Он же сумасшедший, подумал Нурич. Абсолютно сумасшедший. Правда, эта мысль ему не слишком помогла. Несмотря на то что в комнате было прохладно, на лбу его выступил пот. Он кивнул, поддакивая захлебывавшемуся лихорадочным шепотом собеседнику.

– Сколько лет я этого ждал! Луча надежды на то, что ревизионистов и троцкистов наконец разгромят и дело великого Сталина будет продолжено, – продолжал сидевший напротив мужчина. – Вы не знаете… представить себе даже не можете, какими ужасными были последние годы. Все эти сказки насчет разоружения! Куда катится мир? Нет, вы скажите – куда?

Нурич чуть отстранился от него – словно для того, чтобы ответить. На деле все, чего он хотел, – это чтобы собеседник хоть немного успокоился и говорил тише. В конце концов, это начинало мешать работе.

– Да, да. Я разделяю ваши опасения. Но сейчас-то все в порядке. Видите, я здесь, с вами. Значит, ваша вера была не напрасной.

Его собеседник прислонился спиной к перегородке между столиками и вроде бы немного успокоился.

Нурич связался с ним сразу по приезде в Чикаго – в тот самый день, когда Малькольм и Шейла появились в Шелби. До самого последнего момента Нурич не имел представления, с кем должен встретиться.

Он знал, почему владелец транспортной фирмы Пуласки согласился помочь, однако его помощники в Англии и Нью-Йорке оставались для него безликими именами – по крайней мере, до момента встречи. Ничего другого Нурич и не ожидал, поскольку работал на новую для себя организацию. До самого прибытия в Чикаго все агенты, с которыми он встречался, не производили на него особого впечатления, но и не разочаровывали. Но вот чикагский агент…

Чикагского агента звали Чарльз Вудворд, он сам завербовался к русским, и его еще ни разу не задействовали в операциях. Вудворду исполнилось тридцать четыре, но выглядел он вдвое старше. Низкорослый, хилый, постоянно кривляющийся, он мог бы служить идеальным примером параноидального невротика.

В советскую разведку Вудворд попал благодаря своей любви к Сталину и основам сталинизма. Не отличаясь особыми способностями, он искал возможности послужить своему идолу вплоть до 1961 года. К этому времени, правда, Сталин давно уже умер, так что Вудворд, можно сказать, служил легенде.

В 1961 году Вудворд провел свой трехнедельный отпуск на советской торгово-промышленной выставке. За это время, оценив опеку ФБР за членами советской делегации, он выбрал-таки, к кому из них обратиться насчет вербовки, и подошел к мелкому секретарю, за которым следили вполсилы. В один прекрасный день Вудворд отловил его на Маршалл-филд, напугав бедолагу до полусмерти. Потрясенный русский взял конверт, протянутый ему Вудвордом. В принципе, это могло считаться серьезным нарушением правил безопасности: как знать, не провокация ли это? Однако Вудворд настаивал так отчаянно, что секретарь предпочел избежать возможных последствий отказа этому психу американцу.

Начальство не одобрило поступка секретаря, но и не стало его серьезно наказывать, ограничившись устным выговором. Правда, в личном деле у того появилась запись насчет замедленной реакции под давлением. Ознакомившись с переданными Вудвордом материалами – в основном пространными рассуждениями о величии «отца народов», – отвечавший за этот регион офицер КГБ решил переслать их выше. Его московское руководство пришло к выводу, что синица в руке – пусть даже слегка сумасшедшая – все же лучше журавля в небе. С помощью доступных ресурсов они проверили Вудворда на предмет возможных связей с контрразведкой, потом дали ему на пробу пару несложных заданий. Вудворд все выполнил, хотя его фанатизм смущал даже новых работодателей. В конце концов в КГБ резонно решили, что иметь дело с Вудвордом опасно, хотя и упускать добровольного помощника им тоже не хотелось. В результате для Вудворда составили специальную программу, призванную обезопасить его до времен, пока ему не найдется подходящее применение. Такой случай настал, когда Рыжов поручил Серову задействовать все ресурсы ради спасения «Гамаюна».

А теперь Вудворд сидел напротив Нурича – первого настоящего русского разведчика, с которым ему довелось увидеться. Они встретились в чикагском зоопарке Линкольна, откуда перебрались в открытое кафе, заказали себе роллы с чили и уселись за столик. Огрызавшаяся под натиском весны зимняя погода перешла в Чикаго в контрнаступление, поэтому температура на открытой веранде – за исключением пятачка вокруг жаровни – приближалась к нулю. Нурич с Вудвордом сидели за самым дальним от стойки с жаровней столиком, чтобы редкие посетители не могли их подслушать. Перчаток Нурич не снимал, поэтому низкая температура его не беспокоила.

Битых полчаса Нурич выслушивал нараставшие по громкости излияния Вудворда: Сталин, ревизионисты, грозная поступь Революции… Поначалу он чувствовал лишь нетерпение, но постепенно разозлился, а еще довольно сильно испугался. Нет, эту беседу пора было заканчивать как можно быстрее.

– Оружие и аппарат у вас? – прямо спросил он.

– Конечно, конечно! Ну, почти все. Я забрал их с машиной там, где мне сказали, когда звонили с утра. Знаете, мой здешний куратор всегда звонит мне с телефонов-автоматов, каждый раз с нового. А самого его я ни разу не видел. Вы первый товарищ по борьбе, с которым мне позволили встретиться.

Теперь Нурич ясно понимал, почему Вудворда держали в режиме изоляции. Он надавил чуть сильнее:

– Вы уверены, что захватили все?

– Ну да, я же сказал, все, кроме самой машины. Ключи от нее – мне их по почте прислали – я вам уже отдал. Аппарат стоит у меня на работе, на складе. Мое начальство об этом не знает. Я его в багажнике запер. Все остальное я еще позавчера забрал. Карты, маршруты, все такое – в машине, в бардачке, сами увидите. Ключи у вас, так что встречаться нам больше не надо. А жаль.

– Да, жаль, – согласился Нурич, старательно скрывая охватившее его облегчение. Он расслабился настолько, что даже смог заняться едой. Однако стоило ему поднести вилку ко рту, как Вудворд снова заговорил:

– А почему они дали вам американский пистолет?

Нурич едва не подавился непрожеванным куском. Медленно, очень медленно он прожевал почти остывшую фасоль и проглотил ее.

– Вы лазили в то, что мне передали? Вы смотрели, что там?

– Только пистолет, товарищ. Меня интересуют пистолеты. Почему американский, почему сорок пятого калибра? Почему не надежный русский, как у меня? Вам показать, какой?

На этот раз Нурич все-таки поперхнулся.

– У вас с собой пистолет? – не выдержал он. – Правда?

– Конечно. Купил русский «токарев» в ломбарде. Пришлось, правда, приплатить продавцу, чтобы тот не сообщал об этом. Я всегда его с собой ношу.

Нурич зажмурился, сдерживая гнев.

– Товарищ, – наконец произнес он как мог мягко и спокойно, – вы не считаете, что это немного рискованно? А если вас возьмут с ним на руках? За одно это уже в тюрьму могут отправить.

– Но он же мне нужен! – простодушно ответил Вудворд.

Нурич решил не развивать эту тему дальше и принялся быстро есть.

– И еще одно… что это за аппарат такой? Я знаю, вы должны отвезти его куда-то на Запад, но он правда полезен для дела Революции? Это что, бомба? Будь моя воля, я бы таких наделал сотни, чтобы взорвать весь этот город, чтобы поставить капиталистов на колени!

Нурич поспешно, обжигая язык, допил кофе. Ему отчаянно хотелось как можно скорее уйти из этого места. Однако он понимал, что нужно хоть как-то обуздать Вудворда, иначе даже страшно представить, чем это может закончиться. Он строго взглянул на коротышку.

– Товарищ Вудворд, пути партии, пути Революции не всегда так прямы и просты, как нам хотелось бы. Мы всего лишь инструменты в классовой борьбе, мы не должны оспаривать отведенной нам роли. Настоящий коммунист никогда не спросит «зачем?» – он лишь спросит себя: «Что мне сделать, чтобы выполнить порученное мне задание как можно лучше?» Так сказал бы великий Сталин, я бы и вам посоветовал поступать так же.

Вудворд застыл от такой нотации, но Нурич увидел на его лице лишь почтение и почти мазохистский восторг.

– Конечно, товарищ! – отозвался он, и его голос зазвенел от возбуждения.

– Отлично. Завтра я позвоню вам в десять утра на номер вот этого телефона-автомата. Пароль вы знаете. Если первый звонок вдруг сорвется по какой-либо причине, связь через час по запасному номеру. Когда я буду звонить с места, процедура такая же. Завтра я сообщу вам, где ждать меня с машиной. И не забудьте ничего, ладно?

– Слушаюсь, товарищ!

– Хорошо. Теперь слушайте: выждите десять минут после моего ухода. Я бы предложил вам заказать еще чашку кофе – так будет естественнее. – Нурич встал и вышел с веранды, оставив за столом в высшей степени возбужденного и довольного Вудворда.

Возвращаясь в гостиницу, Нурич трижды менял такси, сойдя с последнего в восьми кварталах от дома. Теперь он сидел у себя в номере, в линялом розовом кресле у кровати. Стекла единственного окна дребезжали под порывами холодного ветра с озера Мичиган, и с ветром в номер попадала вонь дизельных выхлопов. Нурич смотрел в дверной проем, потихоньку остывая от ходьбы.

Все это ему совсем не нравилось. Не нравилось с той самой минуты, когда он получил задание от Серова. Во всей этой замысловатой схеме чудился подвох. В Москве он успел обсудить это со своим настоящим начальником из ГРУ, и тот согласился – здесь что-то не так. Однако оба пришли к выводу, что у Нурича нет иного выбора, кроме как продолжать выполнение операции. Всю дорогу от Москвы до Чикаго Нурич пытался убедить себя в том, что его подозрения лишены оснований. Это ему так и не удалось, но все же он сумел держать свои чувства под контролем. Даже поездка на грузовике Фрица Пуласки не вызвала у него особых отрицательных эмоций. Не слишком удобно, но терпимо. Вполне терпимо.

Но теперь, подумал Нурич, на последнем отрезке долгого пути через Штаты мне приходится работать с психом-сталинистом, который готов размахивать пистолетом и в любой момент может окончательно съехать с катушек и начать швыряться бомбами направо и налево. И ведь от этого психа, поежился Нурич, может зависеть моя жизнь.

В ГРУ Нуричу дали номер телефона, по которому он мог в критической ситуации доложиться, минуя своих начальников из КГБ. Однако номер этот был зарегистрирован в Сан-Диего – слишком далеко от Чикаго, чем они могли оттуда помочь? И потом, подумал он, что я им скажу? Что КГБ завербовало психа? Что в этом нового? Что операция дурно пахнет? А что нового в этом? Возможно, он мог бы убедить агента в Сан-Диего в том, что операцию необходимо прервать немедленно, но в таком случае в КГБ узнали бы, что он работает на ГРУ. Им это наверняка не понравилось бы, но вряд ли бы они попытались убить его, как наверняка случилось бы, выйди он из игры без их ведома. В последнем случае его, скорее всего, сочли бы предателем, а у Нурича не имелось ни малейшего желания оказаться в списках тех, кого разыскивает КГБ.

У меня нет выбора, подумал он, я должен продолжать операцию и надеяться, что сумею выбраться из того, что меня ждет. Он устало тряхнул головой и попытался думать о приятном, о Москве.

– В Чикаго холодно, сэр, – докладывал по телефону Кевин. Он терпеть не мог пустой болтовни, хотя с пожилым джентльменом и болтать было просто. Почему-то пожилой джентльмен не хотел переходить сразу к делу, и Кевину приходилось рассказывать о погоде и прочей ерунде, надеясь, что линия защищена, как уверяли его в чикагском отделении, и что пожилой джентльмен все-таки начнет спрашивать об операции.

– Какая досада, – ответил пожилой джентльмен. Голос его доносился до Кевина практически без помех. – Здесь, в Вашингтоне, очень красиво. Мы с Карлом вчера прогулялись по Национальному парку. Туристов просто толпы, но даже они не могут отравить удовольствие от цветов, от зеленеющей травы, от распускающихся вишен. Очень славно.

– Не сомневаюсь, сэр.

– Ну да ладно, хватит о приятном. Из твоего доклада я понял, что Роза встречался со связным. Есть на него что-нибудь?

– Да, сэр. Хотя обычным агентом его не назовешь. Его зовут Вудворд, Чарльз Вудворд. Живет один в Сисеро, в дешевой квартире, работает в магазине электроники в пригороде, практически ни с кем не общается. Не женат, близких друзей тоже нет, так что и расспрашивать толком некого. Само собой, мы стараемся не выказывать своего интереса. Такой классический случай городского отшельника.

На него ни у кого ничего нет – ни у ФБР, ни у налоговой, ни у полиции. Происхождение здешнее, ничего предосудительного, за границей не бывал, никаких подозрительных доходов. Настолько чист, что практически невидим.

В трубке несколько секунд молчали: пожилой джентльмен думал.

– Как интересно, Кевин, мой мальчик, – произнес он наконец. – Очень интересно. Вы уверены, что Роза общался с Вудвордом?

– Да, сэр. Нам не удалось подобраться к ним близко: они по большей части держались на открытых местах, откуда хорошо просматривались окрестности, но тем не менее в относительно людных местах, чтобы при необходимости смешаться с толпой. У нас в одной из групп наблюдения пожилая дама, и ей удалось провести некоторое время в открытом кафе, где они перекусывали. У нее в сумочке спрятана миниатюрная кинокамера, и она отсняла довольно качественную пленку. Я уже отослал ее в Лэнгли – пусть наши специалисты попробуют почитать по губам. Правда, не думаю, что они многого добьются. Жаль, у нее не оказалось микрофона направленного действия, но мы боялись, что он будет слишком заметен. И потом, – не без сожаления добавил Кевин, – ребята из ФБР отнеслись к этой затее без энтузиазма. Но против фильма не возражали – на случай, если потребуются доказательства на суде.

– Да, – задумчиво согласился пожилой джентльмен. – Если дойдет до суда над Вудвордом, это может оказаться кстати. Знаешь, Кевин, мой мальчик, судя по твоему описанию, этот Вудворд либо великолепный притворщик, чрезвычайно ценный агент, которого приберегали для особо важных дел, либо же полное ничтожество и его завербовали в качестве расходного материала. В любом другом случае он не мог бы оставаться настолько чистым.

– Возможно, вы правы.

– Да, – пробормотал пожилой джентльмен. – Возможно. Очень важно знать такие вещи. В старые добрые времена, до всей казенщины, введенной после дел Эллсберга и Стретсхоума, все это решалось проще пареной репы. Да и сейчас так можно было бы, если бы над нами не висело столько агентств, которым просто не терпится уличить «С» и ЦРУ в чем-нибудь противозаконном. Раньше никто не запрещал, как это нынче называется, «скрытного проникновения» – если все проделывалось быстро и чисто. Войти, оглядеться в квартире Вудворда – чтобы увидеть, как он живет, не оставил ли чего-нибудь, достойного внимания. Опять-таки когда Вудворд ничего подобного не ждет – скажем, днем, пока он на работе.

Однако же, разумеется, предпринимать это теперь нельзя. Если нас поймают на этом, все остальные поднимут такой шум… хотя голову даю на отсечение, сами они поступили бы на нашем месте точно так же. Ведь если бы они там что-нибудь нашли, это дало бы им преимущество перед конкурентами и все такое. Ах, Кевин, мальчик, придется нам довольствоваться тем, что есть.

Кевин ухмыльнулся:

– Очень хорошо, сэр, придется. Больше ничего не слышно?

– Нет, мой мальчик, больше ничего не припомню. Кондор вернулся в Штаты. Его маленькая поездка в Канаду не дала ровным счетом никаких результатов, как я и ожидал. Но он продолжает свои опросы. Не думаю, чтобы он что-нибудь нашел. Он говорит, у него пока нет никаких мыслей насчет того, что успели узнать вы, но мы будем держать его в курсе. Никогда не знаешь, что вдруг придет в его ученую голову. В конце концов, вся его ценность заключается в не испорченном тренировками воображении. Нам никак нельзя растратить его напрасно. Может, из этого ничего не выйдет, но как знать, как знать?

– Разумеется, сэр, – поддакнул Кевин, – разумеется. С вашего позволения, если у вас все, я бы занялся текущими делами. Я свяжусь с вами завтра.

– Буду ждать звонка, Кевин, мой мальчик, – мягко ответил пожилой джентльмен. – С нетерпением.

Карл повесил трубку одновременно с пожилым джентльменом и почтительно подождал, пока тот повернется в его сторону.

– Полагаете, он понял, сэр?

– Разумеется, Карл, еще бы не понял. Конечно, мы отдадим строжайший приказ, запрещающий нашим коллегам проявлять избыточную активность. Равно как и ему. Так или иначе, – тут пожилой джентльмен расплылся в довольной улыбке, – я думаю, что Кевин разберется с этим маленьким дельцем наиболее эффективным способом. Наиэффективнейшим.

Время утратило для Серова всякое значение. Начальник отдела КГБ сидел за своим столом в московском кабинете, пытаясь заставить свои уставшие мозги работать. Время от времени, примерно раз в месяц, объем работы и бумаг, требующих его внимания, достигал грандиозных размеров, угрожая погрести его под завалом. Обычно Серов заранее чувствовал приближение этого катаклизма; в такие дни он говорил своей жене, чтобы не ждала его с работы в обычное время. Жена Серова не лезла с расспросами и не ожидала, что он так вот и выложит ей свой рабочий график. За годы совместной жизни она свыклась с образом жизни мужа, но все равно не могла не волноваться, когда он застревал на работе. Она вообще не осмеливалась задавать ему вопросы, касающиеся работы, да и, наверное, не хотела ничего знать. Она лишь робко улыбалась, когда муж в очередной раз предупреждал ее о своем вероятном отсутствии.

Серов не виделся с женой уже несколько дней. Когда дел становилось невпроворот – как сейчас, с неприятностями в Бейруте, неожиданным инфарктом старого парижского резидента, не говоря уж о «Гамаюне», – Серов и ел, и спал прямо в своем кабинете. Он не смотрел на часы, целиком полагаясь на своих ординарцев. Разумеется, подобные авралы утомляли его, но – странное дело! – раздражали гораздо меньше, чем повседневная рутина. По крайней мере, кризис, понимал он, рано или поздно минует. Может, к лучшему, может, к худшему, может, даже принесет ему смерть, но когда минует, это уже наверняка. А вот повседневная жизнь… никогда не знаешь, что принесет следующий час или когда эта тягомотина закончится.

Когда в его кабинет быстрым шагом вошел Рыжов, Серов удивился, но не испугался. Он решил, что знает причину прихода начальника.

– Как дела с «Гамаюном»? Все в порядке? – осведомился Рыжов.

– Все идет так, как ожидалось, – осторожно ответил Серов. – Нурич встретился с Вудвордом в Чикаго. Вудворд не развалился. Мне еще не доложили, покинул ли Нурич Чикаго, но, думаю, если еще не уехал, то уедет в ближайшее время. Могу позвонить своему заместителю, узнать точнее, если вам интересно.

Рыжов отмахнулся от этого предложения и медленно зашагал по кабинету, скользя взглядом по голым стенам.

– Нет необходимости. Предполагаемый график его перемещений я видел. Скажите, у вас есть какие-нибудь предложения?

Осторожнее, подумал Серов. Даже усталость не успела притупить его обычной параноидальной настороженности.

– Возможно. Я много думал по поводу наших с вами бесед. Как вы сами отметили, Нурич очень способный агент. Скорее всего, он сможет по меньшей мере добраться до места. Наши агенты подтвердили, что он находится под наблюдением американцев. Те прилагают к этому уйму усилий. Отсюда мы можем сделать вывод, что они как минимум купились на подкинутую им легенду.

И все же меня беспокоит, что они могут принять ее не целиком – если мы сами не поможем им в этом. Несомненно, прежде чем Нурича передадут ФБР для суда, с ним поработает ЦРУ. То, что ЦРУ способно узнать от него, может пошатнуть легенду. Не знаю, как именно, но, мне кажется, такое вполне вероятно.

И еще, полагаю, мы можем подкинуть американцам за их старания чуть больше. В конце концов, они ожидают чего-то большого и впечатляющего. Думаю, мы могли бы в удобный момент подкинуть в эту ситуацию немного дров.

Рыжов улыбнулся:

– Продолжайте.

Быстро, по возможности скупо Серов обрисовал свою идею. Рыжов с улыбкой слушал, пока Серов не закончил объяснять последний возможный вариант своего предложения.

– А знаете, товарищ Серов, – заявил Рыжов, – я считаю, вы справляетесь с этим делом очень хорошо. Мне нравится. Уверен, что Крумину тоже понравится. Все это может очень положительно повлиять на вашу карьеру.

– Я всего лишь исполняю свой долг, товарищ полковник, – осторожно отозвался Серов.

– Что ж, значит, хорошо исполняете.

После того как Рыжов вышел, Серов некоторое время сидел молча и неподвижно – до тех пор, пока не убедился, что начальник не вернется. Однако прежде, чем обратиться к парижским проблемам, Серов вздохнул, ибо никакая сосредоточенность не помогала ему забыть обычные страхи.