В холле столкнулись с бегущими в дом медиками, Ингрид остановила полицейского с ними, что-то сообщила коротко и выскочила вслед за мной.

Небоскреб, с крыши которого предположительно выстрелили, в километре, но все равно быстрее на авто, раз уж прямо у подъезда, Ингрид вскочила и крикнула:

– Вперед, первый поворот налево.

Я едва успел ввалиться на свое сиденье, как автомобиль рывком сорвался с места, словно у него для таких экстренных случаев предусмотрена катапульта.

Несколько подростков на перилах площадки прокричали вслед пару оскорбительных кличек, даже мне захотелось выйти и дать им по мордам, однако Ингрид будто и не услышала или так привыкла, что уже в самом деле не обращает внимания.

Автомобиль торопливо пронесся между домами. Иногда сворачивал так круто, что я почти успевал увидеть задний номер, наконец резко остановился у подъезда.

Ингрид выскочила быстрая, решительная, и хотя пистолет в кобуре, но видно, что он у нее уже снят с предохранителя и почти что в ладони готовый к стрельбе.

Вид у нее такой, что покарабкается на крышу небоскреба по пожарной лестнице, чтобы самолично проследить путь отступления стрелявшего, но, к счастью, все-таки вбежала в здание и, сбросив скорость среди жильцов в холле, прошла со мной к лифту.

К моему неудовольствию, консьержка даже не спросила, кто мы и к кому идем, что значит – снайперу было совсем вольготно. Выходящие из всех шести лифтов жильцы нами не заинтересовались тоже, в мире растет отчужденность, куда катимся, всяк по себе, а как же сингулярность, брать ли в нее таких равнодушных…

Кабинка возлифтила обоих на семидесятый этаж, дальше поднялись по лестнице к полуоткрытой металлической двери.

Ингрид вскрикнула горестно:

– Даже не пришлось взламывать! Открыл или вообще без замка… Безобразие! Ты не притрагивайся к ней, не притрагивайся!

Дверь она приоткрыла носком туфли, ринулась по металлической лесенке наверх.

– Верно, – сказал я ей в спину. – Если кто с крыши спрыгнет, управдома посадят.

– Чего? – крикнула она, не расслышав.

– Или теперь, – спросил я, – свобода самовыражения? Как-то не слежу за законодательством. Все равно меня почему-то не спрашивают.

На крыше солнечно, сухо, но не пыльно, ветерок выдувает все до последней песчинки. Ингрид, опережая меня, ринулась к бортику. Я охватил там пространство взглядом, перед глазами запрыгали тысячи фоток снайперов, стреляющих с крыши, но все кадры из боевиков, десятки типов винтовок, есть совсем чудовищно длинные, как у Соколиного Глаза, что еще тот снайпер, некоторые винтовки с насадками поверх ствола почти на всю его длину…

Она присела на корточки и осторожно щупала кончиками пальцев бетонное покрытие.

– Пусто, – сказал я, – или совсем пусто.

Она резко обернулась.

– Что?

– Свинья этот твой снайпер, – сказал я с досадой. – Ну что за свинья чистоплотная? Раньше всегда оставляли пару окурков, слюни, сопли, не говоря уже о стреляных гильзах. А этот сморкался в платочек, интеллигент хренов, гильзы унес с собой, а сам точно был в презервативе! Весь.

– А что насчет винтовки Сэвиджа? – спросила она, глаза сузились, словно сама смотрит на меня поверх мушки. – Ты откуда знаешь?

– Я не знаю, – возразил я, – а предполагаю. С такого расстояния лучше всего достать из барретовской, но она великовата, чтобы пронести через толпу. То же самое и насчет нашей российской «Орсис Т-5000», это лучшая снайперская в мире, но ее не понесешь вот так, как ты носишь дамскую сумочку… кстати, не представляю тебя с нею.

– Заткнись, – рявкнула она.

– Можно еще израильский галац, – продолжал рассуждать я, – дальность и точность у него хороши, но размеры… только вот компактность в транспортировке.

Она спросила враждебно:

– А ты откуда знаешь?

– Так я ж кина смотрю, – повторил я и шмыгнул носом для убедительности. – А в кинах всегда подолгу заряжают и перезаряжают перед зрителем! Особенно когда девки с вот такими!.. Смотрела «Спасатели Карибу»?.. Там эти фотомодели двенадцать раз переодеваются догола и обратно, семь раз щелкают туды-сюды затворами… или как они у вас называются… Представляешь, голые девки с вот такими и снайперскими винтовками среднего и даже дальнего вида действия?.. А когда выскочили из джакузи и расхватали эти штуки?.. Что, в самом деле не смотрела?

Она отвернулась, поднялась и, перегнувшись через барьер, долго вглядывалась вниз, а потом в сторону рощи и домика, в квартире которого застрелили Германа.

С семидесятого этажа тот смотрится совсем крохотным, однако окна достаточно широкие и светлые, через оптический прицел можно рассмотреть, что там в каждой из комнат, выходящих в эту сторону.

– Ветерок, – сказал я, – здесь обычно устойчивый, а сейчас так и вовсе десять сантиметров в секунду. Это прям как черепаха Зина у моих родителей…

– И что? – спросила она враждебно.

– Ничего, – сообщил я. – Снайперы такую малость в расчет вовсе не берут. Говорю, работать ему было комфортно. Легкие деньги… Нет, в снайперы не пойду, не смотри так. Я уже намылился в полицейские с мигалкой.

Дверь с металлическим лязгом отодвинулась, Ингрид крутнулась, выхватывая пистолет, но на залитую светом ламп площадку из темноты выдвинулся грузный и запыхавшийся полицейский, я узнал ее подручного Андрея.

– Быстрые вы оба, – сказал он с одобрением. – Я ближе был, но ты опередила… Следов нет?

– Ни малейших, – подтвердила она со злостью. – Надо посмотреть все по дороге с лестницы. Мог коснуться дверной ручки, перил, задеть плечом стену… Пусть не отпечатки, такие люди перчаток не снимают, но хоть что-то!

– Надо смотреть, – согласился он. – Я там внизу выставил охрану. Профи становятся все профессиональнее, но и средства обнаружения все глазастее.

Я поддакнул:

– Еще бы обучить полицию ими пользоваться, вообще искоренили бы преступность!

Он посмотрел на меня с укором, а Ингрид велела зло:

– Заткнись, яйцеголов! Андрей, пересмотри записи видеокамер, установленных у входа в здание напротив сквера.

– А также соседних, – добавил я.

– А также соседних, – сказала она, – чьи камеры захватывают этот сектор. Да, все понял верно. Действуй!

Полицейский кивнул.

– Будет сделано, герр дженераль!

На меня посмотрел с сочувствием, но ничего не сказал. Я проводил его взглядом, он дверь за собой оставил предупредительно распахнутой, слышно было, как грузно спускается, тяжело ступая по металлу.

– Ты как фельдфебель! – сказал я ей. – Чувствуется кастовость как в выправке, так и в голосе. Дед кадровый военный? Весь род от Рюрика на воинской службе царю-батюшке?

– Отец у меня искусствовед, – сухо отрезала она. – А мама архитектор. Что, обломился?

– Еще как, – признался я. – Кто же думал, что твои родители из самых низов, а ты вон какую ошеломляющую и просто головокружительную карьеру сделала! Гордятся небось. Знакомым тычут твою фотку в милицейской фуражке.

Она фыркнула.

– Пойдем отсюда. Здесь уже все, больше ничего не отыщешь.

– Я вообще ничего не отыскал, – признался я. – Разве что прицел у него должен быть с противобликовостью… или как это называется? Ну, такой толстый и длинный, как труба телескопа, а то солнце бьет прямо в глаз…

Она уставилась злыми глазами.

– А ты откуда знаешь?

Я фыркнул.

– Ты совсем дикий человек! Великий Ленин сказал, что самое важное из искусств – это кино, а в фильме «Схватка над морем» снайпер как раз и стреляет из «Сэвиджа». Меньше бы шлялась по ночным клубам и подпольным боям без правил, тоже посмотрела бы этот шедевр от Асилума. Говорят, на «Оскара» выдвинут, что давно пора. Это же Асилум, а не какой-то зачуханный Мэтро Голдвин Майер…

Она не слушала, быстро сбегая по ступенькам, хотя, думаю, название фильма запомнит, чтобы поймать меня на брехне, что закончится очередным обломом, там в самом деле роскошная девка с вот такими и в мокрой-премокрой майке красиво стреляет из «дакота лонгбоу», всякий раз откидываясь и встряхивая ими плавно так и настолько ритмично, что больше уже ни на что и не смотришь.

Автомобиль не сказал ни слова, когда мы вышли из небоскреба и вяло плюхнулись на сиденья, хотя по нам видно, что облажались. Ингрид ткнула пальцем в экран монитора, указывая, куда ехать и оставив право выбора маршрута за электронным мозгом.

Я где-то ослабил контроль, новый выброс монбланов информации в мозг ударил как тараном, накрыл, засыпал с головой, я с ужасом ощутил, что если вот прямо сейчас не справлюсь, то через минуту на моем месте будет бормочущий и всхлипывающий придурок, что снимает с себя чертей и видит инопланетян.

Ингрид заметила что-то, спросила с беспокойством:

– Тебе плохо?.. Побелел весь… Дать таблетку?

– Нет таких таблеток, – прошептал я и закрыл глаза, – но есть мы… наша воля… наша сила… мы выше… мы рулим… блин, я же венец творения, а не тварь дрожащая!

Она выждала, а я постепенно перекрывал канал за каналом в мозгу. Мы то, чем нас делает наша воля… или не дает сделать безволие, постепенно стало легче, а головная боль отпустила.

Ингрид посматривала встревоженно, переспросила еще разок:

– Лучше?.. Морда начала розоветь… а то был как покойник.

– Это у меня реакция на грубость, – прошептал я. – На твою и… вообще на грубость бытия и вселенной. Интерфейс мог быть и подружественнее… Можно начать улучшать мир с тебя.

Она фыркнула.

– Я само совершенство!

– Кто бы сомневался, – согласился я.

– Рада, что признал.

Впереди показалась автозаправочная станция, я кивнул в ее сторону.

– Заедь на минутку.

– В ухо? – спросила она деловито. – В какое?

– Узнаю нашу самую гуманную, – сказал я. – Вижу, какое ты совершенство. Вон туды заедь!

– У меня почти полный бак, – напомнила она.

– А у меня пустой, – пояснил я. – В верхней части. Умру, если не сожру сейчас хотя бы бутерброд.

Она сказала озадаченно:

– Думала, ученые только шоколад жрут, он же для каких-то там мозгов.

Автомобиль ринулся было под навес заправочного модуля, но Ингрид торопливо велела проехать к крохотному кафе, где водилы успевают схватить бутерброд и стакан кофе, пока их машины заправляют бензином или дизелем.

Я выскочил, как только автомобиль остановился. В желудке не только квакает, но почти голодные спазмы, а когда влетел в крохотный магазинчик, то чувствовал близость к голодному обмороку.

Ингрид вскинула брови, когда я ввалился в машину и рухнул на сиденье, прижимая к груди четыре бутерброда с толстыми кусками мяса.

– С ума сошел? Я столько не съем!

– Вообще-то это я себе, – пробормотал я, – но если хорошо попросишь… один могу дать… отрывая от сердца.

Она покачала головой.

– Один возьму, но только для того, чтобы ты не лопнул. А то вдруг понадобишься, а ты весь лопнутый. И салон потом чистить.

– Я худой, – пробормотал я, – не так уж и много придется…