Глава XXIII
Смена тактики
Мы отвалили без слов и гребли, пока берег не скрылся из виду. Тут кто-то окликнул нас.
– Отзовись, – шепнул Дэвис. – Сделай вид, что мы – галиот.
– Хей-хо! – прокричал я. – Где мы?
– У Меммерта, – последовал ответ. – Куда направляетесь?
– Делфзейл, – просуфлировал Дэвис.
– Делфзейл! – проревел я.
Послышалось предложение, в конце которого угадывалось слово «якорь».
– Течение несет нас на восток, – вполголоса сообщил Дэвис. – Сиди и не шевелись.
Больше окликов не было.
– Какие успехи? – поинтересовался мой друг после пары минут дрейфа.
– Пара зацепок и приглашение на ужин.
Зацепки могли подождать, приглашение – нет, поэтому с него я и начал.
– Как им-то удастся вернуться? – спросил Дэвис. – Если туман продержится, пароход наверняка опоздает.
– Нам не стоит полагаться на удачу. У депо стоит какое-то небольшое паровое судно, да и развиднеться может. Каков наш кратчайший путь?
– В условиях прилива пойдем по прямой линии на Нордерней, все мели уходят под воду.
Закончив приготовления (лампу Дэвис зажег заранее, как установил и компас), мы, не теряя времени, тронулись в путь. Он расположился на носовой банке, откуда удобнее было следить за штевнем лодки, лампа и компас лежали на настиле между нами. Сумерки начали переходить в темноту, непроглядную, густую, но мы все так же летели вперед по бескрайнему простору, сидя в маленьком круге оранжевого света. Борясь с усталостью и напряжением, я сосредоточился на добытых ключах к тайне, пытаясь восстановить в памяти мельчайшие подробности подслушанной беседы.
– Чего тут может быть семь? – окликнул я однажды Дэвиса, думая про литеры от «A» до «G». – Прости, не отвлекаю, – добавил я, так и не дождавшись ответа. – Я видел звезду, – была моя следующая реплика после долгого перерыва. – А теперь она исчезла. А вот опять! Прямо за кормой!
– Это боркумский маяк, – ответил через некоторое время Дэвис. – Туман рассеивается.
В лицо повеял прохладный ветер с запада, и с первым дуновением туман начало сносить прочь, и вскоре открылся прозрачный, усеянный звездами свод небес, все еще подсвеченный отсветами заката на западе и слегка серебрящийся на востоке от поднимающейся луны. Впереди замигал маяк Нордерней, и Дэвис получил возможность оторвать усталые глаза от пятна света.
– Проклятие! – выругался он вместо благодарности, и я был с ним совершенно солидарен. В тумане наш ялик мог потягаться с пароходом, но при ясной погоде наши шансы таяли.
Была четверть седьмого.
– За час управимся, если подналечь, – сообщил мой друг, взяв пеленги на оба маяка. Он указал звезду, которая должна постоянно находиться за кормой, и я снова пустил в работу ноющую спину и стертые ладони.
– Что ты говорил насчет семи чего-то там? – спросил Дэвис.
– Чего тут может быть семь?
– Островов, конечно. Это зацепка?
– Не исключено.
Засим последовала одна из самых удивительных наших бесед. Одна память хорошо, а две лучше, поэтому, чем быстрее я поделюсь с приятелем сведениями, тем больше шансов ничего не упустить. И вот, экономя дыхание, я вкратце поведал ему свою историю и ответил на столь же сдавленные вопросы. Разговор спас меня от гипнотизирующего влияния звезды за кормой, а нас обоих – от чувства глубочайшего переутомления.
– Шпионит в Чатэме, подонок, – прошипел Дэвис.
– И что с того? – спросил я.
– О броненосцах, минах, фортах не упоминали?
– Нет.
– Об Эмсе, Эмдене, Вильгельмсхафене?
– Нет.
– О транспортах?
– Нет.
– Думаю… я прав… в конечном счете. Это что-то связанное… с проливами… за островами.
Итак, этот увядший было росток снова пробудился к жизни, в то время как у меня фразы, противоречащие этой теории, глубже всего запали в душу.
– Эзенс, – возразил я. – Тот городок за Бензерзилем.
– «Wassertiefe», «Lotsen», «Schleppboote», – в свою очередь, подбирал аргументы Дэвис.
– «Kilometre», «Eisenbahn», – доносилось с моей стороны.
И так далее. Не стану утомлять читателя дальнейшей передачей этого диалога. Достаточно сказать, что вскоре мы поняли – суть заговора остается для нас загадкой. С другой стороны, появился новый след, и даже множество. Да и возник новый вопрос: стоит ли нам пойти им либо придерживаться принятого накануне решения и нанести удар тем оружием, которое у нас в руках? Был еще один животрепещущий вопрос, один среди многих: будет ли конец сюрпризам этого богатого на события дня? Прийти к определенному мнению я затруднялся, но чувствовал уверенность, что ответ мы узнаем сегодня за ужином.
Тем временем мы приближались к острову Нордерней. Зее-Гат был пересечен, и, подгоняемые последним порывом приливного течения и видя красный огонь на восточном пирсе, мы незаметно стали ослаблять усилия. Но отдыхать я не смел, потому как на такой стадии усталости механические движения оставались последней надеждой.
– Огни за кормой, – выдохнул я. – Два: белый и красный.
– Пароход, – отозвался Дэвис. – Но идет на юг.
– Теперь три.
Аккуратный треугольник из драгоценных огней – топаза, рубина и изумруда – обрисовался прямо позади нас.
– Поворачивает к востоку, – прокомментировал мой товарищ. – Навались, это пароход с Юста! Но нет, клянусь Юпитером! Слишком мал. Тогда что?
Мы налегли на весла, а драгоценные камни росли, превращаясь в нагоняющее нас паровое судно.
– Полегче, – скомандовал Дэвис. – Я узнал эти огни – паровой баркас с «Блица». Ни к чему, если нас поймают гребущими, как на регате. Прими немного к берегу.
Он оказался прав. Как во сне, я с трепетом и страхом взирал на ту самую маленькую пинассу, что буксировала нас из Бензерзиля.
«С нами все кончено», – мелькнула у меня, помнится, мысль. Страх беглеца охватил все мое существо, а замечание про «полицию», оброненное фон Брюнингом, звенело в ушах. Но катер поравнялся с нами и пропыхтел дальше, прежде чем я успел погрузиться в самую пучину отчаяния.
– Под навесом стояли трое, – сказал Дэвис. – Что делать будем?
– Пойдем за ними, – ответил я, подняв весло, но лопасть только скользнула по воде.
– Давай выждем малость, – предложил мой друг. – Мы все равно опоздали. Если они поднимутся на яхту, то решат, что мы сошли на берег.
– Оставив выходные костюмы?
– Ты готов к разговору?
– Нет, но надо подготовиться. Чем меньше мы вызовем подозрений, тем лучше.
– Передай мне свое весло, старина, и накинь плащ.
Дэвис погасил фонарь, раскурил трубку и неспешно погреб дальше, а я плюхнулся на кормовую банку и собрал в кулак последние силы в надежде заставить дух возобладать над измученной плотью.
Минут через десять мы обогнули пирс, и на фоне неба обрисовалась стеньга нашей яхты. Я заметил также паровой катер у ее борта, о чем и сообщил Дэвису. Потом закурил сигарету и предпринял прискорбную попытку насвистать мотив. Дэвис подтянул. В результате получилось нечто вроде «Дом, милый дом», хотя, должен сказать, музыкального слуха мой друг лишен напрочь.
– Так, они на борту, – сказал я. – В каюте свет. Эгей, там! Кто такие? – закричал я, когда мы приблизились.
– Добрый вечер, сэр, – отозвался матрос, державший яхту шлюпочным багром. – Катер коммандера фон Брюнинга. Господа желают видеть вас.
Не успели мы ответить, как с палубы «Дульчибеллы» раздался возглас:
– Так вот же они!
На трапе обрисовалась фигура фон Брюнинга собственной персоной. Из каюты доносилась возня, которую коммандер пытался замаскировать градом приветствий в наш адрес. Трап тем временем заскрипел под новым грузом, и на палубе появился Долльман.
– Это вы, герр Дэвис? – спросил он.
– Хелло, герр Долльман! – воскликнул мой друг. – Как поживаете?
Стоит пояснить, что наш ялик вошел в пространство между яхтой и баркасом, матросы которого отвели последний немного в сторону, давая нам место. Ходовой огонь правого борта катера оказался чуть сзади и выше нас, проливая рассеянный зеленый свет на палубу «Дульчибеллы», тогда как мы и ялик оказались в глубокой тени между судами. Даже самый тщательный расчет не смог бы создать более благоприятные условия для момента, коего я так опасался – встречи Дэвиса с Долльманом. Первый, втянув весла, просто сидел вполоборота к яхте и смотрел на врага. Тот не мог видеть черт Дэвиса, в то время как безжалостные зеленые лучи – вам, наверное, знаком губительный эффект этого цвета на физиономию – били Долльману прямо в лицо. Впервые мог я рассмотреть его вблизи, и, пользуясь преимуществом своего положения, я, не скрывая отвращения, вглядывался в эту улыбающуюся маску, обращенную к Дэвису. Один из капризов этого жестокого света в том, что он удаляет или хотя бы несколько ретуширует усы и бороду, открывая линии губ и подбородка – черты, наиболее красноречиво говорящие о характере человека, особенно когда тот улыбается. Обвините меня, если угодно, в склонности к мелодраматическим преувеличениям, припишите результат предубеждению, но никогда не сталкивался я с выражением такого злобного вероломства и ненависти, разросшейся до карикатурных размеров, какое наблюдал в те краткие мгновения. Другой каприз света позволил безошибочно узнать в этом человеке того молодого и чисто выбритого офицера, что был запечатлен на фронтисписе написанной им книги; а еще один, самый зловещий из всех, взывал к неопровержимому родственному сходству с прелестной юной девушкой, посетившей нас всего лишь вчера.
Но довольно! Обещаю не распространяться далее в том же духе. На самом деле эта встреча скорее развеселила, чем напугала меня. Как раз в этот момент третий из наших непрошеных гостей с хриплым пыхтением появился на сцене, очень напомнив чертика из табакерки, особенно при этом мертвенном освещении. И они выстроились в ряд, как проштрафившиеся солдаты на плацу, тогда как мы, настоящие преступники, преспокойно выслушивали их оправдания. Естественно, выглядело все совершенно невинно. Долльман, дескать, заметил поутру стоящую в порту яхту и на обратном пути с Меммерта заглянул пригласить нас на ужин. Не обнаружив никого на борту, он собирался оставить Дэвису записку в каюте. Его друг, герр Беме, «выдающийся инженер», сгорал от любопытства осмотреть маленькое суденышко, раз уж представилась возможность, и он, Долльман, не сомневается, что герр Дэвис не стал бы возражать против такого вторжения. Разумеется, подтвердил Дэвис. Не желают ли господа задержаться и выпить по глоточку? Нет, но не будем ли мы любезны заглянуть к ужину на виллу Долльмана? До этой поры ситуацией владели мы, но тут фон Брюнинг, единственный из троицы, кто держался совершенно свободно, перешел от обороны к наступлению.
– А где вы были? – спросил он.
– Да так, прошлись на веслах, когда туман рассеялся, – ответил Дэвис.
Я полагал, что наша уловка сработает, но не успел мой друг договорить, как я с ужасом заметил, что случайный луч света упал на кусок белой ветоши, которой были закутаны уключины, – мы напрочь позабыли убрать улики!
– На уток охотились, – выдавил я, приподняв ружье так, чтобы луч света отразился от ствола.
Голос мой даже в собственных ушах звучал хрипло и отдаленно.
– Опять эти утки, – рассмеялся коммандер. – И без успеха, смею предположить?
– Да, – кивнул Дэвис. – Но после заката ведь самое время…
– Как, при высокой воде, когда все мели скрыты?
– Мы заметили пару, – пролепетал Дэвис.
– Вот что я вам скажу, неугомонные юные охотники: вы так торопились, что оставили свою яхту на якоре без огней в темное время суток. Я поднялся на борт, чтобы найти лампу и зажечь ее.
– О, спасибо, – сказал мой друг. – Да только мы взяли ее с собой.
– Чтобы смотреть, куда стреляете?
Мы неловко рассмеялись, а Дэвис выдал заковыристую фразу на немецком в духе того, что «фонарь мог быть полезен». К счастью, развития эта тема не получила, поскольку положение и так было напряженным и долго так продолжаться не могло. Баркас подвели к борту, и захватчики освободили кусочек английской территории, выглядя вопреки браваде фон Брюнинга весьма понуро. Их вид настолько подбодрил меня, что вопреки волнению я воспользовался заминкой с переходом герра Беме на катер и прошептал Дэвису:
– Попроси Долльмана подождать, пока мы переоденемся.
– Зачем? – удивился тот.
– Действуй.
– Хм, герр Долльман, – начал мой друг. – Не могли бы вы погостить у нас, пока мы не переоденемся? Столько новостей набралось, да и э-э… нам ведь потребуется провожатый до виллы.
Долльман не перешел еще на баркас.
– С удовольствием, – сказал он, но фразу эту встретила гробовая тишина, нарушенная фон Брюнингом.
– Бросьте, Долльман, оставьте их, – резко заявил он. – Вы тут только мешаться будете, а пока суд да дело, мы так и не дождемся ужина.
– К тому же уже четверть девятого, – буркнул Беме из-под навеса.
Долльман подчинился, извинился перед нами, и катер отвалил.
– Я уж испугался, что перегнул, – проговорил Дэвис, помогая мне залезть, а точнее, даже втаскивая на борт. – Рискованная ситуация.
– Я знал, что они станут возражать, только хотел убедиться.
Каюту мы обнаружили в таком же состоянии, как и покинули: наша выходная одежда в беспорядке валялась на койках, пара ящиков была наполовину открыта.
– Интересно, что они тут делали? – спросил Дэвис.
Я, не говоря ни слова, прошел к книжной полке.
– Тебя тут что-нибудь смущает? – Я оперся коленом на софу.
– Судовой журнал не на месте. Поклясться готов, раньше он стоял с краю.
– Пустяки. Еще?
– Юпитер! А где же книжка Долльмана?
– Она здесь, только не там, где должна находиться.
Как помните, я читал ее прошлой ночью, а поутру сунул на полку перед остальными книгами. Теперь же она оказалась позади них и неуклюже торчала – доказательство того, что кто-то поспешно запихивал ее поглубже.
– И какой ты делаешь вывод? – полюбопытствовал мой друг.
Он налил нам по изрядной порции виски, и мы позволили себе десять минут полного отдыха, растянувшись во весь рост на диванчиках.
– Не доверяют они Долльману, – ответил я. – Мне это даже на Меммерте бросилось в глаза.
– Как?
– Сначала, когда разговор зашел о нас с тобой. Долльман оборонялся, и его здорово теснили. Беме сильно давил. И в конце, когда предатель вышел из конторы, за ним последовал Гримм, в задачу которого, уверен, входит приглядывать за перебежчиком. Именно в его отсутствие те двое обговаривали детали встречи ночью двадцать пятого. И вот теперь, когда ты попросил его остаться. Я не сомневаюсь, что все произошло согласно моим предположениям. Фон Брюнинг, а через него и Беме, который и есть тот самый «инженер из Бремена», узнали историю про вашу попытку срезать через пески, и подозревают его в покушении на твою жизнь. Долльман не осмеливается признаться, потому как, не беря в расчет моральную сторону, такая мера может оправдываться лишь крайней необходимостью. То есть наличием доказательств, что ты действительно опасный человек, а не просто любопытный чужестранец. Нам-то теперь известен его мотив, а вот им – нет. И расположение книги доказывает это.
– Это Долльман запихнул ее туда?
– Чтобы те двое ее не заметили. Потому как у них не имелось ни малейшего резона прятать книжку.
– Из чего следует, что они знают настоящее имя Долльмана, иначе что им эта книга? Но им невдомек, что Долльман ее написал и что у меня она имеется.
– По крайней мере он думает, что они не знают, утверждать тут ничего нельзя.
– А что думает он про меня и про тебя?
– Хороший вопрос. Десять против одного, что наш приятель корчится в муках сомнений и готов пожертвовать состояние за пять минут разговора наедине с тобой в надежде выяснить положение дел и услышать твою версию истории с переходом через пески. Но немцы ему не позволят. Они будут следить за его общением с нами и за нашим с ним. Твоя с Долльманом встреча сулит многое.
– Что ж, давай напяливать эти треклятые шмотки, – простонал Дэвис. – Но сначала ни помешает нырнуть за борт.
Сильные меры были просто необходимы, и я последовал примеру товарища, как бы мало ни подходил сей час для купания.
– Полагаю, мне известно, что тут недавно происходило, – заявил я, пока мы обтирались полотенцами в тепле каюты. – Они приплывают и не находят никого на борту. «Пойду, оставлю записку», – говорит Долльман. «Никаких независимых сношений, – отвечают (или думают) его друзья. – Мы тоже пойдем, заодно и взглянем на это осиное гнездо». Они отправляются все вместе, и Долльман, который знает, что искать, замечает проклятую улику прямо на самом видном месте. Среди прочего гости осматривают книжную полку, пролистывают судовой журнал, например, и Долльман ухитряется засунуть книжицу куда подальше. Но тут появляемся мы, и он не успевает вернуть ее на место. Его поступок привлек бы к себе внимание, да и Беме вынудил нашего друга выйти из каюты первым.
– Это все замечательно, – сказал Дэвис, прекратив на минуту растираться. – Вот только не заподозрят ли они, где провели мы день? Господи, вон наша карта с вырезанным куском, прямо на полочке!
– Придется рисковать и блефовать до последнего, – сказал я.
Дело в том, что Дэвис не воспринимал своего сегодняшнего поступка как нечто из ряда вон выходящее. Но четырнадцать извилистых миль вслепую туда да еще обратно, добавить к этому мои собственные подвиги – все это представляло собой слишком отчаянное и невероятное предприятие, чтобы немцы могли ожидать его от нас. И все же болтовня фон Брюнинга нервировала, и если идея о подобной экспедиции закрадется в умы наших друзей, их попытки проверить правду потребуют от нас недюжинного умения врать.
– Ты что ищешь? – спросил Дэвис.
Я уже нацепил воротничок и был почти готов, но прервался, чтобы проштудировать купленное сегодня утром расписание.
– Некто настоятельно собирается прибыть куда-то ночным поездом ночью двадцать пятого числа, – напомнил я приятелю. – Беме, фон Брюнинг и Гримм будут встречать этого Некто.
– Где?
– На железнодорожной станции! А где – не знаю. Они говорили о месте, как о само собой разумеющемся. Но это где-то на побережье, потому как Беме упомянул про «прилив в лучшей фазе».
– Это может быть где угодно между Эмденом и Гамбургом.
– Нет, в более узких пределах, где-то поблизости. Гримм должен будет добраться туда с Меммерта.
– Вот карта. Эмден и Норддайх – единственные железнодорожные станции на побережье до самого Вильгельмсхафена. Нет, есть еще Каролинензиль, но он далеко к востоку.
– А Эмден далеко на юге. Остается Норддайх. Но, согласно расписанию, самый поздний паровоз прибывает туда в 18.15 – это время ночью никак не назовешь. В котором часу будет прилив двадцать пятого?
– Сейчас посмотрим. Сегодня в половине девятого, в Норддайхе то же самое. Двадцать пятого высшая точка будет между десятью тридцатью и одиннадцатью часами вечера.
– В Эмден в 9.22 приходит поезд с юга через Леер, а 10.50 – с севера.
– Рассчитываешь на еще один туман? – насмешливо спросил Дэвис.
– Нет, но очень хотелось бы составить план.
– А не подождать ли нам конца сегодняшней инспекции?
– Нет, нельзя, иначе быть беде.
То был не дешевый трюизм: у меня имелся уже наготове свой план, вот только открывать его Дэвису мне не хотелось.
Тем временем пришла пора отправляться. Каюту мы оставили, как есть, ничего не убирали и не прятали, – это самый безопасный курс, даже если обыск будет продолжен. Но дневник свой я, как обычно, засунул в нагрудный карман и позаботился положить туда же оба официальных письма из Англии.
– Что ты предлагаешь? – спросил я, когда мы снова погрузились в ялик.
– Вернуться к истокам, – ответил Дэвис. – Наша сегодняшняя вылазка – это шанс, который не представится больше никогда. Надо действовать так, как договорились вчера: сказать немцам, что задержимся тут на некоторое время. С целью поохотиться, допустим.
– И поухаживать? – намекнул я.
– Что ж, им и это известно. А потом будем выжидать шанс залущить Долльмана наедине. Но не сегодня, потому как нужно время поразмыслить над добытыми тобой зацепками.
– Поразмыслить – это слабо сказано.
Мы были уже у лестницы. На меня навалилось такое утомление, что я едва чувствовал свое тело до тех пор, пока не коснулся ледяных ступенек, каждая из которых словно каленым железом жгла содранные ладони.
Запоздавший пароход прибыл как раз в том момент, когда мы вступили на причал.
– И все-таки, клянусь Юпитером, почему не сегодня?! – вскинулся Дэвис, меряя пирс шагами, за которыми мне не удавалось поспевать.
– Постой! – возопил я. – И послушай, я-таки не согласен. Уверен, сегодняшний день удвоил наши шансы, но, если мы не сменим тактики, он удвоит и наш риск. Мы оказались посреди очень запутанной паутины. Мне грядущая проверка совсем не по вкусу, и я опасаюсь старого лиса Беме, который ее затеял. Один факт нашего приглашения показывает, что мы под серьезным подозрением. Все это заставляет вспомнить о предупреждении фон Брюнинга в Бензерзиле и сильно попахивает арестом. Между Долльманом и его сообщниками имеется зазор, но нам трудновато будет вбить в него клин. А про сегодня даже речи быть не может – неприятели будут настороже и не дадут нам ни шанса. Да и, в конце концов, многое ли нам известно? Мы не знаем, почему Долльман сбежал из Англии и обернулся немцем. Возможно, на его счету преступление, за которое должны выдать, а вдруг нет? Что, если он наплюет на наши угрозы? Есть еще и девушка, связывающая нам руки. Если Долльман пронюхает о нашей слабости, игра проиграна.
– К чему ты клонишь?
– Мы хотим удалить его из Германии, но он, возможно, пойдет на все, лишь бы сохранить свое положение здесь. Покушение на тебя показывает меру его заинтересованности в этом. Ну что, пожертвуем сегодняшним днем?
Мы в этот момент шли через городской сад, и я, нуждаясь в паре минут отдыха, плюхнулся на скамейку. Опавшие листья зашуршали подо мной. Дэвис остался стоять, ковыряя гравий носком ботинка.
– У нас есть два ценных ключа, – продолжил я. – Первый касается встречи двадцать пятого числа, второй содержит упоминание про Эзенс. Размышлять над ними можно до бесконечности, поэтому предлагаю проверить их.
– Но как? – вскинулся мой друг. – Мы тут постоянно на виду, если нас поймают…
– Твой план… Ох-хо! – крякнул я, с трудом отрывая разбитое тело от скамейки. – Он не менее рискован, нежели мой. Нам следует разделиться, – продолжил я, когда мы зашагали дальше. – Тем самым мы одним махом докажем и свою безвредность, и получим возможность начать сначала. Я возвращаюсь в Лондон.
– В Лондон?!
Мы проходили в этот миг под фонарем, и, судя по отчаянию на лице моего друга, можно было подумать, что я собрался на Камчатку.
– Ну, в конечном счете, именно там мне полагается быть в этот самый момент, – заметил я.
– Ах, да. Совсем забыл. А как же я?
– Тебе без меня не обойтись на яхте, поэтому останешься здесь и будешь тянуть время.
– А тем временем ты?
– Наведу справки про Долльмана и живо вернусь под чужой личиной, чтобы расследовать добытые зацепки.
– Тебе придется поспешить, – рассеянно заметил Дэвис.
– Должен успеть в аккурат к двадцать пятому.
– Когда ты говоришь «навести справки», – продолжил мой товарищ, глядя прямо перед собой, – ты ведь не имеешь намерения навести на его след других людей?
– Он – законная добыча! – не удержался я.
Иногда мне не под силу было выносить ограничения, наложенные самими на себя.
– Он наша добыча, и ничья больше, – отрезал Дэвис.
– Хорошо, я сохраню наш секрет, – сдался я.
– А может, будем держаться вместе? – предложил мой друг. – Я тут без тебя таких дров наломаю. И как мы будем держать связь? Как встретимся?
– Как-нибудь. Потом решим. Я знаю, что это прыжок в темноту, но темнота сулит укрытие.
– Каррузерс, ты о чем? Если у немцев есть хотя бы тень подозрения о том, как провели мы день, ты выдашь нас с головой своим отъездом. Они решат, что мы выведали секрет и теперь пытаемся воспользоваться им. Это означает арест, если угодно!
– Пессимист! Разве доказательство порядочности не лежит у меня в кармане? Имеется в виду полученный мной сегодня отзыв из отпуска. Да и одним обманом меньше, кстати, потому как письма наши могли-таки вскрыть – специалист все сделает так, что ничего не заметишь. Когда сомневаешься, говори правду!
– Странно, как часто это правило применимо к такому делу, как шпионаж, – задумчиво проронил Дэвис.
Мы брели по залитым электрическим светом пустынным улицам: я – с налитыми свинцом ногами, он – целеустремленно пригнувшись и размахивая руками, чем всегда отличалась его походка на берегу.
– Ну так как? – спросил я. – А то вот уже и Шваналлее.
– Мне это не нравится, – ответил мой друг. – Но я доверяюсь твоему суждению.
Мы замедлили шаг и обсудили ключевые моменты, требующие взаимного согласия.
– Не связывай себя датами, – предупредил я товарища, когда мы оказались перед самыми воротами виллы. – Не говори ничего, что может помешать тебе простоять тут хотя бы неделю с яхтой, готовой отплыть.
Уже позвонив в дверь и ожидая, когда нам откроют, я снова повернулся к нему.
– Не обращай внимания на мои слова. Если дела обернутся плохо, мы можем оставить корабль.
– Оставить? – шепотом охнул Дэвис. – Надеюсь, до подобной ерунды не дойдет.
– А я надеюсь, что меня не сведет судорога, – пробормотал я сквозь зубы.
Стоит помнить, что Дэвису не приходилось бывать прежде на вилле.
