Глава 26
Итоги
Вечером Галуздин не приехал. Или приехал, но Дайнеку на допрос не позвал. Она ждала допоздна, потом всю ночь размышляла о том, что происходит вокруг, и задавала себе вопрос, готова ли она продолжать в этом участвовать.
В конечном итоге Дайнека пришла к мысли, что отец был абсолютно прав, когда говорил, что она ничего не знает о старости. Большинство из этих милых и уже дорогих ей людей уйдут из жизни в ближайшие годы. Она могла бы сказать себе: увы, такова жизнь, – но не хотела с этим мириться. Пустая фраза ничего не меняла, Дайнека не желала продолжения этой истории. Она решила уволиться. Утром написала заявление и отправилась к директрисе.
Зайдя в директорский кабинет, Дайнека увидела там Галуздина и Водорезова.
– У вас что-то срочное? – спросила Татьяна Ивановна. – Зайдите позже, я занята.
Дайнеку аж подбросило:
– Никуда я не уйду!
– Что такое?! – повысила голос директриса.
– Пусть останется, – сказал Галуздин.
Дайнека решительно прошла и села на стул рядом с ним. Она понимала, что сейчас наступит момент истины. Никто на свете не смог бы ее выгнать из кабинета.
Следователь открыл свою папку и вытащил пачку бумаг.
– Вчера я допросил вашего дворника, и, должен признаться, у меня есть опасения.
– Федор ничего не сказал? – спросил Водорезов.
– Напротив. Выложил все как на духу. Доверчивый, словно ребенок.
– Хорош ребенок… Двоих замочил.
– Его вина пока не доказана, – заметил Галуздин. – Хотя для меня все уже ясно.
– Кто бы мог подумать! – вмешалась в разговор Татьяна Ивановна. – Такой старательный, такой безотказный…
– Не знаю, войдут ли в дело его показания. Он неспособен принимать самостоятельные решения, стопроцентно управляем, имеет интеллект пятилетнего мальчика. Его наверняка отправят на обследование в институт Сербского.
– Вы говорили с Темьяновой? – спросила директриса.
– Вчера вечером.
– И что она?
– Внешне спокойна, что внутри – неизвестно. Честно скажу: не рискнул бы повернуться к старухе спиной. Она умеет так посмотреть…
– Какие ужасы вы говорите! – поежилась Песня. – Она что-нибудь рассказала?
– Сделала заявление.
– Ей было что заявлять? – с иронией спросил Водорезов.
Галуздин со значением произнес:
– Лукерья Семеновна Темьянова – правнучка графа Измайлова.
– Не может быть! – воскликнула Татьяна Ивановна. – Она же артистка. Она все наврала.
– Сначала я так и подумал.
– А потом?
– Оперативники во время обыска нашли в ее комнате подтверждающие документы. Когда после революции граф Измайлов уехал в Париж, его дочь осталась в России. В 1920 году у нее родилась девочка – мать Лукерьи Семеновны. Темьянова – фамилия матери по мужу. Сама Лукерья Семеновна замуж не выходила.
– Вы видели фотографию графа Измайлова? – неожиданно спросила Дайнека.
Галуздин пожал плечами:
– Как-то не довелось.
– Темьянова – точная его копия! Темный цвет кожи, дугообразные брови, впалые глазницы и мешки под глазами.
– Главное не это, – сказал Водорезов. – Она в полной мере унаследовала от прадеда его болезненную порочность.
– От осинки не родятся апельсинки, – поджав губы, произнесла Татьяна Ивановна.
Галуздин продолжил:
– Среди документов, найденных в ее комнате, есть и те, что она позаимствовала в вашем архиве.
– Например? – заинтересовалась Дайнека.
– Старинный план подземных переходов. Темьянова рассказала Федору, где искать ответвление, ведущее в лес, на болота. По нему Федор тащил старика Безрукова.
– Значит, Темьянова и Федор вместе? Они заодно?
Галуздин коротко взглянул на Дайнеку.
– Он считает ее своей матерью. Она все отрицает. Если коротко обобщить то, что рассказал этот убогий, становится ясно: Темьянова задурила ему голову, убедив в том, что он ее потерянный сын. А Федору много не надо, он охотно поверил.
– Никого она не теряла! – Дайнека не могла сдержать возмущения. – Она бросила новорожденного сына в роддоме. Я же вам говорила!
– Помню, – сказал Галуздин, – вы говорили. Конечно же, она все придумала, чтобы привязать и подчинить себе Федора.
Директриса спросила:
– Значит, это неправда?
– По документам Федор родился в Таллине. Мы выяснили, она там никогда не жила.
– А мне его жалко, – сказала Дайнека. – Мало что убогий, еще и детдомовский. Родители бросили, жил тяжело. А теперь еще эта гадина…
– Темьянова знает толк в подобных делах. Она сплела целую сеть. Водила Федора в спальный корпус, показывала в плафоне гостиной герб семейства Измайловых. Внушала, что он из знатного рода и все вокруг могло принадлежать только ему.
– Он, конечно, верил и гордился своей принадлежностью, – заговорил Водорезов. – Поэтому выжигал символы «своего» герба и подчинялся старухе. Одним словом, служил семье как умел.
– А мне кажется, – вмешалась Дайнека, – что для него важно только одно – быть рядом с матерью.
– По приказу Темьяновой Федор выкрал на вахте ключ от библиотечной двери, ведущей к винтовой лестнице, – продолжил Галуздин. – Потом часто привозил ее туда на коляске.
– Зачем ей был нужен этот портрет? – спросила Дайнека.
– Не портрет она искала, а документ с обозначением места, где спрятаны фамильные драгоценности графини Измайловой. Возможно, ей показалось, что в тексте на фотографии есть какой-то намек.
– Графиня увезла драгоценности…
– Темьянова уверена, что это не так. В их семье все знали, что графиня была убита в стенах этого дворца ее собственным мужем.
– Темьянова сама рассказала об этом?
Галуздин кивнул:
– Слава богу, старуха поняла, что для нее все кончено и нужно выкручиваться любыми способами.
– Сотрудничает со следствием? – осведомился главврач.
– По крайней мере, делает вид. Например, призналась, что совершила ошибку, доверившись Безрукову. Он знал о ней слишком много.
– И ничего не рассказал вам…
– Возможно, потому, что не связывал Темьянову с Федором. – Следователь замолчал, как будто что-то обдумывая, потом продолжил: – Когда Безруков стал оказывать знаки внимания Артюховой, да еще рассказывать о Темьяновой, она велела Федору убить старика, для чего разработала целый сценарий. По-видимому, Безруков действительно знал о ней слишком много.
– Неужели она во всем этом призналась? – удивилась Дайнека.
– Конечно же, нет. Это моя версия. Сама Лукерья Семеновна утверждает, что Федор сам захотел убить старика.
– Не удивлюсь, если предохранитель в щитке тоже разбила она, – вмешалась Татьяна Ивановна.
– Думаю, так и было, – кивнул следователь. – На нее бы не подумали. Чтобы достать до щитка, ей нужно было подняться с кресла и даже привстать на цыпочки.
– Но зачем она это сделала?
– Чтобы никто не видел, куда делся Безруков. – Галуздин сдержал улыбку и сказал директрисе: – А он, кстати, отправился к вам.
Песня опешила:
– Как?…
– Вы его пригласили.
– Ничего подобного! – воскликнула Песня и протестующе замахала руками: – Не было такого!
– Успокойтесь, – сказал следователь. – Так ему сказала Темьянова, сославшись на вас. Конечно же, она наврала. Дальше вступил в дело ее «сын». Он встретил Безрукова в подземном переходе, ударил по голове и уволок в лес. К счастью, старику удалось сбежать.
– Немыслимо, – Дайнека с грустью взглянула в окно.
– Он видел вас…
– Что? – она перевела взгляд на Галуздина.
– Федор сказал, что прятался за деревьями, когда Квят затаскивал старика в машину. Он мог бы всех вас убить, но не решился.
– Мне страшно, – пробормотала Дайнека.
– Будь рядом с ним Темьянова, никто не знает, чем бы все закончилось.
– Про нападение на сарай с инструментами он, конечно, наврал? – спросил Водорезов.
– Этот ход придумала Темьянова, чтобы объяснить пропажу лопаты и веревки, а также «легализовать» рану на голове приемного сына.
– Ах да… Ему же прилетело лопатой.
Галуздин деловито кивнул:
– Ждем заключение экспертизы. Если подтвердится, что кровь принадлежит Федору, это уже улика. И, кстати, он сливал бензин из машины Квята, чтобы выжигать на земле символы. Федор, как ребенок, играл в свои игры.
– А Квят грешил на завхоза.
– Теперь известно, что Канторович здесь ни при чем.
– Спасение Безрукова смешало все планы Темьяновой, – предположила Дайнека.
Галуздин подтвердил:
– Он мог начать говорить, и она решилась на крайности.
– Но кто же убил Васильеву? – Татьяна Ивановна беспокойно взглянула на следователя.
Водорезов пожал плечами:
– Действительно, Васильева ни во что не замешана.
– Возможно, вам неизвестно, что во время репетиции Васильева осмелилась угрожать Лукерье Семеновне, заявив, что ей лучше молчать, иначе Темьянова сама затянет петлю на своей шее. Она упомянула Безрукова, намекнув, что тот может заговорить.
– У нее был компромат?
– Был, да еще какой! Во-первых, Васильева имела в виду разговор Безрукова с Артюховой, когда речь шла о Темьяновой. Она хорошо расслышала то, что Артюхова пропустила мимо ушей. Но есть кое-что посерьезнее… – Следователь переложил документ, что-то в нем просмотрел и продолжил: – Как выяснилось, Васильева жила в смежной комнате и регулярно подслушивала разговоры Безрукова с Темьяновой, когда тот приходил в гости. В пылу перепалки она сама в этом призналась.
– Знания приумножают печаль, – вздохнул Водорезов.
– В данном конкретном случае – эта формулировка работает, – отметил Галуздин. – Перед тем как убить Васильеву, Темьянова придумала историю с бесом и летающей женщиной.
Дайнека спросила:
– Зачем?
– Чтобы сбить с толку следствие и накрутить чертовщины. Синяков у нее не было потому, что ее никто не душил. Старуха сама поцарапала раму, подбросила землю, разбросала перья и шерсть. А днем позже задушила Васильеву.
– Вот видите! – директриса с упреком взглянула на следователя. – А ваш криминалист наговорил столько гадостей.
– Про асфиксиофилию? – спросил тот и кивнул головой. – Майор Галкин был прав, старуха владеет этой практикой в совершенстве. Придушила Васильеву аккуратно и без особых следов. Но и тут, как всегда, не обошлось без случайностей. Ночью, когда она выходила из комнаты Васильевой…
– В белом халате! – уточнила Дайнека.
– Совершенно верно, в белом халате, который получила на складе у Канторовича…
– Я не знала, для чего ей халат! – запротестовала Татьяна Ивановна.
Следователь ее успокоил:
– Вас ни в чем не обвиняют.
– Так что было дальше? – напомнил Водорезов.
– Ночью, когда Темьянова вышла из комнаты Васильевой, – продолжил Галуздин, – ее заметил Ветряков.
– И принял за дежурную медсестру, – подсказала Дайнека.
– Если бы старик ее не окликнул, остался бы жить. После этого случая Темьянова приказала Федору еще раз пойти на убийство.
– Но почему таким изощренным способом? Почему так показательно? Сбросить с крыши, да еще и повесить!
– Из разговора с Темьяновой я понял: она ненавидит всех обитателей пансионата, считая, что они живут в ее доме. В доме, который принадлежит ей по праву рождения. Она считала себя здешней хозяйкой.
Водорезов заметил:
– Скажу как врач: у нее «поехала крыша». И как я этого не заметил?
– Зря казнитесь, – возразил ему следователь. – Темьянова расчетливая, хладнокровная и здравомыслящая особа.
– Сам Федор признался в убийстве Ветрякова?
– Признался. Все рассказал в деталях: позвал старика на чердак и попросил чем-то помочь. А там все уже было приготовлено для убийства.
– На улице было темно, и шел дождь… – Дайнека вздрогнула: – Мне даже сейчас страшно.
– Признаться-то он, признался… – с досадой в голосе промолвил Галуздин. – Но что толку? Федор болен. Ему прямая дорога в психушку.
– Одного понять не могу, – растерянно сказала Дайнека. – Почему осталась в живых Артюхова? Темьянова не знала, что она не слушала, о чем говорил Безруков.
Следователь чуть заметно кивнул:
– Не исключаю, что следующей в похоронном списке Темьяновой значилась Ирина Маркеловна. К счастью, этого не случилось. – Он помолчал и очень тихо добавил: – Сказать честно, не могу не винить себя. У меня был шанс остановить это безумие. Тревожных звоночков было столько, что можно было оглохнуть. Но – нет, не сумел. Спасибо вам, Людмила Вячеславовна. Вы внесли неоценимый вклад в расследование этого сложного дела.
Татьяна Ивановна и Водорезов взглянули на Дайнеку так, как будто увидели ее впервые.
Она же положила на стол директора заявление.
Песня догадалась:
– Неужели увольняетесь?
Дайнека потупилась и чуть слышно ответила:
– Ухожу, Татьяна Ивановна.
