Глава 23
Где дремлют мертвые в торжественном покое
Воскресенье Дайнека провела дома, в своей квартире.
При одной только мысли о поездке на дачу она забиралась под одеяло и убеждала себя в том, что ей хочется спать. Решив, что теперь у нее есть уважительная причина, Дайнека провалялась в постели весь день и всю ночь.
В понедельник утром она вместе с Тишоткой поехала в Дом ветеранов сцены.
По дороге Дайнека думала о Темьяновой. Два дня старуха полностью занимала ее мысли, но сложить полученную информацию и факты в одно целое не получалось. Ей очень хотелось верить, что кассирша Самошина все наврала. Из ревности, злобы, из-за неведения – причина могла быть любой. В долгих внутренних монологах Дайнека всячески старалась обелить Лукерью Семеновну, но добилась только того, что уже сама не понимала, чему верить.
Даже если вынести за скобки рассказ театральной кассирши, во всем, что касалось Темьяновой, оставалось немало белых пятен. Первое и самое непонятное – ее дикая ночная выходка. Старуха просто выдумала черного беса и крылатую женщину – теперь это ясно. Но зачем? Возможно, чтобы привлечь внимание… А может, наоборот, для того, чтобы его отвлечь? Что касается синяков на шее – невеликая хитрость. Темьянова была актрисой и владела искусством нанесения грима.
И, наконец, последнее… Вроде бы ерунда – архивные папки, которые Темьянова положила на верхнюю полку. Этот эпизод тревожил Дайнеку больше всего, возможно, оттого, что она никак не могла его объяснить.
Вконец измучившись, Дайнека позвонила следователю. Невзирая на утренний час, Галуздин сразу ответил:
– Слушаю вас, Людмила.
– Хотела поговорить…
– Говорите.
– Вам некогда?
– Есть пара минут.
– У меня вопрос про Темьянову…
– Я уже сказал, – перебил ее следователь. – Старухе нужно лечиться. Это же надо – такое придумать! И главное, подготовилась: перья подкинула, шерсть набросала. Рамы поцарапала вилкой! На что, интересно, рассчитывала?
– Не знаю, – проговорила Дайнека. – Думаете, она ни при чем?
– Имеет ли она отношение к преступлениям? – Галуздин задумался. – Не думаю. Но, как известно, никогда не говори «никогда». В сложившихся обстоятельствах я бы не поручился ни за вас, ни за себя.
Пропустив это замечание мимо ушей, Дайнека сказала:
– Последней, кто видел Безрукова в ночь, когда погас свет, была Темьянова.
– Она инвалид-колясочник, – напомнил Галуздин.
– И еще: Темьянова интересовалась историей рода Измайловых.
– От нечего делать кот яйца лижет. Не знали?
Дайнека вспыхнула:
– Это грубо!
– Но точно.
– Вы приедете в пансионат?
– Сегодня? Нет, не приеду. Я занимаюсь цыганами.
– Вышли на преступников? – обрадовалась Дайнека.
Галуздин не ответил, только спросил:
– Как ведет себя Канторович?
– Как обычно. И, кстати, у него на складе был белый халат. Я думаю, он сам его взял для совершения преступления.
– С чего вы так решили?
– Он обещал мне позвонить и сказать, кому был выдан халат, но не позвонил.
– А вы, значит, спросили?
– Про что?
– Про белый халат.
– Конечно… – Дайнека вдруг поняла, что совершила ошибку, и пролепетала упавшим голосом: – Не нужно было?
Галуздин, напротив, повысил голос:
– Ваше упрямство сродни кретинизму! В самом деле, нельзя же лезть всегда и во все!
– Простите, я знаю, что виновата.
– Зачем я только с вами связался!
– Но я же извинилась…
– Оперативники ночами не спят, я, как проклятый, по району мотаюсь, а она – извините! Все! Больше не хочу говорить! Запритесь в библиотеке, и чтобы вас никто больше не видел. И рта не раскрывать! – Галуздин бросил трубку.
У Дайнеки сильно дрожали руки. К счастью, она уже въехала на территорию дворцового комплекса.
Оставив машину, они с Тишоткой сразу прошли в библиотеку. У дверей их поджидала Темьянова:
– А я уже думала – не приедете.
– Здравствуйте, Лукерья Семеновна, – Дайнека открыла дверь, и они проследовали внутрь.
Тишотка, по своему обыкновению, обежал помещение и лег под окном. Темьянова покатила к своему рабочему месту. Дайнека сняла пальто, после чего прошла к стеллажам, где стояли неразобранные коробки с архивом. Конечно же, она сразу заметила, что их передвинули. Чувство бессилия захлестнуло ее. Чтобы успокоиться, Дайнека приступила к работе.
На обед она не пошла, так же как Темьянова. Ограничились чаем с конфетами. Глядя на Лукерью Семеновну, Дайнека ощущала неловкость, как будто держала в кармане кукиш и не могла его показать. Ей стало значительно легче, когда они обе вернулись к работе.
В конце дня, дойдя до середины коробки, Дайнека нашла фотографию, наклеенную на толстый картон. Это был женский портрет, на котором она сразу узнала графиню Измайлову. В правом нижнем углу были начертано:
«Где дремлют мертвые в торжественном покое,
Там неукрашенным могилам есть простор».
В ту же минуту над ее ухом раздался голос Темьяновой:
– Кто это?
Дайнека вздрогнула, но быстро овладела собой:
– Графиня Измайлова.
– Красивая дама. Что там написано? – Лукерья Семеновна протянула руку и взяла фотографию. Прочитав надпись, сказала: – Мрачные строки.
– Кажется, это Пушкин.
– Все равно мрачно, – Темьянова перевернула снимок. – На обороте еще что-то есть.
Дайнека проворно выхватила фотографию, увидела целое стихотворение и, чтобы не показаться невежей, прочла его вслух:
Призывно грустный шум ветров
звучит, как голос откровений.
От покосившихся крестов
на белый снег ложатся тени.
И облако знакомых грез
летит беззвучно с вестью милой.
Блестя сквозь ряд седых берез,
лампада светит над могилой
пунцово-красным огоньком.
Под ослепительной луною
часовня белая, как днем,
горит серебряной главою.
Там… далеко… среди равнин
старинный дуб в тяжелой муке
стоит затерян и один,
как часовой, подъявший руки.
Там, далеко… в полях шумит
и гонит снег ночная вьюга…
И мнится – в тишине звучит
давно забытый голос друга…
Старинный дуб порой вздохнет
с каким-то тягостным надрывом…
И затрепещет, и заснет
среди полей глухим порывом.
Оторвавшись от текста, она спросила:
– Интересно, чьи это стихи? – и тут же взяла телефон, чтобы посмотреть в Интернете. – Андрей Белый, стихотворение «Призыв», написано в 1903 году. – Дайнека снова посмотрела на оборот фотографии: – Как странно… Некоторые слова и даже фразы в тексте подчеркнуты.
– Так делают эмоциональные люди, – заметила Лукерья Семеновна. – В дни нашей молодости многие девочки вели песенники. Записываешь, бывало, песенку про любовь и чего только не нарисуешь: цветы, сердца, поцелуи. Слово «люблю» несколько раз подчеркнешь.
– Мне кажется, что почерк мужской. И слова какие-то мрачные. Здесь точно не про любовь.
На столе раздался звонок внутренней связи, Дайнека положила фотографию в ящик и сняла трубку:
– Слушаю вас…
– Это Канторович, вы просили меня позвонить.
– Да-да, – сказала она и растерянно покосилась на Лукерью Семеновну.
Та взялась за колеса и покатила коляску на рабочее место.
– Людмила Вячеславовна!
– Слушаю вас, – повторила Дайнека.
– Я нашел тот расходный ордер. Номер вам нужен?
– Нет.
– Дата?
– Кому вы его выдали? – Дайнеку трясло.
– Темьяновой Л. С. К ордеру прикреплено заявление, на нем – виза директора: выдать для работы с архивом.
Справившись с волнением, Дайнека спросила:
– Значит, это было недавно?
Канторович назвал точную дату. Не сдержавшись, она проговорила:
– За день до Васильевой…
– Что вы сказали?
– Ничего, Ефим Ефимович, спасибо, что позвонили.
Положив трубку, Дайнека долго сидела, потом вынула из полиэтиленового пакета белый халат, встряхнула и подошла к Лукерье Семеновне:
– Наденьте, чтобы не пачкать одежду.
Дайнека пристально глядела на Темьянову, ожидая ответа. Вместо того чтобы сказать: «У меня такой уже есть», та ответила:
– Вот спасибо! Как это кстати.
Она тут же накинула халат на себя.
Как всегда бывало в такие моменты, у Дайнеки похолодели кончики пальцев. Она не понимала, что происходит. Вернувшись за стол, прикинулась, что работает, однако на самом деле просто смотрела в стенку.
В семь часов к ней подкатилась Темьянова.
– Мне что-то нездоровится, – сказала она. – Не отвезете меня домой?
– Да, конечно.
Дайнека надела пальто и вывезла коляску с Темьяновой в коридор. Тишотка трусил рядом. Заперев дверь, все трое отправились по подземному переходу к спальному корпусу.
* * *
Решив лечь пораньше, Дайнека крутилась в постели часа полтора. В ее голове складывался и рушился мучительный пазл.
Она даже обрадовалась, когда вспомнила, что не погуляла с Тишоткой. Мгновенно собравшись, вышла с собакой на улицу и полчаса побродила по парку.
Вернувшись обратно, села на кровать. На душе было неспокойно, как будто перед бедой.
Она вышла из комнаты. В гостиной никого уже не было, старики разошлись. Дайнека спустилась по лестнице. При мысли, что ей предстоит переход под землей, дрогнуло сердце. Какое-то звериное чутье тащило ее в библиотеку.
Оказавшись там, Дайнека не стала включать свет. Прикрыв дверь, прошла в ближайший угол и села на стул. Посидев минут двадцать, услышала гул, о котором говорил Бирюков. Он тогда сказал: «Здесь невозможно спать. Да что там спать… Жить невозможно. Я слышу гул». Дайнека тоже его услышала, но и теперь не поручилась бы, что это не шум в ушах.
– Господи, что я тут делаю? – в ужасе прошептала она и собралась убежать.
В ту же минуту Дайнека услышала тихий шорох. В глубине помещения, за стеллажами, клацнул замок, со скрипом открылась дверь, и прозвучали шаги.
Вскоре показался свет фонарика. Луч быстро скользнул по стене и уткнулся в ее стол. Шаги приближались. Дайнека видела фонарь и темный силуэт. По следующему звуку сделалось понятно: открылся ящик стола, и кто-то стал шарить внутри.
Бесшумно поднявшись, Дайнека протянула руку и щелкнула выключателем. На мгновение ослепнув, она тут же разглядела незваного гостя. У выдвинутого ящика стояла Темьянова и держала в руке фотографию графини Измайловой.
– Лукерья Семеновна, зачем вы здесь? – Дайнека смерила ее взглядом и вдруг сообразила, что старуха стоит на ногах. – Где ваша коляска? Как вы… – Прикусив язык, она сообразила, в чем дело: – Вы можете ходить? Зачем же вы притворялись?
Темьянова опустила глаза, положила на стол фонарик и фотографию и вдруг кинулась на Дайнеку, вцепилась в ее шею маленькими жесткими пальцами, сделала какой-то невероятный захват и стала душить.
Они упали на пол. Пока у Дайнеки оставалось дыхание, она кричала, взывая о спасении и не слишком надеясь на помощь, извивалась и при каждом удобном случае хватала ртом воздух.
Она кричала севшим до хрипа голосом, потом просто исступленно шептала…
Темьянова оказалась сильней, противостоять ей было невозможно. Пришел момент, когда Дайнека стала хрипеть.
Вскоре она обмякла и потеряла сознание.
* * *
Но помощь все же пришла. Это Дайнека поняла, как только открыла глаза и увидела Водорезова. Сама она лежала на полу, лицо было мокрым, шея невыносимо болела.
– Где она? – просипела Дайнека, потом, испугавшись своего голоса, схватилась за горло.
– Это ничего, это пройдет, – ласково сказал Водорезов и протянул ей стакан воды.
– Где она? – повторила Дайнека и обвела глазами комнату.
Темьянова сидела на стуле, ее руки были сведены вместе и обмотаны скотчем.
– Она хотела убить меня…
– Знаю, – Водорезов зло посмотрел на старуху. – Я видел.
– Но, как вы…
– Моя квартира здесь рядом. Прибежал на крик, а она тебя уже оседлала.
– Лукерья Семеновна ходит, – сообщила Дайнека. – Она притворялась.
– Не то слово, – улыбнулся Платон. – Бегает! Еле догнал. Пришлось за ней по коридору бежать. – Он снова посмотрел на Темьянову. – В который раз убеждаюсь: медицина творит чудеса!
Водорезов встал, протянул руку и помог Дайнеке подняться на ноги.
– Нужно позвонить директрисе, – он снял трубку, набрал номер. – Татьяна Ивановна… Нет, я не сошел с ума, я знаю, сколько сейчас времени. Поверьте мне на слово: вам нужно встать, одеться и срочно явиться в библиотеку.
