Книга: Наследница порочного графа
Назад: Глава 26 Итоги
Дальше: Эпилог

Глава 27
Лампада, дуб и часовня

Песня не стала возражать, подписала заявление об увольнении, не заставив ее отрабатывать положенные по закону две долгие недели. У самой Дайнеки было странное чувство, словно она кого-то предала или убила.
– Значит, увольняетесь? – спросил Водорезов, когда они вышли из директорского кабинета.
Дайнека кивнула:
– Увольняюсь.
– Сам бы ушел, да грехи не пускают.
– Диссертация…
– Что?
Дайнека повторила:
– Диссертация уйти не дает. – Она внимательно посмотрела на Водорезова: – И вот вам мое мнение: вы здесь очень нужны. Нельзя, чтобы их всегда и все оставляли.
– Вы про стариков?
Она молча кивнула, потом сказала:
– Я бы не ушла… Только… – ее горло перехватил нервный спазм.
– Не нужно, не объясняйте, я все понимаю.
* * *
В последнее рабочее утро Дайнека привела в порядок картотеку, выдала и приняла несколько книг. Затем сложила папки с разобранными архивными документами в одно место, предварительно их подписав.
Ближе к обеду читательский поток увеличился. После того как, прощаясь, старики стали желать ей всего самого лучшего, Дайнека поняла: информация о ее уходе распространилась и стала всеобщим достоянием.
Ее до глубины души трогало участие стариков, но она крепилась. В противном случае сорвалась бы с места, побежала к Татьяне Ивановне и забрала свое заявление.
«Что сделано, то сделано», – убеждала себя Дайнека.
Ерохина, кстати, тоже пришла. Протянув книжку, спросила:
– Значит, увольняетесь?
Дайнека взяла из ее рук очередной детектив и опустила глаза:
– С завтрашнего дня уже не работаю.
– Ну вот!
– Что вот? – Дайнека подняла взгляд на Ерохину.
– Я знала, что долго вы не задержитесь.
– И, как видите, оказались правы.
– Я-то вас понимаю. Но многие осуждают…
– Меня? – Дайнеке стало не по себе. – Почему?
– Приехала, говорят, хвостом повертела…
– Считают меня вертихвосткой?
– Не знаю, – Ерохина поджала тонкие губы и отвела глаза. – Может, и считают.
Дайнека почувствовала, что готова сорваться, и стала заполнять формуляр. Через несколько минут справилась с собой и спросила:
– Возьмете новую книгу?
– Возьму. – Ерохина прошла к стеллажам и оттуда продолжила: – Видать, плохо старался Водорезов. Ухаживал, говорю, плохо.
– При чем здесь Водорезов?! – возмутилась Дайнека. – И какое вам до этого дело?
– Мне-то никакого, а вы уезжаете, – старуха вернулась к столу с выбранной книжкой.
Дайнека молчком отметила в карточке, заполнила формуляр и, отдав книгу, сказала:
– Прощайте, Надежда Петровна. Больше мы с вами не встретимся.
* * *
После обеда время тянулось медленно. Дайнека читала и перечитывала стихи, написанные на обороте фотографии графини Измайловой:
Призывно грустный шум ветров
звучит, как голос откровений.
От покосившихся крестов
на белый снег ложатся тени.
И облако знакомых грез
летит беззвучно с вестью милой.
Блестя сквозь ряд седых берез,
лампада светит над могилой
пунцово-красным огоньком.
Под ослепительной луною
часовня белая, как днем,
горит серебряной главою.
Там… далеко… среди равнин
старинный дуб в тяжелой муке
стоит затерян и один,
как часовой, подъявший руки.
Там, далеко… в полях шумит
и гонит снег ночная вьюга…
И мнится – в тишине звучит
давно забытый голос друга…
Старинный дуб порой вздохнет
с каким-то тягостным надрывом…
И затрепещет, и заснет
среди полей глухим порывом.

Выписав на отдельный листок подчеркнутые слова и целые фразы, она пыталась постичь скрытую тайну.
«Лампада светит над могилой» – ясно, что речь шла о чьей-то могиле.
«Часовня белая, как днем» – могло значить только одно: рядом с могилой стояла часовня.
«Старинный дуб в тяжелой муке стоит затерян и один». При чем тут дуб – непонятно.
«И мнится – в тишине звучит давно забытый голос друга». В этой фразе, однозначно, заключалось воспоминание о близком и, возможно, любимом человеке.
Для того чтобы направить мысль в нужное русло, Дайнека попыталась представить, кто мог написать на обороте фотографии эти стихи. Никто, кроме самого графа Измайлова, на ум не пришел.
– Ну, предположим…
О каком потерянном и давно забытом друге мог вспомнить граф?
– Уж точно не о проститутке Лане Мендель, – пробормотала Дайнека, предположив, однако, что и ее косточки зарыты где-нибудь на территории дворцового комплекса.
И все-таки как хорошо, что она уволилась…
Вернувшись к стихотворению, Дайнека решила, что человек, о котором вспоминал граф, был ему близок. Ведь зачем-то он подчеркнул эти строки.
– Старинный дуб…
На территории пансионата один старый дуб, и он стоит возле часовни, упоминание о которой тоже подчеркнуто.
Место определено. Ориентир налицо. И что же? Осталось определиться с лампадой, которая, в соответствии с текстом, светит над могилой.
– Над могилой… – повторила Дайнека.
Следуя логике, можно предположить: если есть могила, существует и тот, кто в ней похоронен.
– Или та… – Дайнеке подумалось, что это женщина. – Иначе при чем здесь стихи?
Дайнека вдруг поняла, что речь идет о графине Измайловой. Эта мысль возникла как вспышка, как откровение. Ее правильность не подвергалась сомнению.
Выходит, что, убив жену, безумный граф терзался раскаянием и, вольно или невольно, изливал душу в стихах (хоть и чужих).
Получалось, что могила графини Измайловой находилась вблизи часовни, что подтверждало упоминание о старом дубе.
Дайнека рассуждала сама с собой:
– Нет, здесь что-то не так. Убить жену, впопыхах зарыть ее, сровнять могилу с поверхностью, а потом терзаться стихами и чувством вины? К тому же в стихотворении подчеркнута строка про лампаду. А лампада, как известно, обычно находится в помещении.
По всему выходило, что прах графини Измайловой захоронен в самой часовне. Это подтверждалось и тем, что, по официальной версии, часовня была построена во славу Чудотворной иконы святой праведной Анны, матери Пресвятой Богородицы. У самой графини было такое же имя.
– Не зря он посвятил ей часовню, – проговорила Дайнека. – Не зря поместил туда икону праведной Анны, не зря переписал стихи, не зря подчеркнул фразы.
Удивительным образом совпал год исчезновения графини Измайловой и год постройки часовни. Это могло значить только одно: часовня возводилась для погребения Анны Константиновны. Ее убийство планировалось и было вопросом времени. То есть зависело от окончания постройки часовни. В светском обществе союз порочного Александра Петровича Измайлова и его жены, добродетельной Анны Константиновны, называли союзом порока и добродетели. Значит, часовня была усыпальницей праведной Анны!
Вскочив со стула, Дайнека огляделась, схватила пальто и выбежала из библиотеки. Она пулей вылетела из подъезда, пронеслась по аллее и минут через десять уже заходила в часовню. По счастью, двери были не заперты.
Дайнека встала в центре и стала медленно поворачиваться, последовательно оглядывая стены, окна и пол.
Узкие, похожие на бойницы окна часовни располагались на большой высоте. Через одно из них было хорошо видно оголенную крону и ствол старого дуба. Приблизившись, Дайнека разглядела под окном вставную мраморную розетку с изображением церковной лампады. Чуть ниже – уступ шириной около двух метров. Дайнека положила руку на камень и ощутила мертвенный холод, который пронизал ее до костей.
– Что вы здесь делаете?! – раздался громоподобный голос, который, как показалось, прозвучал откуда-то сверху.
От ужаса у нее подкосились ноги. Однако упасть ей не пришлось. Ее подхватил отнюдь не призрак графа Измайлова, а самый настоящий, живой Галуздин.
Кажется, он испугался:
– Что с вами, Людмила? Ноги не держат?
– Вы так громко крикнули…
– Все дело в хорошей акустике. Что вы здесь делаете?
– Вы не поверите…
– Неужели?
– А кстати, как вы оказались в часовне?
Игорь Петрович ответил:
– Собрался уезжать, пошел к своей машине и вдруг увидел, что вы куда-то бежите. Стало интересно, и вот я здесь. Ну так что?
– Повторяю: вы мне не поверите.
– А давайте попробуем.
Дайнека положила руку на уступ под мраморной розеткой с лампадой:
– Здесь лежит прах графини Измайловой.
Галуздин недовольно скривил губы:
– А я-то думал, что-то серьезное!
– Куда уж серьезнее! – заволновалась Дайнека. – До сих пор считалось, что графиня исчезла при невыясненных обстоятельствах. И только члены ее семьи знали, что ее убил собственный муж в этом дворце.
– Позволю заметить, я сам сегодня утром озвучил эту версию со слов старухи Темьяновой.
– Я помню, – кивнула Дайнека. – Вот видите – все сходится!
Галуздин мрачно ответил:
– Не вижу.
– Какой же вы дуб!
– Предупреждаю, что за оскорбление при исполнении…
Она не дала ему закончить:
– А как еще вас называть?! Вы разве не знаете, что когда графиня пропала, то с ней исчезли все ее драгоценности? В том числе известная во всем мире грушевидная жемчужина «Деметра»? – сказанное Дайнекой казалось маленькой речью, какие обычно готовят заранее.
Атмосфера часовни и сам воздух как будто сгустились. Мрачное прошлое обступило их со всех четырех сторон.
– Не хотите же вы сказать…
– Хочу! – Дайнека похлопала рукой по стене. – Все находится здесь!
– Каким же нужно быть дураком, чтобы спрятать в склепе подобные ценности!
– Граф был безумцем.
– Постойте-постойте… – Галуздин чуть заметно прищурился: – Не таким уж безумцем был этот ваш граф. Все считали, что, сбежав от него, графиня прихватила ценности с собой. Верно?
– Именно так.
– Значит, если бы они вдруг нашлись, стало бы ясно, что графиня никуда не сбежала, а ее просто убили. И подозрение, как водится, пало бы не на кого-нибудь, а на ее мужа.
– Вот видите! – восхитилась Дайнека. – Всему нашлось объяснение. – Она стукнула кулачком по стене. – Нужно ломать!
– Постойте-постойте… – растерялся Галуздин. – С чего вы взяли, что вам разрешат ломать?
– А с чего вы взяли, что я буду спрашивать разрешения?
– Не нужно жестить! – он рассердился. – Нельзя же, в самом деле, вот так взять и сломать. Нужно поставить в известность…
– Кого? – перебила Дайнека.
– Администрацию.
– Им наплевать, они сдают дворцовые залы под цыганские свадьбы. Предупреждаю, если мы не найдем клад, его найдет кто-то другой!
Галуздин почесал в затылке:
– Ну, тогда нужно это… как его… кайло или мотыгу. Не голыми же руками ломать?
– Так позвоните Канторовичу, пусть принесет!
– И хорошо бы понятых… – следователь достал телефон.
Дайнека махнула рукой:
– Зовите!
Спустя полчаса в часовне собрались: завхоз Канторович с мотыгой и ломом, Татьяна Ивановна Песня и Водорезов. Двое последних были привлечены в качестве понятых.
– Вы уверены, что это законно? – обеспокоенно поинтересовалась Татьяна Ивановна.
Галуздин буркнул:
– Уверен. – Он сердито посмотрел на Дайнеку и приказал Канторовичу: – Ломайте стенку, Ефим Ефимович!
Тот ухнул мотыгой. Первые кирпичи, попадавшие на пол, открыли их взорам бездонную темноту.
– Там пусто? – спросил Водорезов и наклонился, чтобы лучше разглядеть.
Однако Канторович ударил еще и еще. На этот раз обвалился целый кусок кладки. То, что они увидели, заставило их замолчать. В застенном пространстве на горизонтальной поверхности покоилась мумия женщины в белом саване. На ее обтянутом кожей черепе сохранились пучки темных волос, на высохшем лице – ровные зубы. На груди, поверх полуистлевшей льняной ткани, лежала гигантская грушевидная жемчужина, прикрепленная к жемчужному колье, обернутому вокруг ссохшейся шеи.
– Это графиня Измайлова, – прошептала Дайнека.
– А что у нее на груди? – вежливо сросил Канторович.
– Это «Деметра», знаменитая жемчужина рода Измайловых.
– Боже мой! – разволновался завхоз. – Сколько же она стоит?
– Смотрите! – Татьяна Ивановна указала в дальний угол склепа. – Там шкатулка!
– Да это не шкатулка, а целый сундук, – пробормотал Канторович и подтянул его поближе мотыгой.
– Откройте, – напряженно сказал Галуздин.
Дайнека приблизилась. Оказавшись в ногах мумии, чуть наклонилась, протянула руку и откинула кованую крышку шкатулки. Под ней заиграли драгоценные камни, жемчуга и золотые финифти.
– Фамильные драгоценности графини Измайловой! – объявил следователь. – Попрошу понятых все хорошо рассмотреть.
– Боже мой… Боже мой… – трагически бормотал Канторович. – Кто же мог знать, что их спрятали здесь!
Назад: Глава 26 Итоги
Дальше: Эпилог