Глава XVII
Ситуация проясняется
– Не за полицией ли он поехал? – хмуро поинтересовался Дэвис.
– Сомневаюсь. Давай-ка поднимемся на борт, пока господин таможенник нас не перехватил.
Поредевшая толпа дородных фрисландцев все еще задумчиво разглядывала «Дульчибеллу». Наш приятель Гримм стоял на баке своего галиота и покуривал. Мы молча взошли на яхту.
– Для начала, где именно лежит Меммерт? – спросил я.
Дэвис развернул карту, ткнул пальцем, после чего растянулся во весь рост на софе.
Читатель может сам найти Меммерт. Южнее Юста, на границе с дельтой Эмса, располагается обширная отмель, именуемая Нордланд. Крайняя ее оконечность не уходит под воду даже при самом сильном приливе, в результате чего образуется «С»-образный остров, полоска песка в форме бумеранга, имеющая примерно две мили в длину, но лишь сто пятьдесят ярдов в ширину и удивительно симметричная по оси, за исключением одной точки, где остров расширяется до четверти мили. На английской карте сей клочок суши выглядел совершенно пустынным, если не считать маяк на юге. Но немецкая карта сообщала, что в месте того самого уширения располагается некое здание. Очевидно, это и есть депо.
«Весело, должно быть, жить там!» – подумалось мне, потому как от одного имени уже веяло холодом. Не удивительно, что наш Гримм угрюм, как не удивительно, что ему нравится совершать долгие отлучки. Но выгоды расположения Меммерта были очевидны. Место на редкость уединенное, даже по меркам здешних, не слишком густо населенных территорий, зато близко от затонувшего фрегата, лежащего, насколько мы поняли, в двух милях от Юстер-Рифф. Опять же до острова можно дойти при любой стадии прилива и отлива, потому как с юга к нему подходит шестисаженный канал эстуария Эмса, а восточное его ответвление омывает южный рог Меммерта, создавая якорную стоянку, одновременно удобную, глубокую и защищенную от налетающих с моря штормов.
Таким увидел я Меммерт на карте и постарался самостоятельно разобраться во всех особенностях его положения, поскольку Дэвис лежал молча, давая понять, что это все совершенно ему не интересно. Я прекрасно понимал, что между нами происходит, но не видел причины делать первый шаг, потому как и у меня имелись причины сердиться, причем наболевшие. Поэтому я сел на свой диван и погрузился в свой блокнот, делая пометки про состоявшийся в гостинице разговор, пока тот еще свеж в памяти, и пытаясь извлечь из него выводы. Но затянувшееся молчание становилось абсурдным, поэтому я отправил свою гордость за дверь, а записную книжку положил на стол.
– Послушай, Дэвис, я чертовски сожалею насчет своих шуточек по поводу тебя и фройляйн Долльман. (Нет ответа.) Разве ты не видишь, что этого было не избежать?
– Господи, как я жалею, что вообще ходил туда, – хрипло произнес он. – С этими высадками на берег всегда так.
При этих словах мне не удалось удержаться от улыбки, но Дэвис на меня не смотрел.
– Вот торчим мы тут, как дураки, ходим, как туристы из бюро Кука. Я не могу играть в твои игры – они слишком мутны для меня, но…
Тут я взбеленился.
– Послушай, я старался, как мог. Это ты все испортил. С чего дались тебе эти утки?
– Утки-то – пустяк. С какой стати ты все разболтал: про письмо, про Форин-оффис, про «Корморан», кораблекрушение, про…
– Ты ничего не понял? Не заметил ловушек, которые он нам расставлял? Мне пришлось соображать на ходу. Мы оказались совершенно не готовы к такому повороту, но сумели выкрутиться очень даже неплохо.
Дэвиса было не остановить.
– Достаточно скверно уже было рассказать про наши промеры и исследования…
– Но ты ведь сам на это согласился!
– Уступил твоим настояниям. Теперь про исследования придется забыть.
– Зато остается затонувший фрегат.
– Да к чертям этот фрегат! Это все пустышка, иначе фон Брюнинг не трепал бы языком. Зато все эти проливы…
– К чертям проливы! Я знаю, нам нужна свобода действий, но в какой-то момент мы должны будем заглянуть на Нордерней, и если Долльмана нет дома…
– Зачем ты приплел мисс Долльман?
Вот так, не сразу, но мы подошли к истинной причине нашей размолвки. Я понимал, что Дэвис не в себе и не успокоится, пока этот вопрос не будет улажен.
– Вот что, – начал я. – Ты вытащил меня сюда себе на помощь, потому что я, по твоим словам, умен, говорю по-немецки и (тут мне не удалось удержаться от иронии) люблю яхтинг. Но теперь ты искренне желаешь отделаться от меня.
– О нет, я вовсе не намекал на это! – возразил Дэвис. – Мне жаль, я просто расстроен.
– Знаю. Но это все твоя вина. Ты не был честен со мной. В нашем деле есть сложности, о которых ты всегда избегал говорить. Я на тебя не давил, надеясь, что со временем ты мне доверишься. Но…
– Да, я не решился.
– И вот тебе результат. Наши руки были связаны. Не упомянуть в разговоре с фон Брюнингом про Долльмана – глупость. Сказать, что он пытался утопить тебя, – глупость ничуть не меньшая. Версия событий, на которой мы сошлись, была лучшей, и ты прекрасно ее изложил. Но по двум причинам мне пришлось затронуть дочь. Во-первых, стоило зайти разговору про Долльманов, ты так сконфузился, что поставил наши позиции под вопрос. Во-вторых, версия наша, пусть даже самая безопасная, выглядит в лучшем случае подозрительно. Даже с твоих слов было понятно, что Долльман обошелся с тобой скверно, бессовестно даже, но ты делаешь вид, что все в порядке. Требовался мотив, чтобы объяснить твое великодушие и намерение нанести немцу дружеский визит. Мне пришлось его изобрести, вернее, я подтолкнул фон Брюнинга к выводу.
– А зачем нам вообще навещать Долльмана? – буркнул Дэвис.
– Да брось!
– Но неужели ты не видишь, каким дураком меня выставил? Как глупо я чувствовал себя?
Я видел, и, оценив всю степень его огорчения, сам чувствовал себя негодяем. Но понимал еще и то, что, кто бы ни был виноват, мы загнали себя в нелепую ситуацию, вроде тех, что обыгрываются в дешевых пьесках, где цепь недопонимания и притянутых за уши нелепых совпадений все громоздится и громоздится, тогда как зритель уже зевает в ожидании развязки. На сцене такие вещи проходят, но нам тянуть было некогда.
– Мне очень жаль, – сказал я. – Но тебе стоило рассказать мне все. Ты не хочешь сделать это сейчас? Просто изложи голые факты. Я ненавижу сантименты, как и ты.
– Мне сложно признаваться людям… в таких вещах, – промолвил Дэвис. Я молчал. – Она мне нравится. Очень. – Наши глаза встретились на секунду, за которую было сказано более чем достаточно для того, чтобы мы, представители своей немногословной расы, поняли достаточно. – Она… она совсем не похожа на него. Вот в чем причина моей нерешительности. В Шляй-фиорде я рассказал тебе лишь половину. Знаю, мне стоило открыться и попросить у тебя совета, но я тянул. Надеялся, что мы сумеем найти, что надо, и покончим с нашей игрой, не входя в эти воды.
Меня не удивляла больше его слепая преданность «проливной теории», вера в которую подпитывалась личными мотивами.
– И все-таки ты всегда допускал иное развитие событий, – сказал я. – В Шляй-фиорде ты говорил о сведении счетов с Долльманом.
– Помню. Одна мысль о нем сводила меня с ума. Я приложил все усилия, чтобы выбросить ее из головы.
– Но в Брунсбюттеле она вернулась? Причиной, как понимаю, новости, которые мы там получили.
– Да.
– Дэвис, между нами не должно больше быть никаких секретов. Давай начистоту. Ты уверен, что не ошибся в ней? Ты ведь утверждаешь, и я склонен верить, что Долльман – предатель и убийца.
– Забудь ты про убийцу! – перебил меня Дэвис. – Это-то тут при чем?
– Ну хорошо, предатель. Но в таком случае его дочь тоже под подозрением. Постой, дай договорить! Она оказалась ему по меньшей мере очень полезна. Ведь это ей удалось – с собственных твоих слов – уговорить тебя пойти с ними.
– Постой, Каррузерс! – твердо заявил Дэвис. – Знаю, ты хочешь, как лучше, но не надо. Я верю ей.
Я поразмыслил немного.
– В таком случае у меня есть предложение: как выберемся из этой дыры, так прямиком поплывем в Англию.
«И тогда, коммандер фон Брюнинг, вы не упрекнете меня в пренебрежении к вашим советам», – подумал я.
– Нет! – воскликнул Дэвис, приподнявшись и посмотрев на меня. – Ни за что! Подумай о том, что на кону, подумай о предателе, который плетет интриги вместе с немцами. Бог мой!
– Отлично. Я с тобой до конца. Но давай посмотрим в лицо фактам. Нам необходимо прижать Долльмана. А это невозможно, не причинив боли ей.
– И нет никакой иной возможности?
– Нет. Взгляни на дело трезво. Следующий момент: абсурдно надеяться, что мы обойдемся без визита к ним. Десять против одного, что свидеться придется, если мы хотим добиться успеха, конечно. Насчет покушения у нас фактов нет, одни подозрения. И мы даже не знаем достоверно, с кем имеем дело. Согласен, нам теперь нет другого пути, как на Нордерней. Но даже если мы не пойдем туда, то какой прок от всех наших исследований? Сомнительный. Мы если не под подозрением, то под наблюдением, и это лишает нас девяти десятых наших возможностей. Проливы? Да, но неужели, если они имеют для немцев такую важность, нам, пусть даже простым яхтсменам, позволят вот так вынюхивать и везде шляться? Да и если всерьез, то, оставляя в стороне их значение во время войны, коего я не отрицаю, точно ли в них кроется подоплека всего этого дела? Но к этому мы вернемся в свое время. Главное вот в чем: что мы предпримем, если столкнемся с Долльманами?
На лбу у Дэвиса выступили капли пота. Я чувствовал себя пыточных дел мастером, но ничего не мог поделать.
– Обвиним его в попытке покушения? Но тогда на нашем деле можно ставить крест. Нам стоит проявлять дружелюбие. Ты поведаешь ему ту же историю, что сегодня, и, быть может, он в нее поверит. Если так, тем лучше, если нет, то опровергать ее тоже не станет, и у нас сохранится шанс. Мы выиграем время и одновременно будем держать негодяя на крючке. Если будем изображать дружелюбие.
Лицо Дэвиса исказилось от боли. Я безжалостно закрутил гайку еще на оборот.
– Дружелюбие в отношении их обоих, я имею в виду. Ты проявлял его раньше; девушка очень нравилась тебе. С чего все менять?
– Э, брось свою адскую логику!
– Хочешь махнуть на все рукой и удрать в Англию? – снова спросил я с коварством инквизитора. – Сыт по горло? (Нет ответа.) Она до сих пор тебе не безразлична, а это упрощает дело.
Тут моя жертва не выдержала:
– Ты к чему клонишь, Каррузерс? Чтобы я сыграл на своих чувствах к ней, на ее невинности и доверчивости? О Боже! Ты на это намекаешь?
– Нет, совсем нет. Я не такой мерзавец и не глупец и слишком хорошо знаю тебя. Если фройляйн Долльман не знает об истинной личине отца и симпатизирует тебе, а ты ей, что есть истина, то только представь себе эту ситуацию! Парень, очнись, взгляни в лицо правде! Меня вот что беспокоит: может ли она быть такой, какой тебе кажется? Представь себе положение Долльмана, если подозрения наши насчет него справедливы: подлейшее существо на свете – надо иметь очень темное прошлое, чтобы докатиться до такого, – состоящее на жалованье у немцев. Остальное домысли сам.
Мне хотелось прибавить: «И если ты воспользуешься своими преимуществами, то повысишь наши шансы». Но понимание полной бесполезности подобных намеков заставило меня промолчать. А какой план рисовался у меня в голове! План заманчивый и честный к тому же, способный дать нам преимущество над противниками, обернуть те коварные течения и водовороты, с которыми сталкивались мы в здешних водах по их милости, против них самих. Но Дэвис остается Дэвисом, и ничего тут не поделаешь – его верность и простота неизменно приводили меня в смущение. И самое ужасное, самое жестокое во всем этом, что именно эти качества до предела обостряли разыгрывающийся в его душе конфликт между любовью и патриотизмом. Припомните, что последний был главной движущей силой в его жизни, да тут еще ему выпал такой блестящий шанс внести свой вклад, – и тогда поймете всю горечь этого внутреннего противоборства.
Оно достигло своего пика. Дэвис сидел, опустив локти на стол и обхватив лоб ладонями. Потом отдернул их.
– Разумеется, мы продолжим. Если ничего нельзя поделать, так что ж…
– Ты веришь ей?
– Я приму к сведению твои слова. Но уверен, должен быть выход. И еще… Я бы не хотел больше говорить об этом. Как насчет потерпевшего крушение корабля?
Спорить было бессмысленно. Дэвис явно старался выбросить тему из головы, да и я тоже. В любом случае ситуация прояснилась, и мы остались друзьями. Предстояло решить, как быть с главной нашей проблемой в свете сегодняшнего разговора с фон Брюнингом.
Каждое слово, которое мог я припомнить из этой судьбоносной беседы, мы теперь заново разобрали с Дэвисом, который не вполне вник во все, что его непосредственно не касалось. По мере нашего продвижения до меня начало доходить, как ловко выстраивал фон Брюнинг каждое последующее предложение, держа в уме обе возможные ситуации. Если мы просто безобидные путешественники – он радушный гость, если шпионы – то и тут его тактика к месту. Он превзошел нас в демонстрации открытости, не умолчав ни о чем, что мы могли бы сами проверить, в свою очередь, получив исчерпывающее представление о наших передвижениях. Коммандер сделал предупреждения, сразу понятные тем, у кого не чиста совесть: мол, вы играете в пустую и опасную игру, лучше откажитесь. Но в одном отношении мы получили над ним преимущество, и это в части изложенной Дэвисом версии о событиях на Хоенхерне. При всей сдержанности нашего собеседника ему не удалось скрыть не только явное удивление, но и серьезность, с какой принял эту новость. Небольшой перекрестный допрос мог бы не оставить от построений Дэвиса камня на камне, но коммандер не осмелился подвергать их проверке из страха выказать перед нами сомнения, которые ему не положено испытывать. И действительно, я подметил, что подоплекой отношения к нам неизменно служит страх. Со времени полночного визита Гримма во мне крепло ощущение, что тайна этого побережья имеет слишком важный и деликатный характер и что во избежание ненужного внимания к ней открытое воздействие на не в меру любопытных будет применено лишь в крайнем случае, при наличии неопровержимых доказательств преступных намерений.
Теперь к нашим догадкам. Их я с той встречи вынес две, каждая несла в себе зародыш отдельной теории, но обе страдали от крайней неопределенности. Однако в данный момент, когда я расстелил карту и дал простор фантазии, одна из них, идея относительно Меммерта, с каждой секундой обретала очертания и плоть. Верно, информацию о французском фрегате и собственной с ним связи фон Брюнинг сообщил нам охотно, но я склонялся к мнению, что им руководило желание опередить наши подозрения. Коммандер не сомневался, что нам уже известно о его связях с Долльманом, а быть может, и Гриммом, и поспешил уверить, что все их трио объединяет интерес к Меммерту. Таковы были факты, что до конструкции, которую немец пытался на них возвести, то мне она казалась совершенно фальшивой. Он пытался создать у нас впечатление, что загадка, на след которой мы напали, уходит корнями исключительно к затонувшим сокровищам. Не берусь судить, вполне ли уловил читатель хитрый намек фон Брюнинга: вся эта секретность есть, мол, результат неизбежных мер предосторожности. На кону большие деньги, а с делом, к которому имеют касательство и англичане, не все чисто. Офицер как бы хотел сказать: «Не удивляйтесь, если к вам заглянули ночные визитеры – в любом англичанине, шныряющем вдоль здешнего побережья, обязательно заподозрят агента “Ллойда”». Весьма остроумная уловка, которая, едва слетев с губ фон Брюнинга, заставила меня всерьез задуматься именно над этой причиной в качестве объяснения повышенного к нам внимания, но лишь на миг. Теперь же я и вовсе ее отбросил.
Принятая за основу, она могла объяснить все или ничего. Но с основополагающим моментом – фактом покушения на Дэвиса в сентябре – эта гипотеза не согласовывалась никак. Слишком фантастичным выглядело предположение, что смутное опасение за коммерческие интересы могло довести до таких крайностей. Действие ведь разворачивается не в южных морях и не в бульварном романе. Мы в Европе и имеем дело не только с Долльманом, но и с офицером германского императорского флота, который вряд ли станет участвовать в предприятии, способном прибегать к таким сомнительным средствам. И без того было удивительно обнаружить среди его знакомых такого подлеца, но это можно списать на то, что фон Брюнинг руководствуется мотивами скорее имперскими, чем финансовыми. Нет, уцепиться за такое предположение – все равно что объявить нашу миссию пустой выдумкой от начала до конца, объяснить ее стремлением Дэвиса потешить собственные иллюзии.
«Ну и что же? – спросит читатель. – В конце концов, ты сам всегда смотрел на эту историю с легким скепсисом».
Замечание принимается. Но вынужден заявить, я ни на миг не поколебался. Много воды утекло с того дня в Шляй-фиорде. Я видел, как работает та смертельная ловушка, прожил с Дэвисом две штормовые недели, с каждым часом все сильнее, все крепче уверяясь в его способностях моряка и, как следствие, все сильнее веря в описанные им события, правильная интерпретация которых невозможна без здравого суждения навигатора. И, наконец, я подсознательно догадывался, а сегодня услышал из его собственных уст, что он опирался на это суждение, но сдерживался под воздействием личных пристрастий, которым цельность его натуры придала сокрушительную силу.
Но что тогда кроется за Меммертом? Поначалу остров привлек мое внимание к эстуарию Эмса, на границе которого он расположен. Мы неизменно исключали Эмс из сферы своего интереса под предлогом незначительной роли этой реки по сравнению с тремя крупными эстуариями на востоке. Те способны проводить крупные суда с глубокой осадкой вплоть до самых причалов Гамбурга, Бремерхафена и военных доков Вильгемсхафена, причем два последних, Эльба и Везер, служат главными торговыми артериями огромной империи. Эмс, напротив, обслуживает лишь второстепенные города. Чтобы все понять, достаточно одного взгляда на карту. Перед вами предстает впечатляющий эстуарий, превосходящий каждый из трех вышеупомянутых, имеющий более тридцати миль в длину и десять миль в ширину в месте слияния с Северным морем, а это примерно одна седьмая всего побережья на этом отрезке. Он загроможден мелями и блокирован в центре островом Боркум, но встречает входящие суда двумя удобными глубокими каналами. Последние величаво катят свои воды над песками и сходятся в материковой части в один могучий поток, в три мили шириной. Но потом все вдруг заканчивается. Судоходный фарватер мелеет и сужается, преграждается порогами, а топкие берега не дают удобного доступа к суше, без чего невозможно возникновение крупных приморских городов. Все порты на Эмсе являются приливными: гавань Делфзейла, что на голландской стороне, пересыхает при низкой воде, а Эмден, здешний немецкий порт, доступен только посредством шлюза и канала в милю длиной.
Но все эти издержки относительны. Если исходить из местных условий и не равняться на Эльбу, Эмс – чрезвычайно важная речная артерия. Эмден – суть процветающий и быстро растущий порт. Для мелкосидящих плавсредств поток судоходен на большое расстояние вверх по течению и посредством притоков и каналов (особенно стоит отметить перемычку с Рейном у Дортмунда, в те дни уже близкую к завершению) представляет транспортную сеть для обширной территории. С точки зрения стратегии недооценить Эмс невозможно. Это крупнейшие военно-морские ворота Германии, причем самые западные, ближайшие к Великобритании и Франции и пограничные с Нидерландами. Его большая раздвоенная дельта образует два зияющих проема в лабиринте мелей и островков, образующих германское побережье – побережье, характеризующееся столь малой протяженностью, что, по меткому замечанию Дэвиса, «каждый дюйм его очень важен». Боевые корабли могут воспользоваться этими брешами и угрожать материку в одном из немногих уязвимых мест. Отсутствие причалов – не препятствие для таких визитеров, сложная навигация – не помеха. Даже тяжелый броненосец способен приблизиться на близкое расстояние к земле, а крейсера и военные транспорты могут проникнуть аж до самого Эмдена. Эмден, как не раз указывал Дэвис, связан каналом с Вильгельмсхафеном на Яде. Это стратегический канал, прорытый как для канонерок, так и для торговых судов.
Меммерт образует часть внешнего обвода, его суживающийся к одному концу песчаный серп господствует над восточной из упомянутых брешей, и потому остров просто обязан быть задействован в целях береговой обороны. Более удобную базу сложно даже представить – уединенная и изолированная, но доступная и имеющая удобную стоянку. Это лучше, чем Юст или Боркум. Допустим, что нужно обеспечить секретность ведущимся там оборонительным приготовлениям. Какой превосходный повод дает для этого затонувший фрегат со своими слитками, лежащий на отмели напротив фарватера!
На Меммерте размещается депо для обеспечения спасательных операций. Спасательная операция, требующая проведения землечерпательных и водолазных работ, служит идеальным прикрытием. Операция подводная, что и нужно для большинства оборонительных приморских сооружений с их минными полями и торпедными аппаратами. Детали все этой истории очень уж подозрительные. Что это за «небольшая местная компания»? И что это за инженер из Бремена? Кто бы это мог быть? Несколько долей во владении фон Брюнинга, дающие ему повод заглядывать на остров? Припасы и оборудование, доставляемые из Вильгемсхафена, крупнейшей военно-морской базы?
Но все мои попытки разжечь воображение Дэвиса не увенчались успехом. Он был склонен видеть одни изъяны, которых, разумеется, хватало в избытке. Возможно ли обеспечить секретность под предлогом подъема затонувшего корабля? В курсе такого секрета слишком много людей: ныряльщики, экипажи буксиров, наемные рабочие всех сортов. Я отвечал, что коммерческие секреты зачастую удается сохранить и при более трудных условиях, так почему бы не имперскую военную тайну?
– Но почему Эмс, а не Эльба? – спросил он.
– Быть может, потому, что и на Эльбе есть свой загадочный объект.
Почему бы острову Нойверк не быть вторым Меммертом? Курсируя в тех водах, мы не заостряли внимания на таких вещах, погрузившись исключительно в свои теории. К тому же нам не стоило себя переоценивать. Будучи любителями, а не специалистами по береговой обороне, мы могли упорно не замечать свидетельств, не вписывающихся в наши построения. В этом последнем аргументе имелся приводящий в уныние аспект, который я в своем новообретенном рвении старался не замечать. Как любители, способны ли мы найти и собрать ценные данные об оборонительных сооружениях? Дэвис, как я заметил, остро это чувствовал, и, по моему мнению, его прохладца в отношении меммертской идеи объяснялась в значительной степени именно этим. Он все более закостенело держался своей «проливной теории», ведь та обещала именно тот шанс, где его поразительный талант мог развернуться в полную силу. Мой друг соглашался, впрочем, что перспективы дальнейших исследований весьма туманны. Хотя навигация в прибрежных водах и не нарушение сама по себе, нам вряд ли позволят задержаться тут надолго.
– И все-таки что-то за этим кроется! – настаивал он.
