Глава XXII
Квартет
Свершив свой tour de force, Дэвис на миг впал в некое подобие замешательства.
– И какого дьявола нас сюда занесло? – пробормотал он. – У меня голова кругом.
Я заставил его глотнуть виски, что его несколько оживило, а затем мы шепотом обсудили основные моменты.
На сушу я высаживаюсь один. Дэвис из чувства долга возражал, но здравый смысл и отвращение к земле перевесили. Двоих легче заметить, чем одного. Я хорошо знаю язык и, если меня окликнут, смогу прикрыть отход парой приличных случаю фраз, а в шерстяных штанах, морских сапогах, непромокаемом плаще и надвинутой на лоб зюйдвестке вполне сойду в тумане за коренного обитателя Фризов. Дэвис останется при ялике, но как мне найти его? Я надеялся обойтись без помощи, взяв за ориентир край песков, но если он услышит свист, то должен использовать туманный горн.
– Возьми карманный компас, – посоветовал мой друг. – Никогда не отрывайся от моря, не взяв пеленга; для устойчивости клади компас на землю. Захвати еще вот этот кусок карты, может пригодиться. Впрочем, депо ты и так не пропустишь, оно должно быть совсем рядом с берегом. Как долго планируешь там пробыть?
– А каким временем мы располагаем?
– Прилив молодой, примерно с час как начался. Этот берег… – Он обвел окрестность оценивающим взором. – Скроется примерно через полтора часа.
– Этого должно хватить.
– Не тяни до последнего. Тут пологий подъем, но вон ту ложбинку может затопить. Если тебе придется идти вброд, ты можешь меня не разыскать да и шуму наделаешь. Часы, спички, нож взял? Нет ножа? Возьми мой, никогда никуда не ходи без ножа!
У него имелось свое, сугубо моряцкое представление об экипировке.
– Погоди-ка, нам надо уговориться о месте встрече на случай, если я припоздаю и не застану тебя здесь.
– Не опаздывай! Нам надо вернуться на яхту, пока нас не хватились.
– Но вдруг туман рассеется и мне придется спрятаться и ждать до темноты?
– Уверен, мы сваляли дурака, отправившись сюда, – буркнул Дэвис. – Это не то место, где решаются важные дела. Лучший ориентир, насколько могу судить по карте, большой треугольный маяк, отмечающий оконечность Меммерта. Держи на него.
– Отлично. Я пошел.
– Удачи, – без энтузиазма отозвался Дэвис.
Я вылез из ялика, одолел заиленный гласис высотой в пять или шесть футов, добрался до влажного твердого песка и затопал по нему, улавливая левым ухом приглушенный ропот балье. Меня и Дэвиса разделила завеса, и я остался совсем один. Но как приятно было чувствовать похрустывающий под ногами надежный песчаный грунт! Осознание того, что эта дорога ведет к настоящей суше, где при любом раскладе я могу положиться на себя, придавало сил. Я решительно нырнул в белую пелену.
Боже правый, что это?! Я замер и прислушался. Слева, со стороны моря, донеслись пусть приглушенные туманом, но вполне различимые для уха три сдвоенных удара колокола. Я посмотрел на часы.
«Корабль на якоре, – сказал я сам себе. – Шесть склянок послеполуденной вахты».
Мне вполне было известно, что балье здесь образовывает глубокий рейд, где входящее в Восточный Эмс судно может бросить якорь, пережидая туман.
Едва я сделал шаг, как с того же направления долетел другой звук – на этот раз пение горна. Тут до меня дошло: горн может быть только на военном корабле. Выходит, «Блиц» здесь! И это вполне естественно, подумал я, продолжая путь. Песок становился суше, голос моря все тише, потом встретилась тонкая черная полоска водорослей – крайняя граница прилива. Еще несколько острожных шагов, и я ступил на клок травы-песколюба. Вот и Меммерт. Я достал карту и освежил память. Так, ошибки нет: море остается слева, надо забирать правее. Я пошел вдоль ленты из водорослей, не упуская ее из виду, но ступая по траве, чтобы заглушить шаги. И едва не споткнулся о массивный железный столб. Другие, сплетаясь в ржавую сеть, виднелись вокруг и уходили вверх, напоминая отростки призрачного полипа.
– Что за дьявольская паутина? – буркнул я, споткнувшись.
Меня занесло в основание гигантского треножника, стройные опоры которого образовывали переплетение, а вершина терялась в тумане. Маяк, припомнилось мне. Через сотню ярдов я вновь бухнулся на колени, навострив уши, потому как в воздухе послышались новые звуки: голоса, скрип лодочного киля по песку, насвистываемая мелодия. Откуда-то спереди. Слева, со стороны моря, представали явные доказательства наличия судна, небольшого, судя по негромкому шипению выходящих излишков пара. Справа не доносилось ничего, но где-то там и должно находиться депо.
Готовясь оторваться от базы, я положил на землю компас. Курс приблизительно на норд-вест. («Для возвращения держи на зюйд-ост, на зюйд-ост», – повторял я, как школьник, зубрящий урок.) И, покинув одного из двоих своих союзников, берег, я углубился в густую пелену.
«Риск – благородное дело! Никто тебя не ждет, никто не узнает!» – подбодрил я сам себя.
Я стремительно преодолел ярдов десять, когда трава исчезла, ее место занял сухой песок, весь испещренный следами. Темп пришлось замедлить, так как стали попадаться препятствия: якорь, ворох ржавой цепи, потом перевернутая лодка, на днище которой валялась забытая пеньковая трубка. Я остановился и прислушался. Звуков стало больше: то самое насвистывание (теперь позади меня), грузные шаги спереди, а откуда-то далее в том же направлении доносились обрывки разговора. Оттуда же ветер приносил резкий запах дешевого табака. Потом хлопнула дверь.
Я сунул компас в карман («Зюйд-ост! Зюйд-ост!»), зажал между зубов чубук трубки (уф, что за отвратительный привкус), надвинул на глаза зюйдвестку и потихоньку двинулся на звук.
– Карл Шикер! – послышался возглас спереди.
– Карл Шикер! – подхватил человек, приближающиеся шаги которого я слышал.
– Карл Шикер! – выкрикнул и я, стараясь, чтобы голос звучал грубо и гортанно, и повернулся спиной к подходящему. Шаги раздались совсем уже рядом. Глянув поверх плеча, я увидел молодого мужчину в почти такой же, как у меня, одежде, только в тюленьей шапке вместо зюйдвестки. Похоже, что он на ходу считал лежащие на ладони монеты. Со стороны берега донесся отклик, свист прекратился.
Я испугался, что попал на торную тропу. Эти случайные встречи таили риск, поэтому принял в сторону, но не без сожаления, потому как тропа вела к голосам и хлопающей двери, единственным моим указателям на местоположение депо. Внезапно я скорее ощутил, нежели увидел выросшую передо мной стену. Потом я ее разглядел – это была сторона низкого здания из гофрированного железа. Без паузы на рекогносцировку было никак не обойтись, но группа разговаривающих могла уловить мои шаги, а мне никак нельзя было вызывать подозрений. Я чиркнул спичкой, потом второй и глубоко затянулся – как, насколько у меня отложилось, делают все мореходы – и по эху постарался определить, в каком направлении тянется стена. В трубке осталось немного табака, и в горле запершило от едкого дыма. В этот момент дверь снова открылась и прозвучало новое имя, не помню какое. Я пришел к мнению, что стою на углу прямоугольной постройки, похожей на олдершотский ангар, и что хлопающая дверь расположена в смежной стене слева. Перед ней, видимо, собралась группа людей, заходящих по очереди. Громко откашлявшись, я двинулся направо и, обогнув угол, неспешно зашагал, подмечая признаки жилья: корыто, бочка для сбора дождевой воды, порог, ведущий к открытой двери. Заметил я и угол второго здания, тоже сооруженного из металла и стоящего параллельно первому, но бывшего существенно выше его, потому что мне удавалось разглядеть только карниз крыши. Я собирался уже было свернуть к этому дальнему строению, сочтя его более достойным обследования, когда в ближнем, буквально в нескольких шагах передо мной, распахнулось вдруг окно.
Боюсь, словесные описания трудно уяснить, поэтому прилагаю грубый план места действия, частью виденный своими глазами, но большей частью домысленный. Литерой «А» обозначено окно, стук створок которого я услышал. Из него, насколько я мог судить сквозь густой туман, высунулась рука и бросила что-то. Окурок? Рука, холеная, с золотой печаткой, задержалась на миг на раме, потом захлопнула ее.
В одном аспекте география местности стала мне более понятна. Окно находилось в той же комнате, что и хлопающая дверь («В»), я отчетливо слышал, как она открылась и снова закрылась на противоположной стороне здания. Мне подумалось, что не помешало бы заглянуть в эту комнату. «Риск – дело благородное!» – напомнил я себе и попятился немного на цыпочках, после чего неспешно прошел мимо окна, попыхивая своей треклятой трубкой, и бросил взгляд в проем. Взгляд стал более пристальным, стоило понять, что до меня никому нет дела. Как я и ожидал (принимая во внимание туман и время года), внутри горел свет. Мысленная фотография запечатлела следующую картину – небольшая комната с лакированными дощатыми стенами, обставленная, как контора: бухгалтерский стол, за которым восседает на высоком стуле Гримм боком ко мне и считает деньги; напротив него застыл здоровенный детина с водолазным шлемом в руках. В центре помещения грубо сколоченный стол, на нем лежит что-то большое и черное. Удобно расположившись в креслах, спиной ко мне и лицом к столу и водолазу, сидят двое: фон Брюнинг и пожилой лысый человек с желтоватой кожей (явно тот самый компаньон Долльмана по пароходу). В третьем кресле, придвинутом почти к самому окну, сам Долльман.
Такова была расстановка главных персонажей на сцене, для деталей мне требовался другой взгляд. Присев, я тихо, словно кошка, прокрался назад и скорчился под окном, там, где, по моим расчетам, находилась спинка кресла Долльмана. Потом очень осторожно поднял голову. В комнате имелась одна пара глаз, которой я опасался, и принадлежала она Гримму, сидевшему боком ко мне, чуть поодаль. Расположившись так, чтобы голова Долльмана скрывала меня от капитана галиота, я приступил к тщательному осмотру. Холодный пот выступил у меня на лбу и струился по спине – не от страха или возбуждения, но от сознания бесславности моего дела. Потому как, судя по всему, я присутствовал всего лишь при заседании правления добропорядочной спасательной компании. Был день выдачи жалованья, а директора подводили итоги проделанной работы, вот и все.
Над дверью висела старинная гравюра с изображением двухпалубного линейного корабля под всеми парусами, к стене были пришпилены карта и чертеж судна в разрезе. В изобилии присутствовали реликвии с затонувшего фрегата. На полке над печью высилась пирамидка из черных пушечных ядер, в самых разных местах по стенам висели на гвоздях ржавые пистоли и остатки прибора, который я принял за секстант. В углу притаилась покрытая зеленым налетом миниатюрная карронада со станком и всем прочим. Ни один из этих предметов не впечатлил меня так, как сваленная по полу груда, то, совершенно точно, были не поленья, а древесина с затонувшего корабля, черная, как мореный дуб, местами еще заляпанная вековой грязью. И, собственно говоря, смущал даже не вид этой кучи. Секрет крылся в одном ее фрагменте – здоровенном искривленном куске доски с массивными болтами. Он лежал на столе и служил объектом нескрываемого интереса. Водолаз перевернул его и оживленно жестикулировал, доказывая что-то; фон Брюнинг и Гримм отстаивали иную точку зрения. Детина покачал головой, потом пожал плечами, взял под козырек и вышел. Передвижения беседующих заставляли меня часто юркать вниз, но во мне крепло ощущение, что бояться обнаружения уже не стоит. Все слабые места моей теории вылезли наружу – вспомнились споры с Дэвисом в Бензерзиле; неосторожная болтовня фройляйн Долльман; легкость (сравнительная), с какой удалось мне добраться до этого места, отсутствие заборов и замков; факт, что Долльман, его знакомый и Гримм не скрывали своего отбытия на Меммерт. А теперь прибавился еще и вид этой деловитой рутины. За несколько минут я погружался все глубже в пучину скепсиса. И где же мои мины, торпеды, подводные лодки, где имперские заговорщики? Неужели на дне всей этой грязной истории лежит только золото? А Долльман – не кто иной, как банальный преступник? Лестница из возведенных доказательств вдруг зашаталась подо мной. «Не валяй дурака, – твердил, однако, внутренний голос. – Эта четверка – те, кто тебе нужен. Просто жди».
Еще двое employés зашли последовательно в контору и вышли, получив зарплату. Один выглядел, как кочегар, другой посолиднее – шкипер буксира, допустим. С этим последним тоже завязалась дискуссия про извлеченную со дна деревяшку, и он тоже пожал плечами. Его уход предвещал конец собранию. Гримм захлопнул гроссбух, и я плюхнулся на колени, потому что в комнате все враз задвигали стульями. Одновременно с этим на другой стороне здания работники зашагали обратно к берегу, болтая и сплевывая по пути. Тут кто-то пересек комнату и подошел к моему окну. Я отполз на четвереньках, встал и прижался к стене, охваченный приступом отчаяния – мне хотелось как можно скорее удалиться в направлении на зюйд-ост. Но при раздавшемся затем звуке я вздрогнул, как от удара электричеством, то был скрип задергиваемой шторы.
Со скоростью мысли переместился я на прежнюю позицию и обнаружил, что обзор полностью прегражден кретоновой занавеской. Она была цельной, из одного куска, то есть, к моему огорчению, без щели. Но висела не совсем ровно и в одном месте выпирала наружу под воздействием некоего предмета – человеческого плеча, судя по форме. Похоже, Долльман остался на своем месте. Сильнее огорчило меня открытие, что я почти не слышу ни слова, даже прижав ухо к окну. Не то чтобы говорящие понизили голос – нет, эта уединенная дискуссия велась обычным тоном, но стекло и плотная ткань заглушали звуки. И все же вскоре я сумел приладиться и уловить общую диспозицию. Голос фон Брюнинга, единственный слышанный мной раньше, я узнал сразу же. Коммандер сидел за столом слева. Местонахождение Долльмана я представлял. Третий голос, хриплый и надтреснутый, наверняка принадлежал пожилому господину, которого звали – тут я забегу вперед – герр Беме. Для Гримма голос был слишком стар, и в нем угадывалась нотка властности – в данный момент он резко задавал вопросы. Три последних я уловил полностью: «Когда это было?», «Они не прошли дальше?» и «Слишком долго, даже речи быть не может». Речь Долльмана, хоть и ближе всех располагавшегося, была слышна хуже прочих. Звучала она монотонно, и что это за странное шевеление шторы у него за спиной? Да, сложив за спиной руки, он теребил складку занавески. «Что, нервничаешь, дружок?» – был мой комментарий. Предатель повернул вдруг голову – очертания проступали на ткани – и я смог уловить все, до последнего слова.
– Очень хорошо, вы увидите их сегодня за ужином. Я приглашу обоих.
Вас вряд ли удивит, что я тут же поглядел на часы – сами события заняли гораздо меньше времени, чем ушло на их описание, и была всего четверть четвертого. Долльман прибавил что-то про туман, и кресло его скрипнуло. Быстро присев, я услышал шорох колец по гардине.
– Густой, как и прежде, – закончил наш приятель.
– Ваш доклад, герр Долльман, – бросил Беме.
Долльман передвинул свое кресло ближе к столу. Двое остальных тоже расположились поближе.
– Чатэм, – произнес Долльман так, будто объявлял название темы.
Слово простое и короткое, и вы можете представить, как поразило оно меня. «Так вот где ты был в прошлом месяце!» – сказал я себе. Зашуршала разворачиваемая карта, и я понял, что все склонились над ней, слушая пояснения Долльмана. Но теперь любопытство мое не получало удовлетворения, так как до меня не долетало ни одной членораздельной фразы. Сгорая от нетерпения, я обдумывал меры. Прокрасться вокруг и слушать у двери? Слишком опасно. Взобраться на крышу и припасть к дымоходу? Слишком шумно, да и вряд ли выйдет. Я попытался приопустить верхнюю половину окна – последнее имело простейшее устройство, из двух секций, двигающихся вертикально. Без толку – аккуратному давлению она не поддавалась, а надави посильнее – может затрещать. Я извлек нож Дэвиса и воткнул кончик между подоконником и рамой, надеясь расширить щель. Безрезультатно. Хотя нож был морской, не только с толстым лезвием, но и с такелажной свайкой.
Тут открылась и вновь захлопнулась дверь, и я услышал, как шаги приближаются к углу справа от меня. Мне хватило ума не терять ни секунды, но потихоньку (спасибо глубокому фризскому песку) укрыться за стеной большого, параллельно стоящего здания. Некто, не видимый для меня протопал по каменным плитам, потом по порожкам. «Гримм идет в свое жилище», – сообразил я. Текли драгоценные минуты: пять, десять, пятнадцать. Он что, совсем ушел? Восемнадцать… Выходит! На этот раз я осмелел и подобрался ближе. Фигуру я различил смутно, зато ясно разглядел белый лист бумаги в руках у Гримма. Шкипер обогнул дом и вошел в дверь.
В этот миг я испытал и преодолел приступ скепсиса. «Если это секретное совещание, то почему они даже караульных не выставили?» Ответ мог быть только один: «Опасаться им некого. Работники, как и все остальные, кого доводилось нам до сих пор встречать, ни о чем не подозревают. Истинная цель всей этой компании по подъему сокровищ (жалкая придумка, честное слово!) – дать повод для таких вот встреч. Но зачем тогда зашторивать окно? Да из-за карт, тупица!»
Я снова стоял под окном, но столь же бессильный уловить ведущийся на невысоких тонах конфиденциальный разговор. Но сдаваться мне не хотелось. Судьба и туман привели сюда меня, единственного, может статься, человека, наделенного в силу стечения обстоятельств возможностью и желанием добыть секрет, связывающий эту четверку.
Такелажная свайка! Там, где нижняя часть рамы соединялась с подоконником, имелся неглубокий паз. Я воткнул острие свайки в зазор и надавил, плавно наращивая усилие, управлять которым при наличии такого мощного рычага не составляло труда. Рама поддалась почти без сопротивления, поднявшись до верхнего края паза и еще чуть-чуть выше, на полдюйма. Но и этого вполне хватило, чтобы голоса внутри стали звучать иначе. Это было похоже на эффект, когда музыкант убирает ногу с демпферной педали пианино. На большее рассчитывать не приходилось, потому как свайке не хватало точки опоры. Рисковать же достигнутым, пуская в ход руки, я не решился.
Припав щекой к влажному подоконнику и ухом к щели, я вновь упал духом. Заговорщики сгрудились вокруг стола и шуршали бумагами. «Доклад» Долльмана явно был закончен, потому как его голос слышался редко; иногда говорил Гримм, фон Брюнинг и Беме брали слово чаще, но, как и прежде, только у последнего мне удавалось разобрать хоть что-то членораздельное. Как назло, эти негодяи в отличие от сценических действовали без оглядки на театральные эффекты и мои интересы. Глубоко погруженные в предмет, прекрасно им знакомый, они говорили полунамеками, без разглагольствований, сыпали техническими терминами. Многие из слов, что долетали до моего слуха, были совершенно непонятны мне. Остальное по большей части состояло либо из литер, либо из цифр, касающихся глубин, дистанции и пару раз времени. Литеры всплывали часто и являлись, насколько я мог судить, ключом к какому-то шифру. Числа, окружающие их, были, как правило, очень маленькими, с десятыми долями. Что сводило меня с ума, так это недостаток обычных существительных.
Передать читателю то, что я услышал, совершенно невозможно – настолько хаотично то, что сохранилось у меня в памяти. Могу только воспроизвести несколько фрагментов и ту расплывчатую классификацию, которую я для себя установил. Литеры варьировались от «А» до «G», и лучший шанс предоставил мне Беме, когда зачитывал отрывки из документов, идя в обратном порядке, от «G», и добавляя краткие комментарии. Например: «“G” – завершен. “F” – плохо, 1,3 (метра?), 2,5 (километра?). “E” – тридцать два, 1,2. “D” – три недели, тридцать». И так далее.
В другой раз Беме снова пробежался по списку, но на этот раз букву называл он, а Гримм давал лаконичные ответы. Ответы указывали вроде как на числа, но я не уверен. Иногда по нескольку минут кряду не слышно было ничего, кроме скрипа перьев да нечленораздельного бормотания. Но из всей этой навозной кучи я выудил пять жемчужин – четыре существительных с шипящими звуками и название, уже встречавшееся мне ранее. Существительные были следующие: «Schleppboote» (буксиры); «Wassertiefe» (водные глубины); «Eisenbahn» (железная дорога); «Lotsen» (лоцманы). Название тоже было звонким, поэтому легко уловимым на слух: «Эзенс».
Два или три раза я распрямлялся, давая отдых затекшей шее, и заодно бросал взгляд на часы, потому что время работало против меня, как во время недавней нашей гонки. Нам доставят просьбу прибыть на ужин, и к этому моменту необходимо быть на яхте. Туман оставался столь же густым, а свет, и без того неяркий, стал еще хуже. Как они-то сами вернутся на Нордерней? И как добрались сюда с Юста? Удастся нам опередить их? Сочетания времени, приливов, расстояний – как раз те самые цифры, в которых я совсем не силен, крутились у меня в голове в тот самый миг, когда внимание стоило полностью сосредоточить на другом деле. Двадцать минут пятого; двадцать пять… Дэвис говорил, что после половины пятого вода покроет берег. Мне придется идти к маяку, но это в опасной близости от дороги к пристани… А до меня все еще доносились голоса из комнаты. Было примерно 16.35, когда снова послышался грохот отодвигаемых кресел. Кто-то встал, собрал бумаги и вышел. Другой человек, не поднимавшийся с сиденья, Гримм, стало быть, последовал за первым.
С минуту в конторе висела тишина, потом до меня впервые за весь вечер донесся нормальный немецкий, не сопровождаемый скрипом перьев и шорохом бумаг. «Стоит еще подождать», – сказал я себе. И стал ждать.
– Он настаивает на приезде, – сказал Беме.
– Ах! – В этом восклицании фон Брюнинга слились удивление и протест.
– Я назвал двадцать пятое.
– Почему?
– Прилив в лучшей фазе. Ночной поезд, разумеется. Передайте Гримму, пусть готовится. (Далее неразборчивая ремарка фон Брюнинга). Нет, в любую погоду. – Потом смех коммандера и несколько слов, которые мне расслышать не удалось.
– Только одна, с половинным грузом.
– … встреча?
– На станции.
– Ну, как там туман?
Похоже, это действительно было все. Оба встали и подошли к окну. Я отпрыгнул в сторону, услышал звук поднимаемой рамы и под прикрытием этого шума улизнул на безопасное расстояние.
– Гримм! – позвал фон Брюнинг.
Возможное появление шкипера и открытое окно убедили меня, что избранная линия отступления теперь слишком опасна. Единственной альтернативой было идти в обход большого здания. Каким бесконечным показался мне этот обход! И все это время я понимал, что спасительный курс на зюйд-ост с каждым шагом теряет ценность. Я миновал закрытую дверь, обогнул два угла и окунулся в бездну тумана. Потом извлек компас и погрузился в расчеты.
«Прежде был зюйд-ост… теперь я сместился к востоку. Стало быть, надо держать примерно на ост».
И вот с ошибкой в счислении на добрых четыре румба я двинулся в путь через поросшие травой кочки и глубокий песок. Берег все не показывался, я встревожился, несколько раз сверялся с компасом и наконец понял, что заблудился. Мне хватило ума не усугубить положение попыткой искать путь в тумане, и, выбрав меньшее из зол, я дунул в свисток, сначала потихоньку, потом громче. Рев туманного горна раздался в аккурат за спиной. Я засвистел опять, потом бросился бежать со всех ног, ориентируясь на периодические сигналы. Через три или четыре минуты я выскочил на берег и запрыгнул в ялик.
