Глава 35
в которой Якул теряет и находит мир

— Вы знаете, зачем я здесь.

— Знаю, — ответил Якул, лениво водя когтем по столу.

Лакированная поверхность расцветала клубящимися порезами.

— Но не станете облегчать мне задачу?

— Не стану. Скажу больше: зря прилетели. У мейстера и то было больше шансов.

— Почему? Мы с вами не были знакомы до этой минуты, значит, дело не в личном отношении. Полагаю, причина в Хезарии.

Якул вскинул глаза и убрал руку.

— У меня нет желания обсуждать это ни с вами, ни с кем бы то ни было ещё. Разговор окончен. Вы знаете, где выход, и дорогу, как я понимаю, показывать не нужно.

После такого посетители обычно сразу понимали намёк и спешили удалиться.

Однако гостья, к его глубочайшему изумлению, устроилась поудобнее в кресле напротив, примостила на стол необъятный баул и выудила оттуда блистер с лакричными пастилками.

— Надеюсь, вы не против? — осведомилась она непререкаемым тоном. Якул спросил себя, остановил бы её отрицательный ответ, и пришёл к выводу, что вряд ли. — На следующей неделе литературные чтения, берегу горло.

Он сделал дозволяющий жест.

— Чувствуйте себя, как в моём замке.

Женщина схрумкала сразу две бурые полоски, убрала остальное обратно и деловито сложила руки на столе замком. На пальце маячило, раздражая, кольцо с массивным черным камнем в алых прожилках. «Невестин камень»… Один из двух фамильных перстней.

— Я не из тех, кто очаровывает с первого взгляда.

— Да что вы?

— Не нужно иронии, молодой человек, — строго сказала она, и Якул подавил желание выпрямить спину. — Вообще-то в целом мире нашёлся только один такой безумец. Он не давал мне проходу с самой первой встречи.

— Прошу, избавьте меня от подробностей.

— Я знала, что будет непросто, — вздохнула профессор. — Давайте начнём с начала: я вам не нравлюсь?

— Я вас не знаю, — неприязненно отозвался Якул.

— И не хотите узнать?

— Нет.

— Почему вы против нашего союза с вашим отцом?

— Вы… человек.

— Я, прежде всего, женщина. Остальное не имеет значения.

— Не имеет? — Якул вскочил и принялся ходить взад-вперёд, понимая, что зря поддался вспышке, но был не в силах сдержаться. — Ещё как имеет! До недавнего времени это решало абсолютно всё — для мейстера, для меня….

— Прошу сядьте и…

Якул оставил её слова без внимания, продолжая мерить шагами кабинет и рассуждая вслух, уже с самим собой.

— Всю жизнь он ломал, выковывал и переплавлял меня под себя, вколачивал в голову, что традиции — это всё. На них держится наше общество, говорил он, обычаи — то единственное, что имеет значение. Изменить им, значит, изменить всему роду. Инакомыслие — бич, ядовитый плющ, который надлежит безжалостно выкорчевывать из кладки души и посыпать побеги солью. Мы обязаны подчинять свою жизнь регламенту, установленному ещё предками, несомненно, более мудрыми существами, чем мы с вами. Любое отступление, ни много ни мало, предательство и должно караться соответствующе. Самое страшное — уронить себя в глазах общества, сделать что-то не так, разочаровать. Уверен, во многом его нетерпимость стала причиной, почему мать, моя мать и его жена, оставила нас. Но я так и не смог об этом спросить, потому что никогда её не знал. И вот появляетесь вы, и всё в одночасье меняется. Мейстер отметает свои же законы, как ненужный хлам. — Якул замер и уставился на неё: — Почему? — Ответить он ей не дал, отмахнулся и глубоко запустил руки в карманы. — Нет, вам не понять, каково это, когда мир, в который ты всю жизнь пытался вписаться, отказываясь от своего Я, стараясь стать достойным сыном, в одночасье рушится, оборачивается пшиком, сусальным золотом на подгнившем торте. Нет мира, нет определителя, нет мерила, и единственное, что я знаю: вся предыдущая жизнь с её принципами и установками была ложью, и мой бог оказался фальшивым божком на лотке гоблина-старьевщика. Вот что вам надо знать!

Профессор не пыталась перебивать. А когда он закончил, встала с кресла, приблизилась и положила дрожащую руку ему на щеку.

— Мальчик мой. Бедный запутавшийся мальчик. Как же я страшилась этой встречи…

Якул онемел. Она в своём уме? Неужели не понимает, что притрагиваться к разгоряченному дракону примерно так же безопасно, как к электрической медузе?

Пару мгновений выпуклые серые глаза, кажущиеся огромными за диоптриями очков, рассматривали его, и морщинистая рука поглаживала то щеку, то волосы. Следующая фраза заставила его окаменеть.

— Я никогда не бросала тебя, только не в мыслях.

А потом профессор встала на цыпочки и крепко обняла его. Макушка уперлась ему в подбородок, а седой пучок пощекотал нос. Минуту Якул стоял, не в силах пошевелиться, и наконец медленно осторожно обнял её в ответ.

С Хезарием мы встретились, страшно сказать, сколько лет назад. Мне едва стукнуло шестнадцать, и я приехала погостить к тетушке в Потерию. Столица показалась мне тогда чем-то сказочным и необыкновенным: повсюду высоченные в несколько этажей дома, суета, народ спешит во все стороны, подводы мчатся, едва не сбивая с ног. В то время твой отец ещё учился в Принсфорде…

Якул думал, что его уже ничем не поразить, но это!

— Мейстер… учился там? Но я думал, что ни один дракон…

— Ни один дракон до него и ни один после, — кивнула профессор — называть её матерью, даже про себя, пока не выходило. Тут нужна тренировка. — Но Хезарий всегда отличался бунтарским духом, поэтому презрел запрет родителей и поступил в Академию. Учился он, кстати, на факультете романтиков. Тогда их ещё именовали так, «ранимых» прибавили позже, когда предъявляемые к мужьям стандарты изменились, и душевная тонкость стала восприниматься девами больше как изъян.

Она ненадолго замолчала, подбирая слова, чтобы нанизать их на нить воспоминаний.

— Это была любовь с первого взгляда, предопределение, из тех, что один раз и на всю жизнь. Хотя на свидании я сразу заявила, что он самый несносный дракон из всех. — Женщина мечтательно улыбнулась, закуталась плотнее в плед, который Якул ей принес, и отхлебнула из чашки. — Это был его заключительный год обучения. Оба понимали, что рано или поздно он закончится. Да и тетушка намекала, дескать, гостям негоже задерживаться по полгода. Тогда-то твой отец и предложил вместе бежать.

— Бежать? — удивился Якул. — От чего?

Профессор удивилась в ответ:

— От правил, конечно. Осуждения… Некоторые вещи никогда не меняются. Драконы женятся на драконах, люди на людях — таков устоявшийся порядок вещей. Наверное, традиции так долго существуют, потому что всем нам безопаснее прятаться за порядком. Спокойнее жить, когда знаешь, что в мире есть что-то вечное, незыблемое. Изменить традиции не в нашей власти. Единственное, что мы можем, это изменить своё отношение к ним.

— Ну, хорошо, и на что вы собирались жить?

— Хезарий сказал, что станет странствующим музыкантом. Мы будем ездить по свету и зарабатывать на жизнь его талантом.

— Нет у него никакого музыкального таланта. Равно как слуха и голоса.

— Я сказала ему то же самое, — рассмеялась профессор. — Но в молодости всё это не имеет значения. Привычка подстраховываться появляется с возрастом. Когда они, — женщина тронула толстую роговую оправу очков, — меняют цвет.

— И вы согласились бежать с ним?

— Разумеется, ведь я была безумно влюблена, — профессор погладила одну из оставленных Якулом на поверхности стола царапин и подцепила её ногтем. — А буквально на следующий день, как гром среди ясного неба, пришло извещение от его родителей: Хезария срочно вызывали домой, потому что назначенной ему принцессе исполнилось семнадцать. Предстоял ритуал.

Якул вздрогнул и кинул сложенного из пригласительного письма ящера в камин. Пламя выбросило навстречу язык, заглотив подношение прямо в воздухе.

— И мейстер оставил вас и уехал? — ровным голосом спросил он, не отрывая взгляда от огня, в котором выплясывала, корчась, почерневшая жертва.

— Нет, — внезапно ответила профессор, не решаясь поднять голову и продолжая гладить свежие раны стола. — Всё было с точностью до наоборот. Всем сказкам рано или поздно наступает конец, но эту закончила я сама. — Якул повернулся к ней, в ожидании остального. — Я заявила, что никогда не смирюсь с ролью второй в доме, и вообще слишком многое нас разделяет, поэтому для обоих будет лучше расстаться и обо всем забыть. Отчасти мой выбор был продиктован страхом потерять Хезария.

— Вы отвергли его, потому что боялись потерять?

— Да, ведь я была уверена, что рано или поздно он меня возненавидит. Его семья, другие драконы никогда не примут наш союз, отвернутся, и, когда Хезарий это поймёт, то обвинит во всем ту, что обрекла его на жизнь изгоя. А я слишком любила твоего отца, чтобы стать ему ненавистной. Не забывай, что в те времена всё было гораздо строже, хотя на браки между эльфами и гномами уже тогда смотрели сквозь пальцы. А ещё я была слишком горда, чтобы довольствоваться ролью неудобной супруги рядом с законной принцессой. Я и сейчас сказала ему, чтобы не вздумал нас знакомить.

— Принцесса — из другой области, — возразил Якул, — там всё сложнее.

— Для нас, женщин, всё просто, — пожала плечами профессор. — Так что, думаю, это я отчасти виновата в том, каким он стал, и почему был так суров в вопросах твоего воспитания. Решил, что неукоснительное соблюдение правил общества, традиций убережет тебя от неверных шагов и разочарований. Обеспечит спокойствие и стабильность. Кто же знал, что ты пойдёшь в него, а природу не обманешь?

Оба надолго замолчали. Первым тишину нарушил Якул.

— И после вашего отказа он уехал?

— Да, ему пришлось. А я впоследствии стала преподавать в Принсфорде.

— Но в конечном счете я рос в замке.

— Решили, что так будет лучше, ведь с виду ты ничем не отличаешься от других драконов.

Якул снова задумался.

— Извините, но, по моим подсчетам, выходит, что вы никак не можете быть моей матерью. Хоррибл как-то вскользь упомянул, что вы с мейстером едва ли не полвека не виделись. То есть, получается, с тех пор, как он учился в Принсфорде.

Тут, к удивлению Якула, профессор густо покраснела, сняла очки, положила на стол и попросила плеснуть в чай брэнди.

— Так ведь я и не говорю, что ты появился тогда. Был за эти полвека один день, о котором мы с Хезарием условились не говорить. Он слал письма каждый день, а я ведь не железная…

Мейстер был не в духе. Мало того, что свадебные подарки прислали загодя, превратив его замок в настоящий склад, пробираться через который было чревато увечьями, так ещё Мелюзина три часа назад уехала в салон, и с тех пор о ней ни слуху ни духу. Впору начать волноваться. Или ревновать. Помилуйте, какой салон в девять вечера? Она и слово-то это выговорила так, будто произносила впервые.

Шум за окном заставил его начать прокладывать путь в холл. Пока никто не видит, мейстер мог позволить себе наваливаться на трость всем весом.

Подошедшего одновременно с ним дворецкого он отослал и распахнул дверь самолично. Вместо приветствия вымокшая до нитки Мелюзина потрепала его по щеке и сообщила, что отлично прошлась по магазинам. За её спиной сплошной стеной грохотал ливень, разрывая темноту косыми струями и пузырясь лужами на крыльце.

Мейстер недовольно крякнул и потянулся закрыть створку, но Мелюзина остановила его и кивнула через плечо.

— Там ещё кое-кто приехал и хочет с тобой поговорить.

Она стряхнула влагу с сумки и зашла в дом, оставив его наедине с пустой лужайкой. Пустой она оставалась ровно до того момента, как следующая молния озарила двор, выхватив из темноты высокую широкоплечую фигуру. Казалось, мужчина соткался прямо из вспышки.

Он двинулся к крыльцу и, несмотря на дождь, шёл медленно, словно каждый шаг давался с трудом. Когда гость поднялся на крыльцо, мейстер судорожно стиснул набалдашник трости. Очередной небесный зигзаг озарил прямое суровое лицо и белые волосы, по которым струилась влага.

Стоящий напротив дракон медленно поднял глаза.

— Здравствуй, отец.