Глава 15
На следующий день — с утра и до самого обеда — Аарон внимательно наблюдал за Райной. Наблюдал скрытно — присматривался, подмечал детали, анализировал.
И удивлялся.
Нет, не тому, что она поднялась раньше всех, каким-то непостижимым ему образом выпросила у котелка им всем по вкусному завтраку — по три яйца с жареным беконом — и разложила его по тарелкам. Не тому, что вновь сама заварила чай и помогла убрать посуду — она всегда была заботливой. Но тому, как она себя вела, как держалась.
С того самого момента, когда случился их злосчастный разговор, он был абсолютно уверен в том, что их «заказчица» либо продолжит корчить из себя насмерть обиженную жертву — плестись в конце цепочки, присаживаться на каждый пенек и несчастным взглядом смотреть в сторону, — либо начнет рычать на него при каждом удобном случае.
Райна не рычала.
Она, кажется, даже не обижалась. Счастливой тоже не выглядела, но и не кидалась на него с упреками.
Странно.
Ему почему-то казалось, что уже в тот же вечер после оскорблений, которые он на нее вылил, она попытается ему что-то объяснить — оправдаться, что-то доказать, «обелить» себя. Не пыталась. И Канна это интриговало все сильнее. А заодно все чаще закрадывалась в голову предательская мысль о том, что «убийцы» себя так не ведут. Да и стервы тоже.
И тогда он раздражался на самого себя — ведь все же с ней понятно? Разбалованная большими деньгами дамочка — творит, что хочет, унижает, оскорбляет, творит криминал, сорит купюрами. Зачем он вообще думает о ней? Какого хрена не может избавиться от постоянно протекающего на фоне более важных мыслей анализа? Ему бы о Миле думать! Тосковать, черт возьми, ждать, когда же сам вернется домой, желать прижаться к теплому и податливому телу.
Мила в голову не шла. Зато из нее не вылезала Райна и все ее запомнившиеся образы: вот она сидит у костра одна — в руке палочка, в глазах печаль, — вот робко улыбается от того, что вывела всех из пещеры (и ведь вывела ведь, чертовка, сумела!), вот она аккуратно моет ботинки от грязи в ручье с упавшими на лицо волосами. Вот несмело протягивает руку ассасину, чтобы тот помог перебраться через скользкий камень, а после благодарит, вот светится от того, что видит Майкла…
А сегодня она вообще рассмеялась — да — да. Совершенно неожиданно для всех — звонко и радостно. Оказывается, пока они шли мимо странного места, где под ногами то и дело попадались странные золотистые светящиеся листья, ей прямо на нос уселась фиолетовая бабочка (и откуда только взялась?). И Райна расхохоталась!
Канн не смог припомнить, видел ли он ее до сих пор хохочущей. Напряг память — нет, однозначно нет. Грустной, задумчивой, с надеждой в глазах и без оной, печальной, похожей на философа, увлеченной готовкой, робкой, любопытной. Но не смеющейся. И почему-то ошалел от этой картины.
Райна смеялась.
И делалась при этом похожей на веселую озорную девчонку с красивыми темными глазами — завораживающее зрелище.
Ну, разве убийца может быть такой? Такой… искренней.
«Может. Убийцы могут быть всякими — они психи, и потому непредсказуемы», — убеждал он сам себя и нисколько не убеждался.
Почему она не злилась на него? Почему даже не рыкнула — ведь обиделась? Ну, осыпала бы парочкой ругательств — он бы понял.
А так Канн ничего не понял и потому намертво привязался к вопросу — а какая она — Райна? Где-то глубоко — глубоко внутри. Какая она — настоящая?
В полдень остановились у чудесного и живописного озера с хрустальной зеленоватой водой. Прежде чем ушмыгнуть за окружившую заводь растительность — «мне бы ополоснуться», — Райна снова всех накормила. Вновь поинтересовалась, что именно каждый желает видеть на тарелке, впервые получила прямой ответ от Баала — «мяса!», — улыбнулась и отправилась колдовать над странной посудиной. Следом за Баалом ожил и ассасин — попросил картошки с подливой. Канн чего-либо просить постеснялся и потому (совершенно непредсказуемо) получил на тарелке горку лапши с сыром и свиной нарезкой. Чертовски, как оказалось, вкусную. Поблагодарить «повариху» он, впрочем, постеснялся тоже — все выжидал удобного момента, а потом попросту не успел — Райна убежала «купаться».
И они сидели все вместе, неторопливо пили чай, расслабляли ноги — шутка ли то с горы, то в гору, да еще и с тяжелыми рюкзаками, — смотрели на плавные линии холмов у горизонта, щурились от яркого солнца и балдели от ощущения сытых животов. Сухие пайки оказались благополучно забыты. И хвала за это Создателю.
Канн почему-то глядел туда, где за кустами колыхалась кругами по поверхности вода.
Холодная, наверное.
За его взглядом внимательно следил ассасин.
— Хорошая она, — вдруг неожиданно изрек он, и у Аарона от удивления вытянулось лицо. Декстер редко хорошо отзывался о людях — чаще всего он вообще о них не отзывался. Пускал пулю в лоб и уходил. А тут такие слова.
— Хороший человек, — пояснил Рен.
Канн отвернулся.
— Да, раньше была хорошей. Давно.
— Такой же и осталась.
Странный полдень, странный разговор. Может, Райна и осталась хорошей, вот только зачем идет к озеру «Дхар»? Ведь не просто же так?
— А ты спроси ее, — Декстер читал его мысли. Всегда умел улавливать то, о чем думает собеседник.
— Я бы спросил, да только она не ответит.
— Ну, если ты ее при этом оскорблять не будешь.
— Да иди ты, — незло рыкнул стратег. — Я хоть как теперь спроси, все равно не расскажет.
— Не верю, что она кого-то убила намеренно. Скорее, случайно.
Он только что озвучил то же самое, о чем Аарон думал последние два дня; Баал слушал их молча — наслаждался овевающим лицо ветерком, прикрыв глаза. Полчаса назад он сожрал столько мяса, что Канн на его месте уже лопнул бы.
— Хочешь, чтобы заговорила? Извинись.
— За что, за правду?
— А ты упертый.
— А ты нет? Тем более, я уже извинялся.
— Попробуй еще раз. Не все является тем, чем кажется на первый взгляд, — глубокомысленно изрек Рен и тоже откинулся на спину и прикрыл глаза; его сосед какое-то время смотрел на расслабленное лицо друга, затем раздраженно фыркнул.
И все же задумался.
Действительно, спросить бы ее — пусть не сразу о совершенном убийстве, пусть не с места в карьер, — но хоть о чем-нибудь. Завести разговор, узнать чуть глубже, что она за человек, а там уже и задать главный вопрос — почему идет к озеру? Что такого произошло, что Комиссия разрешила ей совершить столь длинный и опасный поход, для чего?
После того, как тронулись в путь, местность выдалась ровная, хорошая — под ногами трава, ни тебе склонов, ни тебе уклонов — шагай — не хочу.
Поначалу Аарон просто снизил темп и позволил обогнать себя Баалу. Тот бросил удивленный взгляд, без слов понял намек и прошагал мимо тормознувшего коллеги. Затем Канн «отстал» еще, долго ждал, пока приблизится Райна. Но та не приближалась — снижал скорость он, снижала и она — явственно не желала вступать в диалог.
Оно и понятно.
Ему пришлось дожидаться ее стоя — со спины девчонку подгонял ассасин, и совсем остановиться она попросту не могла.
— Я хочу поговорить.
— О чем?
— Просто. Поговорить.
Теперь они шагали рядом. Райна на него не смотрела — глядела то себе под ноги, то вдаль. Ему иногда казалось, что она вообще забывала о том, что, помимо нее, рядом есть другие люди — он сам, Рен, Баал. Она будто ускользала куда-то одновременно внутрь себя и наружу — любовалась деревьями, пейзажами, небом. О чем-то думала и все время молчала; ему хотелось вывести ее «на поверхность».
— Райна?
Она удивленно посмотрела на него. Наверное, не ожидала, что скажет не «Марго».
— Я хочу спросить.
— Спрашивай.
Ответила буднично, просто, и он снова подивился тому, что она не рычит.
Удивительная какая-то.
— А как ты стала богатой? Может, не мое дело — не отвечай, если не желаешь. Но просто интересно.
Теперь она бросила на него другой взгляд, чуть более хмурый, говорящий, «так я и думала, что однажды ты спросишь», но ответить, все же, ответила.
— Это все Рид.
И Канн удивленно притих. Ждал продолжения — мол, Рид — это мой парень, мужчина или кто еще, но не дождался. Спросил сам:
— А кто такой Рид?
И забоялся фразы «Мой мужчина». Сам не понял, почему забоялся — лишь уловил противное чувство — как будто холодная змея по животу.
— Это мой финансовый консультант.
И на сердце тут же отлегло — финансовый консультант, надо же. Райна и финансовый консультант! А, впрочем, чему он удивляется? Она далеко не глупа и очень внимательна — не далее, как вчера в пещере это доказала. Значит, выросла с тех пор, значит, сумела подняться! И почему-то против воли почувствовал за себя гордость. Ведь когда-то помог…
— А где ты его нашла?
— Знакомый посоветовал.
Он опасался затянувшегося молчания, но Райна продолжила:
— Нашла в его компании советников по инвестициям. Я тогда выиграла сумму в лотерею — не большую и не маленькую, — не знала, как потратить. А когда услышала про консультанта, решила попробовать. С тех пор он и занимается ведением моих дел: покупает какие-то акции, во что-то вкладывается — только приносит мне документы на подпись.
— Которые ты не читаешь, — не хотел язвить, но все равно съязвил.
— Которые я не читаю.
Прозвучало это как — «какая я есть, такая и есть». Аарон, чтобы Райна не успела вновь нырнуть в себя, быстро поинтересовался:
— И как это?
— Как «что»?
— Быть богатой?
Они шагали рядом так просто и буднично, что у него кружилась голова, — она его не винила. Не злилась, разговаривала, не чуралась с обиженными глазами; плыли по бокам пятачки не растаявшего снега — то совсем исчезали, будто лето, то появлялись вновь, напаивая воздух сыростью и ароматом весны. Чудная местность.
— Никак.
— В смысле, никак? Ведь с деньгами что-то меняется?
— Ничего не меняется.
— Совсем?
— Ну, — она замялась. После посмотрела на него чуть грустно и вопросительно, — а что должно меняться? Деньги не меняют человека, они лишь усиливают то, что в нем есть. Жадный становится еще более жадным, щедрый сделается щедрее. Кто хочет власти, будет опьянен, а кто был добрым, добрым и останется.
Его приятно удивила такая философия. Не ожидал.
Райна продолжала:
— С деньгами можно купить хорошую квартиру и поставить в нее диван, но нельзя купить того, кто на этом диване будет спать. Можно купить яхту, но не того, кто совершит на ней с тобой путешествие. Можно забронировать самый лучший столик в дорогом ресторане, но все равно ужинать одному. Потому ничего и не меняется.
Впервые в жизни Канн почувствовал, как без причины колотится сердце. Почему? Потому что в ее голосе звучит грусть? Или потому, что теперь он точно не верил в то, что она убийца? Убийцы так не рассуждают. Даже очень хитрые и изворотливые.
— То есть для тебя ничего не поменялось?
— Нет. Просто появилась возможность делать то, что я хочу. Только… я все равно не делаю.
— А почему не делаешь?
— Нужно… правильное настроение.
«А его нет», — досказала за спутницу тишина. И Канн вдруг решился задать вопрос, который совершенно не собирался задавать, почему-то ему стало важно это выяснить:
— А как получилось, что ты меня помнишь?
— А ты меня?
Она явно пыталась уклониться от темы.
— Ну, я-то понятно. У меня профессия такая, что приходится мотаться с уровня на уровень. Я просто физически не имею права забывать. Но ты совершила шесть переходов. Шесть. И не забыла. Почему?
И впервые посмотрел на нее пристально. Внимательно и в открытую. А Райна взглянула на него и тут же отвернулась. Ответила болезненно просто:
— Наверное, потому что хотела.
После чего поправила рюкзак и зашагала быстрее.
* * *
Любить себя означает жить без страха. Не бояться, что кто-то осудит, скажет недоброе, не оценит по достоинству, не заметит хорошего. Любящий себя человек не теряет достоинства, когда слышит в свою сторону упреки, не отвечает грубостью на грубость, не ведется на провокации, продолжая следовать по своему пути молча, пребывая в гармонии.
Тот, кто любит себя, испытывает за себя гордость. Тот, кто любит другого, всякую гордость теряет — почему так странно? И как научиться любить другого, но при этом не потерять самого себя?
Обо всем этом Райна думала до того, как к ней с разговорами подошел Канн. Зачем подошел? Зачем разбередил душу? Захотел выспросить новую порцию подробностей, чтобы сложить в своей голове еще более ужасную, но цельную картину о том, какой стала Райна Вильяни?
А она не стала ни плохой, ни хорошей. В какой-то момент просела под давлением обстоятельств, ожесточилась, любя другого, забыла о всяком уважении к себе. Вот такая она. Райна.
Разговор закончился, а хорошее настроение уже так и не вернулось ни через час, ни через два. До вечерней стоянки она так и дошла, пребывая в раздрае.
И снова костерок, идущие мимо ее ушей беседы чужих людей, установка палаток, готовка. На ужин она попросила у котелка разного: мясного рагу для мужчин и запеканку для себя — соскучилась по творожному. А теперь сидела возле огня, смотрела на угли, силилась отогнать прочь плохие мысли — нужно просто уйти спать. Как можно раньше.
Сегодня навряд ли получится так просто заснуть — будет вертеться в голове разговор с Канном. Что он думает про нее теперь? Изменилось ли что-то от ее ответов? Нет, наверное, нет. Любовь так и живет в ней, а в нем отсутствует.
Дерьмово на душе. Тускло. Тяжело находиться рядом с тем, кто тебя не любит. Научиться чувствовать в такой ситуации гармонию, все равно, что искать спокойствия, намеренно сунувшись в толпу склочников.
Палочка прогорала; чай в этот раз она заварила некрепкий. Как стал готов, налила его в кружку, отошла к дальнему бревну, привычно устроилась в отдалении, хотела подумать о своем, погрустить.
Не вышло.
Он подошел вновь; Райна напряглась еще сильнее, чем в обед. Как только Канн присел рядом с ней на бревно, мысленно зашептала: «Уходи, пожалуйста, уходи».
Не надо разговоров о пустом, не нужно дурацких вопросов, «тестирований» — ей бы чуточку тепла, ласки, симпатии. Или хотя бы тишины. Тишина лучше, чем чувство, что он — вот он, он рядом, а ты вынужден прикидываться «нормальным» человеком — адекватным, не рвущимся внутри от чувств, не разваливающимся на части от тоски.
Не могла же она сказать: «Уходи, Аарон».
Или могла?
Наверное, сможет, если он так и продолжит сидеть рядом.
Зачем ты подошел? Зачем? Зачем я чувствую тебя так сильно, что делается душно? Почему не могу не смотреть на твои пальцы, ладони, не могу оторвать взгляд от сильных и крепких коленей? Зачем вся эта мука? Чужой… Чужой.
На пальце так и блестело кольцо.
— Райна…
Она не ответила. Спросить «что?» — сам продолжит.
— Ответь мне на один вопрос, пожалуйста, — «пожалуйста» навело и вовсе на неприятные мысли — обычно Канн вежливого общения не придерживался. — Почему мы идем туда, куда идем? На озеро.
Ее лицо одеревенело. Зря… зря он затеял эту беседу, зря она не ушла в палатку. Зря спросил.
— Просто идем.
— Зачем? Для чего тебе это?
— Чтобы «смыть грехи», разве ты не знаешь?
Она вдруг желчно усмехнулась. Душа на части, а тут еще и помогут со стороны — заложат взрывчатку и нажмут кнопку на детонаторе.
— Знаю.
— Тогда что?
— Я… не верю.
— Не веришь во что?
— Что ты виновна.
Ой ли! Тоска стала не просто тяжелой, она стала ядовитой.
— Почему же? Ведь знаешь, что я изменилась — превратилась в стерву.
— Что-то повлияло на тебя.
— Глубоко копаешь.
Теперь язвила она — обещала себе этого не делать. Она любит себя, любит… Ненавидит в этот момент. За то, что хочется раскричаться, разреветься, хочется удариться в истерику и не быть больше ни плохой, ни хорошей. Ей бы уже просто… не быть.
— Райна, поговори со мной.
Он намеренно делает ей больно?
— О чем, Аарон?
— Расскажи, что случилось с тобой в прошлом? Почему мы идем туда, куда идем? Ведь ты не убивала, я не верю.
— Я убивала, — ответ получился глухим, ровным, практически лишенным эмоций. Браво ей, а то ведь сердце исходит кровью.
А его голос звучал тепло, с сочувствием. Черт бы его подрал.
— Значит, были причины…
— Для всего бывают причины.
— Какие они были у тебя?
— Не тряси меня! Не спрашивай, не лезь в душу! Зачем тебе?
— Райна…
— Я убила его, убила, ты это хотел услышать? — она не выдержала, сорвалась. — Нет, не несчастный случай, как мне хотелось бы верить. Я помогла ему умереть. Намеренно.
— Кому, Райна?
— Не важно.
— Важно. Я мог бы помочь…
— Не мог бы.
— Мог бы. Все сделал бы.
Все сделал? Ей стало тяжело до слез, горше которых еще не было. Где он был, когда она искала его? Почему пропадал все это время? Почему не нашел сам? А теперь поздно… Она все это пережила, превратилась в Марго, век за веком жила со шрамами внутри и снаружи. Пыталась забыть. Его забыть.
— Уже ничего не изменить.
— Я…
— Ничего, Аарон. И мы просто идем туда, куда идем.
— Поделись со мной.
— Нет.
Нет, нет и нет.
Поджав губы и стараясь не выказать того, насколько сильно трясутся ладони, Райна поднялась с бревна, выплеснула заварку из кружки на траву и пошла в палатку.
