Глава XXV
Я запутываю след
– До свидания, старина! – прокричал Дэвис.
– До встречи!
Раздался гудок, и паром отвалил. Дэвис стоял на пирсе с непокрытой головой, в своем потертом норфолкском пиджаке и заляпанных серых штанах, точь-в-точь как ту первую нашу встречу на станции во Фленсбурге. Перевязанной руки теперь не было, но вид у моего друга был грустный и подавленный, вокруг глаз образовались синие круги. И снова я ощутил приступ невыразимого сочувствия к нему.
– Ваш товарищ не весел, – заметил Беме, который расположился на сиденье рядом со мной, хорошенько закутавшись от пробирающего до костей холода.
День выдался тихий и пасмурный.
– То же могу сказать и о себе, – буркнул я.
И то была чистая правда. Полусонный, я чувствовал себя немытым и несобранным, ощущал тяжесть в голове и теле. Но если бы не Дэвис, меня вообще бы тут не было. Он терпеливо растолкал меня, собрал чемодан, напоил чаем, накормил омлетом (к которому, думаю, испытывал особый пиетет). Короче, возился со мной, как нянька, до самого отправления. Пока я угощался второй чашкой, приятель отчистил от плесени и сора мою фетровую шляпу, на целый месяц погребенную в парусном ящике. Во всех его действиях угадывалась трогательная забота. Единственный вопрос, пробудивший во мне участие, касался дорожных вещей.
– Положи мне в чемодан морскую одежду, плащ и прочее, – попросил я друга. – Они могут мне понадобиться.
Нам нужно было все обсудить, но времени не оставалось. Дэвис не жаловался и спросил только, как будем мы поддерживать связь. У меня на этот счет не имелось ни единой идеи.
– Жди меня в районе двадцать шестого, – робко предложил я.
Прежде чем выйти из каюты, Дэвис сунул мне в карман клочок бумаги, на котором что-то было нацарапано карандашом.
– Прочтешь, когда сядешь в поезд, – сказал он.
Не в силах долго выносить общество Беме, я бесцельно мерял шагами палубу, пока мы выходили из Зее-Гат в Бузе-Тиф, и старался разглядеть места, которые мы вслепую миновали вчера. Но был прилив, и море залило все на мили вокруг, теряясь в дымке на горизонте. Вскоре я спустился в салон и, примостившись недалеко от печи, выудил из кармана бумажку. На помятом, перепачканном табачными пятнами листе я обнаружил сделанные мальчишеским почерком моего друга записи:
Твой маршрут. Норддайх – 8.58; Эмден – 10.32; Леер – 11.16 (Беме пересаживается на Бремен); Райне – 13.08 (пересадка); Амстердам – 17.17. Отплывай снова через Хоок в 20.52; Лондон – 9.00.
Прибрежная станция – место той их встречи, – возможно, Норден. (Ты проедешь ее в 9.13.) Город стоит на приливной речке. 25-го высшая точка прилива там между 10.30 и 11.00. Это не может быть Норддайх – я выяснил, что к нему подходит углубленный земснарядом канал, пригодный для пароходов даже при отливе, так что для него «фаза» не имеет значения.
Другие добытые тобой ключи: буксиры, лоцманы, глубины, железная дорога, Эзенс, семь чего-то там. Вопрос: это касается морской или сухопутной обороны побережья Северного моря?
Море. Семь островов, семь проливов между ними (считая Западный Эмс); очень малые глубины в большинстве из них. Буксиры и лоцманы требуются для патрульной работы позади островов, о чем я всегда твердил. Вопрос: встреча для инспекции каналов и проливов?
Суша. Обрати внимание на железную дорогу (карта в кармане ольстера), которая петлей обегает всю Фрисландию в нескольких милях от побережья. Вопрос: может ли быть использована как линия коммуникации? Войска могут быстро перебрасываться в любую точку. Эзенс – как база? Он расположен в центре петли. Поездка фон Брюнинга из Бензерзиля говорит в пользу предположения.
Чатэм. Д. выведывает планы нашего флота на случай войны с Германией.
Фон Брюнинг заведует в этих местах военно-морскими делами.
Какую роль играет Бермер? Вопрос: можешь заехать в Бремен и навести справки про него?
Я тупо просмотрел документ, настолько тупо, что не понял даже, что есть Бермер – человек или город? Потом задремал и, очнувшись, обнаружил, что листок упал на пол. Насмерть перепуганный, я спрятал его и поднялся на палубу. Мы уже подходили к Норддайху, поворачивая к самой унылой из всех пристаней на земле, выдававшейся вперед из-за обнесенных дамбой польдеров. Мы с Беме сошли на берег вместе, он же стоял рядом, когда я спросил билет до Амстердама, но получил только до Райне, узловой станции близ голландской границы. В купе инженер расположился напротив и застыл в неподвижности, как индийский идол. «Кто же ты такой?» – сонно думал я. Слишком усталый, чтобы поддерживать беседу, я просто разглядывал его, не забывая придерживать рукой драгоценную записную книжку. В итоге я проиграл бой, застегнул ольстер на все пуговицы и, извинившись перед попутчиком, улегся на полку, причем тем боком, на котором находился потайной карман. Беме имел полную возможность обыскать мой чемодан и, уверен, не упустил ее. О путешествии до Райне ничего утверждать не берусь, потому что за все четыре часа я ненадолго просыпался лишь два раза.
Сначала в Эмдене, где нам обоим пришлось сделать пересадку. Пока мы прокладывали себе путь по переполненной платформе, с Беме уважительно поздоровались несколько человек, а один раболепный джентльмен и вовсе преградил инженеру путь. Наружность незнакомца не содержала ничего примечательного в отличие от разговора. Тот касался канала. Какого именно, я не понял, потому как название не упоминалось, но позже я уловил, что это одно из сооружений, связанных с Эмсом. Главное, что темой был именно канал. В то время семя упало на не готовую почву, но позже оно даст всходы. Я пошел дальше, смешался с толпой и вскоре погрузился в сон в новом купе, куда Беме за мной не последовал.
Второй случай был в Леере, где я очнулся, услышав свое имя, и увидел Беме у окна. Он пересаживался на другой поезд и пришел попрощаться.
– Не забудьте заглянуть в «Ллойд»! – пропел он мне в ухо.
Думаю, в ответ ему досталась лишь вялая улыбка, потому как я достиг низшей своей точки и моя крепость, образно выражаясь, оказалась совершенно беззащитна. Впрочем, враг снял осаду. «Свобода», – последнее, что подумал я, прежде чем провалиться в забытье.
Даже после Райне, последней моей пересадки, эта жуткая сонливость не отпускала меня, и только ближе к вечеру я более-менее начал оживать.
Паровоз, как улитка, полз от станции к станции. Сосед по купе рассказал, что я мог бы подождать три часа в Райне и поехать с экспрессом, который прибывает в Амстердам почти одновременно с обычным поездом. Или можно было выйти в Эмдене или Леере и, проведя там пару часов, сесть на тот же самый экспресс. Дэвис упустил из виду такую возможность, а Беме умолчал о ней, явно не желая оставлять меня позади без присмотра, давая свободу вернуться или последовать за ним в Бремен.
Так что двигались мы кое-как, с частыми задержками. В Хенгело пришли с отставанием от графика, в Апелдорн опоздали на полчаса, и я начал волноваться за пересадку в Амстердаме. Но по мере того, как летаргия отступала и я начал обдумывать планы и перспективы, меня начали раздирать противоречивые мысли. Стремление попасть в Лондон уступало перед нежеланием покидать Германию, и я становился мрачнее с каждой милей, что отделяли меня от границы. Все та же проблема с нехваткой времени. Сегодня двадцать третье. Поездка в Лондон отнимет по меньшей мере двое суток, если считать от Амстердама. Таким образом, проведя две ночи и день в пути и посвятив день расследованию прошлого Долльмана, я теоретически успеваю вернуться на фризское побережье двадцать пятого. Да, я могу быть в Нордене (если это место «встречи») к семи вечера. Но как все плотно! Ни зазора на непредвиденные задержки, ни времени на физический отдых. С некоторыми вопросами придется покопаться, возможно, привлекать других лиц. Люди осторожны, склонны к волоките. Нужный человек может отойти на ланч, а тот может затянуться. Или не приехать в город с затянувшихся выходных. «Быть может, поговорите пока с мистером Таким или мистером Эдаким, или оставите записку?» О, уж я-то знаю эти департаменты, притом изнутри! А Адмиралтейство! Я уже представлял как возвращаюсь несолоно хлебавши в Германию, потеряв два дня, и мчусь в Норден, не имея ни одной лишней минуты на разведку ситуации, чтобы потерпеть фиаско и здесь. Ведь, как правильно сказал Дэвис, нельзя всегда полагаться на туман. Остается еще один ключ – «Эзенс», да и еще и «Бермер». Что-то тут кроется. Но нужно время, а где его взять? Сколько еще сможет Дэвис продержаться на Нордерней? Судя по вчерашнему вечеру, недолго. Да и в безопасности ли он там? У меня перед глазами замелькали шальные картины: Дэвис в водолазном костюме; прискорбная неисправность с подачей воздуха… Нет, довольно! Надо рассуждать здраво. Какая разница, если он уплывет? Какая разница, если я побываю в Лондоне? И тут я со стыдом вспомнил печальное лицо Дэвиса на причале и его решительное: «Он – наша добыча или ничья!» И мое собственное: «Хорошо, я сохраню наш секрет!» Нельзя ехать в Лондон. Пусть даже я выйду на нужных людей, но что скажу, что предъявлю в качестве доказательства? Ничего, если не выложу всей истории. Да одно мое появление в Уайтхолле поставит секрет под угрозу. Едва ступив в родные пенаты, я буду узнан и притянут к ответу. В лучшем случае обойдется слухами: «Был на острове Нордерней», «Сегодня утром учинил скандал в Адмиралтействе из-за какого-то мифического лейтенанта». Нет, назад во Фрисландию, вот выход! Ночь отдыха – без этого не обойтись – на чистых простынях, на пуховой перине. Одна долгая, роскошная ночь, а потом со свежими силами назад, во Фрисландию, чтобы закончить начатое, не полагаясь ни на кого, кроме самих себя.
Придя к решению, я едва не кинулся приводить его в жизнь тут же, выскочив в Амерсфорте, но передумал. Прежде чем вернуться, мне следует претерпеть некую трансформацию, а чем в более многолюдном центре она произойдет, тем меньше шансов привлечь внимание. Кроме того, перед глазами у меня стояло видение уютной постели в приятной гостинице на реке Амстел. В конце концов, там дешевле.
И вот в половине девятого я уже потягивал кофеек именно в такой гостинице, о какой мечтал. Передо мной лежали лондонская газета, чрезвычайно интересная, и несколько немецких изданий, которые с пылом, достойным лучшего применения, буквально сочились от воинственной англофобии. В девять меня можно было увидеть в еврейском квартале, в сомнительной лавочке, торгующей дешевой матросской одеждой. В половине десятого я отправил бессовестную телеграмму шефу: «Очень сожалею, не мог зайти Нордерней. Надеюсь, продлением отпуска нет проблем. Ответ направить “Отель дю Лувр”, Париж». В десять уже возлежал в роскошной кровати, раскинувшись и растянувшись, как хочу. А в восемь двадцать восемь на следующее утро я, чувствуя прилив новых сил и духа, а также свежий холодок над верхней губой, уже сидел в вагоне третьего класса поезда, направляющегося в Германию, в обличье молодого матроса: бушлат, фуражка и теплый вязаный шарф.
Перевоплощение оказалось несложным. Сбрив усы и наскоро позавтракав в своей комнате, я одел свой ольстер и матерчатую кепку. Рассчитавшись с гостиничным портье на вокзале, я оставил чемодан в камере хранения, предварительно изъяв из него коричневый сверток и засунув вместо него ольстер. Коричневый сверток, состоявший из моего непромокаемого плаща, морских сапог и других мелочей, перевязанный просмоленной веревкой, покоился теперь на полке, составляя наряду с крепкой палкой мой багаж. Каждый предмет – меня дрожь бьет при воспоминании об их происхождении – точно соответствовал моей скромной métier, потому как я знал, что на границе возможен досмотр. Единственное исключение составлял лежавший в кармане бушлата путеводитель Бедекера по Северной Германии.
На маловероятный случай, что мне станут задавать вопросы, я – английский матрос, едущий в Эмден наниматься на корабль с билетом до границы. Дальнейшую схему предстояло обдумать. Сомнений не вызывало одно – я твердо решил быть в Нордене завтра вечером, двадцать пятого октября. Пару слов о Нордене, маленьком городишке в семи милях к югу от Норддайха. Торопливо проглядывая карту в каюте накануне отъезда, я не подумал о Нордене, потому как тот не лежал на побережье, но, пока я спал, Дэвис обнаружил связь его с морем и сделал в карандашной записке весьма ценное замечание. Речка, о которой он говорил, едва заметная на карте, течет на юго-запад и впадает в эстуарий Эмса. «Ночной поезд» тоже вписывался лучше некуда, потому как высшая точка подъема воды в реке наступит, по вычислениям Дэвиса, между десятью тридцатью и одиннадцатью часами, а согласно расписанию, единственным ночным поездом, прибывающим в Норден, был состав с юга в 22.46. Выглядит многообещающе. Эмден, который я рассматривал ранее, проигрывал по многим пунктам. Самым важным было то, что между девятью вечера и часом ночи в Эмден прибывали целых три поезда, поэтому выражение «ночной поезд» получалось далеко не таким определенным, как в случае с Норденом.
Покуда неплохо. Но чем мне заполнить время до этого события? Заняться «вопросами» Дэвиса и последовать за Беме в Бремен? Эту идею я быстро откинул. Это был вариант на случай провала остальных, в настоящее же время обещал лишь другую гонку. Бремен в шести часах от Нордена по железной дороге. Мне придется потратить изрядную часть своего ограниченного времени, кроме того, понадобится снова изменить обличье. Кроме того, я уже выяснил кое-что о Беме – семя, упавшее на станции в Эмдене, дало росток. Мне он был известен как инженер по подводным работам, но, оказывается, в его компетенции еще и каналы. Не слишком важный факт, но удастся ли мне разузнать больше всего за какой-нибудь день?
Оставался еще Эзенс, и именно туда решил я отправиться сегодня. Путешествие неблизкое, раньше восьми вечера туда не добраться, зато до Нордена час езды.
И что в Эзенсе?
Весь день я пытался подобраться к главной загадке, старался извлечь из своего дневника, памяти, воображения, карты, расписания поездов, набросков Дэвиса каждый ускользающий атом материи. Подчас я внезапно выходил из задумчивости, чтобы натолкнуться на флегматичный и подозрительный взгляд голландского крестьянина, устремленный на меня поверх фарфоровой трубки. За границей Германии мне пришлось вести себя осмотрительнее. Бумажку Дэвиса я вскоре выучил наизусть. Мне так и представлялась картина, как он царапает ее при свете плиты, борясь со сном и рассеянно изводя груды спичек, а я тем временем храплю на койке. Перед его мысленным взором, я не сомневался, непрерывно стояло румяно-смуглое личико в обрамлении мокрых волос и серого шотландского берета, хотя в записке о ней не упоминалось ни единым словом. Я улыбался при мысли о том, что в последний момент он усомнился-таки в своей «проливной теории» и вынужден был задуматься о ненавистной «суше».
Результат получился интересный, но вряд ли убедительный. То, что где-нибудь в немецких архивах лежит схема строительства береговых укреплений, я вполне допускал. Семь островов с семью мелкими проливами между ними (хотя два последних, образованных двумя руслами дельты Эмса, никак нельзя было назвать мелкими) являлись весьма разумным допущением и прекрасно вписывались в проливную теорию, достоинства которой я отнюдь не отрицал. Неизменное мое возражение заключалось в том, что мы никоим образом не могли поставить ее под угрозу. Идея о кольце железных дорог вокруг полуострова с центром в Эзенсе тоже была не лишена смысла, но и к ней вышеуказанное замечание вполне подходило. Любая страна, имеющая морскую границу, имеет, надо полагать, секретные планы по ее обороне, но планы эти не могут быть нарушены двумя случайными путешественниками. Не требуют они и тайных изысканий или сборищ в укромном месте на Меммерте. Другое слабое звено – Долльман. Он занимается шпионажем в Англии. Все государства, включая Германию, пользуются шпионами, этими грязными, но необходимыми орудиями. Но Долльман находится в слишком близкой связи с ключевыми заговорщиками на этой стороне. Предатель богат, влиятелен, пользуется уважением местных жителей – это явно не просто шпион.
Еще мне бросились в глаза нерешительность, проявленная Дэвисом в своем наброске, нежелание довести посылки до логического вывода. Он говорит о немецкой схеме береговой обороны, а следом о попытках Долльмана выведать английские планы на случай войны с Германией. Все весьма логично. Но что это за планы? Скорее всего (если его догадка верна) – нападения на немецкое побережье в противовес стратегии открытого моря. Какого нападения? Опять же очевидно, что, если гипотеза с железнодорожным кольцом имеет под собой основу, речь идет о десанте на побережье, которое, как Дэвис сам не раз утверждал, вполне безопасно за паутиной песков и отмелей. Я снова возвращался к своему вопросу, заданному в Бензерзиле: «Возможна здесь высадка?» Ответ был отрицательный, да и наш вояж по дамбам и польдерам убеждал в этом. Неужели мой друг начал склоняться к теории, которую оба мы отвергли, но не решается высказать это прямо? Меня грызло мучительное сомнение.
Пора сделать маленькое отступление и описать основные этапы моего путешествия. В Райне я пересел на другой поезд и, отправившись на север, превратился в немецкого матроса. Легкий акцент – не беда, матросы ведь все полиглоты. В то же время слоняющийся по Эзенсу английский моряк может вызвать подозрения. Вчера я не обращал внимания на ландшафт, сегодня же не упускал ничего, что могло дать хоть малейший намек.
На отрезке от Райне до Эмдена нам пришлось спускаться в долину Эмса. Поначалу мы ехали через страну многолюдных городов и богатых пастбищ, севернее места становились все более пустынными и болотистыми. Печальный край, хотя и представший моим глазам в лучшем своем виде. Я имею в виду погоду. Поутру было холодно и туманно, как всегда, но с каждым часом становилось все теплее и солнечнее. Газета, впрочем, уверяла, что барометр падает и антициклон уступает под напором атлантического шторма.
Под Эмденом, где и начинается собственно Фрисландия, нам пришлось пересечь большой канал, и в двадцатый раз за день (поскольку железная дорога проложена через десятки подобных сооружений в Голландии и немалое число в Германии) я твердил про себя: «Каналы, каналы. Какова же роль Беме?» Наступали сумерки, но было достаточно светло, чтобы заметить корабль непривычных очертаний, миноносец, надо полагать, пришвартованный к одной из стенок. Мне вспомнилась страница из «Лоцмана Северного моря», где говорилось, что канал Эмс-Яде достаточно глубок, чтобы пропускать канонерки, и служит, таким образом, стратегической линией связи между Вильгельмсхафеном и Эмденом, проходя через весь Фризский полуостров. Я поинтересовался у сидящего напротив крестьянина. Тот подтвердил, что это и есть канал Эмс-Яде. Неужели Дэвис забыл о нем? Такой объект существенно дополнил бы его беглый обзор.
В книжной лавке в Эмдене я прикупил карманную карту-схему Фрисландии, значительно более крупного масштаба, нежели имевшаяся у нас морская карта, и когда за мной не наблюдали, изучал русло канала с нетерпением, которое, увы, скоро пошло на убыль. Следуя из Эмдена на север, я задействовал карту в помощь зрению и даже в сгущающихся сумерках сумел заметить новые пустоши и болота, большое серебристое озеро, иногда встречались возделанные поля, и снова обилие воды: пруды, потоки, бесконечные канавы и рвы. Отмечены были и лесные массивы, но они уходили в глубь материка. Норден мы миновали в семь, уже затемно. Я искал глазами реку, и точно, мы пересекли ее прямо перед станцией. Русло было практически сухим, баржи сидели на мели. Здесь была пересадка на Эзенс, и мне пришлось подождать три четверти часа, после чего путь пошел на восток по самому краю северной глуши. Мы тормозили иногда на какой-нибудь деревенской станции и ехали дальше, держась милях в пяти-шести от моря. Именно на этом отрезке пути я собрал наконец воедино все нити и попытался сплести из них канат с сердцевиной в Эзенсе. «В городе 3500 жителей, – сообщал Бедекер, – Это центр процветающего аграрного района. Прекрасный шпиль».
Эзенс лежит в четырех милях в глубь материка от Бензерзиля. Я припомнил тот день в деревушке и вскипел при мысли, как ловко фон Брюнинг одурачил меня. Собираясь в Эзенс, он прочел мои мысли и предложил поехать с ним, а я отказался, перехитрив сам себя. Впрочем, пустое: даже если бы я согласился, коммандер сделал бы все необходимое, чтобы мне на глаза не попалось ничего важного. В конце концов секрет не написан крупными буквами на стенах Эзенса. Связан ли этот секрет с Бензерзилем или местностью между населенными пунктами? Я снова погрузился в карту-схему, привстав, чтобы свет падал лучше и меньше трясло. От Эзенса до Бензерзиля вела дорога, проходящая через точки и шахматные квадратики. Первые, как было указано в комментарии, обозначали болота, вторые – поля. Взгляд зацепился за еще кое-что – поток, бегущий к Бензерзилю. Я сразу понял, что это та самая грязная канава, которую мы видели в гавани, иначе говоря, зиль, от которого происходит название деревни. Зиль привлек мое внимание тем, что выглядел гораздо более значительным, чем на нашей с Дэвисом карте. Морские карты мало обращают внимания на береговые детали, разве что последние могут послужить навигатору ориентиром. У нас поток был похож на закорючку, эдакий поросячий хвостик. На карте-схеме он был обозначен жирной синей линией с надписью «Бензер-Тиф» и приобрел более четкие очертания: завитушки превратились в углы, в нескольких местах угадывались искусственные спрямления русла. Одна из прядок моего каната, та, что отвечала за каналы, зазвенела вдруг, как проволока, по которой пропустили ток. Расположившись между сиденьями купе, поближе к свету, я с жадностью проследил за течением «тифа» на юг. Его русло уклонялось от дороги на Эзенс и миновало город примерно в миле к западу, ныряя под железную дорогу. Вскоре затем оно делало поворот к востоку и соединялось с другой синей линией, помеченной как «Эзенс-Виттмунде-канал». Этот канал обрывался, впрочем, на полпути к Виттмунду, соседнему городку.
Впервые за весь день я ощутил порыв искреннего вдохновения. Те небольшие глубины и короткие расстояния, дробные метры и километры, о которых говорил Беме на Меммерте и которые Дэвис пытался применить к островным проливам, не могут ли они относиться к каналам? Мне вспомнились баржи в гавани Бензерзиля. Вспомнились разговоры в деревенской гостинице и хвастливая болтовня почтмейстера про растущую торговлю, про кирпичи и зерно, доставляемые с материка на острова. Кто-то еще – бакалейщик на Вангероге? – обронил замечание о расцвете островов как водных курортов. А еще некто – да фон Брюнинг собственной персоной! – рассказывал об активной деятельности Долльмана по развитию здешнего региона. И в смутной взаимосвязи с вышеперечисленными фактами мне мерещился силуэт миноносца, виденного на канале Эмс-Яде.
Эти идеи осенили меня на перегоне между Дорнумом и Эзенсом, и я еще переваривал их, когда около девяти поезд стал сбавлять ход, прибывая на конечную станцию, и десять минут спустя я, смешавшись с кучкой прочих пассажиров, уже вступил на тихие мощеные улицы Эзенса. В лунном свете уходил ввысь монументальный церковный шпиль, который мы с Дэвисом так часто наблюдали с моря.
