собой — почитает.
Все равно до той «рабочей» квартиры, адрес которой он продиктовал, дабы не принимать «на дому», клиентка доберется не раньше, чем через час. Он как раз успеет и подумать над формулами, и проанализировать состав веществ, и прикинуть, где все это может пригодиться в будущем. Удобно.
* * *
Канн вновь гнал, как сумасшедший. Сбрасывал скорость, когда равнялся с какой-либо машиной, заглядывал внутрь чужого салона, пугал пристальным взглядом и водителей, и пассажиров.
Плевать.
В одной из них должна была найтись Райна, но пока не находилась — на «разглядывание» уходило время.
А что, если она уже достигла города? Ведь он не знает, на чем она едет.
Время уплывало из рук и работало против него — по непонятной причине Аарон чувствовал, что это критично. Время. Если он чего-то не успеет, то целиком и полностью возложит ответственность за провал на собственную совесть — таким уж уродился.
Сумасшедший день, полностью сумасшедший. Ночью он спал в чужом доме, затем торчал у Реактора, после разговор с Милой… Неприятно вышло. Далее разговор с Начальником и эйфория от того, что выход найден — бинго! — но тут потерялась Райна. Поездка в Ланвиль, обыск ее квартиры, кружение по городу, ожидание новых данных от Логана — он утомил запросами хакера, утомился сам. И все бессмысленно. Все лишь для того, чтобы узнать от Мака, что Райна на пути в Нордейл…
Точно сумасшедший день.
Он вглядывался, вглядывался и вглядывался в несущиеся рядом автомобили — тщетно. Либо Райна уже достигла города, либо он каким-то непонятным образом ее упустил. Попытался прикинуть, существуют ли объездные дороги до столицы Четырнадцатого уровня — не вспомнил таких.
Когда въехал в город — напряженный до предела, растерянный и злой, — сразу же направил автомобиль в дом к Маку.
— Где она, друг? Отыщи, а — а — а?
— Снова потерял?
— Так и не нашел.
— Сейчас.
Охотник стоял на пороге в одних трусах. Вспотевший, с растрепанными волосами и разгоряченным телом — явно занимался чем-то приятным в спальне со своей дамой. Но другу в визите не отказал — на звонок откликнулся сразу же, спустился вниз, открыл.
Прежде чем прикрыть глаза и сосредоточиться, он вновь взглянул на протянутый Канном сотовый — на фото незнакомой девушки. Кивнул, попросил подождать, прикрыл веки. А уже через несколько секунд прошептал: «Да ты шутишь, что ли?»
— Что?!
Сердце Аарона грохотало отбойным молотком. Что? Он что-то не успел? Опоздал?!
— Она у Конрада.
— Где — е — е?!
— У Халка Конрада. Только не в особняке, а на рабочей квартире.
— Бл№ь! — Аарон выругался больше, чем одним словом, — понял, наконец, зачем и куда ехала Райна, отправившись в Нордейл. Она собиралась его забыть! ЗАБЫТЬ!
— Да, мать ее за ногу! Я ей забуду!
Собственный телефон из его пальцев выскальзывал. Едва он собрался отыскать в записной книжке номер сенсора, как сотовый вдруг ожил вновь, — высветил номер и имя Халка.
— Алло! Алло! — закричал стратег в телефон.
Халк же, в отличие от друга, почти шептал:
— Знаешь, кто у меня тут находится? Одна девушка. Она просит у меня помощи — кое — кого забыть. И знаешь, кого?
— Знаю! — орал в трубку Канн, как бешеный. — Не вздумай ей помогать! Удержи! Задержи! Отвлеки! Я сейчас буду! Мне надо пятнадцать минут, понял? Десять!!!
Мака он так и оставил стоять на пороге в трусах. На вопрос «что у вас тут происходит?» ответить не успел — уже несся обратно к машине.
* * *
— Скажите, это больно?
— Это… неприятно.
— А долго ли длится процедура?
Она боялась — он видел. Сидела на стуле, нервно оглядывалась вокруг, изучала нехитрый и неброский интерьер двухкомнатной квартиры, судорожно переплетала пальцы.
— Все зависит от длительности периода воспоминаний, где задействован «объект».
Он намеренно не упоминал имя Канна вслух, хотя она уже назвала его, — незачем.
— А после того, как все закончится, у меня в памяти останутся… «дыры»?
— Дыр не будет. Останутся области, откуда ваш разум будет как бы «соскальзывать». То есть, стоит попытаться задержать на конкретном временном промежутке прошлого внимание, как что-то будет отвлекать вас. Проблем с дискомфортными ощущениями не возникнет.
Перед Халком стояла трудная задача — он не должен излишне напугать клиентку, но и не должен поощрить ее начать процедуру как можно скорее. Аарон уже в пути — нужно выждать еще чуть — чуть. Куда сложнее, чем теперь выступать в роли психотерапевта, было отыскать возможность отлучиться на кухню и позвонить. Но ему удалось.
— А вы… давно работаете сенсором?
— Давно.
— И этому пришлось долго учиться?
— Я бы сказал, очень долго. Но процесс обучения никогда не заканчивается.
«Означает ли это, что вы — непрофессионал?»
«Не означает», — Халк ответил на ее испуганный взгляд своим — твердым.
Он сел напротив. Посмотрел на нее внимательно.
— Вы хотите, чтобы я полностью закрыл от вашего разума области, где есть воспоминания о том, о ком вы не хотите помнить?
— Да. А существуют другие варианты?
— Существуют. Я мог бы не «затирать» воспоминания, но сделать их блеклыми, бесцветными — отключить от эмоционального центра, прервать связи, и тогда «дыр», как вы их называете, не будет. Вы будете помнить все, но не будете испытывать неприятных ощущений. Какой вариант предпочтительнее?
Гостья раздумывала долго. Но недостаточно долго для того, чтобы Аарон успел прибыть.
— Предпочту первый — не помнить. А мы… скоро начнем?
Халк знал, что она об этом спросит. Человек, которому тяжело находиться наедине с самим собой, уязвим и неустойчив. Такой человек испытывает страх всякий раз при мысли о том, что в подобном состоянии придется прожить еще хоть какое-то время. И страх гонит его вперед, заставляет спешить с действиями, которые могут повлечь за собой негативное влияние на события в будущем.
— Скоро. Вы уверены, что желаете сделать то, зачем приехали?
Девчонка мялась. Вероятно, очень давно потеряла состояние уверенности и теперь походила на оторвавшийся от дерева листок — куда ветер дунет, туда и понесет. Интересно, что связывает ее со стратегом? Какие именно воспоминания и о чем не дают покоя? В ее голову он еще не заглядывал — не успел.
— Да. Уверена.
Голос при ответе дрожал.
— Тогда подождите тут.
Конрад поднялся с места, прошел на кухню, открыл пакет с лекарствами, которые принес с собой. Достал одну таблетку из блистера с обычным успокоительным («Обладает седативным эффектом, — вспомнил написанное в инструкции, — положительно влияет на центральную нервную систему, расслабляет мышечный тонус. Из побочных эффектов: невыраженная расфокусировка внимания…»), налил в стакан воды. Вернулся в комнату.
— Выпейте.
— Что это?
— Обезболивающее, — соврал, не моргнув глазом.
— Будет… так больно?
— Это неприятная процедура, — повторил спокойно.
За таблеткой протянулась дрожащая женская рука.
— После этого нужно будет некоторое время подождать. И тогда начнем.
— Долго ждать?
— Минут десять.
Он надеялся, что за это время Канн точно успеет оказаться тут. А если нет, Конраду придется либо врать дальше, либо попросту временно «отключить» девчонку — погрузить в сон.
«Отключать» не пришлось.
Звонок в дверь раздался по истечению шестой минуты с того момента, как таблетка была принята.
— Извините.
Не реагируя на испуг в черных глазах, сенсор быстро поднялся со стула, пошел в прихожую и открыл дверь.
А после наблюдал сцену, подобную которой не видел никогда в жизни.
Канн ворвался в помещение так стремительно, что едва не сшиб с ног друга.
— Забыть?! Решила меня забыть? А по жопе?! — орал тот, сразу же направившись в комнату. — Ничего лучше не придумала?
Стоило ему приблизиться к девушке, как та вскинула перед собой руки, скривилась и моментально ударилась в слезы:
— Зачем! Уходи! Не хочу… Ты все равно со мной не будешь! Не хочу!
— Буду, — прорычал стратег и, невзирая на сопротивление, обнял черноволосую девчонку так крепко, как обнимают самого лучшего и самого любимого в мире человека. — Буду, дура, буду!
У Халка Конрада отвисла челюсть и «выпал глаз».
* * *
Аарон практически силком утащил ее с той квартиры — пер за собой вниз по лестнице, потом из подъезда, после усадил в машину. Сам уселся на место водителя, резко хлопнул дверцей — запер их в маленьком тесном пространстве, не стал пристегиваться — уставился на Райну. Поджав губы, покачал головой.
Нет, забыть его — надо же, чего удумала! А если бы он не успел? Платил бы потом Халку за восстановление ее памяти? Бред какой!
— Вот бы тебе…
По жопе. Однозначно по жопе!
— Я…
Райна сидела рядом, сжавшись в комок, смотрела на него со стоящими в глазах слезами.
— Забыть меня, а — а — а? Вот же, блин! Дурында.
Он всегда ругался, когда злился, — ничего не мог с собой поделать. А сейчас он злился от того, что мог не успеть, — она так близко подошла к запретной черте, что он едва успел ухватить ее за руку.
— Райна, Райна…
— А как мне жить? — прошептала она хрипло. — Как?
«Со мной, как», — хотел он процедить, но пока не стал — рано. Вместо этого ответил:
— Мы едем к доктору.
— Зачем?
— Затем, чтобы он убрал тебе шрамы.
— Нет такого доктора. Ты же знаешь… Знаешь, что написано в приговоре…
— Да отменен твой приговор, Райна. Отменен!
— Как… отменен?
— Так! Мы ведь дошли до озера…
— И в нем не было воды. Ты видел — не было…
— Там была вода, в том-то и дело! Мы просто не знали. Там была не вода, Райна, а энергия. И она была там. Была, понимаешь?
— Была?
Она снова смотрела на него, как ребенок, — широко распахнутыми глазами, доверчиво и недоверчиво одновременно, с застывшим на дне зрачков испугом. А еще разгорающейся все ярче от осознания того, что он только что сказал, надеждой.
— Была… вода?
— Да, только невидимая.
— И, значит…
— Да, значит, твои шрамы можно убрать.
Райна сидела абсолютно неподвижно в течение нескольких секунд, а потом вдруг разревелась — громко, надрывно, сделавшись совсем девчонкой.
— Иди сюда, иди. Глупая… понимаешь теперь, каких ошибок только что чуть не натворила?
Он обнимал ее, гладил, подставлял плечо, был счастлив от того, что находился рядом не только в моменты горя, но и, как теперь, радости.
— Все… Все — все — все… Мы все исправим.
А она билась под его руками, как раненый голубь, — всхлипывала, дрожала, пыталась свернуться в такой крохотный комок, который вообще не стало бы видно, — стеснялась своих слез.
— Я рядом… рядом…
Потихоньку слезы высохли; Райна вытерла лицо, всхлипнула напоследок, а через какое-то время уставилась прямо перед собой странным взглядом — вновь «нечитаемым», зеркальным. И неожиданно прошептала то, чего он совершенно не ожидал:
— Не надо доктора, Аарон.
— Почему?
— Потому что доктор… он вылечит тело.
— И?
И вдруг понял то, что она не добавила вслух: «Он вылечит тело. Но не вылечит мою голову… А там ты…»
А там он. Ему стало тепло внутри — горько от ее слез, от ее страхов и тепло одновременно. Уже скоро.
Канн притянул Райну к себе, обнял ее, деревянную, напряженную.
— Дурочка… Пообещай мне кое-что.
— Что?
— Сейчас мы поедем к доктору, и ты не будешь думать. Вообще ни о чем.
— Я не смогу.
— Сможешь. Если пообещаешь.
— Не думать?
— Да.
— Совсем ни о чем?
— Я тебя прошу.
Она не понимала, зачем он просит об этом, но неуверенно кивнула.
— Я попробую.
После того как завелся мотор, взволнованно прошептала:
— А мы едем к доктору прямо сейчас?
— Да.
— Но ведь поздно…
— Мы едем не в клинику — к частному доктору. К особенному.
— Тем более он не примет нас в такое время.
За окнами стояла темень. Но Канн, вопреки ее опасениям, уверенно кивнул.
— Примет. Обещаю.
Переключив передачу, он накрыл ее маленькую ладонь своей большой. Посмотрел на нее с тревогой, но ласково и глубоко.
— Ты обещала, помнишь?
— Не думать. Я помню.
И затихла.
* * *
Какой сумасшедший день — тяжелый и непредсказуемый. С самого утра она приняла с таким трудом давшееся ей решение, провела наедине с собой много часов подряд, не выдержала — рванула в Нордейл. Всего каких-то сорок минут назад сидела в тесной квартире перед мужчиной — сенсором — боялась того, что должно произойти, а потом вдруг пришел он… Аарон. И сказал то, во что она до сих пор не могла поверить: шрамы можно убрать — сбылось…. Сбылось, все сбылось…
И, значит, не зря они пошли в тот поход, не зря шагали, бились, преодолевали каждый шаг. Не зря. Разве могла она подумать, что ближе к ночи окажется вдруг здесь, в чужом доме, в просторной гостиной, которую не видела никогда в жизни, — уставшая, измотанная, неспособная даже сообразить, что именно чувствует в данный момент? Нет, не могла.
Из соседней комнаты доносились приглушенные голоса — Канн разговаривал с доктором. Последнего она не успела даже рассмотреть — свет падал из-за спины, и лица не разглядеть. Лишь услышала, как он ответил: «Проходите» в ответ на фразу: «Я привез тебе пациента».
Пациента.
Неужели…
Она — пациент. Приехала, чтобы ей залечили шрамы. Не в клинике — в каком-то доме.
Просто верь мне. Доверься.
Аарон просил не думать, и она всячески пыталась сдержать обещание. Смотрела на собственные колени и лежащие на них ладони, старалась не думать о том, что не ела уже несколько часов подряд, — лишь выпила какую-то непонятную таблетку и полстакана воды. Тикали над плоским экраном телевизора подвешенные на стене круглые белые часы; стоял у ее мокрых от слишком долгого пребывания на улице носков пыльный и пустой рюкзачок.
* * *
— Ложитесь.
В светлой и узкой комнате ничего — лишь застеленная простыней кушетка и один — единственный стул. Ни медицинских инструментов, ни оборудования, ни страшных на вид железных ванночек и скальпелей, которые она ожидала увидеть.
Доктор оказался приятным человеком — рыжеволосым, спокойным. Со странными глазами цвета чайной заварки. Хорошим человеком, как ей показалось. Но где же все-таки инструменты?
— А почему нет…
— Скальпелей? — «хирург» улыбнулся. — Они нам не нужны. Я — нейрограф. Лечу другими методами.
Райна кивнула, хотя не поняла ни слова. Нейрограф — кто это?
— Мне, наверное, стоит вам рассказать о шрамах? — спросила хрипло. Привыкла, что сначала пациента опрашивают, долго пишут.
— Нет, не нужно, — ответ снова ее удивил. — Я увижу все сам.
— Как… увидите?
— Это не так важно, правда? Важен результат. И да, больно вам не будет — вы будете спать.
— Просто спать? Без наркоза?
— Наркоз тоже не понадобится. Кстати, меня зовут Стивен. А вас?
— Райна.
— Прекрасно, Райна. Ни о чем не волнуйтесь, хорошо? Закройте глаза, расслабьтесь. Я сейчас положу ладони на вашу грудную клетку и увижу все, что нужно увидеть. Просто глубоко и ровно дышите, договорились?
— Договорились.
Странное место. Странный доктор.
«Верь мне».
Аарон просил верить, и она верила. Может, глупая, может, полностью сумасшедшая.
«Отключи мысли…»
Она обещала. И она сделает.
Когда ей на грудь легла теплая ладонь, Райна старалась глубоко и ровно дышать.
* * *
Стив вернулся в комнату через двадцать минут; Аарон к тому времени извелся от желания закурить, но выйти на крыльцо не решился — вдруг потревожит дымом спящую наверху Тайру? В спальне могут быть открыты окна — чужой монастырь, чужой устав. Он и так привел доку пациентку тогда, как тот уже собирался отбыть ко сну.
— Ну, как она?
— Спит. Я усыпил ее, — Стивен потер пальцами подбородок, взглянул на Аарона с немым, но не злым упреком в глаза — мол, где вы только находите таких сложных пациентов?
— Много повреждений?
— Очень много. Восстанавливать ее ткани буду долго, с перерывами. К утру, наверное, выдохнусь.
— Извини.
Канн действительно чувствовал раскаяние. Однако не мог не привезти сюда Райну, просто не мог.
Его друг лишь махнул рукой — «не ты первый, не ты последний».
— Все сделаю, просто займет время.
— Сколько?
Находясь в тишине и одиночестве, Аарон успел придумать на завтра некий план и уже вовсю продумывал его детали — ему бы только знать, какой временной запас в его расположении? И ответ дока важен, очень важен.
— Утром, думаю, закончу. Регенерация — процесс кропотливый и не быстрый, придется делать паузы, восстанавливаться самому…
— С меня причитается.
— Да брось ты. Я обещал лечить всех, кому нужна помощь, вот и лечу.
Канну «все» были «до лампочки» — ему даже сделалось стыдно за эту мысль. Но вот Райна…
— Думаешь, к обеду она будет в порядке?
— Да, к обеду точно.
— Тогда подержи ее у себя примерно до часу дня, хорошо? А потом я ее заберу. Только не говори ей ничего, хорошо?
Стив вновь взглянул на него чуть укоризненно и с любопытством — мол, в какие игры вы тут играете?
— Старик, мне это важно. Она… важна.
Лагерфельд все понял.
— Подержу, без проблем. Все равно нужно будет ее пронаблюдать. Осложнений не будет, я уверен, но в таких вещах всегда лучше перестраховаться.
— С меня виски.
— Ящик.
— Десять ящиков. Честно, я припру тебе все десять ящиков!
— Сам это сказал.
Док улыбнулся.
— Езжай, отдохни сам. А я займусь пациентом.
— Хорошо, тогда пошел.
Уходя, Аарон чувствовал себя, будто пьяный, — гудели от усталости голова, и натруженные от длительного сидения в машине колени, зато блестели от возбуждения и предвкушения завтрашнего дня глаза.
Дурак. Совершенно беспросветно влюбленный дурак.
Он мечтал об этом ощущении — он его получил.
