Едва выехали на дорогу, засветился экран, побежали данные из аналитического отдела полицейского участка, там уже просматривают записи не только этого небоскреба, но и соседних.

Ингрид процедила сквозь зубы, что нам везет как утопленникам, никто не выходил из здания со снайперской винтовкой в руках.

– Да еще так, – согласился я, – чтобы следом по асфальту волочился парашют. Без такой приметы вашим спецам трудно будет заметить снайпера?

– Не остри, – огрызнулась она, – дело серьезное.

– Чё, правда?

– Смотри, – сказала она, не реагируя на грубость, – остальные тысячи входящих и выходящих смотрятся вполне прилично!

– А преступники все должны быть со зверскими рожами?

– Но компьютерная программа, – возразила она, – что сличает лица всех попадающих в кадр с фотографиями разыскиваемых преступников, ничего не нашла… Позовите Колесниченко!.. Игорь, слушай, прогони все лица, попавшие в кадр, через твои дополнительные проги. Надо сличить с фотографиями тех, кто живет в том доме или давно уже ходит к кому-то на вязку.

Из динамика донесся тяжелый вздох и безнадежный голос:

– За какой срок?

– От вчерашнего дня, – сказала она. – Всех, кто приходил раньше, временно отсеять. А кто сегодня впервые… их в отдельный файл.

– Будет сделано, – донесся ответ.

– Почему без видео? – спросил я. – Он там без штанов?

– Ну и что, – ответила она, – если жарко? Но он видит нас, а ты для него посторонний. Посторонним не стоит без острой необходимости знать, кто у нас работает в секретном отделе и что делает.

Я фыркнул.

– Секретный отдел?.. Да там у вас проходной двор! А что те две девки делают, одна с сиськами, а вторая с ногами?.. Не похоже, что там работают. Или у вас работают, сидя на столе?..

Она нахмурилась.

– А ты откуда знаешь?

– Предположил, – ответил я нагло. – У меня острый аналитический ум. Без этого нам, великим ученым, не делать кардинальные открытия, меняющие мир и силовые структуры.

Она буркнула:

– Проверю, насколько он у тебя острый.

– А если удостоверишься?

– Два дня буду мыть за тобой посуду, – ответила она.

Полицейский участок выглядит обычным старомодным зданием, массивным и малость угрюмым, бетонные блоки перед ним выкрашены в нейтральный цвет, сверху вазы с цветочками, все так, чтобы жизнь выглядела мирной, но теперь я оценил тщательную подготовку к отражению любой атаки. Дескать, любимый город может спать спокойно, но мы здесь знаем, что покой нам только снится, потому к нападению и беспорядкам госдеповских демократов всегда готовы…

В коридоре навстречу спешит, быстро-быстро перебирая точеными ножками, хорошенькая стройная девушка с копной оранжевых волос, в облегающем топике и в красных туфельках на высоких каблуках.

Увидев Ингрид, засияла кукольными голубыми глазами, прокричала тонким голоском:

– Ингрид, я по тебе соскучилась!.. Распечатка уже с утра на твоем столе!

Ингрид сказала благосклонно:

– Хорошо, живи. Пока бить не буду, лапочка.

Девушка улыбнулась мне, извиняясь за ее грубость, и поспешила дальше по коридору, стуча каблучками, как молодой олененок, с головы до ног хорошенькая, игривая, со звонким звенящим голоском. Ингрид уловила мой мужской взгляд и сказала словно невзначай, что это Макавея, она вообще-то человек серьезный, но выглядит так, словно кокетничает напропалую, из-за чего иногда и возникают неловкие моменты.

Я что-то уловил, уточнил:

– Неловкие для кого?

Она сказала с одобрением:

– Для тех, кто неверно оценивает ситуацию. Она достаточно упорно упражняется в тренировочном зале, учится рукопашному бою.

Я оглянулся вслед этой рукопашнобойной Маккавее, она уже исчезает в дверях, энергично и кокетливо двигая тугими даже на вид ягодицами.

– А что ей надо в бумажном отделе?

– С чего-то же надо начинать, – отпарировала она. – А ты хотел сразу генералом?

– Упаси господи, – сказал я. – Но, думаю, эта девочка в бумажном отделе не останется до конца жизни.

– Хочешь сказать, с такой фигурой?

– Она вообще хороша, – ответил я безмятежно.

Не отвечая, она толкнула дверь аналитического отдела, там все тот же огромный зал на десяток столов с дисплеями на столешницах и системными блоками на полу под ногами, куртки на спинках стульев, настольные лампы в виде абажуров, настольные телефоны старой конструкции, но с защищенными линиями, пара больших экранов на стене, зашторенные окна, но теперь я вижу здесь намного больше, чем тогда, в первый раз.

Я мазнул взглядом по лицам, моментально собрав всю информацию о каждом, начиная с момента рождения, поведения в детском саду, школьных отметках, записях в социальных сетях, всех эсэмэсках и телефонных разговорах.

На экранах, в которые всматриваются эти аналитики, мелькают в быстром темпе не только лица, но и скелеты, отдельные кости, голые черепа, что, понятно, тоже в базе, но это для них мелькают, как и для меня, если смотрю глазами, но я уже привык получать всю информацию напрямую и даже не пугаюсь, человек ко всему привыкает, а потом наглеет и хочет чего-то еще сверху, как та бабка от золотой рыбки.

Или та обезьяна, что вот так наглела-наглела и от великой наглости и непомерных амбиций стала человеком, а остальные, скромные и правильные, так и остались, как положено, сидеть на деревьях.

Ингрид подошла к тому парню, что в прошлый раз был завом по криптографии Колесниченко. Думаю, он и сейчас все еще Колесниченко, если не получил повышение за выслугу лет, в милиции это, говорят, быстро, тут на пенсию уходят рано, а в криминальные структуры – еще чаще.

Он обернулся к нам на крутящемся кресле, бодрый и веселый, доложил браво:

– Все загружено на полную мощность! На подозрении все, кто прячет рыло намеренно или нечаянно.

– Таких отделил? – спросила Ингрид.

– На особый контроль, – заверил Колесниченко. – Заново просматриваем каждое движение, каждый жест!

Хлопнула дверь, быстро вошел Андрей, сразу направился к нам.

– Я слежу, – сообщил он. – Ребята пашут неотрывно, но я велел искать характерные особенности, как ты любишь. Левшей, переученных и скрытых, ботаников, бывших военных…

– Отлично, – сказала она, – спасибо, Андрей. Ты всегда готов подставить плечо.

Он смущенно улыбнулся.

– У меня своей работы завал, но твоя намного важнее! А у меня мелочь, бытовые драки…

Колесниченко заверил Ингрид:

– Уже половину пересортировали заново!

Она покосилась на меня, я осматриваюсь с самым скептическим видом, дескать, аппаратура классная, но хотя метод хорош сам по себе, однако здесь эти силовые, какие могут быть результаты?

– Кстати, – сказала она с нажимом, – что у вас делали Далила и Белинда?.. У них что, работы нет?

Он дернулся.

– Ингрид… да их вроде бы не было…

Но даже я уловил смущение в его голосе, а Ингрид, профессионально заточенная на выявление брехни, сказала резче:

– Что?.. Ты хочешь сказать, ты в самом деле отключил видео?

Колесниченко дернулся, бросил лютый взгляд на соседа, тот съежился и едва не заполз под стол, наконец Колесниченко пробубнил виновато:

– Они отчет приносили…

– Вдвоем? – спросила Ингрид с сарказмом.

Она в самом деле разозлилась, только я понимаю, злится не столько на них, сколько на меня, снова все угадал, аналитик хренов, яйцеголовый, специалист по дрозофилам и нематодам, а туда же, сидел бы у себя и мышам уколы ставил, так нет же, тыкает мордой в такое вот непотребное, гад, теперь вот в самом деле придется посуду мыть, а это унизительно, когда не по своей воле, а по проигрышу.

Андрей застыл, как столб, явно преувеличил свою роль в помощи Ингрид, один раз заглянул сюда и все, сейчас стоит, как памятник Пушкину на Тверской, излюбленное место для какающих голубей, что, как критики, выбирают мишень покрупнее.

Колесниченко сказал виновато:

– Ингрид, никто не может помешать нашей работе! Если этот ленивый скот не выключил передачу видео, ты бы видела, что ничего такого…

Она поморщилась.

– Заткнись. Что уже есть?

Я видел по его лицу, что ничего пока предъявить не может, кашлянул и сказал громко и с оптимизмом, выручая этих планктоников, в полиции планктон есть тоже, планктон бессмертен, как утверждают биологи, и я в этом убеждаюсь везде:

– Вообще-то не все так уж безнадежно.

Оба с надеждой повернулись ко мне. Колесниченко смотрит умоляюще, спасай, братан, а Ингрид спросила неумолимо:

– А что есть?

– Есть некий главный вор, – напомнил я, – который и украл эти двенадцать миллионов. А до этого спер восемь. Но ему понадобились помощники, которых нанимал инкогнито.

Она буркнула:

– Инкогнито сложно.

– Ничуть, – ответил я, – если он платил щедрый аванс. От них требовалось совсем ничего, как вот разбить окно в том доме. За такой пустяк он мог заплатить столько, что охотно выполнят и вторую часть задания.

Остальные слушали, притихшие, как мыши, а потом начали мало-помалу отъезжать к своим столам, а то и к чужим, только бы оказаться подальше от этой грозы. Даже Андрей отступил на шажок, но смотрит на Ингрид неотрывно, что-то жаждет сообщить или извиниться.

– Какую вторую? – потребовала она.

– Дело в том, – проговорил я медленно, – мне кажется, что был еще кто-то. Не считая разбившего окно. Байкеры и готы еще дрались, когда некто совсем уж неизвестный, пролез в разбитое для него окно, проник через пол в подземные коммуникации и вывел из строя на мгновение кабель, ведущий в наш корпус. Причем тут же восстановил, так что городским службам не пришлось посылать ремонтные бригады. Потому это и прошло незамеченным.

Она сказала хмуро:

– Он тоже получил заказ анонимно?

Я кивнул.

– Возможно, получил щедрый аванс. И обещание заплатить вдвое, если все будет сделано. А нужно, повторяю, было совсем пустяк: отсоединить кабель и тут же подключить его снова. Это как бы и не преступление, верно? Никто и нигде не заметит такую шалость.

Она сказала мрачно:

– Какие-то зацепки есть?

Я покачал головой.

– Допрашивайте пойманных, вдруг что-то вспомнят. Интонацию, голос, шум водопада, улицы… Вообще-то, копая насчет личности главного вора, прогнозирую повышенный интерес к лабораториям, где идут работы по проблемам бессмертия, а также к местным прогнозам, предположениям, путям развития, препятствиям, уточненным прогнозам… Не у всех, а именно замешанных. Эти нюансы нужно замечать и отлавливать. Вообще-то…

Она заметила мое колебание, сказала быстро:

– Ну-ну, телись!

– Мы еще не знаем, – сказал я медленно, – что за тип стоит за всем этим, но проявился небольшой мерцающий след… Слабенький, как будто фосфоресцирующая… прости за длинное слово, ты его и не выговоришь, но именно фосфоресцирующая медуза проплыла в густом тумане. Но крупная такая медуза.

– Что за след? – спросила она.

– Ее интересы как-то связаны с проблемой продления жизни. На мой взгляд непрофессионала. Интересы медузы, хотя он точно не медуза.

Она вскинула брови, взгляд стал непонимающим.

– А это при чем? Не все равно, где воровать? Деньги везде одинаковы. Или для тебя это новость?

Андрей тоже насторожился, подошел ближе.

– Я в деньгах вообще лох, – признался я. – У меня нет дяди-олигарха и даже дяди… что наверняка что-то записал на племянницу на случай, если придут отнимать. Хорошо так это записал, я не очень-то верю, что племянница не предупреждена… Я готов поверить в воров-универсалов, которым, как ты говоришь, все равно, где и у кого воровать. Но бритва Оккама требует отсечь ряд версий, чтобы оставить в живых самую правдоподобную.

Она дернулась.

– Ты с бритвой поосторожнее. Не люблю бандитские инструменты. Этот Оккам кто, известный вор?

– Очень известный, – подтвердил я. – В своих кругах. Наших. Правдоподобность требует, чтобы вор знал нашу систему грантов, время получения и распределения…

Она кивнула, а Андрей добавил быстро:

– А также систему охраны, контроля и пропусков?

– Видишь, – сказал я, – твой напарник схватывает быстро, а ты все раздумываешь, скоро яйцеголовой станешь. Под старость вообще огенералишься… Хотя да, до старости не доживешь.

Она спросила враждебно:

– Убьешь раньше?

– Сингулярность, – напомнил я. – Бессмертие, реверс к вечной молодости… Слушай, тут есть кофейный аппарат?

– Может, – ответила она с сарказмом, – тебе еще и бутербродик?

– Лучше два, – сказал я. – Если большие. Можешь и себе сразу взять, чтоб у меня не просила. Я жадный.

Она вздохнула и удалилась. Я сел за ее стол и принялся листать страницы в браузере, чтобы все видели, работаю, ищу в ее отсутствие, могут подтвердить, как ужасно стараюсь. Она вернулась через пару минут с двумя большими стаканами кофе и горкой печенья на блюдце.

– Бутерброды сейчас принесут, – сообщила она сухо. – Из кафе напротив. Обещают немедленно… Ешь пока печенье.

– Подожду бутеры.

– А почему сингулярность наступит раньше? – спросила она. – Что-то я о ней вообще не слышала, а от тебя так на каждом шагу. Вообще долдонишь о ней, как малограмотный попугай, что больше трех слов не запомнил.

Я взял кофе, но прежде чем сделать глоток, сказал с ноткой превосходства:

– Помимо наших расчетов, что не с потолка, заметны следы еще одной ювелирной операции, что идет в мировом масштабе… Я имею в виду операции помимо беспрецедентных мер по снижению рождаемости. Сейчас идет мощное убаюкивание населения слухами, что новый мир наступит не скоро. Сегодня в печати распространяется очередной прогноз ученых насчет того, что через сто тысяч лет у людей окончательно отомрет мизинец, а большой палец станет еще крупнее.

Она спросила скептически:

– Как у лошадей?

Я отпил полстакана, мой организм принял кофе с такой жадностью, что оно впиталось еще в глотке, не добравшись до желудка.

На пороге показался парнишка в красной шапочке посыльного, с корзинкой в руке. Ингрид помахала ему рукой. Он подбежал, вопросительно посмотрел на меня.

– Бутерброды вам?

– Мне, красная шапочка, – ответил я, – а у тебя в корзине еще и пирожки? Это для моей девушки.