Утром, после завтрака, Девильнев снял халат и облачился в коричневый сюртук, белые рейтузы, алый жилет и высокие кожаные сапоги. Шляпа с кокардой, длинная дворянская шпага. Готов к приему томичей.

Первыми ввалились сразу три купца. Ни один не хотел пропустить вперед другого. Девильнев крикнул в прихожую залу Шегерешу, исполнявшему роль денщика и камердинера:

— В чем дело? Я же велел пускать по одному?

— Их нельзя — по одному! Они срослись, как тот китайский шпион Кынсон! — дерзко пошутил Шегереш. У него был свой расчет: каждый по отдельности купец будет говорить долго. Если они будут втроем, Девильнев быстрее от них избавится.

Вошли и принялись и принялись кланяться, отталкивая друг друга, даже не трое, а пятеро. Городской голова Афанасий Иванович Данилевский, державший в Томске весь речной флот Иван Васильевич Губинский, а еще были купцы первой гильдии Андриан Григорьевич Пырсиков и Михаил Алексеевич Мыльников. Пришел и Петр Федорович Шумилов, развел руками:

— Ну вот, господин полковник! Что я вам говорил в Барабинской степи? Гора с горой не сходится!

Девильнев для себя отметил, что погрузнел и поседел Петр Федорович. Хорошо хоть самого себя со стороны не видишь! Купцы похвастали: они уже начали каменное строительство. Мыльников достраивает такой каменный дом с баррокальными украшениями на фронтонах и узорными каменными воротами, томичи ходят глядеть, как на диво. Шумилов был горд тем, что строит сразу шесть каменных домов.

Купцы спрашивали Девильнева, как же следует его величать по имени-отчеству? Только по званию неловко звать. Имя его — Томас? И батюшка был — Томас? О! Тогда лучше всего называть его Фомой Фомичем. Фамилия тоже русскому уху непонятная. Лучше называть Девиленевым. Это будет хорошо. Фома Фомич Девиленев!

Подслушивавшая весь разговор Франсуаза, вбежала в залу и закричала:

— Он имеет совсем русское имя! «Де виль» значит — городок, «нев» — новый. Иначе можно было бы называть Девильнева Новгородовым. Вы в России научились ставить сургучный печать, а говорить по-русски не может! Зовить Фому Фомича польковник Новгородов! Вот вам весь сказ! Иначе он всех будет пороть!

Купцы жаловались. Город глухой. Особенно трудно стало в нем жить после пожара. Совы рыдают при луне, ухают филины, лают собаки, сторожа стучат в трещотки, рогатками перегораживают улицы на ночь. Жители в ночном дозоре несут по очереди службу, ходят с фузеями. На городской круглой башне стоит вестовая пушка на колесах. Но от разбойников закрывай сундуки хоть на сто замков. Ничем не оборонишься. Зазеваешься, так и недостроенный дом за ночь украдут! Ссыльные, пленные, беглые. Каких только ухорезов нет. И всё в Томск ссылают, всё — в Томск!

Томас обещал разобраться, принять меры. Но и они не должны скупиться, ежели что. Деньги потребуются на благоустройство дорог, на строительство мостов. Пусть подписку сделают, соберут. Дал слово Петру Федоровичу Шумилову при первом же удобном случае навестить его дом.

Следующими вошли инженер-капитан Сергей Плаутин и прапорщик-архитектор Петр Григорьев. Плаутин был кряжист, тяжел, с тусклым свинцовым взглядом, основательный, медлительный, лысый. Григорьев представлял его противоположность: русоволос, кудряв, высок, худ, и глаза сияют фанатичным огнем. Когда говорит, то розовеет от волнения.

Он пригласил Девильнева осмотреть город с высоты горы, они вышли из усадьбы и направились к обрыву. Нижняя часть города отсюда гляделась как преисподняя. Улицы Томска до сих пор хранили следы жесточайшего пожара 1769 года.

Незадолго до этого пожара через город сплошными серыми волнами с неделю шли белки. Они переплывали широкую реку Томь и двигались через город по деревьям, крышам домов и просто — по дорогам и мостам.

Прошло пять лет после того пожара, уничтожившего половину нижнего города. Прапорщик Петр Григорьев рассказал, что огонь пожрал Духовскую, Богоявленскую-Христокрещенскую церкви, деревянный, старый гостиный двор, государеву пристань на Ушайском озере, хлебные амбары и сотни больших и малых домов. Город перестал быть городом, словно тут сказочный Змей Горыныч пролетел.

На месте иных усадеб торчали только закопченные печные трубы. Дома не восстанавливали потому, что в Петербурге готовился особенный план восстановления Томска. Прежний облик города остался на чертеже, который в 1767 году сделал при помощи камеры-обскуры этот самый прапорщик, он же — начальник томской геодезической и штурманской школы геодезии. А после пожара он составил и план перестройки города. План в столице уже рассмотрели, и поправил его известный архитектор Лем.

Петр Григорьев горячо говорил коменданту о том, что новый город надо делать исключительно из камня и кирпича. И при этом спрямить старые кривые улицы, устраивать в пристойных местах обширные площади с водосборными бассейнами. В те резервуары вода подводилась бы от ключей и родников по деревянным лиственничным трубам.

Инженер-капитан Сергей Плаутин показал Томасу уже имевшиеся в верхнем городе каменные строения: цейхгауз неподалеку от старого собора и палату городского архива. Плаутин рассказал о планах перестройки верхней части города. Этим займутся военные строители. А в нижней части Томска Григорьев уже начал строительство каменного гостиного двора, на месте прежнего, сгоревшего, на берегу Томи. После прогулки Девильнев поднес капитану и прапорщику по бокалу настойки, которую мастерски готовила из смородины Франсуаза. Петр Григорьев расстелил на столе план прежнего, сгоревшего Томска. Франсуаза заглянула в этот план и сказала:

— О! Это не есть Пари! Нет, не Париж! Нет!

— Медам! — улыбнулся Петр Григорьев. — Пусть это зарисован не Париж. Но мы построим для вас новый Томск, в точности похожий на французскую столицу! Там будет свой Версаль. А Сена уже есть у нас! Выгляните в окно! Вон она течет! Это наша река Томь! Она более широка и полноводна, чем Сена, и более чиста. И, что немаловажно, изобилует вкуснейшей рыбой!

Девильнев заговорил с инженер-капитаном о своем комендантском доме.

— Я его уже создал в своей голове. Он будет неподалеку отсюда. Это будет дворец в романском стиле. Каменный первый этаж и деревянный мезонин, с мансардами и лестничными переходами. В усадьбе я разобью парк, создам оранжерею. Из подвала моего дома пройдет подземный ход. Он будет вести к каменному замку у самого обрыва, над крутой дорогой, спускающейся с горы. Замок будет тюрьмой для особо важных шпионов и разбойников, там же будет кордегардия, гауптвахта для провинившихся офицеров ее величества. Когда план будет готов, я попрошу вас внести в него свои коррекции. Хочу иметь типичное французское подворье, с оранжереями, сараями и погребами.

Разговор шел всё оживленнее. И в это время доложили, что к коменданту по вызову явился ссыльный Ван Суслонов. Старый знакомец все еще донашивал китайскую солдатскую форму, синий халат и матерчатый треух. И косу не остриг.

— Ну, здорово, братец! — сказал ему Девильнев. — Что-то ты никак обрусеть не хочешь, а ведь в тебе русской крови, я чаю, больше, чем китайской!

— Русеть, не русеть! — отвечал Ван Суслонов. — Разве в этом дело? Мы живем в Боярской дресве, под твоей Комендантской горой. В глину закопались, еды никакой нету! Рыбу ловить запрещают, хлеб сеять не дают. Хуже собак живем! Тех хоть пинают, но кормят!

— Что за Боярская дресва такая? — поинтересовался Девильнев. Петр Григорьев пояснил:

— Почетных пленных держат в посольской избе неподалеку отсюда. Она хоть и старая, но еще тепло держит. Прочие ссыльные живут под горой, на песках. В глинистых склонах сами себе норы выкопали. Боярская дресва, оттого так называется, что боярки в тех местах много было. Ссыльные всю ту боярку поели, поломали. А рыбу ловить, кто же ссыльным даст? Все муксунные ямы между островами Семейкином, Зеленым, Средним томичами давно поделены. Чужаков и близко не подпустят. Убьют. Прибрежных жителей у нас муксунниками зовут. Муксун — рыба сладкая, хоть в пироги её, хоть в ушицу! Ну и хлеб ссыльным сеять негде, на хорошие земли их не пустят, а на песках да на болоте, что вырастет?

— Мало того, что мы в норах, как кроты, живем, так ночью из болота драконы вылезают! — пожаловался Ван Суслонов.

— Верно говорит! — подтвердил Петр Григорьев. — Какая-то тварь в тех болотных зарослях выныривает иногда. Тулово толстое, а голова небольшая на тонкой длинной шее.

— Хорошо! — сказал Девильнев. — У нас будет время познакомиться с этими драконами. А пока нам надо выполнить указ матушки императрицы. Вы знаете, что Александр Васильевич Суворов при Рымнике нанес поражение турецкому визирю и получил звание граф Суворов-Рымникский. А в Чесменской битве с турками в прошлом году граф Алексей Григорьевич Орлов стал Орловым-Чесменским. Одновременно граф Румянцев стал Задунайским, с семнадцатью тысячами солдат разбив при реке Кагуле сто пятьдесят тысяч турок.

Я изучал историю России, когда раны уложили меня в постель. История эта меня много отвлекала от боли. Борьба со шведами, с османами. Выход к теплым морям. Екатерина Великая имеет мечту освободить Константинополь. После Кучук-Кайнарджи планы близятся к исполнению! Кстати, мой дядюшка маркиз де Вильнев, будучи послом Франции в Турции, много способствовал составлению сего мирного договора. За что и получил от государыни орден Андрея Первозванного!

По случаю победы росского оружия в Крыму должно устроить в Томске пушечную пальбу и потешные огни! Ван Суслонов как уроженец китайский должен знать искусство пущать потешные огни в небеса. Чтобы в ночном небе огненные колеса крутились и имя самой матушки императрицы в самое небо было вписано!

Петр Григорьев сказал:

— Как бы от этих потешных огней иные огни не затеялись! Тогда уж не только Вану Суслонову, но и всем томичам придется в глиняных норах ночевать.

— Сия кампания будет проведена под строгим надзором ландмилицких солдат и казаков! — пообещал Девильнев. — Кого еще знаешь, ты, Иван, умельцев, умеющих делать потешные огни?

— Кынсон может! — сказал Ван Суслонов. — И пусть нам дадут в подчинение с десяток китайских пленных по моему выбору. И дадут селитру, порох, бумагу, и все, что попросим. И через два дня мы будем готовы позабавить город.

— Хорошо! — согласился Девильнев. — Но смотри, ежели что будет не так, то я прикажу тебя самого зарядить в пушку и пустить в небеса как огненную шутиху! Понял? Город сей особенный. Много деревянных домов, кругом леса. Нужна осторожность. А Кынсон — соглядатай вражеский. Ты мне за него головой отвечаешь.

— Вместе с Кынсоном у нас будет три головы! — отвечал Ван Суслонов. — Я свое дело знаю, да и Кынсону не с чего озоровать. Он в Томске вместе с Мартыном Белым колдовством и гаданием пробавляется, толстеет что ни день. От хорошей жизни не озоруют!

В это утро было у коменданта еще много важных томичей с докладами, просьбами, пожеланиями. Затем Девильнев приказал заложить карету и отправился в сопровождении Григорьева, Плаутина, Шегереша и двух верных казаков осматривать город. Подъехали к реке Ушайке, вылезли из коляски, Томас разглядывал оба берега реки, размышляя о том, где лучше поставить большой магистратский мост. Речка извилиста, красива, в лугах и рощах течет. Хорошо бы сделать в живописных местах множество прочных изящных деревянных мостков, вроде тех, которые строят в Провансе. У мостов пусть будут черно-белые полосатые будки со стражей.

Переехали через реку и поднялись на Юртошную гору. Поразил красотой собора и крепостных стен мужской монастырь. Тут неподалеку на плаце томского батальона играли барабаны. Здесь забривали рекрутов. Русые кудри падали к ногам чернявого еврейского парикмахера. Петр Григорьев сказал:

— Вишь, как чертова деревня испугалась? Рекрута обделаться от страха готовы. Их переписывают и потом отправляют на кораблях в Тобольск. А уж там при помощи сержантских палок из них добрых мужиков сделают. От шпицрутенов и муштры хоть к черту в пекло попрешь!..

С гор неслись речки и огромные ручьи, вырывшие в глине глубокие каньоны. Все они впадали в полноводную реку Ушайку, та, в свою очередь, впадала в великую реку Томь. Вербы и калины в изобилии росли по берегам ручьев, диковинные цветы бежали по полянам. Галечные острова на реке перемежались островами травянистыми или песчаными.

Томас, раздвигая ветви, вышел на поляну, голубевшую, как небо, цветами. И вдруг увидел девушку, собиравшую букет. Она оглянулась, и он узнал… Палашку! Он понимал, что ошибся. Столько лет прошло! Палашка, если она жива, теперь — старуха. Миражи, миражи! Он протер глаза. Девушки на поляне уже не было. И вдруг он ощутил на себе чей-то пристальный взгляд. Мужское лицо, заросшее седым волосом, с грозно сведенными бровями померещилось ему в зарослях шиповника и боярки. Он невольно ухватился за шпагу. Шагнул к кустам. Но там никого не было. Девильнев вернулся к своим спутникам.

— Нравится вам здешняя природа? — спросил Плаутин. — Летом здесь приятно. Очень много цветов, ягод, целебных трав. Сибирь всем этим безмерно богата. И простор. Никто не толкает локтем…