IV. В Булонском лесу
На солнечной стороне бульваров было очень жарко. Они быстро миновали их и помчались по благоухающим липовым аллеям к знаменитому Булонскому лесу.
Там веяло легкой прохладой.
Слегка распустившаяся листва лип, тополей и берез насыщала воздух необычайно тонким, нежным ароматом. Щебетанье птиц, едва заметное движение теплого зефира, ослепительно яркие солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь огромные деревья, — все это дополняло настроение первого свидания.
— Принцесса, я так счастлив видеть вас около себя, при такой поэтической обстановке, — начал барон. — Я знаю, наша природа, наша флора бледнеет в сравнении с чудной райской флорой страны Восходящего солнца, но и посреди скал Ледовитого океана, теплое сердце и порыв восторга могут заставить нас забыть окружающий холод и недостатки декоративного антуража. Знаете, принцесса, я поражен вашей грацией. Правда, и француженки очень грациозны, но между их грацией и вашей такое же расстояние, как между Францией и Японией. Не может тепличное растение сравниться с чудным тропическим цветком, согретым благодатными лучами южного солнца. Знаете, вы заставили меня впервые вспомнить читанные мною в детстве чарующие сказки о маленьких грациозных феях, о сильфидах, воплощенных мечтах нашего северного тевтонского эпоса…
Хризанта слушала излияния барона, как бы отдаваясь чудной музыке рисуемых им образов. Ей была чужда сентиментальность и она как-то терялась, слушая дифирамбы восторженного барона.
Она не знала, что ответить, и смотрела в чудную даль аллей, простирающихся до бесконечности.
— Я настолько ошеломлена всем виденным и всеми событиями, включая сюда и встречу с вами, что ничего не могу вам ответить на ваши, мною незаслуженные, хвалебные тирады, — наконец ответила она, волнуясь, — мы, японки, не понимаем вашего высокопарного языка. У нас нет поэтического прошлого и если, быть может, оно и существовало в легендах нашего народа, то современная литература нам очень мало об этом говорит. Оставим, барон, эту поэзию! Не знаю, как вам, но что касается меня, она навевает и тоску и скуку.
Принцесса шаловливо улыбнулась, показав ему два ряда зубов-жемчужин.
— Смотрите на это солнце, на эти чудные тополя, стройно врастающие в небо, смотрите, наконец, на меня, на вашу южную соседку, и забудьте о туманах вашего немецкого севера. Расскажите лучше что-нибудь веселое, — окинув барона шаловливым взором, кокетливо продолжала принцесса.
Барон растерялся.
— Вы обворожительны, принцесса, я не нахожу слов выразить свой восторг.
— Это скучно, — капризно сморщив губы, произнесла она. — Лучше скажите мне, где бы можно было сегодня вечером весело провести время. Вы понимаете меня, барон, я хочу жить, жить, наслаждаться, веселиться, побеждать без конца, — ну, словом, вы видите перед собою южную птичку, вырвавшуюся из родительской клетки и приехавшую в Париж с девизом: жить — наслаждаться.
Хризанта громко расхохоталась тем серебристым, веселым детским смехом, который так мало был знаком барону, привыкшему вращаться в чопорном и бездушном обществе.
В принцессе было так много непосредственного, наивного, шаловливого.
То был дивный цветок, но в аромате этого, едва раскрывающегося бутона, чувствовался одурманивающий, ошеломляющий юг с его таинственными и могучими чарами.
— Вы разрешите остановить экипаж? — внезапно спросил он. — Пройдемтесь по этой аллее…
Экипаж остановился.
Принцесса, не дожидаясь помощи барона, быстро соскочила с коляски и, увидев на поляне желтые цветки, побежала по траве и принялась рвать незнакомые цветы.
— Какие странные желтые цветы, — воскликнула она. — Какая мелкая ромашка. А что это за прозрачные шарики? — обратилась она к барону, указывая на одуванчики.
Барон осторожно сорвал одуванчик и поднес его Хризанте.
Однако, она едва дотронулась пальцами до стебля этого цветка, как весь шарик рассыпался на мелкие части.
— Сайонара! — воскликнула она с грустью. — Это означало — «прости».
Барон весело рассмеялся и поспешил сорвать целую горсть одуванчиков.
— Не напоминают ли вам, принцесса, эти одуванчики те воздушные, молодые сны с их чарующими видениями, которые так быстро обращаются в ничто при легком даже прикосновении действительности — нашем пробуждении? — заметил он глубокомысленно.
— Нет, барон, мне они напоминают слова, которые обращаются в ничто, как только надо перейти от них к делу. Ах, мужчины умеют так сладко петь! Однако, знаете ли, что говорила мне всегда гувернантка? Она говорила, что слова мужчин следует понимать в обратном смысле. Я и следую этому совету.
— И это вам удается? — рассмеялся барон.
— Ах, это так трудно, вы себе и представить не можете. Например, вы говорите, что я прелестна и прекрасна, что я волшебная фея, — и, наверно, в тоже самое время думаете о какой-нибудь белокурой мисс с вытянутой физиономией и водянисто-серыми глазами. Ах, эти серые глаза у женщин мне так не нравятся, а вот вам, мужчинам севера, почему-то кажутся отражением вашей серой небесной лазури!
Принцесса снова рассмеялась, убегая от барона вдоль по аллее.
— Скажите, барон, что такое ваша европейская любовь? — обернувшись, спросила Хризанта. — Читаю я, читаю ваши романы и прихожу в недоумение. Вот, например, какой-то мужчина страдает от самоотверженной любви к женщине, а та на него и смотреть не хочет. Мужчина беснуется, с ума сходит, отравляется или убивает ни в чем не повинную женщину, а то и совершенно непричастных к этой истории людей… К чему все это, я положительно не понимаю. Если он ее любит, а он ей не нравится, то ищи себе другую и не теряй времени. Ведь мужчины и женщины — все одинаковы. Вся разница между ними, как мне говорила мадам Ригар, настолько незначительна, что в конце концов главную роль всегда играет молодость, здоровье и деньги. Вам сколько лет, барон? — внезапно обратилась к нему Хризанта.
— Двадцать шесть, — ответил он.
— Вы, значит, на одиннадцать лет старше меня. Но это ничего. Дайте мне вас разглядеть, — произнесла Хризанта с шаловливою ирониею, принимаясь его разглядывать.
— У вас красивые голубые глаза, не такие водянисто-серые, как у нашей мисс Уэд, которая меня учила английскому языку в Токио.
— Какой вы, однако, большой! А вы сильный? — спросила она вдруг. — Вы можете меня поднять?
Вместо ответа барон схватил Хризанту и поднял ее высоко над собой.
— Однако! Я и не ожидала… Ну, так несите меня, — шаловливо продолжала красавица.
Барон, посадил ее к себе на руки, как ребенка; прижав к себе, понес по аллее.
В то же время он не переставал покрывать ее маленькие руки нежными поцелуями.
Они приблизились к скамейке, которую окружали подстриженные акации, образовавшие род живого грота. Вход в него охранял могучий дуб.
Принцесса спрыгнула на землю и быстро уселась на скамейке.
— Сядьте и вы, барон. Я хочу, чтобы вы рядом сели со мной и рассказали мне ваши любовные приключения. Вы недурны, а потому думаю, что ваша жизнь в Париже сплошное приключение. Не правда ли?
Барон подсел к принцессе и, взяв ее руки, пристально посмотрел ей в глаза.
— Да, дорогая принцесса, у меня очень много было приключений в жизни… Я три раза дрался на дуэли, два раза меня пытались убить — и всегда причиной тому были женщины, женщины и женщины.
— Ну, вот видите, я сразу угадала.
Но барон не обращал внимания на ее слова и продолжал.
— Какие же это были женщины в сравнении с вами?! В вас бьет бойким ключом источник действительной жизни, тогда как те женщины, которые некогда волновали мое сердце, притворялись искренними, восторженными, но потом оказывались лживыми, корыстолюбивыми и даже коварными. Я не нашел среди них ни одной цельной натуры. Все они скрытны, рисуются несуществующими добродетелями, устанавливают какие-то возвышенные принципы, стараются казаться патриархальными, нравственными и даже наивными, когда зачастую в их прошлом были и увлечения, и похождения далеко не пуританского свойства. Другое дело вы, дорогая моя; вы не фарисействуете, смотрите на факты трезво, не прикрываете их идеализмом и чопорностью и открыто проповедуете наслаждение.
Он прибавил скороговоркой:
— Быть может, наслаждение, которое вам даже неизвестно.
— Ширану га хотоке (неведение делает счастливым), — слегка улыбнувшись, сказала принцесса. — Вы правы: я очень мало знаю жизнь, но я молода и тороплюсь жить. Ведь ваши дамы тут начинают жить полною жизнью чуть ли не двадцати пяти лет. У вас и после тридцати лет дамы сохраняют стремление наслаждаться. Поль де-Кок говорит, что жажда любви у женщины лишь в сорок лет достигает своего апогея. Как это смешно, не правда ли?
И принцесса снова расхохоталась.
— У нас, японок, совсем иные взгляды. Наша женская жизнь длится всего тридцать лет. Тридцатилетняя женщина у нас, в Японии, уже не женщина, а старуха, и каждый муж старается избавиться от такой жены, а в лучшем случае жена отступает на второй план хозяйки и воспитательницы детей, предоставляя первое место другой, более молодой и интересной женщине. Естественно поэтому, что мы торопимся жить. У нас тринадцати лет уже выходят замуж, а с двенадцати лет занимаются довольно рискованным флиртом и любовной корреспонденцией.
Принцесса на минуту смолкла, как бы думая о чем-то отдаленном.
— Знаете, барон, мне было сделано уже шесть предложений и я их отвергла, так как не хотела себя связывать, не побывав в Европе. У нас теперь в Японии очень много говорят о ней. В особенности много говорят об Англии, Франции и России. Теперь в Париже, я убеждена, масса японцев. Из наших знакомых двое в Сорбонне и двое в академии, но их, наверно, гораздо больше.
— Вы приехали с братом? — прервал ее барон.
— Да, но это меня нисколько не стесняет. Я буду жить по- моему, а он никогда не спросит меня о том, что его не касается. Я могу хоть на неделю исчезнуть из Парижа и он, поверьте, даже не посмеет спросить, где я была. Барон, вы должны быть моим гидом, не правда ли? — закончила принцесса.
Барон порывисто схватил руку принцессы и покрыл ее нежными поцелуями.
— Кажется, вы заразились от меня, — насмешливо остановила Хри-занта барона. — Вы тоже начинаете торопиться. Потрудитесь оставить ваши нежности для десерта, а я сейчас хочу есть, страшно есть хочу и кроме хорошего завтрака, ни о чем не могу думать.
— Но, принцесса, дорогая, у нас завтрак заканчивается десертом, так же, вероятно, как у вас в Японии?
— Конечно, конечно! — ответила принцесса. — Только у нас дамы сами выбирают себе сладкое и не любят слишком приторных блюд.
Хризанта встала и направилась к шоссе. Вдали стоял экипаж с дремлющим кучером.
На небе показались облака.
Верхушки дерев отражали свист надвигающейся непогоды.
Хризанта весело вскочила в экипаж.
— Куда прикажете, принцесса? — произнес барон, стоя на подножке коляски.
— Домой. В «Гранд-Отеле» кормят довольно сносно, — защебетала скороговоркой Хризанта.
— Вы поедете через place de la Concorde, — повелительно сказал барон своему кучеру.
Тучи надвигались. Ветер начал крепнуть. Поднялся вихрь.
— Как темно, — с трепетом сказала Хризанта, бессознательно придвигаясь к барону.
— Принцесса, слышите вой дерев? Смотрите, весь лес стонет под напором надвигающейся бури, — сказал барон, указывая на темные тучи, заволокшие все небо.
На лице Хризанты выразилась тревога.
Лес не только стонал, он дрожал, потрясенный порывами урагана.
Крупные капли дождя колотили по верху коляски. В мгновение ока на бульваре де-Мадрид образовались огромные потоки.
Экипаж обмывало и захлестывало водой.
— Что это такое? наводнение? — испуганно спросила Хризанта.
— Нет, это у нас обычное явление весной — буря, — спокойно ответил барон.
— Это, вероятно, период дождей, спросила она, ведь ваши бури очень страшные?
— Вот Шато де-Мадрид, переждемте бурю, — сказал барон, едва коляска поравнялась с модным загородным ресторанчиком.
Хризанта в знак согласия слегка кивнула головой.
Экипаж остановился у громадного подъезда, из-под крыши которого выбежали услужливые лакеи.
— Кабинет, — вполголоса скомандовал барон, выразительно взглянув на метрдотеля, который с обворожительной улыбкой ждал гостей на площадке лестницы.
— Прошу сюда, — вежливо произнес последний и указал жестом руки на роскошную, убранную живыми цветами широкую лестницу.
Они поднялись во второй этаж. Там оказалась весьма комфортабельная большая комната, отделанная в стиле ампир.
К кабинету примыкал прекрасный балкон, весь убранный живыми цветами.
Аромат цветов врывался в кабинет, придавая атмосфере необычайную свежесть.
Метрдотель тактично ретировался, притворив за собою дверь.
Хризанта молча прошла в глубь кабинета.
— Наконец-то мы одни, дорогая принцесса! — снимая с нее болеро, воскликнул барон.
Хризанта смотрела куда-то вдаль и молчала.
Она, видимо, была не в духе.
Непогода, вой ветра, внезапная темнота на нее произвели неприятное впечатление.
— Барон, я не люблю грозы, у меня являются страшные воспоминания детства, связанные с такой непогодой. Не спрашивайте меня, я все равно вам ничего не скажу сейчас, — добавила она, видя недоумение барона.
— Лучше поторопите с завтраком, — переменив тон, сказала Хри-занта.
Барон позвонил.
— Карту кушаний и вин.
Вскоре был заказан легкий завтрак и бутылка Клико.
Хризанта стояла у открытого окна.
Перед нею расстилался большой красивый цветник.
Дождь хлестал, барабаня по крыш балкона. Брызги образовали водяную пыль и распространяли влагу на весь кабинет.
— Дорогая принцесса, — начал барон, — вы видите перед собою человека, уже много видавшего и пережившего не одну житейскую бурю. На мне такие непогоды, как сейчас, не оставляют даже и следа, зато я очень чувствителен к другим бурям, от которых волнуется кровь и сжимается моя грудь.
Барон задумчиво глядел на Хризанту, как бы вспоминая многие грустные и отрадные моменты своей богатой приключениями жизни.
Тем временем сервировали стол.
— Дайте вина… откупорьте сейчас же Клико, — приказал барон.
Лакей быстро исполнил желание гостя и с ловкостью, присущей парижским ресторанным слугам, наполнил бокалы.
Принцесса с аппетитом принялась за свой омлет со спаржей.
— Да здравствует сегодняшний день! — подняв бокал, произнесла Хризанта и громко чокнулась с бароном.
Хризанта ела и пила с большим аппетитом. Она видимо повеселела и это ее настроение невольно передалось барону.
— Я пила за сегодняшний день, — подчеркнула Хризанта. — Сказать, почему именно за сегодняшний?
— Полагаю, что догадываюсь — и благодарю, — поклонился кавалер.
— Не торопитесь благодарить, — преждевременно.
— Это почему?
— Слушайте и не перебивайте…
Хризанта налила себе новый бокал Клико и пристально взглянула на своего собеседника.
— Мы, японки, живем сегодняшним днем. Мы не любим далеко загадывать и отдаемся наслаждениям, не рассуждая о том, что ждет нас впереди. Видите ли, шампанское вкусно и мы его пьем. Ведь и оно может надоесть, но надоест марка… Тогда, бросив Клико, переходим на Редерер, Мум, Моэ и Шандон и так далее…
Наступила пауза.
Барон молчал и выжидательно смотрел на Хризанту.
— Вы, европейцы, как-то смотрите немного странно на любовь. Для вас любовь — чувство взаимной, вечной монополии между двумя лицами. Мы же не понимаем таких взглядов. Я могу полюбить человека всей душой и остаться верной ему всю жизнь — но только… душой. Физически я должна быть свободна и независима, как птица.
Хризанта прервала свою тираду смешной гримасой и звонко расхохоталась.
— Принцесса, — воскликнул барон, — вы говорите ужасные вещи. Подумайте, что сталось бы со мною, если бы я вдруг вздумал влюбиться.
— Что ж, я бы, быть может, ответила вам тем же…
— И надолго хватило бы вашей любви?
— А этого я не знаю, mon cher baron, — сказала шаловливо Хризан-та, чокнувшись недопитым бокалом.
Барон схватил ее ручку и поднес к своим губам.
Глаза их встретились.
Эти взгляды говорили больше слов. Они устанавливали общение двух совершенно чуждых друг другу лиц, соединяя и обобщая противоречия тем стихийным чувством, которое до сих пор все еще называлось любовью.
Барон привлек Хризанту к себе, запечатлев на ее устах пламенный поцелуй.
Буря стихла. Солнце снова бросило свои благодатные лучи на вешнюю природу.
Стало немного свежо, как всегда после сильного дождя.
Было уже шесть часов вечера, когда на «авеню де-ля-Булонь» показалась снова коляска барона, направлявшаяся в центр Парижа.
Барон и Хризанта без умолку говорили. Ведь так много приходилось рассказать друг другу этим двум, недавно еще чуждым, а сейчас столь близким существам.
В этот день Хризанта и барон уже не расставались.
Они обедали вместе и снова отправились кататься. Их манила та чудная весна, которую они переживали вместе с природой.
